В январе 1938 года японский журнал «Июо Корон» предоставил свои страницы майору Минору Катаока. В большой статье, разбирая возможные последствия бомбардировки крупных японских городов фугасными и особенно зажигательными бомбами, он писал, что возникшие пожары могут быть в десять раз больше тех, которые были во время землетрясения 1923 года, разрушившего столицу империи.
* * *
Информация, поступавшая из Маньчжурии по агентурным каналам, была информацией тактического характера. Получением стратегической информации занимались в Москве. Там систематизировали все сведения, стекавшиеся в Центр из столиц Европы, анализировали их и выстраивали прогнозы, которые учитывались высшим политическим и военным руководством страны при планировании внешнеполитических и военных мероприятий. Причем учитывались не только в 1934 году, но и в последующие годы и на высшем военном уровне.
В одном из обзорных докладов Разведупра Ворошилову, составленном на основе анализа полученной разведывательной информации, отмечалось: «… именно в 1934 году происходило усиленное сколачивание нового антисоветского блока в составе Японии, Германии и Польши и отмечались настойчивые попытки привлечь к участию в этом блоке Англию, Швецию, Венгрию, а также всех ближайших соседей СССР на Западе и на Среднем Востоке. Эта новая расстановка сил в значительной степени меняет условия стратегического развертывания наших вероятных противников. Как никогда становится актуальной проблема одновременной войны на Западе и на Дальнем Востоке. Крупнейшее значение имеет тот факт, что в составе антисоветского фронта на Западе, кроме Польши, выдвигается Германия как наш активнейший и первоочередной противник».
К этому новому антисоветскому альянсу старалась примкнуть и Финляндия. Очевидно, в Хельсинки считали возможным в случае военного конфликта и войны Советского Союза на два фронта решить в свою пользу вопрос о Советской Карелии. По имевшейся в Разведупре информации польский посланник в Финляндии Хорват сообщал в Варшаву, что курс Финляндии характеризуется «агрессивностью против России». В ее позиции, отмечал он, «доминирует вопрос о присоединении Карелии». Хорват называл Финляндию «наиболее воинственным государством в Европе». Аналогичная информация поступала и в Лондон от посланника в Финляндии Грант-Уотсона. Он отмечал, что в Финляндии большим влиянием пользуются круги, которые выступают за создание «Великой Финляндии», в том числе за присоединение Советской Карелии.
Примерно так же оценивало позиции северо-западного соседа Разведывательное управление РККА: «Финляндия за последний год, как и прежде, продолжала и продолжает занимать из всех прибалтийских стран наиболее враждебную позицию по отношению к СССР».
Оценка Разведупра о возможной коалиции Германии, Польши и Японии и угрозе войны на два фронта оставалась в силе и в последующие годы. Она учитывалась Генштабом при разработке программных документов военного строительства. Так, 24 марта 1938 года начальник Генштаба Борис Михайлович Шапошников составил записку на имя Ворошилова о наиболее вероятных противниках СССР. На основании информации военной разведки он отметил: «Складывающаяся политическая обстановка в Европе и на Дальнем Востоке как наиболее вероятных противников выдвигает фашистский блок — Германию, Италию, поддержанных Японией и Польшей. Эти государства ставят своей целью доведение политических отношений с СССР до вооруженного столкновения. Что касается Японии, то, по его мнению: „Если бы Япония в войне с Китаем даже понесла чувствительный урон, все же, в случае вооруженного конфликта в Европе между фашистским блоком и СССР, Япония будет вынуждена этим блоком к войне с СССР, так как в дальнейшем ее шансы на осуществление захватнической политики на Дальнем Востоке будут все более и более проблематичны“. Анализ военной разведки, касающийся численности возможных противников и угрозы войны на два фронта, оставался в силе и через четыре года.
«Япония создала мощную группировку на территории оккупированной Маньчжурии». «Япония готовилась к войне с Советским Союзом». «Усиление Квантунской армии». «Угроза Приморью и Забайкалью». «ОКДВА — надежный страж дальневосточных границ». Этими клише пестрели все исторические труды, изданные в Советском Союзе до августа 1991 года. Если посмотреть официальные труды по истории Отечественной и Второй мировой войны, то можно найти цифры и факты по усилению Квантунской армии в 1930-х годах с перечислением количества дивизий и других частей, общей численностью и количеством боевой техники. Говорилось в этих трудах и об ответном усилении частей ОКДВА в 1930-е годы. В первом томе советского официоза: двенадцатитомной истории Второй мировой войны было указано, что в 1931 — 1937 годах на Дальний Восток из центральных и западных военных округов было переброшено четыре стрелковых и две кавалерийские дивизии, а также «десятки отдельных танковых батальонов, артиллерийских дивизионов, зенитных батарей, бомбардировочных и истребительных авиабригад». Такая вот точность. Десятки частей для усиления и никаких цифр общей численности и количества боевой техники. В остальных исторических трудах, когда речь заходила об увеличении ОКДВА, указывалось то же самое. На конкретные цифры личного состава и боевой техники дальневосточной группировки РККА был наложен строжайший запрет.
Конечно, для историка не составляло труда найти в архиве точные цифры численности и вооружения и Квантунской армии, и ОКДВА и на их основе составить баланс сил в дальневосточном регионе. Но такой баланс показывал явное превосходство обороняющихся (ОКДВА) над нападающими (Квантунская армия). Все идеологические клише, которыми были напичканы советские исторические исследования по проблемам Дальнего Востока, рушились. Ни о какой реальной военной угрозе не могла идти речь, если обороняющаяся сторона превосходила нападающую сторону по общей численности войск и имела абсолютное превосходство по количеству средств подавления: артиллерии, авиации и танкам. Естественно, что советская цензура никогда бы не пропустила в открытую печать даже намека на истинный баланс сил в дальневосточном регионе.
Автору могут возразить, что существовал план «Оцу», план нападения на Советский Союз, разработанный в японском генштабе еще до начала оккупации Маньчжурии. Этот план регулярно пересматривался в зависимости от изменения обстановки и численности японской армии и являлся постоянно действующим оперативным документом для штаба Квантунской армии. Но в любом генштабе разрабатывают планы на все случаи жизни и против всех возможных, а иногда и невозможных противников. Разработка таких планов — повседневная работа генштабистов. За это они получают деньги, чины и ордена. Но одно дело бумажный план, хранящийся в сейфах генштабовских кабинетов, а другое — реальная группировка, созданная у границ другого государства, ее численность и вооружение. И реальный баланс сил на направлении главного удара. Так каким же был этот баланс по обоим берегам Амура?
Общая численность ОКДВА до усиления, то есть до 1 января 1932 года, составляла 42 тысячи человек. На вооружении было 36 танков и танкеток, 358 орудий и 88 самолетов. Две группы войск: Приморская и Забайкальская — имели 6 стрелковых дивизий, 2 кавалерийские бригады и 6 эскадрилий. Немного для того, чтобы прикрыть огромную границу протяженностью в тысячи километров по Амуру и Уссури. Но прикрывались только основные операционные направления в Приморье и в Забайкалье, а на всей остальной границе по берегам обеих рек стояли погранотряды войск ОГПУ. Этих сил для прикрытия хватало, и после конфликта на КВЖД в 1929 году на границе было спокойно.
Зимой 1932-го, когда стало ясно, что части Квантунской армии движутся к советским границам Забайкалья и Приморья, Москва принимает решение об усилении войск ОКДВА. Из центральных и западных военных округов на Дальний Восток потянулись воинские эшелоны. Транссиб, — единственная артерия, связывающая огромный регион с центром страны, переходила на режим работы военного времени. До мая 1932-го сделали много. Штатная численность армии увеличилась в 2,5 раза и была доведена до 108 тысяч человек, количество боевых самолетов — в три раза, орудий — более чем в два раза. Но особенно много было отправлено танковой техники. В 1932 году, последнем году пятилетки, планировали выпустить 10 000 танков и танкеток (фактически выпущено 3039 боевых машин), и для Дальнего Востока техники не жалели. К маю 1932-го в ОКДВА уже было 627 боевых машин. Две кавалерийские бригады были переформированы в кавалерийские дивизии, и число стрелковых дивизий было увеличено до 10.
К лету 1932-го удалось добиться многого, но усиление дальневосточной группировки продолжалось с такой же интенсивностью до конца года. К 1933 году в штабе РККА подвели первые итоги мероприятий по усилению дальневосточного региона. Количество стрелковых дивизий было увеличено до 13, танковой техники до 800 единиц, артиллерийских орудий до 870, а самолетов до 280. Общая численность ОКДВА и Тихоокеанского флота (ТОФ) составила 150 тысяч человек.
Квантунская армия к этому времени имела 94 тысячи, а вместе с японскими войсками в Корее, на Южном Сахалине и на Курилах — 130 тысяч человек. Советскому Союзу потребовался всего один год, чтобы добиться численного и технического превосходства над японской армией в этом регионе. И это превосходство он удерживал до начала войны. Все попытки японского командования переломить ситуацию, добиться хотя бы кратковременного превосходства в численности и боевой технике ни к чему не привели. Малейшее усиление Квантунской армии тут же вызывало ответную реакцию со стороны Москвы и Хабаровска, и превосходство опять оставалось за Советским Союзом. В японском генштабе и штабе Квантунской армии могли продолжать разработку различных вариантов плана «Оцу» — плана войны против Советского Союза. Но для успешного выполнения таких планов нужно было иметь как минимум трехкратное превосходство в численности и средствах подавления. У Квантунской армии никогда не было не только превосходства, но даже равенства. И все агрессивные планы Японии оставались на бумаге. Об их реальном воплощении в жизнь не могло быть и речи.
В 1933 году усиление ОКДВА продолжалось такими же темпами, как и в 1932-м. По состоянию на 1 января 1934 года после выполнения всех мероприятий по усилению штатная численность ОКДВА и ТОФ достигла: людей — 235 тысяч, самолетов — 638, танков и танкеток — 1195, орудий — 1547. В составе армии было 13 стрелковых и три кавалерийские дивизии, одна механизированная и пять авиационных бригад. Основные операционные направления в Приморье и Забайкалье прикрывали семь укрепленных районов.
Квантунская армия за этот год была увеличена только на 20 тысяч и достигла численности в 114 тысяч человек. Японские войска в Корее, на Южном Сахалине и на Курилах не увеличились. Превосходство советских войск, как и в предыдущем году, было абсолютным.
Баланс сил к 1937 году
В начале 1936 года обстановка на маньчжуро-монгольской границе обострилась. Мировая пресса пестрела сообщениями о возможной агрессии Японии против Монголии. Влиятельный и весьма компетентный в дальневосточных вопросах американский журналист Эдгар Сноу опубликовал в американском журнале «Азия» статью «Япония у ворот красной Монголии». «Японские стратеги полагают, — писал он, — что Маньчжурия и Монголия составляют одно целое и что захват Маньчжурии есть лишь осуществление первого пункта японской северо-восточной программы». Нападение на МНР рассматривалось японскими империалистами как пролог к большой континентальной войне. В связи с этим Эдгар Сноу отмечал: «По мнению японских стратегов… захват Монголии, граничащей с байкальскими районами Сибири, дал бы Японии большие преимущества в будущей войне против СССР, позволяя Японии наносить быстрые удары на восток и запад от Иркутска и давая ей возможность отрезать советскую дальневосточную армию. Руководители японской армии не рассматривают значение Монголии изолированно от основных целей японской стратегии. Задача японских стратегов — окружение советских границ на Дальнем Востоке…»
Дело не ограничилось, однако, одними предположениями иностранной прессы о будущей японо-советской войне и о возможных путях японской агрессии. На страницах западных газет появлялись часто и более зловещие сообщения. 7 февраля дайренский корреспондент агентства «Рейтер» передал, что японо-маньчжурские войска движутся к границам Внешней Монголии. На следующий день такие же сообщения появились в чехословацкой и французской печати. «Ческе слово» писало в те дни: «Японские генералы готовят новый поход на Монгольскую республику, сосредотачивая огромные силы на монгольской границе». Оценивая обстановку в Японии, эта газета отмечала: «В Японии полностью победила группа генералов, жаждущих войны во что бы то ни стало». 15 февраля дайренский корреспондент агентства «Рейтер» передал сообщение о том, что части Квантунской армии, концентрирующиеся в Цицикаре, подкреплены вновь прибывшими из Японии войсками и что они готовы к генеральному наступлению против Внешней Монголии. Японская военщина продолжала бряцать оружием, и необходимо было принимать самые экстренные меры, чтобы загасить уже тлевший пожар нового военного конфликта.
1 марта 1936 года Сталин принял в Кремле председателя американского газетного объединения «Скрипс-Говард Ньюспейпер» Говарда. Беседа была довольно долгой. Сталин подробно и обстоятельно отвечал на все вопросы американского газетного магната, которого в первую очередь интересовало положение на границах МНР. В США хорошо понимали, что попытка вторжения японских войск на территорию республики может привести к серьезному военному конфликту. Вот выдержка из состоявшейся беседы:
«
Говард. Каковы будут, по-вашему, последствия недавних событий в Японии для положения на Дальнем Востоке?
Сталин. Пока трудно сказать. Для этого имеется слишком мало материалов. Картина недостаточно ясна.
Говард. Какова будет позиция Советского Союза в случае, если Япония решится на серьезное нападение против Монгольской Народной Республики?
Сталин. В случае, если Япония решится напасть на Монгольскую Народную Республику, покушаясь на ее независимость, нам придется помочь Монгольской Народной Республике. Заместитель Литвинова Стомоняков уже заявил об этом японскому послу в Москве, указав на неизменно дружественные отношения, которые СССР поддерживает с МНР с 1921 года. Мы поможем МНР так же, как мы помогали ей в 1921 году.
Говард. Приведет ли, таким образом, японская попытка захватить Улан-Батор к позитивной акции СССР?
Сталин. Да, приведет».
Предупреждение для Токио было высказано. Поэтому вполне понятно, что содержание беседы подробно обсуждалось всей мировой прессой. Ведущие японские газеты опубликовали текст беседы под броскими заголовками: «В случае интервенции во Внешнюю Монголию СССР готов к войне с Японией», «Если потребуется, СССР будет воевать с Японией». Однако высказанное советской стороной предупреждение, очевидно, не подействовало на японских дипломатических чиновников. Хорошо осведомленная в дипломатических делах газета «Кокумин» писала: «… В кругах министерства иностранных дел считают, что не следует обращать никакого внимания на заявление Сталина о готовности СССР провести военные операции против Японии в связи с внешнемонгольским вопросом, ибо в данном вопросе еще имеется много неразъясненных моментов».
Более подробные комментарии были высказаны английской и французской прессой. Сталин очень редко давал интервью, и к высказываниям советского генсека в столицах Англии и Франции относились серьезнее, чем в Японии. Парижская «Тан» в передовой статье от 6 марта писала, что вопреки ожиданиям в результате военного восстания в Токио влияние военных кругов не уменьшилось, а скорее даже возросло. Но газета не считала, что это обстоятельство приведет к усилению японской агрессии в Китае и Япония бросится в авантюру против МНР: «До последнего времени можно было думать, что СССР будет любой ценой избегать столкновений на Дальнем Востоке, однако заявления, сделанные Сталиным представителю американской печати, заставляют призадуматься. На самом деле Сталин заявил, что в случае, если Япония решится напасть на МНР и нарушить ее независимость, СССР выступит в защиту этой республики, и что Стомоняков сообщил об этом недавно японскому послу. Москва разговаривает новым языком, и в Токио внимательно прислушиваются. Считают, что одним из первых актов Хирота, если ему удастся сформировать правительство, будет ответ на декларацию Сталина. Японский ответ даст возможность выяснить, в какой степени вопрос о Внешней Монголии может действительно повлечь за собой опасность войны».
На следующий день после опубликования текста беседы в советских газетах английская «Манчестер гардиан» писала в передовой статье, что Внешняя Монголия, имея «русский заем и русских инструкторов», сможет заполнить брешь в своей обороне. Это обстоятельство, по мнению газеты, «может разрушить последние надежды Японии на победу в войне против России на Дальнем Востоке, надежды, и без того уже поблекшие в результате усиления Сибири и Владивостока».
Очень внимательно и подробно комментировала интервью китайская пресса, и такой интерес к сказанному в далекой Москве был естественным. Слишком серьезное значение для Китая и Маньчжурии имела угроза советско-японской войны. Китайская «Дагунбао» в номере от 7 марта писала: «Беседа Сталина с Говардом, если мы лучше ее продумаем, окажется не столь неожиданной, как это казалось вначале. Готовность СССР помочь Монгольской Республике — это давно принятая Советским Союзом политика. Всякий, кто внимательно следит за международными событиями последних месяцев, поймет это. Несомненно, японские военные власти знали об этом».
«Харбин Ници Ници» 6 марта отмечала в передовой статье: «Наиболее заслуживает внимания то, что в беседе Сталин впервые открыто декларировал абсолютную поддержку Внешней Монголии. Из этого видна серьезная заинтересованность СССР в дальневосточной ситуации и, в частности, во внешнемонгольской проблеме. Заявление Сталина, сделанное со свойственным ему тоном угрозы, в достаточной степени звучит в том смысле, что если Япония нападет на Монголию, то СССР не уклонится от войны с Японией. Между тем СССР, построив предположение о нападении Японии на Монголию, говорит о готовности принять войну с Японией потому, что на Дальнем Востоке оборона СССР по линии Внешняя Монголия — Иркутск — самое слабое место, и это доказывает, что СССР все более остро чувствует угрозу возможности удара Японии именно по этому слабому месту в случае японо-советской войны… Вопрос отношений с СССР является для Японии не вопросом экономических интересов или политического приоритета, а буквально вопросом жизни и смерти, то есть вопросом о том, съесть или быть съеденным. Угроза Сталина в этом отношении станет для Японии предметом многих указаний в качестве переломного момента, который исцелит слепоту, имеющуюся внутри нашей страны у больных болезнью симпатий к СССР».
12 марта 1936 года в Улан-Баторе был подписан документ, который на многие годы вперед определил взаимоотношения между двумя странами. Устное соглашение о взаимопомощи было решено заменить официальным дипломатическим протоколом. Под документом свои подписи поставили с монгольской стороны Председатель Малого хурала МНР Амор и премьер-министр и министр иностранных дел Гендун и с советской стороны полпред Советского Союза в Монголии Таиров. Протокол был подписан сроком на 10 лет и вступал в силу с момента его подписания.
В первой статье протокола говорилось, что в случае угрозы нападения со стороны третьего государства оба правительства обязуются немедленно обсудить создавшееся положение и принять все меры, которые могли бы понадобиться для ограждения безопасности их территории. Вторая статья предусматривала, что оба правительства в случае военного нападения на одну из сторон окажут друг другу всяческую, в том числе и военную, помощь. Третья статья протокола предусматривала, что войска одной из стран, находящиеся по взаимному соглашению на территории другой страны, будут выведены с ее территории незамедлительно, как только отпадет необходимость в их присутствии. Фактически это был договор о взаимной помощи, хотя официально он именовался протоколом. И подписан он был вовремя.
Как и в 1935 году, объектом новых провокаций стал Тамцак-Булакский выступ, имевший большое стратегическое значение и прикрывавший с востока территорию республики. Японо-маньчжурские войска вели наступление с севера на юг, надеясь стремительным ударом отсечь территорию выступа. Две попытки наступления не увенчались успехом, и 31 марта японо-маньчжурский отряд уже на нескольких десятках грузовиков, поддержанный артиллерией, танками, бронемашинами и авиацией, начал наступление на Тамцак-Булак. Им удалось подойти к городу, расположенному в 50 километрах от границы. Это были уже не стычки на границе, а самая настоящая агрессия. В бой вступили регулярные части монгольской армии, которые оказали агрессорам энергичное сопротивление и заставили их отступить. Однако японские части получили подкрепление и вновь перешли в наступление.
В тот же день события на монголо-маньчжурской границе стали известны в Москве. Заместитель наркома иностранных дел Стомоняков пригласил японского посла Ота. В состоявшейся беседе он обратил внимание посла на серьезный характер событий на монгольской границе и на необходимость немедленного прекращения нападений японских войск на МНР. Послу указали на серьезную ответственность японского правительства в том случае, если действия командования Квантунской армии приведут к распространению и углублению происходящих конфликтов.
Сообщение ТАСС о беседе Стомонякова с японским послом было опубликовано во всех центральных советских газетах. Вновь, как и в 1935 году, советская дипломатия выступила в защиту суверенитета МНР. После этого ни у кого уже не вызывало сомнений, что попытка отторгнуть часть монгольской территории может привести к войне Советского Союза с Японией.
Напряженные бои в монгольских степях продолжались. 1 апреля монгольским войскам удалось оттеснить захватчиков к границе и затем выбить их с монгольской территории. Не помогли ни танки, ни бронемашины, ни авиация. Стало ясно, что от агрессивных планов и на этот раз придется отказаться, а захват монгольской территории отложить до лучших времен.
Учитывая возможность дальнейшей агрессии против МНР, Советское правительство, чтобы поставить все точки над «i», по согласованию с правительством республики решило опубликовать протокол о взаимопомощи в печати. Текст протокола и большая передовая статья «К советско-монгольскому протоколу» были опубликованы в газете «Известия». В статье давалась оценка событий на монголо-маньчжурской границе и особо подчеркивалась заинтересованность СССР «в видах своей самозащиты поддерживать целостность и сохранность территории Монгольской Народной Республики».
Согласно обязательствам, взятым Советским правительством по протоколу о взаимопомощи, летом 1936 года на территорию МНР началась переброска первых советских частей. При решении вопроса о том, какие части перебрасывать, в полной мере учитывались особенности будущего театра военных действий. Голый степной район восточной части республики, а именно он мог стать ареной конфликта, без дорог, колодцев, естественных преград, требовал специальных подразделений. Стрелковые войска здесь были малоэффективны. Нужны были сильные, мобильные подразделения, способные к быстрым, длительным и самостоятельным действиям против кавалерийских бригад — ударной силы Квантунской армии. Именно таким подразделением и была мотоброневая бригада, дислоцированная у границ республики.
Через несколько дней после первомайского праздника 1936 года подразделения бригады были выстроены на плацу гарнизонного городка. Из подъехавших легковых автомашин вышли командующий войсками Забайкальского военного округа комкор Грязнов и начальник автобронетанковых войск округа комбриг Мернов. Командир бригады комбриг Шипов отдал рапорт, и смотр начался.
Тщательно проверялось все: боевая и огневая подготовка, сборы по тревоге, материальная часть, способность проводить длительные марши. Требования на смотре предъявлялись самые жесткие. Через три дня Грязнов на разборе подвел итоги. Конечно, были высказаны замечания и пожелания, но серьезных претензий не было. Бригада была вполне боеспособным подразделением и могла в любой момент выполнить все боевые задачи, которые на нее возлагались.
Вскоре бригада была полностью подготовлена к переброске на территорию МНР. Сигнал тревоги прозвучал в казармах бригады в час ночи 5 июня. Через час около 300 боевых и транспортных машин двумя колоннами двинулись на юг по старой дороге, ведущей к Улан-Батору. К концу дня было пройдено 200 километров. На следующий день к вечеру показались огни и дома столицы республики. После дня отдыха бригада повернула на восток и, пройдя за два дня 350 километров, к вечеру 9 июня подошла к конечному пункту назначения — Ундурхану. Боевая техника броневых батальонов с честью выдержала суровое испытание. Сложный марш в пустынной безводной местности при летней жаре прошел без единой поломки и аварии.
Бригада пришла на голое место. Нужно было строить казармы для нескольких тысяч человек, парки для боевой техники, склады, помещения для столовых, пекарен, бань. Продовольствие, горючее, боеприпасы, все строительные материалы и даже дрова приходилось возить с советской территории за 750 километров. Сразу же вслед за подразделениями бригады из состава войск округа были направлены в Ундурхан строительные и автотранспортные части.
Бригада и мотоброневой полк, расквартированный в Тамцак-Булакском выступе примерно в это же время, были подчинены главному военному советнику при главкоме монгольской армии комкору Вайнеру. Они составили небольшую подвижную группу, способную наносить быстрые и мощные удары на значительном расстоянии от места своей дислокации. В Квантунской армии не было подобных частей, а имевшиеся там кавалерийские бригады проигрывали нашим подразделениям и в скорости передвижения, и в огневой мощи.
* * *
Увеличение численности советских войск на Дальнем Востоке внимательно отслеживалось японским генштабом. Общее численное превосходство ОКДВА над силами Квантунской армии внушало тревогу не только японскому военному руководству. Парламентарии, высокопоставленные правительственные чиновники и обозреватели крупнейших японских газет следили за тем, что делалось на советской территории по ту сторону Амура и Уссури. Влиятельные японские газеты и журналы, к мнению которых прислушивались промышленники, дипломаты и правительственные чиновники, публиковали обзорные статьи о положении на Дальнем Востоке, о мероприятиях советского правительства по усилению своих вооруженных сил в этом районе, об угрозе, которую может представлять для японских островов советский воздушный кулак на аэродромах около Владивостока. Конечно, подобные статьи не перепечатывались центральными московскими газетами. Те, кто дозировал международную информацию, считали, что публикации иностранных газет о наших военных усилиях на Дальнем Востоке могут расхолаживать советских людей и разрушать тот образ агрессора, тигра или акулы, который показывает клыки или зубы и готов в любой момент броситься на мирных советских граждан. Карикатуры, фельетоны, едкие стихи о японских самураях, лезущих из-за Амура на советскую землю, — все это, особенно во второй половине 1930-х, не сходило со страниц «Правды» и «Известий». Все это было, и из истории так же, как и из песни, слова не выкинешь.
Публикации в японской прессе и крупнейших газетах других стран были более сдержанными, эмоций там было гораздо меньше, а цифр и фактов — гораздо больше. Поэтому и не появлялись переводы этих статей на страницах наших центральных газет, а оседали в тассовских бюллетенях иностранной информации. Эти бюллетени не для печати тиражом около сотни экземпляров предназначались только для избранной партийной элиты. Остальным смертным — передовицы из центральных газет. Если об усилении РККА на Дальнем Востоке писала почти вся мировая пресса, приводя достаточно точные для того времени цифры и факты, то можно было бы что-то сообщить и советскому читателю. Но в Кремле решили иначе, и на любую правдивую информацию о событиях в этом регионе был наложен жесткий запрет. Вот только некоторые факты и сообщения из того, о чем молчала советская печать в 1935 и 1936 годах.
Лондонская «Дейли Телеграф» в номере от 17 января 1935 года публикует статью капитана Кеннеди, посвященную вопросу о возможности советско-японской войны. Указывая, что такая война «гораздо более вероятна, нежели война между Японией и США, или японское вторжение в Китай и Австралию», Кеннеди утверждает, что советско-японская война не является чем-то неизбежным. Япония, по всей вероятности, не рискнет затеять вооруженный конфликт до завершения программы укрепления ее армии, рассчитанной на ближайшие 18 месяцев. Автор указывает, что, хотя в Японии имеется течение, представители которого высказываются за безотлагательное объявление войны СССР, не следует сомневаться, что ответственные власти стремятся избежать войны, по крайней мере, до тех пор, пока Япония не будет готова.
Парижская «Франс Милитер» опубликовала передовую, посвященную советско-японским отношениям. Одним из препятствий, мешающих урегулированию этих отношений, газета считает «наличие весьма мощной Красной Армии в Приморье и, в связи с этим, военные приготовления, которые Москва продолжает здесь проводить». «Хотя Япония и убеждена в качественном превосходстве своей армии, она опасается, что количественное и техническое превосходство может стать весьма опасным для японской армии в Маньчжурии». «Положение дальневосточной Красной Армии, — продолжает газета, — с различных точек зрения является трудным, и в особенности в связи с огромными расстояниями, отделяющими ее от центральной России. Это является козырем для Японии. С другой стороны, нельзя упускать из виду, что всякая война в Маньчжурии, — это для Японии борьба не на жизнь, а на смерть. Однако Япония сама не в состоянии нанести решающее поражение Советскому Союзу в связи с огромными расстояниями, отделяющими Владивосток от европейской части Советского Союза. Война, которая для Японии будет означать войну за существование, с точки зрения Москвы будет представлять собой колониальную борьбу на отдаленных территориях, войну, которая даже в случае поражения не будет иметь решающего значения для Советского Союза».
