Ю.Семенов
      Красная земля Испании
      Заметки
      В редакции "Литературной газеты" мне сказали: - В добрый час. Испанская виза ждет тебя в Париже. Маршрут, который я составил заранее, таков: день в Париже; только получить визу - и сразу же в Мадрид; оттуда в Виго, Сан-Себастьян, Барселону, Валенсию, Малагу, потом бросок на Канарские острова и обратно в Мадрид.
      В аэропорту Бурже меня встретил Борис Гурнов, корреспондент "Комсомолки" во Франции и Италии. Быстрый, как ртуть, непоседливый, талантливый репортер, Гурнов успевает всюду. (Я его часто пилил: "Боря, пора сесть за стол и сделать книжку о своих поездках. Ты был во Вьетнаме, в Австралии, в Штатах, долго жил в Лондоне, собери все это воедино". Боря хватался за голову: "Да, да, старик, ты прав, завтра же сажусь!" Разговор этот происходит у нас каждый раз, когда я прилетаю в Париж, но книги пока что нет.)
      В испанском консульстве огромное количество людей: испанцы, французы, японцы, немцы, американцы, арабы, китайцы, шведы. Чинные бизнесмены, обливающиеся потом в своих тяжелых, подчеркнуто скромных костюмах; босые хиппи в рваных майках, поеживающиеся от холода; разбитные, громкоголосые монахи-доминиканцы из Балтимора, - кого здесь только нет! Любезный чиновник с бесстрастным холеным лицом (всем своим видом он показывает, что любезность его - чисто служебная, на самом деле он гранд и ему чужды все эти бюрократические штучки со штампами в паспортах) лихо выдает одну визу следом за другой купите марки на тридцать франков и отправляйтесь в Испанию!
      Подходит моя очередь. Чиновник быстро проглядывает паспорт:
      - Какую организацию вы представляете? Пытаюсь шутить:
      - Я представляю себя.
      - Себя? Что такое "себя"? Расшифруйте, пожалуйста...
      (Он, видимо, решил, что есть такая организация СЕБЯ. Время сокращений, ничего не поделаешь. ВОДА - тоже сокращенное - "Всемирное общество друзей аквалангистов". Почему бы СЕБЯ не расшифровать как "Сообщество единомышленников-борцов Ямайки"?)
      - Себя - это значит себя. Без второго смысла... ' Легкая улыбка: {
      - Когда вы запрашивали о визе? :
      - Месяц назад.
      - Уно моменто, сеньор.
      Он быстро просматривает документы, потом поднимает на меня скучающие глаза:
      - Ваших документов нет, сеньор Семенов.
      - Этого не может быть.
      Он еще раз - теперь уже раздраженно - просматривает все бумаги:
      - Ваши документы к нам не поступали, сеньор. Пожалуйста, свяжитесь с Мадридом.
      - Перед тем как я позвоню в Мадрид, вы, может быть, спросите обо мне генерального консула?
      - Си, сеньор.
      Через полчаса чиновник вернулся.
      - Генеральному консулу ничего не известно о ваших документах. Мы позвонили в Мадрид, там о вашем приезде никто ничего не знает.
      - Как быть?
      - Заполняйте анкеты, приносите фотографии, получите поручительство...
      - Какое поручительство?
      - За вас должен поручиться гражданин Испании, живущий в Мадриде.
      (Опа! Это удар ниже пояса.)
      - Как долго вы будете рассматривать вопрос о выдаче визы?
      - Мы этот вопрос рассматривать не будем, этот вопрос будет рассматривать Мадрид.
      - Как долго там будут рассматривать мое дело?
      - О, совсем не долго - от силы месяц...
      (На все время командировки мне отпущено три недели. Если я проживу десять дней в Париже, то в Испанию мне практически ехать не за чем - деньги кончатся.) Я снова обращаюсь к чиновнику:
      - Может быть, мне самому побеседовать с генеральным консулом?
      - Это бесполезно. Порядок есть порядок. Сеньор Наварра ничем не сможет вам помочь.
      Спасибо Роману Кармену, он дал мне рекомендательное письмо своему ученику, ныне известному испанскому оператору, Антонио Альваресу. Рима не только дал мне мадридский адрес Антонио, но и телефон. У меня также было рекомендательное письмо к профессору Луису Гонсалесу Роблесу. Сеньор Роблес известен в Мадриде и как директор Музея современного испанского искусства, и как один из ведущих искусствоведов страны. Он мобильный общественный деятель, представляет Испанию за границей по линии ЮНЕСКО.
      Позвонил в Мадрид. Когда я заговорил по-русски ("Добрый день, можно попросить Антонио?"), на другом конце провода воцарилось молчание, а потом мембрана аж забилась:
      - Здравствуй!.. Ты - Юлиан?! Ты привез мне письмо от Римы?! Это прекрасно!.. Тебя не пускают? Почему?.. Ах, тебе нужен гарант! Так я твой гарант! Я гарантирую, что ты будешь жить у меня, что я тебя буду кормить и поить и что ты не станешь просить у правительства денег и квартиры! - Он засмеялся. - Куда мне нужно обратиться?
      - Вероятно, в министерство иностранных дел. Впрочем, не знаю. Главное: я могу написать в посольской анкете, что ты являешься моим гарантом?
      - Конечно. Жду в Мадриде. Я со своей стороны тоже предприму кое-какие шаги.
      Потом позвонил корреспондентам мадридских газет, аккредитованным во Франции. Журналисты тоже обещали помощь.
      Следующий день прошел в беготне по Парижу: искал людей в ЮНЕСКО, которые могли бы "нажать" на испанского посла. Встретился с давними знакомыми работниками Кэ'д'Орсе. "Жульян, это бесполезно. Все будет решать Мадрид. Однако нам кажется, что ситуация в Испании работает на вас..." Заехал в консульство. "Еще ничего не известно". Звонки к журналистам. "Мы уже связались с редакциями наших газет, сеньор Семенов, ждем решения".
      Третий день кончился. Наутро снова еду к генеральному консулу. Тот пожимает плечами: "Ничего не могу поделать".
      В Мадриде есть представительство Черноморского морского пароходства. Звоню туда.
      - Включайтесь, - молю, - может, вы знаете кого-нибудь в МИДе?
      - При чем тут МИД?! Надо связываться с тайной полицией. - На другом конце провода хохочут, а мне не до смеха. - Ладно, звони через три часа.
      Звоню через три часа снова в Мадрид. Ура! МИД согласился выдать визу, но полиция интересуется: не везет ли Семенов запрещенную литературу и наркотики?
      Полицию успокоили: ни наркотиков, ни запрещенной литературы Семенов не везет.
      Через час после получения испанской визы я был на аэродроме и первым же самолетом вылетел в Мадрид. (Когда пассажиры входили в самолет, двое агентов из охраны - как раз в это время началась волна угона самолетов - тщательно обыскивали мужчин и женщин. Женщины, поднимая руки, смеялись и охотно давали себя ощупать. Мужчины, кто помоложе, хохотали и помогали обыскивать женщин, а седоволосые пассажиры грустнели, и на скулах у них набухали желваки - парижане до сих пор помнят обыски на улицах.)
      ...Когда второй пилот объявил по радио, что самолет пересек границу Испании, я прилип к иллюминатору. Я увидел зубчатые снежные хребты Пиренеев. А потом горы - резко, без перехода, - кончились. И я увидел землю Испании. Она была красной.
      Никогда я так не волновался за границей, как сейчас, подлетая к Мадриду. Красная земля Испании - страны нашего детства, красные и черные флажки на картах в каждой семье, сообщения Михаила Кольцова и Эрнеста Хемингуэя с фронтов - под Уэской, Виго, Гвадалахарой; фильмы Кармена и Йориса Ивенса, первая схватка с фашизмом; красная земля Испании...
      "Противник проводил сегодня демонстративные атаки, подготовив генеральный штурм Мадрида.
      Идея маневра: колонны центра и Каса-дель-Кампо удерживают всеми силами занимаемый ими фронт с целью задержать наступление противника.
      Фланговые колонны правого фланга (Барсело), левого фланга (Буэно и Листер) атакуют противника во фланг и тыл.
      Колонны резерва (Интербригада и Альварес Коке) преграждают доступ противнику на возвышенности Университетского городка, Западного парка и Росалес. Задачи колонн:
      Барсело. Атаковать во фланг и тыл колонны противника, наступающего на Каса-дель-Кампо. В распоряжение командира колонны поступает 3-я сводная бригада.
      Клаирак. На рассвете развернуть колонну вдоль шоссе от станции Посуэло на Карабанчель, имея свой правый фланг на разветвлении этого шоссе от Посуэло де Аларкон на Карабанчель. Левым флангом держать связь с колонной Эскобар. В случае необходимости отхода отводить части в порядке через ворота Родахос к мосту Республики, который упорно оборонять...
      Эскобар, Мена, Прадо. Все три колонны объединяются под руководством полковника Альсугарай. Удерживать любой ценой занимаемый участок и задержать наступление противника.
      Листер. Из восточной части района моста Вальекас атаковать на Вильяверде.
      Буэно. Из западной части района моста Вальекас атаковать на Карабанчель Бахо.
      Энсисо. Размещается внутри Каса-дель-Кампо с задачей уничтожить противника, который ворвется в Каса-дель-Кампо.
      Интербригада. Прикрывать подступ к высотам Университетского городка и Западного парка.
      Альварес Коке. С батальоном штурмовой гвардии прикрывать бульвар Росалес и казармы Монтанья.
      Танки. Придаются колонне Барсело.
      Артиллерия. Пятнадцать минут подготовки, начиная с шести часов сорока пяти минут. Непосредственная поддержка - по требованиям командиров колонн, через начальника артиллерии. Его командный пункт в здании телефонной станции".
      Этот приказ начальника обороны Мадрида был издан в тот день, когда я прилетел в Испанию, - только тридцать четыре года назад.
      Еду по вечернему Мадриду. Господи, какой красивый город! Старый - узенькие улочки, бойницы-окна забраны чугунными решетками, света нет, тишина настороженная, чреватая неожиданным; новый - огромные тенистые авениды, бешенство реклам, масса ресторанчиков на улицах, - на тротуарах стоят столики, мимо с огромной скоростью проносятся тысячи машин и медленно фланируют до неприличия красивые люди. Помнят эти люди, идущие по улицам цельнотянутой, литой толпой, смеющейся, обнимающейся, модничающей, - Мадрид тридцать седьмого года?
      Решив свой первый мадридский вечер провести в тех районах, где шли бои, где республиканцы сдерживали натиск фашистов, я взял с собой путеводитель героизма - "Испанский дневник". По нему я ориентируюсь в сегодняшнем Мадриде.
      Приехал в Каса-дель-Кампо, которую "должны были удерживать всеми силами". Зеленые аллеи, особнячки, утопающие в садах. Тихо, красиво. Отсюда хорошо видны высокие здания на площади Испании; переливаются огоньки далекого центра, слышна тихая музыка. Неподалеку - Университетский городок. Здесь сейчас безлюдье - студенты бастуют. Незадолго до этого правительство ввело сюда войска, а во все аудитории посадили агентов полиции.
      Студенты помнят ноябрь тридцать седьмого. Правительство тоже.
      Поехал в Карабанчель. Мадрид словно бы разделен на несколько разнящихся друг от друга районов. Прекрасная, аристократическая Гран-Виа, громадная чиновничья Авенида Хенералисимо, торжественная и благочинная улица генерала Мола. А Карабанчель, "красная Карабанчель", - главный рабочий район Мадрида. Сейчас рядом с Карабанчелыо вырос новый, чисто рабочий мадридский район Вилья Верде. Здесь высятся громадные корпуса автомобильных заводов "Пегасо". Именно здесь начинаются самые крупные забастовки. Здесь трущобы соседствуют с модернистскими коробками заводов "Барейрос", недавно проданных испанцами американской компании "Крайслер".
      "Около полудня в Карабанчели, у Толедского моста, где все время противника удавалось сдерживать, что-то хрустнуло. Броневики в это время пошли заправляться, на баррикадах решили закусить, и вдруг концентрированный, несколькими веерами расставленный пулеметный огонь погнал передовые охранения. Сразу паника передалась на площадь Испании, оттуда кто-то брякнул по телефону на улицу Алкала, и вот из штаба, сбивая друг друга с ног, побежали опрометью люди. Миаху и Рохо почти насильно потащили к автомобилям - скорей перебраться на восточную окраину города. Через час суматоха улеглась, атаку отразили, даже не взяв подкреплений из другого сектора".
      ...В маленьком кабачке - я зашел туда выпить чашку кофе - народу полным-полно. Кто играет в шахматы, кто, смеясь, рассказывает анекдоты, кто кидает на мраморный столик засаленные карты; по телевидению идет спортивная передача; болельщики замерли на своих местах и даже спорят, не глядя друг на друга. За столиком возле окна сидят трое молодых рабочих (по рукам видно) с транзистором; пьют кофе, говорят о чем-то негромко, вертят ручку настройки приемника. Поймали Рим. Передают песню коммунистов: "Аванти, пололо, бандьера росса" - "Вперед, народ, выше красное знамя!". Ребята сделали музыку погромче, глянули на соседей, те подмигнули им. Бармен чуть поднял руку, сжал пальцы в кулак: "Рот фронт". Здесь помнят ноябрь тридцать седьмого.
      "Встретив сильный удар, противник несколько перегруппировался и возобновил главную атаку со стороны предместья Карабанчель. Здесь вчера и сегодня опять идут ожесточенные уличные схватки. Отдельные дома берутся с бою в штыковых и гранатных атаках.
      С четырнадцати часов фашисты начали здесь сильную артиллерийскую атаку по Толедскому мосту. К этому моменту я был в прилегающем к мосту квартале Карабанчель Бахо, - квартал во время атаки оказался отрезанным от моста. С огромным трудом бойцы удерживают баррикады под ураганным огнем артиллерии. Все-таки до сих пор, к восемнадцати часам, мост и несколько улиц впереди него находятся в руках республиканцев. От зажигательного снаряда пылает громадное здание "Капитания Хенераль" - в прошлом управление мадридского военного округа".
      ...Шофер весел и быстр.
      - Куда хочет поехать сеньор? Сеговийский мост и вокзал Аточа? Ну что же, если сеньор так хочет, то мы можем поехать и к вокзалу Аточа, хотя я предложил бы сеньору, - я вижу, сеньор иностранец, - поехать в центр, там сейчас интереснее всего.
      Но мы поехали к вокзалу Аточа и к Сеговийскому мосту.
      "Сеговийский мост поутру взорван. Разрушил его бомбой "юнкере", сам того не желая. Он метил в республиканские части, стоявшие у моста.
      У вокзала Аточа бомбы исковеркали фасад здания министерства общественных работ. Две громадные мраморные колонны рассыпались, как сахарные головы. Рядом с министерством бомба вырыла глубокую воронку, через нее видны рельсы метро. Правда, метро здесь проходит не глубоко".
      Мы подъезжаем к Аточе.
      - Это место не так уж интересно, сеньор, - повторяет шофер. Потом оборачивается ко мне, прикладывает палец к губам, шепчет: - Здесь интересно, только когда собираются демонстранты. Почему-то именно отсюда они начинают свои шествия.
      Шофер закурил и спросил меня по-английски:
      - Вы давно в Мадриде?
      - Давно. Очень давно... Но прилетел я три часа назад.
      Шофер воспитанно посмеялся и спросил:
      - Испанского языка не знаете?
      - Не знаю.
      - У меня есть путеводитель по Мадриду.
      - Спасибо.
      - Он стоит не очень дорого, хотя, - шофер чертыхнулся, - достаточно дороговато. Книги у нас стоят дороже ботинок.
      Я купил у него путеводитель и открыл наугад страницу:
      "Мадрид ночью. Народ Мадрида подобен ночным бабочкам: они начинают жить в два часа ночи, а засыпают лишь поутру. Для иностранца невозможно соединить хороший ужин в элегантном ресторане с театром, потому что спектакль и ужин начинаются одновременно. Нужно выбирать между пищей и зрелищем. Как правило, друзья собираются около девяти в элегантных барах, вроде "Сан-Хорхе". Некоторые любят космополитические бары, типа "Пепэ-бара", но можно зайти в "Зоську", которая окружена девицами с улицы Серрано. Они одеваются так, как одеваются на пляжах в Торремолинос, - иностранцам это нравится; хорошее тело всегда волнует и радует.
      Часов в одиннадцать пора думать о еде. Но если вы заранее не зарезервировали место в таких ресторанах, как "Жокей", "Валентин" или "Хосе Луис", вы рискуете уснуть голодным.
      Будьте внимательны в ресторанах - вы можете встретиться здесь с такой звездой, как Джеральдин Чаплин, вы можете увидеть принцессу Беатрис де Савойя или болгарского короля в изгнании. Они теперь демократичны; перекинуться с ними парой слов не считается здесь плохим тоном. Впрочем, если вы встретитесь с Онасисом или некоторыми анонимными американцами, которые живут в Торрехоне, картина будет иной. Эти люди чуждаются всякого рода паблисити.
      Мы советуем вам начать путешествие по Мадриду от отеля "Палас", который расположен на Пласа-де-лос-Кортес, - это центр туристского маршрута..."
      ...Громадина отеля "Палас" залита светом. У входа толпы американских туристов - шумные бабушки, все как одна поджарые, с длинными фарфоровыми зубами, увешанные фотоаппаратами и кинокамерами.
      Веселые, деловитые гиды загоняют их в автобусы - сегодня у бабушек тур по "ночному Мадриду". Старушкам тоже хочется почувствовать себя "ночными бабочками". Ну что ж, пусть себе порхают.
      "Кое-кто из уехавших вернулся. Некоторые приезжают в Мадрид на день, а ночевать уезжают в Алкала или в другие городки на восток от столицы. Осели в "Паласе" кинооператор Кармен и Жорж Сориа, корреспондент "Юманите". Мы составили здесь крохотную колонию. Я распаковал чемодан, сменил белье, опять запаковал чемодан. Шофер Дорадо видел эту операцию, он взял затем чемодан, снес вниз, поставил в автомобильный багажник.
      Мы разговаривали с Карменом и Сориа, стоя у окна моей комнаты. Прямо через дорогу, на наших глазах - это было поразительно - ударил в здание кортесов артиллерийский снаряд. Он взорвался внутри, нас слегка шатнуло".
      Шофер обернулся:
      - Кто по профессии сеньор?
      - Я литератор.
      - О-о, литератор! Прекрасно! Тогда вам надо посмотреть литературный Мадрид. Это неподалеку. Маршрут совсем не дорогой, тем более для вас я сделаю, скидку. Здесь, между Калье-дель-Алкала и Калье де Аточа, и между Пуэрта-дель-Соль и Пассео-дель-Прадо жили все наши литературные знаменитости, - нет, нет, смотрите направо, налево управление секретной полиции, это не имеет прямого отношения к литературе! - Шофер посмеялся. - Только косвенное. Конечно, сейчас многое изменилось, видите, понастроили много новых домов. На Калье Майор родился Лопе де Вега. Он умер неподалеку, на Калье де Франкое, мы туда подъедем. Сейчас эту улицу переименовали, но не обидно переименовали улица Сервантеса. А Сервантес умер вот здесь, на углу Калье-дель-Леон и Калье де Франкос.
      - А где родился Гарсиа Лорка?
      Шофер долго молчал. Потом не оборачиваясь ответил:
      - Это не важно, где родился Гарсиа Лорка. Важно, что память о нем живет в сердце каждого испанца...
      Закурив, он спросил:
      - Откуда сеньор литератор родом?
      - Из Москвы.
      Визжат тормоза, сигналят машины, идущие сзади, - шофер бросил руль, обернулся ко мне всем телом, только нога на акселераторе:
      - Салюд, камарада! Но пасаран, камарада! Карош рус! Дравству, брад!
      Помнят. Всё помнят. Все помнят. Наверное, это было очень смешно со стороны: сидят в машине два взрослых мужика, смеются и плачут, хлопают друг друга по плечам, задают вопросы и, не дожидаясь ответа, говорят о другом. Теобольдо, первый мой испанский друг, спасибо тебе...
      В отель "Колон" я вернулся на рассвете. Открыл окно. Ноябрь выдался жаркий и душный. Рассвет был осторожным и серым.
      Ну, здравствуй, Мадрид, здравствуй...
      Поутру я позвонил к Антонио Альваресу. Милый, замечательный друг мой! Через полчаса он приехал ко мне, посадил в свою маленькую быструю машину, и мы отправились в город - обсуждать план моей поездки по .Испании.
      Созвонились с "великими": матадором Домингином, режиссером Бардемом, актером Пако Равалем; уговорились о днях встреч. "Антоша" познакомил меня с кинопромышленниками - братьями Моро. Они славятся не столько организацией производства, сколько своими мультипликациями, - братья художники, их называют "испанскими Диснеями". Называют так их справедливо - кабинет заставлен золотыми и серебряными кубками из Венеции, Сан-Франциско, Осака, Сан-Себастьяна.
      Поздно ночью, распрощавшись с Антонио, встретился с Хуаном Мануэлем Лопес Иглесиасом. Он художник, но поскольку в Испании "на живопись" живут только два человека - Сальвадор Дали и Педро Буэна, Хуан Мануэль начал заниматься бизнесом. Он создал фирму "Альта" - покупает советские фильмы.
      - На "Иване Грозном", - сказал Хуан Мануэль, - я заработал больше, чем на продаже всех моих картин. Если бы цензура позволила мне показать "Балладу о солдате", "Чапаева", "Иваново детство" и "Мы из Кронштадта", я бы стал миллиардером. Сейчас пробиваю "Даму с собачкой".
      - А зачем надо "пробивать" "Даму с собачкой"? Этот фильм вне политики.
      - Дорогой мой, там есть факт прелюбодеяния! Церковная цензура свято оберегает нравственность! А вдруг, посмотрев этот фильм, все мужья начнут изменять своим женам, а все жены заведут собачек?!
      Поехали к нему домой, на улицу Антонио Акунья.
      - Запиши мой телефон, - сказал Хуан Мануэль. - Я считаю, что тебе незачем жить в гостинице. Ни в "Колоне", который далеко от центра, ни в "Принсипе Пио", куда ты хочешь перебраться, - это очень дорого и не совсем удобно. Вот тебе ключи. У меня есть комнатка, свободная от моих картин, костюмов, друзей и от банкетных столов. Пользуйся этой комнатой, как своим домом...
      Сегодня Хуан Мануэль пригласил меня посмотреть, где проводит время мадридская богема.
      - Имей в виду, - добавил он, - наша богема отнюдь не несет на себе отпечаток аполитичности: у нас все либо крайне левые, либо ультраправые, посредине остаются одни гомосексуалисты...
      Мы пошли в самый популярный в Мадриде бар "Хихон". Там собираются писатели, композиторы, актеры, поэты. Машину приходится оставлять за несколько кварталов от "Хихона", на местах, указанных для парковок, потому что иначе специальные грузовики утащат на кранах машину, покорежат ее по дороге, увезут в полицейский участок и потом заставят платить огромный штраф.
      В "Хихоне" масса иностранцев, которые приходят поглазеть на испанских знаменитостей; внимательно прислушиваются к разговорам писателей и художников безликие молодые люди, гладко причесанные, с ниточными проборами, в слишком аккуратно повязанных галстуках, - тайная полиция должна быть в курсе настроений интеллигенции... К Хуан Мануэлю подошел кто-то из знакомых:
      - Сегодня в театре начинается фестиваль. Не хотите пойти?
      - У нас сегодня задумана другая программа, спасибо.
      - Какая у вас сегодня программа?
      -Интересная, - ответил Хуан Мануэль и засмеялся.
      Познакомился с выдающимся испанским художником Педро Буэна. Высокий, голубоглазый, седой, он рожден в Андалузии, в маленьком полынном, белом городке. Алькальд его города принял решение о переименовании той улицы, где родился художник, в улицу имени Педро Буэна. Был устроен шумный и представительный банкет, поднимали бокалы с "тинто" - терпким красным вином за выдающегося испанского живописца, а потом предоставили слово виновнику торжества. Педро Буэна поднялся, откашлялся и сказал:
      - Грасиас. И сел.
      Алькальд шепнул ему:
      - Люди обижены. От тебя ждали речи. Почему ты так мало сказал, Педро?
      Художник ответил:
      - Я сказал мало, но во множественном числе.
      ("Грасиас" - по-испански значит "благодарности".)
      Мы познакомились при занятных обстоятельствах. Хуан Мануэль, зная, что я собираюсь в поездку по стране, говорил мне:
      - Ты должен записать некоторые выражения. Бери блокнот. Ты, например, пришел в отель, никто не понимает ни английского, ни немецкого. Ты тогда должен сказать: "Тиене устед абитасьон пара ми". Если тебе ответят: "Си, сеньор", - значит, ночлегом ты обеспечен. Если тебя "заговорили" собеседники, - испанцы любят спорить, - окажи: "Йо киеро дормир" - "Хочу спать". Если ты сидишь в машине и шофер не понимает, что ему делать, скажи: "Вамос" - "Едем".
      Педро Буэна стоял у нас за спиной и слушал Хуан Мануэля. Он хлопнул Хуан Мануэля по плечу и сказал:
      - Вамос, амигос! Пойдем на Пласа Майор, покажем русо, как умели веселиться в Испании.
      Он чуть прищурил огромные голубые глаза и добавил:
      - Испанцы всегда умели веселиться, даже в самые трагичные минуты своей истории.
      Мы пришли в маленькую таверну "Месон-дель-Коррехидор" на стариннейшей Пласа Майор. Красные стены средневековых домов подсвечены голубым светом прожекторов. Старинные чугунные фонари, привыкшие к воску или керосину, кажутся сейчас беззащитными и до боли чужими. Как пенсионеры, которые еще могут и хотят работать...
      По стертым лесенкам спустились в подвальчик. Сводчатые стены, шумный говор, официанты в андалузских костюмах, - воображение, подготовленное новеллами Мериме, переносит тебя в прошлый век. Стены сплошь расписаны шутливыми изречениями. Иногда это изречение затейливо выписано на голубом изразце, вмонтированном в кладку, иногда это застекленные картинки.
      Первая, при входе, надпись гласит: "Хорошая жизнь дорога. Бывает, конечно, и дешевле, но это уже не жизнь".
      А когда выходишь из подвальчика, в глаза бросается чеканка: "Лучшее в этом доме - его клиенты".
      - Кабачки вокруг Пласа Майор, - пояснил Педро, - это филиалы музея Прадо, только здесь веселее и можно пить тинто. Построены они в четырнадцатом или шестнадцатом веке, здесь сиживали Лопе де Вега и Сервантес, здесь всё история, здесь менялись только столы и стулья.
      Если спуститься по Калье-де-ля-Эскалье-Рилла-де-Пьедра на улицу Каменной лестницы, вы попадете в кабачок контрабандистов, который называется "Пещера Луиса Канделаса". На стенах надписи: "Пой и танцуй, сколько хочешь, но здесь, а не на улице"; "Будешь пить - будешь жить"; "Пей каждый день старое вино помолодеешь"; "За хозяином здесь лишь одно право - поить, кого он пожелает". Или: "Если уж тратиться, то в таверне, а не в аптеке".
      А рядом "Каса Андалусиа" - "Дом Андалузии".
      - Больше всех я люблю эту таверну, - сказал Педро. - Мы, андалузцы, ярые националисты.
      - Не пугай Хулиана, - пошутил Хуан Мануэль, - в Союзе национализм - высший грех.
      - Так ведь я восславляю Андалузию, а не дьявола какого. Разве есть в мире что-либо прекраснее Андалузии? Хотя тебе, баску, этого не понять. Вы ловите рыбу, воюете, пасете овец, а мы шутим.
      И он прочитал надписи на изразцах: "Зубы важнее родственников", "Вино сила, вода - ревматизм", "Кто много пьет, тот поздно платит", "В этом доме не говорят плохо об отсутствующих", "Вино пьется в двух случаях: когда едят баккалао и когда его не едят".
      - Баккалао - это одно из самых распространенных рыбных блюд в Испании, объяснил Педро Буэна.
      Или: "То, что ты должен отдать племянникам, лучше съешь с хлебом и запей вином".
      Смешные указания на дверях туалета. На одной двери большая надпись: "Здесь - да!" Это ясно, что сюда можно входить мужчинам, ибо, как правило, посетители "Дома Андалузии" - мужчины, любители андалузской песни. На другой двери табличка: "Здесь - пет!" Ясно, что это для дам, редких гостей в подобного рода кабачках.
      Закончили мы ночь в итальянской траттории на улице Альфонса Шестого. А здесь прожекторов не было, и фонари были газовые, и улицы пустынные, шаги шлеп-шлеп; и дома средневековые. Тишина, редкие прохожие - XIX век. В траттории было пусто, только в углу за столиком при свечах сидела замечательная итальянская актриса Лючия Бозе с двумя своими приятелями.
      Музыканты узнали Педро Буэна. Сразу же заиграли андалузскую песню. Буэна покачал головой.
      - Что-нибудь другое, ребята, - попросил он.
      Гитарист, высокий, с длинными баками, с громадными руками - его тоже зовут Педро, - обернулся к товарищам, чуть кивнул головой, те положили инструменты на колени, и Педро заиграл на гитаре протяжную, странную, тревожную и грустную песню.
      - По-моему, это переложение с лютни времен Филиппа Второго, - шепнул мне Буэна.
      Педро услышал его - музыкант точно читает артикуляцию.
      - Си, - сказал он. - Молодец, художник!
      В тратторию вошел пожилой пьяноватый сеньор с молоденькой девочкой. Хуан Мануэль потом объяснил:
      - У нас раздельное обучение, и до сих пор в школах учителя уверяют своих подопечных, что детей мама привозит из Парижа. Сексология запрещена к изучению цензурой. Даже ботанику у нас изучают с купюрами. Отсюда трагедии - запретный плод сладок, а незнание всегда рождает преступление или глупость. Поэтому, видимо, тираны так боятся науки.
      Хуан Мануэль поднялся из-за стола.
      - Завтра переезжай ко мне, - сказал он. - С самого утра. А сейчас, извини, мне еще надо увидаться кое с кем.
      Рано утром встретился со старым испанским другом. Мы были знакомы по Москве.
      - Пожалуйста, будь осторожен. Нам стало известно, что в Бургосе еще до открытия процесса над басками уже подготовлен смертный приговор пяти товарищам. Хорошо, что ты вчера ходил по музейным тавернам. Хорошо, что ты не был в театре. Наша подруга, актриса Хулиетта Пенья, бросила в зал листовки и закричала: "Господа, как вы можете спокойно смотреть пьесу, когда пять человек приговорены к смерти!" Театр был оцеплен полицией, вместе с испанцами арестовали по ошибке немецких, итальянских и французских актеров, которые приехали на Первый международный фестиваль театров. Они сказали журналистам, когда их освободили из полиции, что, если Хулиетту Пенья не выпустят, они откажутся выступать в Испании. Полиция сейчас неистовствует. Повсюду полно агентов. За тобой здесь, естественно, смотрят во все глаза.
      (...Сегодня я сделал в дневнике лишь одну запись: "Достоевский, Лермонтов, Гоголь, Толстой и Пушкин были запрещены в Испании с 1938 по 1958 год".)
      Он ударил кулаком по мраморному, в серо-голубых разводах, столику и, застонав, опустил голову; глаза зажмурены, резко обозначены желваки, морщинами сведен лоб.
      Многие сидевшие в столичном фешенебельном "Моррисоне" обернулись: моего спутника знают в Испании, потому что он один из виднейших современных писателей. (Я не могу назвать его имени: введенное чрезвычайное положение предполагает арест за оппозиционные выступления; я буду называть моего друга "Антонио".)
      - Не могу, - прошептал он, - не могу больше. Не могу. Не могу! - крикнул он и посмотрел на благополучных, красиво одетых людей, собравшихся в этом кафе. - Слышите, вы?! Не могу больше!
      Люди улыбнулись: "Наш талант шутит, они все такие озорники, эти писатели". Люди улыбались; завтра они станут рассказывать об этом случае знакомым наряду с тем, какое вино они пили, и сколько стоила порция "кальос а-ля мадриленья", и как была одета Пепита, жена торговца одеялами из "Ереро и Наварра"; они были благодарны случаю видеть живого, известного молодого Антонио, а он заплакал. Он старался сдерживаться: он испанец, а это значит - гордость и мужество, но слезы катились по его щекам, и он не вытирал их.