Гитлер ознакомился с документом, подписанным мятежным генералом, когда тяжелый июльский зной спал и примолкли уже огромные вздохи оркестров на вагнеровском народном фестивале в Байрейте; люди отдыхали, готовясь к вечерним концертам.
      - Пригласите ко мне Геринга, генерала Бломберга и Канариса, - сказал Гитлер задумчиво. - Это интересный вопрос, и мы должны принять единственно правильное решение.
      Бломберг, представлявший армию, отказался высказать свое мнение первым.
      - Адмирал -истинный авторитет в испанских вопросах, - сказал он, вероятно, следует послушать его мнение.
      - Мнение одно, - ответил Канарис, зная, что сейчас он выступает против Бломберга, - мнение единственно разумное и н у ж н о е рейху: немедленная помощь испанским борцам против большевизма.
      - Адмирал прав, - сказал Геринг, - мы таким образом поддержим сражение против Коминтерна - это первое, и, второе, получим театр для великолепного спектакля, где стреляют не холостыми пулями, а трассирующими: я опробую в Испании мою авиацию. Маневры таят в себе элементы игры, а сражение с республиканцами есть генеральная репетиция битвы, которая предстоит нам в будущем.
      Назавтра в министерстве авиации был создан секретный штаб <В>. Через три дня начальник штаба <В> генерал Вильберг лично отправил в Испанию первую партию <юнкерсов>. Затем в Бургос был переброшен корпус <Кондор>.
      Канарис занялся своим делом. В абвере был организован сектор из двух подразделений. Первое снабжало франкистов оружием через <фирму Бернгарда>, второе - через подставных лиц - <снабжало> оружием республиканцев. Но если первое подразделение отправляло автоматы последних моделей, то второе поставляло оружие заведомо бракованное, прошедшее специальную обработку в мастерских абвера.
      Испания стала полигоном гитлеризма. Асы Геринга учились здесь искусству войны с родиной Исаева. За те два года, что Исаев провел при штабе Франко, встречаясь и почтительно раскланиваясь с <сеньором Гулиермо>, он поседел: люди быстро седеют, когда им приходится быть среди тех, кто воюет с друзьями твоей родины, да и с твоей родиной тоже, сбивали-то и советских летчиков - единственной страной, которая, отвергнув политику <невмешательства> Лондона и Парижа, открыто помогала республиканцам в их борьбе с фашизмом, был Советский Союз.
      - Звоните по этим двум телефонам каждые полчаса, - сказал Хаген радисту, который был приписан к их разведцентру. - Объясняйте, что пресс-атташе германского посольства фон Штирлица настойчиво разыскивает его друг Август.
      - Слушаюсь, гауптштурмфюрер.
      Хаген поймал себя на мысли, что он хотел в штирлицевской усталой манере сказать телефонисту: <Да будет вам... Зачем так официально, вы же знаете мое имя>. Но потом он решил, что телефонист еще слишком молод, и он не стал ему ничего говорить, а сразу пошел в кабинет, где его ждал Ян Пальма.
      - Знаете, об университете мы поговорим позже, а сейчас меня будет интересовать Вена.
      - Что конкретно вас будет интересовать в Вене?
      - Вы.
      - Я был в Вене шесть раз.
      - Меня интересует тот раз, когда вы там были во время коммунистического путча.
      - Если вас интересует эта тема, поднимите правительственный официоз в нем печатались мои статьи.
      - Они были напечатаны лишь после вашего возвращения в Ригу. Я их читал. Меня интересует, что вы делали в Вене - не как журналист, а как личность.
      - Это разделимые понятия?
      - Для определенной категории лиц - бесспорно.
      - И говорите-то вы в полицейской манере: <категория определенных лиц>... Не диалог, а цитата из доноса...
      Хаген засмеялся:
      - Это свидетельствует о том, что я как личность неразделим с профессией, которой посвящаю всю свою жизнь.
      - Браво! Я аплодирую вам! Браво!
      - Итак... Вы в Вене...
      <А он ничего держится после той оплеухи с Мэри, - отметил Пальма. Или он все-таки имеет что-нибудь против меня?>
      - Бог мой, ну опросите обитателей кафе <Лувр>. Там сидели все журналисты, немецкие в том числе.
      - Они уже опрошены, милый Пальма.
      - Значит, они вам подтвердили, как я проводил в <Лувре> свободное время?
      - Почти все свободное время. А где вы бывали по ночам?
      - Как где? У женщин. В вашем досье это, наверное, отмечено...
      - И ночью второго февраля вы тоже были у женщин?
      - Конечно.
      Вена, 1934 __________________________________________________________________________
      В ту ночь он был не у женщин. В ту ночь нацисты загнали восставших в заводской район; выхода за город оттуда не было. Решили уходить подвалами и проходными дворами к Дунаю. Там никто не ждал восставших, оттуда можно было рассредоточиться по конспиративным квартирам или скрыться в пригородах.
      Пальма утром видел, как в центре нацисты расстреляли двух повстанцев - пьяно, со смехом и жутковатым интересом к таинственному моменту смерти. Он бросился в те районы, где еще шли бои. Пройдя фашистские патрули представителей иностранной прессы здесь не ограничивали в передвижении: в Вену съехались журналисты из Парижа, Лондона, Белграда, Варшавы, - Пальма оказался в самом пекле. Шуцбундовцы - и коммунисты, и социал-демократы, засев на крышах домов, сдерживали нацистов, пока люди спускались в подвалы.
      - Можно мне с вами? - спросил запыхавшийся Пальма у высокого старика с забинтованной головой, который вместе с молчаливым парнем помогал людям спускаться по крутой лестнице, которая вела в подвал.
      - Кто вы?
      - Я из Риги, журналист... Я пишу о вас честно, я хочу, чтобы...
      - Нет, - отрезал старик. - Нельзя. - И махнул рукой тем, кто в арьергарде сдерживал нацистов: им было пора уходить, потому что <коричневые> подкатывали крупнокалиберные пулеметы.
      - Покажите-ка ваш паспорт, - попросил Пальма тот парень, что помогал старику. Его немецкая речь показалась Яну чересчур правильной, и он решил, что это не австрияк, а берлинец.
      Пальма протянул паспорт, тот мельком просмотрел его и сказал:
      - Лезьте. Мне будет стыдно, если вы потом предадите этих людей.
      - Зачем, товарищ Вольф? - спросил голубоглазый старик с забинтованной головой. - Нам не нужны чужие. Зачем?
      - Затем, что при иностранце им, может быть, станет неудобно нас расстреливать, если они все-таки успеют перекрыть выходы к Дунаю.
      Они тогда шли проходными дворами и подвалами долго, почти шесть часов. Женщина, которая брела впереди Пальма с девочкой лет трех, вдруг остановилась и стала страшно смеяться, услышав растерянный голос голубоглазого старика:
      - Товарищ Вольф, иди ко мне, тут стена, дальше хода нет!
      А люди, двигавшиеся сзади, все напирали и напирали. Пальма тогда поднял девочку на руки и начал ей что-то тихо шептать на ухо, а женщина все смеялась и смеялась, а потом увидела дочку на руках у Яна и заплакала - тихо, жалобно.
      - Зачем все это? - шептала она сквозь слезы. - Зачем? Карла убили, папу убили, а нас тут хотят задушить... Зачем это? Пусть бы все было, как было, чем этот ужас...
      ...Вольф вылез из подвала первым. Следом за ним, хрипя и задыхаясь, вылез голубоглазый старик с забинтованной головой.
      Вдали высверкивал Дунай, в котором электрически синели звезды. Выстрелы были слышны по-прежнему, но теперь где-то вдалеке. Старик сказал:
      - Надо увозить людей за город.
      - Увозить? - спросил Вольф.
      - Конечно.
      - А разве уйти нельзя?
      - Нельзя. Люди устали. А на них охотятся. Их перестреляют на дорогах.
      - Пускай позовут латыша, - устало сказал Вольф. - Он был где-то рядом с нами...
      ...Они шли вдвоем по маленьким темным улочкам.
      - Зачем вы здесь? - спросил Вольф. - Только для того чтобы писать в газету, или вам хочется аплодировать победе <правопорядка>?
      - Мне хочется оплакивать поражение антифашистов
      - Куда вы пишете?
      - В свою газету, французам и англичанам, в <Пост>.
      - <Пост> не тот орган, где оплакивают коммунистов.
      - Почему же? Мертвых там оплакивают, и с радостью.
      - Пальма... Ян Пальма... Я где-то слышал эту фамилию.
      - Возможно, вы слышали фамилию Пальма-отца, а я - Пальма-младший. Последний раз мы виделись с папой двадцать лет назад.
      - Это какой папа Пальма? Шпион из Индии?
      - Разведчик, я бы сказал... - несколько обидчиво ответил Ян, - всякий дипломат негодует, когда его легальную профессию смешивают с нелегальной...
      - Что это вы так откровенно со мной говорите? - спросил Вольф. Сыновья должны биться насмерть за достоинство отцов.
      - Спасибо за совет. Я учту его. Но использовать на практике, увы, не смогу - человек должен отстаивать свое личное достоинство: только тогда сын жулика может стать пророком, а сестра блудницы - святой.
      Вольф хмыкнул, полез за сигаретами:
      - Если у вас есть желание стать пророком - достаньте грузовик.
      Пальма вытащил из кармана бумажник, открыл его:
      - Двести фунтов.
      - И у меня полтора.
      - Купим машину. Марксистская формула <деньги - товар> не может не подействовать здесь, пока коммунисты не победили, - улыбнулся Ян.
      - Эта формула не сразу исчезнет, даже когда коммунисты победят, ответил Вольф.
      Вольф увидел вывеску: <Похоронное бюро>. Сквозь жалюзи пробивался свет. Вольф пересек дорогу и распахнул дверь.
      Владелец похоронного бюро - маленький толстенький человек с изумительно розовым, здоровым цветом лица, но совершенно лысый - сидел возле телефона:
      - Да, да, хорошо, господин. Катафалк у вас будет сегодня к утру. Да, господин, я правильно записал ваш адрес. Я знаю этот район, господин.
      Он положил трубку, бросился навстречу вошедшим:
      - Пожалуйста, господа! У вас горе? Я соболезную, я готов помочь вам.
      Снова зазвонил телефон, и хозяин, сняв трубку, ответил:
      - Слушаю вас. Да, милостивая дама, я записываю. Берлинерштрассе, пять. Сколько мест? Ах, у вас погибло трое! Да, госпожа. Сегодня же у вас будет катафалк. Примите мои соболезнования.
      Он положил трубку, развел руками и сказал:
      - Господа, тысяча извинений. У меня сегодня очень много работы. Я слушаю вас. - Он раскрыл тетрадку, готовясь записать адрес, куда нужно прислать похоронный катафалк.
      В это время снова позвонил телефон.
      - Слушаю. Да, господин. К сожалению, я могу принять заказ только на вечер. Одну минуту, сударь. - Он зажал трубку ладонью и, распахнув ногой дверь, ведшую во внутренние комнаты, крикнул: - Ильза, тебе придется самой повести катафалк.
      - У меня разваливается голова, - ответил женский голос. - Я работаю вторые сутки. Я не могу, милый, моя голова...
      - Твоя голова развалится после того, как мы кончим работу. - Хозяин похоронного бюро рассмеялся. Вдруг он оборвал себя, вероятно, смутившись перед вошедшими, и сказал скорбным голосом: - Да, господин, катафалк будет у вас вечером, я записываю адрес.
      Положив трубку, он поднялся навстречу Вольфу и Яну, но в это время снова зазвонил телефон.
      - Пошли, - сказал Пальма, - тут ничего не получится.
      - Минуту, - остановил его Вольф, - погоди.
      Они дождались, пока хозяин кончил разговаривать с клиентом - на этот раз его просили о конном катафалке.
      - Нам нужны две машины, - сказал Вольф.
      - Когда похороны, господин?
      - Хоть сейчас.
      - Увы... Вы же видели мой объем работ... Если бы не хорошая организация похоронного дела, у нас бы обязательно вспыхнули эпидемии... Сколько трупов... Я могу похоронить ваших...
      - Друзей...
      - Друзей... Какое горе, какое горе... Я могу похоронить их завтра между тремя и пятью пополудни.
      - Мы хорошо заплатим, если вы поможете нам сейчас, - сказал Пальма.
      - Очень сожалею, сударь, очень сожалею...
      Они шли по совершенно пустой улице, когда их остановили трое патрульных. Старший, очень высокий человек со шрамом на щеке, картинно козырнув, приказал спутникам:
      - Проверьте документы.
      - Слушаюсь, господин Лерст!
      Пальма достал свой паспорт. Лерст увидел латышский герб, снова козырнул - ему, видимо, нравилось это - и спросил Вольфа:
      - Вы тоже иностранец?
      - Да.
      - Можете идти. Только осторожнее. Здесь еще стреляют бандиты.
      Когда патруль отошел, Пальма спросил:
      - Какой у вас паспорт?
      - У меня вовсе нет паспорта, - ответил Вольф. - Давайте завернем налево, там, кажется, таксомоторный парк.
      - Ничего себе нервы, - ухмыльнулся Пальма.
      - А у меня их нет, - тоже улыбнулся Вольф, - как и документов.
      <Ц е н т р. ...После того как он достал грузовик в латышском
      посольстве и лично провез семьи восставших через нацистские патрули в
      лес, я обратился к нему с предложением отправиться в Прагу для
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.