Юлиан Семенович СЕМЕНОВ
      КОНИ И ЛЮДИ
      По склонам холмов разбросаны синие дубки и белые березовые перелески. Воздух, раскаленный солнцем, недвижно лежит над полями. Тишина. Только ласточки весело перекликаются в желтом небе, и еще где-то далеко-далеко слышны звонкие голоса детей.
      Сижу с Ленькой Крутиковым на маленьком поле, обнесенном аккуратной изгородью. Здесь два раза в день тренеры работают с конями. Ленька любит коней и мечтает стать тренером. Когда, рассматривая ахалтекинца, похожего корпусом своим на ракету, я сказал: <Красивая лошадь>, Ленька смутился и тихонько поправил меня:
      - Вы не говорите про него <лошадь>. Вы, пожалуйста, про него <конь> говорите.
      Ленька учится в девятом классе. Он любит пофилософствовать. Правда, философия его носит несколько практический характер.
      Он говорит мне:
      - Человек коня понимает. И конь нашего брата тоже понимает. С ним ведь разговаривать можно, с конем. Я, конечно, об этом биологичке ни гугу. Сразу двойку врежет. Обидно как-то. А ведь правда, конь словно понимает. Человека все звери понимают, только к каждому зверью свой подход нужен. Кошка - вроде как малый ребенок. С ней легко: мяч из бумаги сделал, на веревочку привязал - и пожалуйста, друг до гроба. Собака - потрудней. Она вроде школьника: с ней ласково надо и строго. - Ленька улыбнулся: - Я-то по себе знаю. Ну а конь - это человек. С ним хитрить или, как с собакой, воспитательную работу вести не надо, все сам понимает. С ним по-хорошему поговоришь - и точка. Десять классов кончу - в конюхи пойду. Подучусь, а там - в тренеры...
      За оградой в поле ходит кобыла Экстра с маленьким жеребенком. Зовут его непонятно, зато красиво - Эрсон.
      Экстра хватает мягкими губами зеленую траву, неторопливо жует, потом вскидывает красивую голову с огромной, чуть не до земли гривой и замирает, вслушиваясь. Она долго стоит так, поводя ушами, и, будто успокоившись, снова склоняет голову и снова мягкими и добрыми губами захватывает сочную траву.
      Чуть поодаль пасется табун. Жеребята играют друг с другом, носятся наперегонки, шаловливо дерутся и совсем уже по-детски ластятся после игр.
      А маленький Эрсон все время с матерью, рядом. Он не отходит от нее ни на шаг. От трусости или гордости? Он очень красив, этот жеребенок, он красивее всех остальных, которые пасутся с табуном.
      Но вот я вижу, Эрсон, опасливо поглядывая на мать, начинает отходить к табуну. Он идет осторожно, еле переступая ногами. Вот он отошел метров на двадцать, потом еще подальше, а потом перешел на галоп. Он несется во весь опор, весело подбрасывая на бегу зад и брыкаясь копытцами.
      Экстра слышит галоп. Она настороженно вскидывает голову и замирает, вслушиваясь во все удаляющийся топот копыт. Вздыхает. Именно вздыхает горько, по-человечески - и остается стоять со вскинутой головой. Ветер играет с травами, с белой листвой берез, играет с ее гривой. Ветер весел и беззаботен. А Экстра грустная-грустная и словно бы обиженная.
      - Сердится? - спрашиваю я Леньку.
      - Нет.
      - А что же с ней?
      - Слепая, - вздохнув, говорит Ленька. - Когда жеребилась, ослепла от боли. Он ей теперь как поводырь. Убежал, а ей и шагу без него не ступить. Но, видите, не зовет его, понимает, что маленький, что поиграть ему охота. Вот так и будет стоять, пока не вернется.
      Экстра так и стоит полчаса, час, задрав красивую голову. Она смотрит огромными синими глазами в желтое небо.
      Возвращается Эрсон. Он несется от табуна галопом, потом переходит на шаг, а к матери подходит еле переступая ногами. Экстра чувствует его рядом с собой. Она еще выше вскидывает голову и ржет до того радостно и торжествующе, что даже сердце щемит. Жеребенок подходит вплотную к ней и тыкается мордочкой ей в пах. Потом обходит мать, тыкается ей в грудь, будто целует, и, повернувшись, идет вниз, к речке. Экстра идет следом, высоко подняв голову. Она ступает по траве горделиво и спокойно, совсем как зрячая.
      - Одно слово - конь, - задумчиво говориь Ленька, глядя вслед Экстре.
      Ахалтекинца Граведора тренирует маленький, квадратного телосложения человек, голубоглазый, краснолицый, с пшеничной щеточкой усов.
      Граведор зло косит глазами, бьет задом, норовя сбросить тренера. Граведор весь в мыле, он скалит зубы, и глаза с каждой минутой все сильнее наливаются кровью.
      - Ну! - покрикивает тренер. - Иди! Иди хорошо! Вот так иди! - Он учит Граведора змейке - хитрой танцующей поступи, похожей чем-то на балетные па: нога в ногу, и так вдоль всей сцены.
      Граведор негодует. Он не хочет идти по-балетному. Он хочет скакать по зеленому полю, а потом залезть в реку и плавать, а потом вылезти и стоять на теплом песке, долго и бездумно.
      - Иди! Иди, дорогой! Иди ровно! - приговаривает тренер, натянув поводья так, что голова коня неестественно задрана вверх.
      Граведор с норовом, но и тренер не отличается слабостью характера. Единоборство наездника и коня продолжается с полчаса. Я не вижу Леньки, который сидит рядом со мной, я весь в том, как тренер учит коня змейке, спокойно и настойчиво. Но я слышу рядом какие-то всхлипывания. Оборачиваюсь и вижу Леньку. Он белый, губы закушены, и пальцы то сжимаются в кулаки, то, резко разжавшись, замирают на острых мальчишеских коленях.
      - Дядь Вить! - кричит паренек. - Дядь Вить!
      Тренер бросает поводья и вопросительно смотрит на Леньку. Тот вскакивает с бревна, на котором мы сидим, и кидается к нему.
      - Дядь Вить! - молит он. - Вы ж обещали мне его сегодня дать на немножко.
      Тренер вытирает со лба пот, снимает свою бархатную жокейскую шапочку и, отвернувшись, смотрит в поле и туда, где по склонам сопок разбросаны синие дубки и белые березовые перелески. Он долго смотрит туда, а потом говорит:
      - Чудак, ты думаешь - это плохо, что он так сердится?
      Ленька молчит и не поднимает на тренера глаз.
      - Ты думаешь, я мучаю его, да?
      Ленька молчит по-прежнему.
      Тренер резко оборачивается, долго смотрит на паренька, а потом вдруг соскакивает с коня и протягивает Леньке поводья.
      - Садись, - говорит он, - и тренируй как ты считаешь нужным.
      Ленька светлеет лицом, хватает повод, быстро подпрыгивает, вскидывает свое легкое тело в седло - и тут же оказывается на земле. Тренер слышит, как Граведор сбросил Леньку, но он продолжает идти по полю спокойно, не оборачиваясь, будто ничего вовсе и не произошло.
      Ленька снова вспрыгивает в седло, и снова Граведор, взбросив зад, скидывает седока на землю. И снова Ленька лезет на Граведора и снова оказывается на земле.
      Тренер, на секунду задержавшись, стоит, словно раздумывая, как поступить, а потом, потрогав мизинцем пшеничную щеточку усов, возвращается обратно. Он идет неторопливо, вразвалочку. Он подходит к Леньке, красному от досады, берет у него из рук поводья, поворачивает с силой морду коня и, заглянув ему в глаза, спрашивает:
      - Как же тебе не стыдно, Граведор? А? Зачем ты так ведешь себя? Нехорошо, малыш. Может, ты плохо себя чувствуешь? А?
      Конь отворачивается и шумно вздыхает.
      - Может, вызвать доктора? - продолжает допытываться тренер. - Ну-ка, покажи зубы!
      Он осматривает зубы коня, смотрит каждое копыто, проверяет еще раз подпругу и, передав снова поводья Леньке, поворачивается и отходит к бревну.
      И снова Ленька три раза подряд летит на землю. Тогда тренер подбегает к Граведору, распускает подпругу, берет в руки поводья и ведет его за собой. Все это он делает молча и вроде бы сердито. Он уводит коня в поле, там прогуливает его и все время о чем-то говорит с ним, заглядывая Граведору в глаза.
      Ленька сидит со мной, чистит брюки, вымазанные желтой землей, и рассказывает:
      - Он видите как их объезжает? И лупцует и по-всякому. А они все равно льнут к нему. Я лаской, сахаром, а они все равно к чему тянутся.
      Через полчаса тренер приводит Граведора с поля и говорит Леньке:
      - Ну, давай теперь!
      Ленька чуть опасливо подходит к коню, стоит у стремени в нерешительности, а потом махом взлетает в седло и, счастливый, смеется. А Граведор поглядывает на тренера умным глазом и чуть шевелит ушами.
      Тренер сидит рядом со мной и говорит тихо:
      - Из парня выйдет толк. У него доброе сердце.
      - Обязательно выйдет?
      - Да, конечно. Он падает и не боится. А что еще лучше, не обижается на коня. Только мягок чрезмерно. Но ничего. Поумнеет. Он сейчас думает, что раз мягкий, значит, добрый. - Тренер улыбается и хмыкает в усы. Кстати, очень распространенная ошибка. Злые люди, между прочим, мягче добрых. Доброта, она больше суровости требует. Добрым быть трудно, а?
      - Да, - соглашаюсь я, - добрым действительно быть очень трудно.
      На середине поля Ленька сосредоточенно тренирует Граведора, а мой пшеничноусый сосед с квадратным красным лицом смотрит на них, и ласково улыбается, и щурит глаза от яркого, веселого солнца.