(В сравнении с солдатами, одетыми в дешевую, но элегантно сшитую форму, полицейские действительно выглядят убого - ботинки стоптаны, брюки штопанные, френчи выгорели на солнце. Ущербность служителей порядка, ощущение их собственной второсортности - весьма серьезная проблема в стране, где полиция недавно была главной опорой режима. Увы, после революции чистки в полиции толком проведено не было - только на высшем уровне; остались все старые кадры служителей уличного порядка: что там у них в сердце-то? Может, уповают на возвращение п р и в ы ч н о г о, когда можно было чувствовать неограниченную власть над окружающими? Это ведь как алкоголь - неограниченность власти, к этому тянет.)
      Тает толпа журналистов у стойки бара, уходят один за другим. Значит, что-то интересное в городе. Этим не обмениваются, каждый хочет принести в клюве информацию в свою газету: при всей корпоративности газетчики абсолютные индивидуалисты (и это правильно!), когда дело касается первенства в сенсации.
      Потом выяснилось: фашист Гомеш душ Сантуш выступает в отеле "Шератон".
      Кто такой Гомеш душ Сантуш? Колониалист, спровоцировавший нападение на "радио-клуб" Мозамбика в сентябре прошлого года, кумир ультра, признанный преступником - командование вооруженных сил отдало приказ на его арест, ибо он был лейтенантом армии. Сегодня он в течение двух часов давал интервью, и никто его не арестовал, а брать было за что - в соответствии с действующими в стране законами.
      - Деколонизация была преступлением против Португалии. Все те новые африканские страны, которые говорят на нашем языке, являются, несмотря на их "независимость", частью Португалии, и, возвращенные в прежнее лоно, они станут под нашей эгидой - гарантией безопасности всего западного мира! - кричал он.
      (Пьян, что ли?)
      - Группка босоногих с сумашедшим во главе пытается лишить стабильности такие прекрасные страны, какими являются Родезия и ЮАР!
      (Нет, не пьян. Вот он - фашизм в белой рубашке.)
      - Мы встречаем здесь "реторнадос", как братьев, мы отправляем их в провинцию, помогая, чем и как можем, но те, которые уезжают в провинцию, занесены в наши соответствующие карточки - мы не дадим следам "реторнадос" затеряться.
      (Это - явная угроза левым.)
      Противостоять фашистам общим левым фронтом - значит победить. Нет ничего преступнее, чем распыление сил, особенно, когда противник делает все для того, чтобы консолидироваться.
      Поздним вечером пришла интересная новость. Са Карнейру, выступая в Порту, сказал, что генерал Пиреш Велозу может быть выдвинут кандидатам в президенты от НДП (Раньше считали, что НДП будет выдвигать Гальвана ди Мелу. Если Гальван был возможен еще неделю назад, то сейчас, во время предвыборной кампании, после его высказываний, стало очевидно, что человек столь правых убеждений не только не пройдет, но и нанесет серьезный урон престижу НДП. Не хочет Са Карнейру "отстать от поезда". В этом - урок многим политикам: открыто правая, агрессивная позиция сейчас обречена на крах. Идеи прогресса слишком сильны в мире.)
      - Это большая честь для меня, как для политического деятеля, - сказал Са Карнейру, - поскольку я первым сказал о кандидатуре Пиреша Велозу, который является настоящим военным и подлинным демократом, вошедшим в историю своей защитой свобод севера!
      Са Карнейру "стреляет" сразу в две мишени: во-первых, он вычленяет север как особую часть Португалии, расстилаясь таким образом перед местными сепаратистами - весьма влиятельными людьми, во-вторых, он разделяет понятия "военный" и "демократ", пытаясь внести раскол в ДВС.
      (Испанские журналисты рассказали о том, как у них в стране растет размах борьбы ультраправых.
      Пятеро вооруженных людей похитили Хосе Антонио Мартинеса, редактора левого еженедельника "Доблон", избили его и заставили подписать документ о том, что он отказывается от политического курса своего журнала, В редакцию другого либерального журнала "Камбио-16" была отправлена посылка с бомбой. Сотрудники "Доблона" и "Камбио-16" обвиняют в этом правую партизанскую группу "Христово воинство", прославившуюся в Испании нападениями на оппозицию и на критиков правительства. Оппозиция утверждает, что полиция не только терпит правых партизан, но помогает им. Когда я был в Испании зимой, они только начинали сейчас распоясываются).
      Амарал выступил в Анташе. Выдвинул три главные цели СДЦ: реабилитировать историю Португалии (как быть с Салазаром и Спинолой? Они - тоже "персоналии" истории - значит, им дается индульгенция, поскольку они правил и?), открыть "мир, идущий изнутри", - успокоить взбудораженное сознание народа (то есть отвести от политики), сделать все, чтобы португальская нация обрела социальную справедливость в н о в ь. А разве такая была здесь? Фашизм здесь был. Значит, назад к фашизму?
      Ужинал с Фрицем, журналистом из Швейцарии. Зашли в маленький бар неподалеку от пресс-центра, взяли бутылку черного (такое оно красное!) вина, жареных сардин и тонкий батон. Заметили оба, что Португалия и Испания единственные страны, где к обеду берут бутылку вина, а выпивают от силы половину, остальное так и остается на столе. Причем, это приложимо ко всем слоям общества: от строителей, которые н е у м е ю т обедать без стакана вина - оно стоит здесь дешевле стакана газированной воды, - до банкиров.
      Фриц живет в Женеве, хотя родился в немецко-говорящем и немецко-думающем Берне. Поразительна, между прочим, языковая несовместимость Швейцарии. В Женеве немецкого языка практически нет. Стоит отъехать сто пятьдесят километров к востоку, и не увидишь ни одной французской вывески: всюду надменная готика и понимают люди французский с н е о х о т о й.
      - Знаешь, - говорил он мне, - когда я беседую со здешними социалистами, когда я выслушиваю их восторженные трели по поводу "швейцарского варианта социализма", просто диву не устаю даваться, как все же еще разобщен мир. Они бывали у нас проездом, или жили недолго в горах, или какое-то время отсиживались в эмиграции. Конечно, так трудно понять наши проблемы, а их невероятное множество.
      Фриц достал из кармана несколько листков бумаги:
      - Это интервью известного швейцарского профессора Жана Циглера. Он политик, депутат нашего парламента. Если хочешь, я переведу на английский.
      Я записал это интервью. Жаль, что оно не было опубликовано в Португалии. Может быть, оно заставило бы призадуматься чрезмерно яростных поклонников "швейцарского пути".
      В о п р о с: Ваша книга "Швейцария вне всяких подозрений" звучит обвинительным актом против "мнимого нейтралитета", против "фальшивой демократии" и "коррупции" швейцарских политиков. Вы ненавидите Швейцарию?
      О т в е т: Напротив, я восхищаюсь ею. Но я ненавижу олигархию, которая порабощает швейцарский народ, препятствует осуществлению его социальной программы, развращает его государство, ненавижу лицемерие правящего класса и преступления, которые он совершает каждый день в своих колониях на трех континентах.
      В о п р о с: Вам не кажется, что выражение "преступники" - слишком сильное?
      О т в е т: Нет. 12000 человек, которые ежедневно умирают в мире от голода, умирают в результате конкретной повседневной деятельности некоторых лиц, чья ответственность совершенно бесспорна. Филип де Век, президент и генеральный директор Союза швейцарских банков, и Фуроер, президент и генеральный директор "Нестле", на первый взгляд являются примерными гражданами, мужьями и христианами. Но ведь в суде первой инстанции в Берне идет сенсационный судебный процесс. 13 студентов, пасторов и профсоюзных деятелей судятся с самым влиятельным пищевым трестом мира "Нестле".
      В о п р о с: В Швейцарии насчитывается 4556 банков. Три из них, как вы считаете, фактически управляют страной. Каким образом?
      О т в е т: Крупные коммерческие банки - Союз швейцарских банков, "Швейцерише банкгезельшафт", Швейцарский кредитный банк - это империи, власть которых распространяется на пять континентов.
      В о п р о с: Но ведь никакое общество, никакая экономика не могут функционировать без банков?
      О т в е т: Да, но не такого рода банков. Даже генерал де Голль национализировал коммерческие банки.
      В о п р о с: Вы недавно заявили, что швейцарские банки будто бы несут ответственность за свержение Альенде.
      О т в е т: С января 1972 года швейцарские банки отказали Чили в кредите. Женевский "Банк пур ле коммерс континенталь", принадлежащий крайне правым чилийцам, а именно семейству Клайнов, которые в то время жили в эмиграции и были тесно связаны с фашистским движением "Патриа и либертад", а по всей вероятности, также и с ЦРУ, финансировал пресловутую забастовку владельцев грузовиков" 1973 года и многие другие кампании.
      (Не знаю, насколько документирована атака швейцарского парламентария на концерн продуктов "Нестле", но - поскольку сердцем я сжился с Испанией, полюбил этот замечательный народ - в моем архиве есть довольно интересные материалы про то, как швейцарские монополисты поставляли оружие Франко. Это было совсем недавно, когда Франко подписал приказ на казнь пятерых членов ЭТА. Швейцарские парламентарии протестовали против сделок с Мадридом; Берн, под нажимом общественности, отозвал своего посла из Испании, однако это не помешало швейцарскому концерну "Эрликон-Бюрле" продать военному министерству Франко партию оружия - на общую сумму 87 миллионов марок.
      Этому, однако, предшествовал занятный скандал, эдакая "драка под одеялом", во время которой милые не бранятся, а скорее тешатся. В 1973 году был издан закон, запрещавший продавать оружие без санкции федерального правительства, ибо швейцарские журналисты раскопали данные о том, что "Эрликон" продает оружие нелегально, самым черным силам в мире. Председатель наблюдательного совета концерна Бюрле был - под давлением общественности - привлечен к суду, признан виновным и приговорен к условному восьмимесячному тюремному заключению и безусловному штрафу в двадцать тысяч марок, что составляло пятую долю процента от его ежедневных л и ч н ы х прибылей. В новом законе, принятом на другой день после того, как Брюле вышел из зала суда под вспышки блицев десятков корреспондентов, сел в свой восьмиместный "мерседес" и отправился на заседание совета директоров концерна, говорилось, "что отныне запрещены поставки вооружения в те государства, где наблюдается политическая напряженность". Это не помешало разрешить продажу оружия в Испанию, когда по всей стране шли демонстрации протеста против кровавого режима Франко, и полиция применяла не только дубинки, но и оружие. Армия тоже находилась в состоянии боевой готовности, а нынешние армии "подавления" редко стреляют из автоматов; генералы предпочитают закончить все одним махом - для того и существуют американские танки и швейцарские пушки.)
      Встретился с лидером "IV" Интернационала" троцкистом Эрнстом Манделем. Он специально прилетел из Парижа, чтобы поддержать "свою" здешнюю партию ЛСИ ("Лига коммунистов-интернационалистов"). Вместе с ним были мальчик и девочка португальцы: Кабрал Фернандес и Эйтор де Соуза.
      - Португалия сегодня, - говорил Мандель, - это детонатор революции в Европе. От того как будут развиваться события, зависит судьба левого процесса в Испании, Франции, Италии. Ситуация в Лиссабоне определит перспективу для всего Средиземноморья. Модель Португалии должна быть образцом; нельзя позволить революционному процессу "утихнуть", нельзя допустить "погрязания" в узко хозяйственной практике; Лиссабон должен быть постоянным катализатором движения левых сил в Европе.
      (Сразу вспомнил лекции по истории в институте востоковедения. Там нам ч и т а л и о троцкизме, здесь я разговариваю с "ним".)
      Я понимаю, отчего ЛСИ имеет питательную среду здесь, в Португалии, лишь среди небольшой части студенческой молодежи - обеспеченные родителями "экспериментаторы" могут себе позволить теоретизирование по поводу терминов "детонатор революции", "катализатор движения". Рабочий и врач, крестьянин и владелец придорожного ресторанчика, учитель и хозяин мастерской по ремонту обуви не хотят играть роль голодного "детонатора". Они верят, что революции свершаются для того, чтобы жизнь стала справедливее - то есть лучше. Превращать и без того бедную страну в военизированный лагерь, экспортирующий опыт революции?!
      Подружился с интереснейшим человеком. Луиш де Стау Монтейро - известный писатель, драматург, журналист. История его - показательна. Сын португальского посла в Лондоне. Человек из состоятельнейшей семьи, он - как истинный, а не декларативный патриот - отринул свое общество и начал борьбу против салазаровской тирании.
      - Пьесу "Священная война", - рассказывает Луиш, - я написал десять лет назад: надо бьшо ударить по колониализму, надо было показать роль армии, которая тогда выполняла все указания Салазара. Мой постоянный издатель человек, которого я очень любил, сказал, что печатать пьесу не станет, что здравый смысл подсказывает ему воздержаться от этого безумного шага. Я тогда ответил, что "здравый смысл - в ситуации подобно нашей, - это палка о двух концах, ибо он, этот проклятый "здравый смысл", оправдывает молчание, которое есть трусость в условиях
      тирании".
      - Может быть, - согласился издатель, - но "Атике" пьесу не издаст, и я советую тебе, как другу, спрятать это сочинение подальше в стол - не те времена.
      - Мы, писатели, - усмехается Луиш, - все же иногда мыслим более прагматично, чем книгоиздатели, хотя они, казалось бы, будучи прагматиками, должны чувствовать угрозу их интересам, которую несла безумная война в Африке. Чувствовать-то чувствовали, но страх помешал им использовать мою литературу как оружие для собственной защиты - и такое бывает в жизни. Однако его величество случай свел меня с Жозе Мануэлем Алвисом ду Рио в баре гостиницы "Флорида".
      - Ваша пьеса будет безусловно запрещена, но тем не менее я думаю издать ее. Приготовьтесь к обычным - в этих случаях - лишениям. Не думаю, что вас арестуют, но горя хлебнете.
      Через три дня после того, как книга появилась в книжных магазинах, издательство "Минотауро" решило срочно давать второй тираж - так стремительно расходилась пьеса.
      Дома то и дело звонил телефон. Я снимал трубку и покорно выслушивал оскорбления в свой адрес: фашизм приучает людей к трусливому верноподданичеству - это лучший способ урвать свой кусок от пирога. Потом пошли письма. Написанные на одной бумаге, полные угроз, они свидетельствовали о том, что моя л и ч н а я "священная война" уже объявлена. Через несколько дней ПИДЕ устроило налет на типографию, где готовился второй тираж, разбило набор и арестовало нескольких рабочих. Магазин "Дивулгасан", где продавалась книга, был разбит, книга увезена в ПИДЕ и сожжена. Ночью ко мне пришли друзья: "Ты должен срочно бежать из Португалии".
      - С того дня, - улыбается Луиш, - я запрещаю друзьям давать мне советы. Я был убежден тогда и продолжаю быть убежденным сейчас, что писатель несет ответственность за написанное и не имеет права предавать свою книгу, откупаясь собственным благополучием. Но дни шли, а меня не трогали. Друзья решили, что "о н и" не решатся признать в моих персонажах самих себя и удовлетворятся запрещением книги. Однако, когда однажды я пришел в контору, где работал, и сел за письменный стол, позвонила встревоженная телефонистка: "Два господина из ПИДЕ хотели бы побеседовать с вами". Я сразу же связался с домом и попросил сообщить друзьям, что арестован. Через полчаса я уже был на улице Антонио Мария Кардозо и рассматривал лицо следователя Абилио Пиреша, который был хорошо знаком мне по предыдущему заключению.
      - За что они посадили тебя в первый раз? - спросил я.
      - За то же, - ответил Луиш. - За что же еще? Пиреш на этот раз вопросов мне не задавал, а начал душеспасительную, "дружескую" беседу. Он призывал меня добровольно признаться в том, что я написал "предательскую пьесу о тех патриотах родины, которые ведут войны в колониях для того лишь, чтобы Португалия могла выжить в этом жестоком мире". Я ответил Пирешу, что место действия в моей книге не обозначено, и я не знаю закона, который бы запрещал писать об армии, генералах и солдатах, которые ведут войну. Допрос продолжался много часов, и в конце следователь сказал мне - по-прежнему играя роль доброго знакомца:
      - Это политическая ошибка - сажать вас за "Священную войну". Не я подписывал ордер на ваш арест - руководство. Я бы вас за это не сажал. Я бы вас посадил за пьесу "Статуя", она куда как более зловредна.
      Словом, месяц меня держали в тюрьме Кашиас, месяц тягали на допросы - днем и ночью, - а потом сообщили, что я арестован "по требованию армии", поскольку я являюсь военнослужащим. Меня удивила эта запоздалая мобилизация, ибо я закончил свою бесславную военную карьеру в звании младшего лейтенанта двадцать лет назад и с тех пор ни разу не получал ни одной повестки из военного ведомства.
      Пиреш, вздохнув, сказал мне:
      - Армия решила свалить это дело на ПИДЕ - они убеждены, что мы все выдержим.
      Потом уже, после того как армия реабилитировала себя, поднявшись на революцию 25 апреля, я узнал, что секретарь национальной обороны генерал Десландес потребовал, чтобы я был арестован и судим как "гнусный клеветник", и лишь когда выяснилось, что даже по салазаровским законам гражданский суд не имеет оснований закатать меня на каторгу, была придумана версия "об измене воинской присяге".
      Я узнал - по тюремному беспроволочному телеграфу, - что депутат национальной ассамблеи Казал-Рубейро выступил в "парламенте" с требованием проведения надо мной показательного процесса. К тому времени издательство "Минотауро" уже было запрещено, я - в тюрьме, так что все было готово для розыгрыша очередного представления. Я не хочу распространяться о "народном депутате" Казал-Рубейро, ибо он сейчас в тюрьме - неприлично бить ногами упавших... После месяца одиночки, без права прогулок, меня перевели в южный корпус Кашиас - там содержались "военные преступники". Разрешили первую прогулку. Я вышел во двор и увидел за решетками маленьких окошек лица моих друзей по борьбе. Это была не прогулка, а счастье, это была демонстрация братства, это как сегодняшний Первомай - только тогда я был совсем один, но все равно чувствовал рядом с собой локоть друзей.
      После этой прогулки у меня малость расходились нервы, но я собрался, я заставил себя стать бойцом, когда военный конвой повез меня на допрос в казармы лиссабонского округа. Мой следователь - я запамятовал его фамилию был преподавателем академии. До сих пор я дивлюсь его слепой, ангельской наивности. Он был свято убежден, что армия защищает "если не дом, то боевые знамена, а в перерыве между схватками с варварами совершенствует свой дух".
      - Послушайте, - сказал я ему, - не думайте, что я выступаю против армии вообще. Я был дружен со многими честными солдатами и офицерами.
      Мой инквизитор почувствовал облегчение и сразу же предложил мне выпить виски. В последующие три месяца он то и дело выдергивал меня на допросы, но договориться мы с ним не могли, ибо я никак не мог втолковать ему разницу между рыцарством и жестокостью, между защитой отечества и беспардонным грабежом.
      А между тем на воле друзья ходили по этажам ПИДЕ, стараясь отыскать мои следы. Они ходили изо дня в день, пока наконец "их превосходительства судьи", во главе с Энрике Диаш Фрейре, не ответили, что им обо мне ничего не известно, поскольку я являюсь военным преступником и в ведение гражданского суда поступить не могу. Прошло три месяца, и военный трибунал признал, что я не являюсь военнослужащим и поэтому не могу быть судим за измену присяге.
      Прошло еще много дней и ночей, пока меня не вызвал в свой кабинет раскормленный садист - директор тюрьмы Кашиас и, ковыряя спичкой в зубах, сказал:
      - Если вы дадите подписку, что не будете разглашать, что с вами произошло, если вы возьмете обязательство не писать впредь о войне в Африке, мы выдадим вам паспорт и позволим уехать из страны.
      - Нет, - ответил я, - никаких подписок я вам давать не стану. Я требую, чтобы надо мной был суд. На сделку с фашизмом я никогда не шел и не пойду.
      Через полгода я был освобожден - без каких бы то ни было объяснений. Сейчас, когда весь кошмар прошлого кончился, я не считаю нужным писать обо всем том, что со мною делали в тюрьме. Я, кстати говоря, долго сомневался стоит ли печатать пьесу "Священная война" сейчас, но потом я сказал себе, что армия после двадцать пятого апреля стала совершенно иной - она ныне вобрала в себя всех тех, кто боролся против фашизма: коммунистов ли, сидевших вместе со мною в тюрьмах, социалистов, изгнанных в эмиграцию, патриотов ли, вынужденных носить военную форму Каэтану, но в сердце своем копивших гнев против идиотов, которые правили страной. Я не могу скрыть от тебя, что я ждал избавления ото всех, кроме армии, я просто не мог себе представить, что в один день все изменится, и та сила, против которой во времена фашизма я гак бескомпромиссно выступал, станет ударным отрядом народа.
      Луиш достал из кармана листочек бумаги, протершийся на сгибах:
      - Почитай. Это - товарищи. Я чувствовал в себе силу, потому что знал, меня не бросят в камере на произвол судьбы.
      Переписанная от руки передача подпольной радиостанции коммунистов "Свободная Португалия":
      "Брошен в застенки Кашиас писатель Луиш де Стау Монтейро, лауреат "Гран-при" общества писателей, за то, что написал книгу против колониальной войны. Издательство "Минотауро" разгромлено и запрещено. Такова "культурная политика" Салазара. Во имя "торжества" его "культуры" литераторов бросают в тюрьмы, громят журналы и издательства, лишают народ номинальной свободы выражать свои чувства открыто - хороша себе "республика"! Не имеют права молчать все честные люди Португалии, когда в стране царит террор! Если все скажут свое "нет" фашизму, тюрем не хватит, чтобы всех лишить слова! Превратим борьбу за Луиша Монтейро в открытую схватку с Салазаром! Нет - страху, оглядке и осторожности! Покажем тиранам, что мы готовы к борьбе! Покажем палачам, что португальские писатели - это писатели свободы!"
      Луиш повез меня в район "Байро Альто". Это лиссабонская "флит-стрит", здесь расположены многие ведущие португальские газеты, здесь в маленьких кабачках собираются журналисты - своего рода открытый пресс-центр. Зашли в ресторанчик "Нова примавера", к быстрому и веселому Жеронимо. "Пеш кабеш" рыба в уксусе и "козидо-э-португезо" - мясо с овощами: невероятно вкусно, и уж этого-то не попробуешь ни в одной стране мира - Португалия, так же как Испания знает толк в еде, в и н т е р е с н о й еде. Ресторанчик маленький, выложен изразцами с пословицами и поговорками (сразу вспомнил Мадрид, старые улочки "Каса Андалусия"). Надписи здесь, однако не так фривольны, как в Испании, больше назидания: "Хорошо делает тот, кто делает", "Кто дает в долг беднякам, тот дает богу", "Кто командует в доме? Она. А ею? Я", "Фальшивый друг - самый худший враг".
      Приехала жена Луиша, Роза Нери Нобре ди Мелу, подарила мне книгу: "Женщины португальского сопротивления". (Попрошу Юру Бегишева прочитать - написано это по горячим следам событий, как только революция открыла доступ к архивам ПИДЕ, а узники охранки вышли на свободу).
      Мы не успели кончить наш обед: прибежал коллега Луиша:
      - Взорвана бомба в кубинском посольстве, двое убитых, раненые...
      Луиш аккуратно сложил бумажную салфетку, закурил:
      - Если это сигнал - тогда н а ч н е т с я на севере.
      Через час я выехал на север.
      Чтобы читателю стало понятным, почему Луиш сразу же сказал о севере, как наиболее "опасном" районе страны, приведу запись беседы с Жао, профессором, беспартийным интеллигентом, который тяготеет к левым.
      - Если разделить Португалию на ведущие географические округа, то наиболее показательным будет крайний север - от Браги и выше в горы. Там живет около семисот тысяч. Компартия фактически в подполье.
      - Об этом известно правительству?
      - Да. Я понимаю твой вопрос, но форсировать события сейчас нецелесообразно, ибо там, на крайнем севере, господствует "португальская армия освобождения" - чисто фашистская организация, которая была создана уже после ухода Спинолы. "Армия освобождения" даже Спинолу "бранит" за то, что он слишком левый, а Каэтану обвиняет в мягкотелом либерализме: "только поэтому к власти и пришли левые". Формально эта организация - в подполье, однако фактически господствует на крайнем севере вместе с вполне легальным СДЦ социально-демократическим центром. Чем это объясняется? Крайней неграмотностью населения. Люди там не умеют ни читать, ни писать, в домах нет ни газет, ни телевизоров, никто не знает, что происходит в стране.
      - Каково обязательное образование в Португалии?
      - Четыре класса. Не только на севере, а во многих деревнях и маленьких городах центра и юга Португалии люди не то что о Хельсинки или Токио ничего не знают, - даже о том, что такое вторая мировая война не слыхали. Они просто не знают словосочетания "вторая мировая война". Они слыхали о словосочетании "великая война" или "большая война". Но это - другое. Так называют там первую мировую войну, в которой мы принимали участие. Даже португальские солдаты, молодые ребята, которые окончили четыре класса, не знают, что такое вторая мировая война. Кстати, важная закономерность: у нас солдаты служат там же, где были мобилизованы. Офицеры практически сами себе выбирают место службы и стремятся выбрать тот район, где у них родня, знакомства. Отсюда - весьма сильно движение сепаратизма.
      Далее - просто север. Это - Порту, промышленный центр. Там социалисты являются, видимо, самой крупной партией. А рядом, в городах Браганце и Шабесе опять-таки совсем иная ситуация - полная темнота.
      Объяснение темноты: на севере до сих пор существует полуфеодальное хозяйство, некая форма общины. Крестьяне живут в горах, держатся за клочок земли и не хотят спускаться в долины. Почему? Потому, что сильна национальная память - еще до нашей эры, по здешним долинам шли войска варваров, легионы римлян, пыльные колонны карфагенян. Местные жители уходили в горы, спасаясь от завоевателей. И хотя со времен Наполеона по здешним долинам никто из завоевателей более уже не проходил, до сих пор крестьяне не хотят вернуться, хотя государство - практически бесплатно - предлагает им землю, причем гораздо лучшую, чем сейчас они имеют. Теперешний крестьянин, конечно же, и не знает, что когда-то, кто-то проходил по долинам, но он убежден, что живет лучше, чем в Лиссабоне или другом городе, где свобода, безверие и проституция растлевают нравы, где есть такие гнусные развлечения, как театр и кино. Там не знают, что такое мясо, - за него не борются, едят картошку; не слыхали, что такое теплый клозет или ванная, - и не мечтают об этом, ибо мечтать можно только о том, что п р е д с т а в л я е ш ь. Люди живут в доме из камней, несколько семей в одной комнате - они не знают, что существуют иные жилища, поэтому лучшего жилища и не требуют: лишь сравнение - стимулятор желания.
      Еще одна закономерность: именно с севера большинство людей раньше уходили по приказу короля открывать и завоевывать новые земли. Теперь большинство народа с севера составляют экономическую эмиграцию: едут во Францию или ФРГ на заработки. Но даже там, за границей, северяне живут общиной, по своим законам, в наихудших условиях, прямо-таки в курятниках; берегут каждый пфенниг, чтобы вернуться на родину с машиной. Это - мечта каждого горца. Хоть на бензин нет денег, - в Португалии самый дорогой бензин в мире, - но все равно машина стоит рядом со средневековым каменным домом-уродцем. Что ж делать такому бедолаге? Работать на хозяина, б е з р о п о т н о работать, ибо хозяин д а с т еду, а там, глядишь, подкинет и на бензин, чтобы прокатиться в гости к родне.
      Коммунисты говорят крестьянам: "Перекупщики захватывают основную часть ваших продуктов, спекулируют ими, объединитесь, берите ваши продукты, везите их в города, продавайте за полную стоимость".
      Крестьяне до сих пор слепо верят своим т а с с и к а м - так здесь называют местных вождей. Кто такой тассик? Им может быть начальник лестного жандармского поста, учитель, фельдшер, а чаще всего - кулак, мелкий помещик крупных там нет, не рентабельно. Такой человек и руководит крестьянами. Его слово - закон. Темнота, беспросветная темнота! Крестьяне не знают ни про луну, ни про СССР, ни про США. Даже если крестьянин купит приемник, то он не поймет, что говорят по радио. Крестьянин с трудом понимает португальца из города, поскольку в его словарном багаже не более трехсот слов. Поэтому для него радиопередача - ничто. Занятно, что иной раз крестьянин об СССР знает больше, чем о США, потому что ему пятьдесят лет твердили, что русские - это "очень плохо, это безбожники, слуги дьявола, завоеватели и злодеи".
      Общее - в экономическом плане - и для юга и для севера одно лишь: полная зависимость всех наших заводов и верфей от иностранных кампаний. Все наши заводы - сборочные. Мы собираем каркасы вагонов, огромные краны, суперсовременные танкеры, но если хотя бы одна западная фирма прекратит поставку какого-нибудь дерьмового винтика - остановится работа во всей стране. Это - говоря серьезно - проблема номер один, причем не только в экономике, но и в политике, ибо политиков легче всего п р и ж а т ь через экономику: будет немедленная реакция по всей стране, от севера до юга. Мы живем под ежеминутной угрозой экономической гильотины. Всякое шараханье поэтому весьма опасно, чревато трагедией для революции. И если начнется - начнется на севере.
      По дороге в Порту заехал в стариннейший университетский город Коимбру. Здесь с того дня, как был основан первый на Пиренеях университет, и все студенты ходили в черных камзолах, традиционной одеждой населения является черная. Так во всяком случае пишут туристские проспекты. Врут? Видимо, да, потому что огромная, цветастая, диковинная карнавальная процессия перегородила все движение. Какие-то феллиниевские маски из "Восьми с половиной" идут, пританцовывая, и гремит музыка, и завороженно провожают глазами эту невидаль люди, остановившиеся на тротуарах.
      Мимо моей машины шагает пятнадцатилетний "фашист", загримированный под Гитлера, а в руке он несет портрет Матуша, секретаря МРПП, следом - девочки в бальных бело-золотых платьях; то они берут под руку "фашиста", то подбегают к чудищам в ку-клукс-клановских капюшонах.