В 1932 году, когда угроза военного конфликта на Дальнем Востоке была достаточно серьезной, информация, получаемая из японского посольства, имела первостепенное значение. Все поступавшие оттуда документальные материалы посылались из Особого отдела только наркомвоенмору Ворошилову и хранились в его секретариате в особой папке. 23 июня Ворошилов получал дешифрованную телеграмму из Токио, которая была послана японскому военному атташе в Москве. В телеграмме сообщалась дислокация частей Квантунской армии. В этот же день наркому были переданы задания, полученные японским военным атташе подполковником Кавабэ из разведотдела японского генштаба. Подполковнику предписывалось изучать вопросы, связанные с развитием военно-воздушных сил СССР: систему организации, технические данные самолетов и моторов, тактику действий авиационных частей. 10 июня наркому были посланы бюллетени японского генштаба по СССР за апрель и май 1932 года, а также сводки морского штаба Японии по СССР с имевшейся в Токио информацией об усилении советских военно-морских сил на Дальнем Востоке.
      В этих документах довольно точно фиксировались переброски сухопутных и воздушных частей Красной Армии на Дальний Восток из районов европейской части страны. Отмечались секретные источники (агентура) в Забайкалье и Приморье, которые сообщали о появлении в их районах новых частей. Отмечалась и информация, поступавшая из Москвы. Московские источники японской разведки были весьма осведомленными. От них поступала информация о числе стрелковых дивизий на Дальнем Востоке, их нумерации, фамилии командиров всех дивизий. Но информация о частях РККА на Дальнем Востоке поступала в Токио не только из Москвы и агентуры на Дальнем Востоке. Очень тесные контакты были у японских военных атташе в Варшаве и Риге с разведывательными отделами генштабов Польши и Латвии. В бюллетенях по СССР японского генштаба, которые получал японский военный атташе в Москве, и через Особый отдел ОГПУ Ворошилов, часто отмечалось, что разведывательная информация получена по данным польского или латвийского генштаба. Ценную информацию о Красной Армии получал японский военный атташе и от турецких военных кругов.
      Разрозненные сведения о частях Красной Армии на Дальнем Востоке были суммированы в «Военном бюллетене по СССР № 32 от 25 апреля 1932 года». Перевод этого документа с грифами «Совершенно секретно» и «Документально» также был послан Ворошилову из Особого отдела 10 июня. Контрразведчики сработали оперативно, и ценнейшая информация легла на стол наркома. В этом бюллетене наиболее полно была показана численность и дислокация советских войск на всей обширной территории от Иркутска до Владивостока. Забайкалье, Приморье, район Хабаровска, Сахалин — во всех этих районах была указана и численность, и нумерация наших частей.
      Иностранные дипломатические представители в Москве в этом году внимательно следили за изменением военно-политической обстановки в дальневосточном регионе, строили свои прогнозы, высказывали свои суждения и, конечно, обменивались мнениями в разговорах друг с другом. Одно из таких мнений, зафиксированное в «Бюллетене по СССР № 4 от 22 февраля 1932 года», было доложено Ворошилову: «По словам представителя Чехословакии в Москве, за последнее время не только в высших военных кругах Советского Союза, но и в партийных кругах все чаще и чаще раздаются голоса с требованием поддержать престиж СССР и взять более твердый политический курс. Во главе этого движения стоят: Молотов (председатель СНК), Ворошилов (НКВМ), Енукидзе (видный партийный деятель), но Сталин (фактический диктатор), считаясь с общим положением страны и из соображений выполнения пятилетнего плана, возражает против твердой политики». Очевидно, в Токио серьезно отнеслись к высказыванию чехословацкого представителя, если включили его мнение в бюллетень генштаба.
      Сейчас историкам еще трудно представить весь объем разведывательной информации, которую получал Сталин после оккупации Маньчжурии. В сталинском фонде Архива Президента Российской Федерации (фонд 45, опись 1) рассекречены пока еще только четыре дела с информацией ИНО ОГПУ и информацией Особого отдела ОГПУ за период с 1932 по 1935 год. Если верить некоторым достаточно хвастливым публикациям историков Службы внешней разведки о том, что Сталину клали на стол сотни листов полученных разведкой документов, тогда то, что сейчас рассекречено — капля в море разведывательной информации, получаемой генсеком. К тому же среди рассекреченных папок разведывательной информации нет ни одной папки с информацией Разведупра. Трудно поверить, что такая мощная разведывательная организация не представляла ему обзорные и политические доклады и имеющиеся в Управлении документы. Если бы у Берзина было чем похвастаться, то он, конечно, не упустил бы возможности и положил бы на стол «хозяина» все наиболее ценное, что у него было. Так что разведупровская информация была у Сталина, но пока она не рассекречена и недоступна историкам и исследователям.
      Информация политической разведки поступала из двух источников. Первый — информация агентуры ИНО, включая и документальную информацию. Второй источник — информация Особого отдела. Этот отдел имел свою агентуру в иностранных посольствах в Москве. Имел и свою службу по вскрытию и фотографированию дипломатических вализ. Особенно это касалось японской дипломатической почты, которая отправлялась экспрессом Москва — Владивосток. Отлично работали и сотрудники Специального отдела, руководимого Глебом Бокием, который занимался перехватом и дешифровкой иностранных дипломатических телеграмм и радиограмм. Эти разнообразные источники информации позволяли ОГПУ докладывать высшему политическому, военному и дипломатическому руководству страны подробную информацию о замыслах и действиях основных противников: Германии и Японии, а также правительств Англии, Франции, Италии и США. Источников информации у этой организации было гораздо больше, чем у военной разведки, и в начале 1930-х в извечном соперничестве двух разведок ОГПУ явно переигрывало Разведупр. Если проанализировать рассекреченную разведывательную информацию ОГПУ, которая была доложена Сталину в 1932 — 1935 годах, то получится достаточно впечатляющая картина.
      Первое сообщение в 1932-м году было направлено Сталину начальником ИНО Артузовым 29 января. На первой странице документа, озаглавленного «Деятельность и планы 2-го отдела французского генштаба», рукой Артузова надпись: «Тов. Сталину. Донесение вновь привлеченного агента, связанного с одним из отделов генштаба». Очевидно, ИНО удалось завербовать одного из офицеров французского генштаба, который в своем первом сообщении выдал информацию о деятельности генштаба в связи с событиями в Европе. Через три месяца, 19 марта, Сталину было направлено второе сообщение этого же источника. В нем сообщалось: «В результате последней встречи с известным Вам источником получены нижеследующие дополнительные сведения…» Источник, очевидно, достаточно крупный офицер генштаба, успел за это время побывать в Варшаве, где беседовал с начальником штаба польской армии генералом Гонсяровским. Во время беседы польский генерал сообщил ему, что осенью 1931-го во время посещения Варшавы группой высокопоставленных японских офицеров между польским и японским генштабами было заключено письменное соглашение. «Гонсяровский отметил, что согласно этому соглашению Польша обязана быть готовой оттянуть на себя силы большевиков, когда японцы начнут продвигаться по территории СССР». Документ подписали заместитель председателя ОГПУ Балицкий и начальник ИНО Артузов.
      Если судить по многочисленным пометкам и подчеркиваниям, Сталин очень внимательно ознакомился с полученным документом. Это был характерный стиль генсека по отношению к разведывательной информации, которую поставляли ему обе разведки. Внимательное изучение всех без исключения получаемых документов, подчеркивание наиболее важных мест и свои комментарии на полях. И необходимость держать всю полученную информацию под рукой, то есть в своем личном архиве. На каждом документе, полученном от политической разведки, в верхнем левом углу подпись его рукой: «В мой арх. И. Ст.». В информации от 19 марта он подчеркнул абзац о заключении соглашения между польским и японским генштабами. Очевидно, для него это была первая информация о возможной военной угрозе с Запада и Востока. И, конечно, учитывая эту информацию и возможность заключения союза между двумя странами в Европе и Азии, советская дипломатия пошла на уступки при заключении советско-польского договора о ненападении летом 1932-го. Взаимосвязь между информацией разведки и активностью советской дипломатии очевидна.
      28 февраля на стол Сталина легла очередная информация ОГПУ. Сопроводительное письмо было подписано зампредом ОГПУ Балицким. В конце документального материала стояла фраза: «По Особому отделу». На этот раз сработала агентура в японском посольстве в Москве. Балицкий просил Сталина лично ознакомиться с подлинным документом, составленным японским военным атташе в Москве Касахара Юкио 29 марта 1931 года. Документ был озаглавлен: «Соображения относительно военных мероприятий империи, направленных против Советского Союза» и направлен в генштаб в Токио. Балицкий писал: «Касахара входит в партию младогенштабистов, во главе которой стоят генерал-лейтенант Араки (автор лозунга „Забайкалье — японо-русская граница“) и Хасимото — начальник русского сектора генштаба, один из нынешних руководителей политики японских военных кругов». Подчеркивалось также: «Касахара на днях выезжает в Японию, где он получает ответственное назначение в японском генштабе». В Особом отделе были на учете все иностранные военные атташе в Москве, и личность японского подполковника была хорошо известна. В этом документе официальный военный представитель империи в Москве за полгода до начала оккупации Маньчжурии предлагал генштабу как можно скорее начать войну против Советского Союза.
      Сталин очень внимательно читал этот доклад. Многочисленные подчеркивания, отчеркивание отдельных абзацев и фраз, нумерация подчеркнутых мест. Он взял из архива предыдущий документ с резюме посла Хирота и, добавив два отрывка из доклада Касахара, получил материал для статьи в «Известиях», наделавшей столько шума и в 1932-м, и после войны во время Токийского процесса, когда этот документ был предъявлен советским обвинением в качестве доказательства подготовки Японии к войне против Советского Союза. Из первого раздела доклада «О политике в отношении СССР в аспекте японо-советской войны» он выделил абзац, обозначив его цифрой два: «… японо-советская война, принимая во внимание состояние вооруженных сил СССР и положение в иностранных государствах, должна быть проведена как можно скорее. Мы должны осознать то, что по мере прохождения времени обстановка делается все более благоприятной для них. Я считаю необходимым, чтобы имперское правительство повело бы политику с расчетом как можно скорее начать войну против СССР».
      Во втором разделе японский военный атташе рассматривал «Первоочередные вопросы, связанные с проведением войны с Советским Союзом». Здесь Сталин цифрой три обозначил подчеркнутый им абзац: «Вполне возможно, что, несмотря на нашу стратегию сокрушения и стремление к быстрой развязке, в силу различных условий, нам нельзя будет проводить войну в полном соответствии с намеченным планом действий. Возникает чрезвычайной важности вопрос о конечном моменте наших военных операций. Разумеется, нам нужно будет осуществить продвижение до Байкальского озера. Что же касается дальнейшего наступления на Запад, то это должно быть решено в зависимости от общей обстановки, которая создастся к тому времени, и в особенности в зависимости от состояния государств, которые выступят с Запада. В том случае, если мы остановимся на забайкальской железнодорожной линии, Япония должна будет включить оккупированный Забайкальский край и Дальний Восток полностью в состав владений империи. На этой территории наши войска должны расположиться в порядке военных поселений, то есть на долгие времена. Мы должны быть готовы к тому, чтобы, осуществив эту оккупацию, иметь возможность выжидать дальнейшего развития событий». (Предложения подчеркнуты Сталиным.)
      Отметил он также абзац и в разделе «Стратегическая пропаганда»: «Ввиду того что Японии будет трудно нанести смертельный удар Советскому Союзу путем войны на Советском Дальнем Востоке, одним из главнейших моментов нашей войны должна быть стратегическая пропаганда, путем которой нам нужно будет вовлечь западных соседей и другие государства в войну с СССР и вызвать распад внутри СССР путем использования белых группировок внутри и вне Союза, инородцев и всех антисоветских элементов. Нынешнее состояние СССР весьма благоприятно для проведения этих комбинаций…» (Предложения подчеркнуты Сталиным.) Все, что им было отмечено, и составило документальную основу статьи в «Известиях». На сопроводительном письме резолюция Сталина: «Из рук в руки. Членам ПБ (каждому отдельно) с обязательством вернуть в ПБ. Ст.». И рядом, под словом «Читал», подписи Ворошилова, Молотова, Куйбышева и Ягоды. Так что можно не сомневаться, что статья в «Известиях» появилась по решению Политбюро.
      Опытный разведчик Касахара понимал, что разведка должна действовать против главного противника со всех направлений: не только с Дальнего Востока, но и с Юга, используя Афганистан и Персию, и из Европы. Поэтому он предлагал военной разведке империи заняться не только сбором сведений об СССР из европейских стран, и в первую очередь в Прибалтике, Польше и Румынии, но и проведением политических комбинаций против СССР. По его мнению, разведка вместе с дипломатией должна была сделать все возможное, чтобы вовлечь наших западных соседей в конфликт в случае войны Советского Союза с Японией. Поэтому он предлагал учредить должность военного атташе, с соответствующим штатом сотрудников, в Румынии. Подполковник считал, и свое мнение высказал в докладе, что Румыния имеет громадное значение с точки зрения проведения политических комбинаций, так как: «В случае войны с Советским Союзом Румыния вместе с Польшей будет сковывать акции Красной Армии против нас. Исходя из наших военно-оперативных планов против СССР нам нужно будет хорошо знать ситуацию в этой стране и иметь правильное представление о румынской армии».
      При ознакомлении с объемистым докладом (20 страниц машинописного текста) Сталин обратил внимание на раздел, посвященный дальнейшему развитию вооруженных сил империи. При этом военный атташе рассматривал два варианта развития. Первый — организация вооруженных сил с таким расчетом, чтобы быть готовым к войне с Советским Союзом в любой момент. И второй вариант — постепенное изживание дефектов в деле обороны империи с тем, чтобы через 10 лет завершить программу вооружения армии. И опять карандаш генсека подчеркивал наиболее важные слова доклада: «Вопрос заключается в том — какая установка должна быть принята. Если будет взят курс на скорейшее начало войны с СССР, нужно принять первое положение. Второе положение может быть взято в том случае, если не будет определен точно срок войны с СССР. Нам нужно иметь в виду то, что в настоящий момент или в ближайшем будущем СССР в случае войны с Японией будет лишен возможности развернуть военные операции большого размаха».
      Через несколько дней, 4 марта, Балицкий посылает Сталину еще две докладные записки Касахара, посланные в генштаб: «Проблема сокращения вооружений с точки зрения взаимоотношений с СССР» и «Увеличение вооружений в СССР и его специфическое положение в вопросе о сокращении вооружений». Балицкий писал, что составление первой записки было приурочено к проезду через Москву группы членов японской военной делегации на конференцию по разоружению во главе с начальником оперативного отдела генштаба генерал-майором Татэкава. Так что «творчество» японского военного атташе было хорошо известно Сталину.
      В июне 1932-го Сталин был в отпуске. В Москве на «хозяйстве» остался Лазарь Каганович, который вел очередные заседания Политбюро. Ему и было адресовано новое письмо Бадицкого, в котором он сообщал, что дополнительно направляет переводы с подлинных японских документов. На этот раз у ОГПУ был солидный «улов», в 12 машинописных страниц. Политическому руководству страны была представлена перехваченная и расшифрованная переписка между новым японским военным атташе в Москве Кавабэ с японскими военными атташе в Берлине и Варшаве, а также решение совещания японских военных атташе в Стамбуле, Москве, Варшаве и Риге. Японские разведчики с дипломатическими паспортами обсуждали вопрос об активизации разведывательной работы против Советского Союза и свои рекомендации направили начальнику второго (разведывательного) отдела японского генштаба в виде шифрованной телеграммы. Эта телеграмма была также перехвачена, расшифрована и направлена в Политбюро. Была в этой подборке документов и шифрованная переписка штаба Квантунской армии с японским военным атташе в Москве, и телеграммы японских военных атташе в Лондоне и Москве в Токио, адресованные помощнику начальника генштаба.
      Каганович прочитал все полученные материалы и на сопроводительном письме наложил резолюцию: «В круговую, членам ПБ. Л. Каганович». На одном из заседаний Политбюро с материалами знакомились все присутствующие и на сопроводиловке появились подписи Молотова, Ворошилова, Орджоникидзе, Андреева, Калинина и Микояна. После этого материалы были отправлены в личный архив Сталина.
      Что же содержалось в этих материалах и о чем были проинформированы члены Политбюро? Японский военный атташе в Берлине сообщал 19 мая своему коллеге в Москве: «Имеется возможность купить здесь шифротелеграммы Коминтерна, зашифрованные по ныне действующему коду, а также кодовую книгу…» В ответной телеграмме Кавабэ ответил, что этот материал является чрезвычайно ценным для Токио, а также поблагодарил за присылку добытых в Берлине агентурных сведений о РККА. 31 мая из японского посольства в Москве в Варшаву ушла телеграмма (перехваченная и расшифрованная). Кавабэ просил своего коллегу проинформировать его о событиях в Польше. 2 июня японский военный атташе в Варшаве ответил ему (эта телеграмма также была перехвачена и расшифрована), что посланные недавно польским генштабом на Украину более 20 секретных агентов были все поголовно арестованы ГПУ, а также сообщил: «В результате следствия, предпринятого польскими властями, выяснено, что два секретаря польгенштаба были подкуплены СССР и передавали советской стороне через одну кельнершу в кафе секретные документы. Военно-полевой суд приговорил обоих к немедленному расстрелу».
      Для того чтобы усилить разведку Советского Союза с Запада, было проведено совещание японских военных атташе, аккредитованных в Стамбуле, Москве, Варшаве и Риге. В рекомендациях, выработанных по итогам совещания и посланных начальнику 2-го отдела генштаба, предлагалось сосредоточить всю разведку на СССР в советской секции отдела, увеличив ее численность по примеру поляков до 16 человек. Предлагалось также всю разведку, которая будет проводиться на СССР со стороны всех граничащих с ним западных государств, объединить в руках военного атташе в Польше. Предлагалось также воспользоваться хорошим отношением между военным ведомством и МИДом империи для реализации проекта размещения в важнейших пунктах Дальневосточного края и Сибири офицеров разведки в качестве сотрудников консульств.
      Публикация 4 марта в «Известиях» передовой статьи с выдержками из японских документов произвела сильное впечатление и в Токио, и в японском посольстве в Москве. Касахара сразу же понял, что он стал «героем» публикации. Для опытного разведчика, каким был военный атташе, это был грубый просчет. И чтобы как-то смягчить впечатление от публикации, в которой его выставили в неприглядном виде, он отправил 7 апреля телеграмму начальнику разведывательного управления генштаба за № 21, в которой сообщил: «Имеются основания подозревать, что посылаемые от Вас почтой секретные документы перлюстрируются в пути. Прошу Вас сугубо секретные документы пересылать другим способом». Прав ли был военный атташе? Получил ли Особый отдел фотокопию его доклада, также предъявленную советским обвинением Токийскому трибуналу, от своей агентуры в японском посольстве в Москве или от вскрытия дипломатической вализы в экспрессе Москва — Владивосток, пока неизвестно. И вряд ли в обозримом будущем удается установить истину — Центральный архив ФСБ надежно хранит свои тайны.
      Наиболее ценной и имеющей значение для членов Политбюро была телеграмма № 616 от 19 апреля, отправленная Кавабэ начальником штаба Квантунской армии. Эта телеграмма также была перехвачена и расшифрована. В телеграмме давался анализ обстановки в Маньчжурии и на советской границе. Сообщалось, что СССР в данный момент не намерен затевать вооруженный конфликт с Японией в Северной Маньчжурии. В телеграмме отмечалось: «Квантунская армия исходя из общей политики по возможности будет стремиться к установлению дружеских взаимоотношений с СССР и воздерживаться от мер, которые могут нервировать последних…» Информация была исключительной важности, исходила из такого ценного, хотя и невольного источника, как начальник штаба армии, и подтверждала предположения некоторых советских политических и военных деятелей, утверждавших, что в 1932-м войны не будет. В Москве могли вздохнуть с облегчением. Разрозненные и разобщенные китайские войска отступали в западном, восточном и северном направлениях к советским границам. Части Квантунской армии готовились к очищению Маньчжурии от китайских войск, и начальник штаба сообщал военному атташе об этом и уточнял в телеграмме: «В целях укрепления основ маньчжурской государственности Квантунская армия предполагает в скором времени выдвинуть сравнительно крупные силы к советским границам для очищения пограничных районов от мятежников». Иными словами, готовилось крупное наступление японских войск, и Квантунская армия выходила к советским границам на всем протяжении от Забайкалья до Владивостока. Подразумевалось, что пересекать границу и вступать на советскую территорию японские части не собираются. Сил для этого у Квантунской армии в 1932-м еще не было. Надежных сил, чтобы дать сокрушительный отпор в случае нарушения советских границ весной 1932-го, не было и у ОКДВА. Весной 1932-го мероприятия по усилению дальневосточной группировки только начинались, и до их завершения было еще очень далеко.
      На следующий день Кавабэ отправил две телеграммы начальнику штаба Квантунской армии. В конце апреля и в мае он отправил также три телеграммы помощнику начальника генштаба. Все эти документы были перехвачены, расшифрованы и доложены Кагановичу и членам Политбюро. Военный атташе внимательно следил не только за событиями и обстановкой в Москве, что он обязан был делать по своей должности, но и за обстановкой внутри Японии. И не только следил, но и давал свои оценки и рекомендации, конечно, в весьма почтительной форме. В телеграмме от 25 мая за № 25 он писал: «Позволю себе, находясь в центре СССР, следящего с большим вниманием за ситуацией внутри империи, высказать в порядке мнения „лягушки, сидящей в колодце“, следующее…» И эта дипломатическая лягушка квакала, высказывая вполне верные суждения.
      В своих телеграммах начальнику штаба Квантунской армии он, в частности, отмечал: «2) Можно считать, что СССР уже отказался от мысли распространять свое политическое влияние на Северную Маньчжурию. Но что касается оставления в своих руках КВЖД, то будет правильным считать, что Советский Союз по-прежнему проявляет большую привязанность к этой дороге… Я полагаю, исходя из внешней и внутренней ситуации, что программа действий Вашей армии сводится к тому, чтобы как можно меньше нервировать Советский Союз и сводить к минимуму угрозу в отношении советских границ. Коль скоро существует такая линия поведения, мы должны декларировать перед всем миром смысл акций японских войск и заставить представителей советского правительства ясно понять нашу линию». И в конце телеграммы добавлял: «Выражаю пожелание, чтобы все наши военно-оперативные мероприятия гармонировали бы с этой декларацией». Оценки были высказаны трезвые и соответствовали реальному соотношению сил между двумя государствами в то время.
      В телеграмме от 20 апреля, направленной в Токио, он приводит мнение сотрудника английского генштаба: «Генштаб Англии, считая, что СССР не предпримет никаких активных мер, если только Япония не вызовет его на войну, по-прежнему оптимистически оценивает существующую ситуацию». А в телеграмме от 31 мая, также направленной в Токио, он говорит о публикациях японской печати, отмечая, что представители Советского правительства весьма чутко реагируют на все заявления японских политических деятелей и на высказывания в прессе относительно японо-советских отношений. Предложения Кавабэ были весьма разумными: «… Исходя из этого считаю, что, если наше правительство, руководя прессой, искусным образом смягчит тон японской печати в отношении СССР, то это даст весьма разительный эффект наряду со спокойными и в то же время твердыми декларациями японского правительства».
      Подборка японских документов, отправленная Балицким Кагановичу, была неоднородной по содержанию. Большинство из них представляли информацию разведки тактического характера и вряд ли были интересны для членов Политбюро. Очевидно, зампред ОГПУ решил «показать товар лицом», собрал и отправил «наверх» все, что у него было под рукой. К тому же вся эта документальная информация была получена Особым отделом. Политическая разведка (ИНО ОГПУ) не имела к получению этих документов никакого отношения.
      Судя по рассекреченным делам личного архива Сталина, документы политической разведки появились только в 1933 году. Конечно, это была не вся информация ИНО, которая попадала на стол к генсеку. Сталин отправлял в свой личный архив только наиболее ценную и интересную информацию, которая постоянно должна быть под рукой. Остальная разведывательная информация после ознакомления и внимательного чтения возвращалась обратно в те ведомства, которые ее предоставляли.
      19 мая 1933 года зампред ОГПУ Яков Агранов, курировавший работу разведки, представил Сталину три доклада английского посла в Токио в «Форин Офис», полученные по каналам разведки, очевидно, в Лондоне. 5 января 1933 года английский посол в Токио Диндлей высказал в докладе свое мнение о военных приготовлениях в Японии. Отмечая резкое увеличение производства военной техники в Японии, посол привел к выводу: «Несмотря на то, что наша информация не позволяет сказать, что столкновение с Россией должно произойти в ближайшем будущем, я все же сомневаюсь, чтобы такие большие военные приготовления могли иметь место в предвидении действий, направленных против одного только Китая». Сталин подчеркнул этот вывод синим карандашом. К письму английского посла был приложен меморандум английского военного атташе в Токио о производстве военных материалов, в котором он, используя информацию, «полученную из совершенно достоверных источников», констатировал: «… Я прихожу к тому мнению, что теперешняя активность и решение о перевооружении японской армии направлены главным образом против России…» Эти слова также были подчеркнуты Сталиным. В конце этих полученных политической разведкой документов стояла подпись начальника ИНО Артузова.
      Второй доклад посла, адресованный Джону Саймину, был написан 9 декабря 1932 года. Посол, после бесед с военным и военно-морским атташе, высказал свое мнение о возможности советско-японской войны. При этом он обратил внимание на расхождение во взглядах между командованием сухопутной армии и военно-морского флота империи. Конечно, ничего нового в этих расхождениях не было, и они были достаточно хорошо известны. Но на этот раз их высказывал английский посол, да еще в секретном документе, полученном по каналам разведки.