Четыре человека, в том числе и капитан Есперсен, не только помнили тот трагический эпизод, но и опознали фрау Дагмар-Ингрид Фрайтаг.
      Два человека – помощник капитана Рольф-Август Круудберг и дежурный на борту Ханс-Херник Бринсек – подтвердили под присягой, что они видели мужчину, стоявшего на пирсе неподалеку от автомобиля, который махал рукой фрау Фрайтаг, стоявшей на борту.
      Когда я предъявил им к опознанию фотографии семи человек, среди которых был и Ваш портрет, помощник капитана Рольф-Август Круудберг заявил в присутствии свидетелей и под присягой, что мужчиной, стоявшим на берегу в то время, когда паром отчаливал, а на борту его находилась живая фрау Дагмар-Ингрид Фрайтаг, был именно фон Штирлиц.
      Следовательно, даже эти показания свидетельствовали о том, что Штирлиц не мог – во всяком случае, на территории рейха – отравить фрау Дагмар-И. Фрайтаг, ибо он находился на берегу, а она на борту парома.
      Вопрос о том, каким образом стакан с отпечатками пальцев Штирлица, в котором были обнаружены следы яда, – уже на шведской территории – оказался в каюте покойной Д.-И. Фрайтаг, представлял следующий этап нашего исследования. Выяснилось, что в каютах парома не было посуды, так как пассажиров первого класса обслуживал буфет.
      Кельнер Енс Дригиссен показал под присягой, что в каюту, которую занимала фрау Д.-И. Фрайтаг, он принес бутылку пива и стакан по ее просьбе и сделал это как раз в то время, когда паром отваливал от германского пирса.
      Каким же образом на стакане могли оказаться отпечатки пальцев Штирлица, если он более не заходил в каюту фрау Дагмар-Ингрид Фрайтаг, ибо не мог этого сделать, так как находился на берегу, в пяти метрах от парома, который отчаливал от пирса?
      Лишь после того, как была проведена эта работа, я решился на встречу с бывшими немецкими функционерами – г-ми Кубе и Шонсом.
      Беседа с г-ном Кубе прошла результативно. Перед встречей с г-ном фон Шонсом я получил официальное уведомление, что именно он, Шонс, в течение многих лет сотрудничал с СД; именно этот факт он тщательно скрывал от шведских властей; документы, свидетельствующие об этом, позволили мне соответствующим образом разговаривать с г-ном фон Шонсом.
      Ниже привожу расшифрованную запись беседы, купировав ряд фраз, не имеющих отношения к делу, а также заключительную часть нашего разговора.
       Я, Пол Роумэн. – Г-н фон Шонс, я благодарю вас за то, что вы нашли время для встречи.
       Он, Иоахим фон Шонс. – Не стоит благодарности.
       Я.– Мне бы хотелось задать вам ряд вопросов.
       Он.– В качестве кого?
       Я.– В качестве сотрудника государственного департамента.
       Он.– В таком случае обратитесь в местный МИД. Я предпочитаю, чтобы наше собеседование проходило в присутствии официального представителя той страны, где я ныне имею честь проживать.
       Я.– На какой срок вам выдан вид на жительство?
       Он.– Повторяю, я готов беседовать с вами в присутствии представителя здешнего министерства иностранных дел.
       Я.– Что ж, согласен. Только сначала вспомните: вы поставили в известность здешний МИД, что сотрудничали с СД и гестапо, то есть с теми организациями, которые – по решению Нюрнбергского трибунала – признаны преступными?
       Он.– Это голословное утверждение.
       Я.– Прошу вас ознакомиться с материалами, свидетельствующими об этом с неопровержимой очевидностью.
      О н (ознакомившись с документами). – Я готов к разговору.
       Я.– Ваше решение кажется мне разумным.
       Он.– Я готов ответить на ваши вопросы при условии, что вы не сообщите о нашей беседе здешним властям.
       Я.– Хорошо. Ознакомьтесь с этой фотографией... Вы ее знаете, вам показывали ее мои коллеги несколько месяцев назад... Что вы можете рассказать об эпизоде, связанном с гибелью фрау Дагмар-Ингрид Фрайтаг?
       Он.– Я не имел к этому трагическому случаю никакого отношения.
       Я.– Имей вы прямое отношение к факту отравления госпожи Дагмар-Ингрид Фрайтаг, вы бы давали показания местному суду, ибо факт убийства был зафиксирован не в рейхе, а в Швеции, когда паром причалил к здешнему берегу. Меня интересует все, относящееся к этому делу, с иной точки зрения... Когда и от кого вам стало известно о трагедии?
       Он.– Если мне не изменяет память, я получил указание встретить эту женщину... На пристани я и узнал о трагедии.
       Я.– Как часто вы получали указания встречать подданных рейха? Особенно вне Стокгольма, в семистах километрах от столицы?
       Он.– Это был первый случай.
       Я.– Чем вы объясните такого рода заботливость по отношению к фрау Дагмар-Ингрид Фрайтаг?
       Он.– Теряюсь в догадках.
       Я.– От кого вы получили телеграмму с указанием встретить женщину?
       Он.– Из Берлина...
       Я.– Понятно, что не с Мадагаскара... Вы же прекрасно понимаете, о чем я вас спрашиваю: это было указание МИД или СД?
       Он.– Не помню...
       Я.– Господин фон Шонс, я обещал вам не передавать эти документы здешним властям. Но я не давал вам слова, что документы, связанные с вашим сотрудничеством с СД, не будут переданы мной в здешнюю прессу... Вы живете в демократической стране, здесь не нужна санкция на публикацию сенсационного материала о пособнике нацистских преступников... Итак, вы получили указание МИД рейха или СД?
       Он.– СД.
       Я.– Вспомните – что было написано в телеграмме?
       Он.– «Вам надлежит прибыть к приходу парома из рейха для того, чтобы встретить Дагмар Фрайтаг»...
       Я.– Это все?
       Он.– Если не изменяет память, все.
       Я.– Вы сообщили кому-либо об этой телеграмме?
       Он.– Не помню.
       Я.– Господин фон Шонс, как вы относитесь к лжецам?
       Он.– Я не понимаю вопроса...
       Я.– Я повторю: как вы относитесь к лжецам?
       Он.– Как и всякий нормальный человек...
       Я.– То есть?
       Он.– Вас что-то не устраивает в моих ответах?
       Я.– Хорошо, я помогу вам: считаете ли вы заведомого лжеца мерзавцем? Или же – по-вашему – это вполне нормальное явление – лгать всем и каждому? Отвечайте развернуто, иначе я прерву наш разговор, и вам придется пенять на себя за последствия.
       Он.– Ложь бывает вынужденная, и вы как работник государственного департамента прекрасно знаете, что иной раз обстоятельства вынуждают говорить заведомую неправду, чтобы не принести ущерба своей стране.
       Я.– С такого рода замечанием согласен. Однако мой вопрос носит более общий характер, и я намерен получить на него однозначный ответ... Итак?
       Он.– Людей, не выполняющих указание руководства, но лгущих без всякой к тому надобности, я считаю недостойными личностями.
       Я.– Благодарю вас. Этот ответ меня устраивает. Вы сейчас находитесь на государственной службе?
       Он.– Нет.
       Я.– На какие средства живете?
       Он.– На то, что было мной накоплено во время дипломатической работы.
       Я.– Вы настаиваете на том, что ни на какой службе – ни официальной, ни тайной – не состоите?
       Он.– Да, настаиваю.
       Я.– В таком случае, я имею все основания считать вас – по вашим же словам – недостойной личностью. Вы лжете без указания на то руководства... Я хочу ознакомить вас с письменным показанием, данным при свидетелях и под присягой работником консульского отдела вашего посольства Вернером Кубе. Зачитываю: "В конце марта сорок пятого года, вечером, что-то около шести часов, меня пригласил к себе советник посольства г-н Иоахим фон Шонс и сообщил, что я должен срочно собраться для того, чтобы вместе с ним выехать к парому, поскольку на борту произошел трагический случай, жертвой которого стала гражданка рейха Фрайтаг. Он поручил мне связаться с полицейскими властями и уведомить их, что крипо РСХА подозревает в преступлении некоего Штирлица, он же Бользен, и просит – в случае его появления на территории Швеции – немедленно задержать на предмет выдачи властям Великой Римской империи германской нации. Г-н фон Шонс сообщил, что первой же почтой сюда, в Стокгольм, будут пересланы отпечатки пальцев Штирлица (Бользена), который, как полагают в Берлине, является глубоко законспирированным русским агентом, уничтожившим Фрайтаг, поскольку она – истинный патриот рейха – командировалась в Швецию для содействия в успешном завершении мирных переговоров, которые в то время вели г-н Гиммлер и граф Бернадотт. На мой вопрос, зачем нужны отпечатки пальцев Штирлица (Бользена), если мы не знаем, каким образом убита фрау Дагмар-Ингрид Фрайтаг, г-н фон Шонс ответил, что отпечатки пальцев упомянутого выше преступника обнаружены на борту парома, в каюте несчастной, на стакане, в котором он дал ей смертельный яд, производящийся в секретных лабораториях ГПУ". Можете ознакомиться с показанием...
       Он.– Я... Позвольте же... Тут какая-то ошибка...
       Я.– Я дал слово не передавать документы о вашей работе на преступную организацию СД, пока не получу доказательств, что вы законченный лжец, Шонс. Слово, данное лжецу, теряет свою силу. Я предупреждал, что пенять вам придется на себя...
       Он.– Не уходите... Пожалуйста... Я расскажу все.
       Я.– Вы намерены рассказать мне всене только про эпизод с Фрайтаг, но и последующую эпопею, а именно – кто и когда, уже после окончания войны, приезжал к вам по этому вопросу? Да или нет?
       Он.– Да. Я расскажу все, если вы подтвердите данное вами слово.
       Я.– Мое слово я смогу подтвердить, когда вы кончите давать показания. Лишь чистосердечное признание во всемзаставит меня выполнить свое обещание. И не потому, что я сочувствую вам, но оттого лишь, что намерен использовать вас в борьбе против тех, кто приезжал к вам после краха рейха и беседовал о Штирлице, являющемся, по словам этого человека, «русским агентом», а также о том, как вы должны оформить дело по обвинению Штирлица в отравлении Фрайтаг, чтобы это устроило местные власти и вынудило их выписать ордер на немедленное задержание Штирлица (Бользена), где бы он в настоящее время ни находился. Вам ясен мой интерес?
       Он.– Да.
       Я.– Начнем с фамилии человека, который к вам приезжал... Когда это было, назовите точную дату.
       Он.– Тот человек представился мне Лорхом...
       Я.– Я предъявляю вам к опознанию пятнадцать фотографий. Вот они. Укажите мне того человека, который приезжал к вам.
       Он.– Вот он.
       Я.– Вам известно, что настоящая фамилия этого человека Мерк? И в прошлом он был штурмбанфюрером СС?
       Он.– Даю честное слово, мне неизвестно об этом.
       Я.– Он вам об этом не говорил?
       Он.– Нет.
       Я.– По чьему поручению он приезжал к вам?
       Он.– Господин Лорх...
       Я.– Называйте его настоящей фамилией...
       Он.– Господин Мерк, назвавший себя Лорхом, сказал, что он представляет патриотическую организацию германских офицеров во главе с участником антигитлеровского заговора генералом Вереном. Главная цель организации заключается в том, чтобы – по словам господина Мерка, представившегося мне Лорхом, – остановить проникновение русских на Запад. Он и обратился ко мне с просьбой проконсультировать его по поводу дела по убийству фрау Дагмар Фрайтаг русским секретным агентом, внедренным Мюллером в ряды гестапо. Он подчеркнул, что русский агент Штирлиц, он же Бользен, был доверенным сотрудником Мюллера, выполнявшим его наиболее деликатные поручения. Господин Мерк, назвавший себя Лорхом, сказал, что в данном эпизоде невозможен никакой срыв, Штирлиц, он же Бользен, должен быть ошельмован как военный преступник, настоящее «исчадие ада». Для этого он попросил меня встретиться с рядом журналистов, известных по моей прежней работе в посольстве, и выяснить меру их интереса к данному делу. Я встретился с рядом журналистов и сообщил господину Мерку, представившемуся мне Лорхом, что дело это, с точки зрения моих собеседников, будет представлять сенсационный интерес не только здесь, в Швеции, но и во всем мире...
       Я.– Сколько денег вы получили он Мерка?
       Он.– Я не получал от него никаких денег.
       Я.– Видимо, вы плохо поняли мой вопрос... Я облегчу его: какую сумму выделил вам Мерк на консультирование этого вопроса?
       Он.– На расходы, связанные с консультацией. Мерк, представившийся мне Лорхом, дал под расчет двести сорок семь долларов.
       Я.– Сколько времени Мерк провел в Швеции?
       Он.– Мерк, представившийся мне Лорхом...
       Я.– Почему вы постоянно подчеркиваете, что Мерк представился вам Лорхом?
       Он.– Потому что вы сказали, кто такой Лорх на самом деле. Если бы я знал это, я бы ни в коем случае не стал выполнять просьбу штурмбанфюрера СС... С прошлым покончено раз и навсегда, я сделал выбор...
       Я.– Похвально. Продолжайте...
       Он.– Я забыл, о чем вы меня спрашивали...
       Я.– Был задан вопрос: сколько времени Мерк прожил в Швеции?
       Он.– Не знаю.
       Я.– Сколько раз вы с ним встречались?
       Он.– Два раза.
       Я.– Сколько дней прошло между первой и второй встречей?
       Он.– Три дня.
       Я.– Вы успели провести за это время все консультации?
       Он.– Я?
       Я.– Именно так, вы.
       Он.– Не помню.
       Я.– Господин фон Шонс, я помогаю вам в последний раз... Меня интересует адрес, по которому вы должны были отправить отчет о всех ваших консультационных встречах...
       Он.– Теперь я до конца понял, что вас интересует... Да, Мерк, представившийся Лорхом, оставил мне адрес компании ИТТ в Мадриде и попросил отправить развернутый отчет о преступлении Штирлица (он же Бользен) господину Кемпу.
       Я.– Он просил вас писать тайнописью?
       Он.– Ни в коем случае. Да я бы отказался! Я же сказал: с прошлым покончено! Я помогал и, согласитесь, не мог не помочь изобличению русского секретного агента, являвшегося к тому же ближайшим сотрудником нацистского преступника Мюллера.
       Я.– Значит, вы были убеждены в том, что фрау Дагмар Фрайтаг убил именно Штирлиц, он же Бользен?
       Он.– Да.
       Я.– Вернемся к показаниям сотрудника консульского отдела Вернера Кубе, господин фон Шонс. Вы можете опровергнуть их?
       Он.– После тех событий прошло так много времени...
       Я.– Как часто вам приходило указание встречать трупы, господин фон Шонс?
       Он.– Нет, конечно, теперь я понял, что дело это весьма странное... Но ведь тогда я находился на государственной службе и не мог не выполнить приказа. Всю ответственность несут те, которые ныне осуждены в Нюрнберге.
       Я.– Хочу ознакомить вас со свидетельскими показаниями господина Есперсена, капитана того парома» который курсировал между Швецией и Германией. Он засвидетельствовал под присягой, что видел фрау Фрайтаг на борту в то время, когда судно отвалило от немецкого пирса. Она была жива. Более того, помощник капитана господин Круудберг подтвердил под присягой, что он видел на пирсе, когда паром уже отошел от берега, господина Штирлица-Бользена. Паром отошел от берегов Германии в семнадцать часов сорок девять минут. Штирлиц стоял на берегу, Фрайтаг находилась на борту парома – живая и невредимая. А через двенадцать минут вы получили из Берлина от ваших начальников из СД телеграмму – цитирую Кубе: – «Около шести часов меня пригласил советник господин фон Шонс и сообщил, что на борту парома произошел трагический случай, жертвой которого стала гражданка рейха Фрайтаг». Более того, вы сказали, что «крипо подозревает некоего Штирлица (он же Бользен) и просит задержать его»... Как можно просить задержать того человека, который в это время находился в рейхе и стоял на берегу рядом с машиной, в которой сидел шофер СД?
       Он.– Теперь я понимаю, что это была какая-то комбинация СД. Но ведь тогда я не подозревал ни о чем, я лишь выполнял приказ, пришедший из Берлина...
       Я.– Господин фон Шонс, как много граждан рейха получало в ту пору разрешение покидать рейх?
       Он.– Считанные единицы.
       Я.– Кто из подданных рейха прибыл с тем рейсом?
       Он.– Это надо посмотреть в регистрационных книгах пограничной службы Швеции.
       Я.– Это уже сделано. Меня интересует – кто из подданных рейха посетил посольство Германии после того, как этот паром прибыл в Швецию?
       Он.– Я не помню.
       Я.– Фамилия Иозеф Руа говорит вам о чем-либо?
       Он.– Прошло столько времени...
       Я.– Господин фон Шонс, объясните, как я смогу использовать вас в будущем, – а это вам куда более выгодно, чем мне, – если вы продолжаете лгать даже в том случае, когда ответ на вопрос не таит для вас никакой угрозы?!
       Он.– Вспомнил! Мне кажется, я вспомнил! Совершенно верно, вы правы, на том пароме прибыл господин Иозеф Руа, он посетил посольство и попросил разрешения срочно связаться с Мюллером... Мне неизвестно, была ли ему разрешена связь, но со следующим же паромом он отплыл в рейх, это я свидетельствую со всей определенностью.
       Я.– Но вам не было известно, что Иозеф Руа выполнял задания группенфюрера Мюллера по устранению неугодных ему людей – без занесения в какие бы то ни было документы РСХА?
       Он.– Если бы я знал об этом, я бы отдал его в руки местного правосудия.
       Я.– Похвально, господин фон Шонс. Скажите, вы отправили Кемпу свое сообщение по поводу Штирлица написанным на машинке? Или от руки?
       Он.– От руки.
       Я.– Пожалуйста, напишите обязательство консультировать меня и впредь по делам, связанным с поиском и разоблачением нацистских преступников. Здесь же укажите, что штурмбанфюрер СС Мерк представился вам Лорхом. И отметьте, что он, по его словам, представляет организацию немецких офицеров во главе с генералом-патриотом Вереном, участником покушения на фюрера... И еще: передайте мне, пожалуйста, копию вашего письма господину Кемпу... Только не вздумайте сказать, что у вас не осталось копии, это даст мне возможность заподозрить вас в нелегальной работе, а вы ведь утверждаете, что вполне легально работали ныне против секретного агента Штирлица, он же Бользен, не правда ли?
      ...После того, как работа по фон Шонсу была закончена, я смог получить информацию о том, что яд, которым были убиты как Фрайтаг, так и Рубенау, производился в Мюнхене в лаборатории биохимии начиная с 1939 года – по личному указанию рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера.
      Как мне удалось установить, именно этот яд был передан Гиммлером бригадефюреру СС Вальтеру Шелленбергу для убийства Отто Штрассера в Лиссабоне в сороковом году.
      Я запросил у специальных служб Великобритании соответствующее подтверждение этому, поскольку Шелленберг содержится в английской тюрьме. Ответа я не получил и связался с Робертом Харрисом, которого вы представили мне в доме очаровательной дамы в Бургосе. Он сразу же ответил мне, пообещал навести справки по своим каналам. Пожалуйста, запишите его адрес, если у Вас его нет: Роберт Харрис, Нью-Бонд стрит, 12, Лондон, Великобритания. Я не смог скрыть от него, что интересующая меня информация связана с Вашей судьбой...»
      «Господи, – подумал Штирлиц, – какая же умница Пол! Вот кто мне сейчас нужен! Роберт Харрис, как я мог исключить его из дела?! Уж если кого он и ненавидит, так это нацистов! А еще – как человек, связанный с корпорацией „Бэлл“, – он всегда отзывался об ИТТ как о гитлеровском гнезде, и говорил он это еще в конце тридцатых!
      Да, мне необходим Харрис, а для этого я должен отправить телеграмму Клаудии. Кстати, уж если кто и может быть ей нужен до конца дней – прекрасной, зеленоглазой, доброй женщине – так это именно Роберт.
      Стоп, – остановил себя Штирлиц, – не лги. Не надо. Нельзя. Ты же видел, как она относится к нему. Она жалеет его и совершенно к нему равнодушна. Не появись я в ее доме, кто знает, быть может, у них бы что-то и сложилось. «Память» – жуткое слово, но ведь именно оно породило понятие «забвение». Постепенно она бы забыла меня, он так добр к ней, так ласков и корректен...
      А если я отправлю телеграмму ему одному? Да, но после того, как Роумэн связался с ним, наверняка он под колпаком. И дело будет обречено на проигрыш с той минуты, когда он получит мое сообщение. Он привезет на «хвосте» слежку, ясное дело. А Клаудиа – я молю бога, чтобы за ней не смотрела Пуэрта-дель-Соль – прилетит в Лондон и пригласит его ко мне, ей он не откажет.
      Погоди, – Штирлиц снова остановил себя, – а вправе ли я так поступать? Вправе ли я обращаться к ней с такой просьбой?»
      Он перевернул последнюю страницу письма; несколько ничего не значащих фраз, которыми обычно заканчивают послание, но лишь запятая и тире, поставленные там, где следовало бы поставить точку, заставили Штирлица опустить страницу в содовый раствор, а потом прогладить утюгом (у профессора в доме был лишь старинный, громадный агрегат, заправлявшийся углями; пришлось купить американский плоский, который довольно быстро нагревался на электроплите).
      Роумэн, видимо, торопился, когда писал, потому что почерк его, обычно довольно разборчивый, округлый, в тайнописи был стремительным, буквы словно громоздились одна на другую.
      Прочитав сообщение, Штирлиц понял, отчего так торопился Пол.
      «Я воспользовался Вашим советом и достал довольно значительное количество фотографий людей СД и абвера. Мне удалось это сделать в Мюнхене – по пути в Скандинавию. Миссис Роумэн опознала человека, который жестоко и безнравственно допрашивал ее в то время, пока у меня сидел Гаузнер. Этого человека зовут Кирзнер, он из СД, работал в Риме, Вене, Будапеште и Бремене, штурмбанфюрер. А затем он был отправлен Шелленбергом в Италию для работы по тем группам мафиози, которые имели выходы на Сицилию и Неаполь, – уже после того, как туда вошли наши войска. Итальянский он знал в совершенстве, потому что – с санкции Шелленберга – сожительствовал со своей секретаршей по имени Беатриче. Я не рискую высылать Вам копию его фото, потому что намерен навеститьего в Мадриде. С помощью полковника Эронимо я надеюсь найти его. Видимо, он был в той же машине, что и Кемп, дожидаясь того момента, когда Гуарази прикончит Гаузнера. Это имя – Ваша лишняя карта в разговоре с теми, кто так или иначе знал Кемпа-Виккерса. Не говорит ли Вам что-либо фамилия Кирзнер? Если да – срочно сообщите по обговоренным адресам.
      Судя по разговору с фон Шонсом, он отправил письмо о «злодеяниях» Штирлица в Мадрид Кемпу как раз накануне того дня, как там появился Гаузнер. Почему? Подумайте об этом. Копия его письма также хранится в нашем с Вами сейфе в Швейцарском банке.
      Мне осталось посетить еще два города, и тогда я буду располагать достаточной информацией для того, чтобы ударить по всей сетиВерена, которую я сумел обнаружить здесь, в Европе.
      Подробно напишите, что сделано Вами. Это необходимо для разговора с теми, кто будет санкционировать мой удар».
      «Нет, – подумал Штирлиц, аккуратно складывая письмо, – я не напишу тебе всего. Пол. Не сердись, пожалуйста, я очень испугался в Мадриде, когда услышал про то, с каким ликующим интересом всяческие маккарти внимали маниакальному бреду Рут Фишер, когда та обвиняла своих братьев в коммунистическом заговоре, а здесь я только что прочитал, как твои сограждане в Совете Безопасности выгораживают Франко; ты американец, тебе хочется верить в лучшее, это твое право, более того – обязанность; но я все-таки подожду, пока ты нанесешь свой удар по наци. Мне очень важно узнать, как тебе в этом помогут люди Макайра. Может быть, я дую на воду, но несчастный крохотный доктор Зуле прав: если бы в тридцать втором или даже в тридцать третьем году твоя страна стукнула кулаком по столу, Гитлера бы не было в рейхсканцелярии. А те, кто ему помогал туда прийти, вроде генерала Гофмана, кичились своей дружбою с Даллесом, директором американского филиала банка Шредера, который платил деньги Гиммлеру, возглавляя кружок его друзей. Я погожу. Пол, не взыщи...»
 
      В это же время на другой части планеты в квартире Майкла Сэмэла, раздался телефонный звонок. «Странно, в эти часы звонить не принято, шокинг; что-то случилось; только бы не с мамочкой!»
      – Я бы не посмел вас тревожить, – сказал человек, который передавал ему первые материалы на «Штиглица», – если бы не чрезвычайное обстоятельство. Увидимся, несмотря на поздний час? Или намерены ждать до завтра?
      – Конечно, я бы предпочел увидеться утром.
      – Ваше право... Но завтра вечером в Испании может появиться сенсационный материал об интересующих нас с вами преступниках... Вы начали эту тему, жаль, если ее перехватят... Речь идет о новом преступлении... Пауки в банке... Нацист убивает нациста... И за всем этим стоит герой вашего исследования, но в несколько ином качестве... Так мне, во всяком случае, кажется...
      – Хорошо, я приеду в то кафе, где мы с вами встречались...
      – Когда вас ждать?
      – Через полчаса.
 
      Операция, задуманная Макайром, вступала в завершающую стадию. Были задействованы лондонская и лиссабонская резидентуры; Мадрид включили в дело опосредованно, через директора испанского ИТТ Эрла Джекобса.
      Необходимость завершения первой стадии комбинацииименно сейчас диктовалась тем, что наружное наблюдение, поймавшее, наконец, Роумэна, зафиксировало отправку им в аэропорту письма, которое, увы, не поддавалось перехвату.
 
      ...Сэмэл опоздал на четыре минуты, извинился: «Такси по-прежнему не хватает, бензина нет, что вы хотите, раны войны быстро не залечишь!» Заказал две чашки кофе, поинтересовался, не голоден ли его неизвестный друг («лорд Вестминстер» или «сэр Эдвард»), выслушал вежливый отказ и приготовился слушать.
      Человек достал из кармана маленькую восковку, спросил, читает ли Сэмэл по-испански, и протянул ему сообщение ЭФА :
      – Что не поймете, я прокомментирую.
      – Боюсь, что я ничего не пойму. Я продираюсь сквозь их язык только со словарем. Переведите, пожалуйста.
      – Извольте... «Пуэрта-дель-Соль сообщила сегодня, что в окрестностях Мадрида недавно был обнаружен полуразложившийся труп мужчины, не поддававшийся идентификации. Исследование костюма и обуви покойного, умершего от огнестрельных ран в области печени, позволило экспертам выдвинуть версию о немецком происхождении неизвестного. Эта версия подтверждалась также тем, что в подкладке пиджака убитого были найдены два документа. Один на английском, а другой на немецком языке. Пуэрто-дель-Соль обратилась в североамериканское посольство за содействием в идентификации трупа, а также попросила дать официально заверенный перевод английского документа, в котором упоминается имя советника Пола Роумэна. По первой позиции североамериканское посольство ответило Пуэрто-дель-Соль в том смысле, что ФБР согласилось обратиться к оккупационным властям в Германии за содействием, в то время как вторую позицию работник консульского отдела отказался прокомментировать. Следствие продолжается...»
      – Любопытно... Так кто же был убит? Штиглиц?
      – Нет. Штиглиц, он же Макс фон Штирлиц, он же Бользен, он же Брунн, исчез из Мадрида, как и некий Кемп, через несколько часов после того, как в городе на чьей-то квартире был убит Морсен, он же Гаузнер, в прошлом офицер абвера, возможно, перевербованный русскими.
      – Черт, это невероятно интересно!
      – Нет, это еще не интересно, мистер Сэмэл... Самое интересное – дальше... Дело в том, что немецкий текст, обнаруженный в пиджаке Морсена-Гаузнера, являет собой отчет, подготовленный для Штирлица, о работе, проделанной за последние месяцы шпионской группой по разложению изнутри некоей патриотической организации немецких офицеров – участников покушения на бесноватого.
      – На кого, простите?
      – На Гитлера, – поморщился человек, – неужели не ясно?! Так вот, Гаузнер-Морсен вез Штирлицу – псевдоним, под которым тот работал на русских, предположительно звучит как «Юстас», впрочем, это мы нашли в материалах гестапо, в этом еще следует разбираться, – рапорт о работе, которая вполне позволяет шельмовать немецких патриотов, обвинив их в прогитлеровских настроениях... Как вам известно, именно гестапо возглавляло аресты и проводило казни немецких генералов из антигитлеровской оппозиции... А русские были главными обвинителями германского генерального штаба в Нюрнберге... Их судья написал протест по поводу оправдания трибуналом германской армии, они знают, кого им следует бояться. Вы понимаете, какого рода смыканиевырисовывается во всем этом деле? Штирлиц, выполнявший самые кровавые задания гестапо – Мюллера по устранению госпожи Фрайтаг и господина Рубенау, которые, как выясняется, пытались спасти от Гитлера военных оппозиционеров рейха, был завербован русскими и работал на них!
      – Это феноменально, – заметил Сэмэл. – Это надо отметить. Скотч?
      – Нет. Благодарю вас. И вам не советую. Потому что вам предстоит всю ночь писать. А утром – в девять – быть в испанском посольстве и попросить прокомментировать вашу информацию... Попробуйте обратиться к мистеру Игнасио-Мариа Пухоль-и-Сараису, он один из немногих, кто мыслит широко и непредвзято, он незашоренный франкист, с ним можно говорить...
      – Хорошо, а что было написано по-английски?
      Человек сделал маленький, какой-то птичий глоток кофе, быстро запил водой из высокого стакана, словно пил горькое лекарство, и, пытливо взглянув на Сэмэла, ответил:
      – Но это не для печати... Пока что – во всяком случае... Документ, написанный американским дипломатом, есть обязательство выполнять секретную службу...
      – Чью? – Сэмэл даже подался вперед, не заметив, как пепел с его сигареты осыпался в кофе.
      – Не английскую же, право...
      – Фамилия?
      – Дайте честное слово, что не напишете об этом, – вплоть до моего к вам звонка...
      – Я даю вам слово.
      – Это советник американского посольства в Мадриде мистер Пол Роумэн.