– Вам приятно называть жену именно миссис Роумэн? – спросил Штирлиц. – Или – так надо?
– Не знаю... Она как спасательный круг в шторме... Мне приятно сознавать, что она и я – одно целое. А вообще не суйте свой нос не в свое дело. Спрашиваю – отвечайте. И все. Ясно?
– Я теперь стал сильный. Пол, выздоровел. Врежу в ухо – только пятки засверкают.
– Это как? – усмехнулся Роумэн.
– Очень просто. Опрокинетесь на спину, а каблуки ваших туфель, скрывающие розовые пятки, на какой-то миг окажутся у меня перед глазами; когда противник повержен – в глазах высверкивает от радости. Ответ понятен, нет?
– Вполне. Но ваше смешное выражение напоминает перевод поговорки. Чьей только?
– Как это чьей? – удивился Штирлиц. – Конечно, русской... Ладно, давайте дальше про Пепе и миссис Роумэн...
– Черт с вами, называйте мою жену Крис... Мне вообще-то неприятно, когда ее так называет кто бы то ни было, кроме меня.
– Разъяснением удовлетворен, – улыбнулся Штирлиц.
– Так вот, доктор, у меня создалось впечатление, что этот самый Пепе прилетел из Штатов... У него есть акцент, едва угадываемый акцент, но я убежден, что это отнюдь не ваш немецкий. И не испанский.
– Итальянский?
– К этому я и веду.
– Мафия?
– А почему бы и нет?
– Ваши службы используют мафию?
– Нет, – ответил Роумэн; задумавшись на мгновение, поправил себя: – Скажем лучше так, что мне это неизвестно.
– Шелленберг считал, что ваши люди из ОСС контактировали с мафией в Сицилии... В сорок третьем... Нет?
– Этого не может быть. У нас была информация, что ряд мафиози был завязан на Муссолини... Мы бы не стали иметь с ними дело, это против правил.
Штирлиц внимательно посмотрел на Роумэна, потом рассмеялся:
– Вы мучительно боретесь с самим собой: верить мне или нет. Пол. Вы ответили, как дилетант... По поводу «правил»... Что, использование Гаузнера – это по правилам? Или этого самого таинственного генерала Верена. Ладно, у вас будет время еще и еще раз подумать о моих словах... Лицо Пепе никогда и нигде вам не встречалось? Убеждены?
– Убежден.
– Крис описывала вам того мерзавца, который с ней работал в его присутствии?
– Садист...
– Они все садисты... Они считали себя рыцарями национал-социализма, которым надо переступать через самих себя, через сентиментальность и сострадание во имя третьего рейха... Это был очень сложный комплекс. Пол. Они плакали над больным котенком, которого замечали в развалинах после бомбежек, и спокойно наблюдали за тем, как на снегу замерзал лауреат Нобелевской премии фон Осецки; ведь он посмел выступить вместе с Тельманом против наци, чего ж его жалеть, сорняк, необходимо выполоть. Жестоко, конечно, но ведь это делается во имя здоровья нации... Вот такая штука. Пол...
– Она не могла мне описать его, доктор... Я не смел просить ее, вы, надеюсь, понимаете состояние женщины...
– Я понимаю... Можете достать фотографии людей из центрального штаба гестапо?
– Думаю – да.
– Это замечательно. Можете достать фотографии людей НСДАП, работавших в Австрии до аншлюса?
– Их же были сотни тысяч...
– Значительно меньше. Меня интересуют люди гестапо и СС, типа Скорцени и его группы, Кальтенбруннера и его окружения, Эйхмана и его приближенных... Кальтенбруннера повесили, Эйхман скрылся, Скорцени получает на завтрак поредж со сливками в вашем лагере, судом не пахнет... Австрийские наци были совершенно особыми, они были вхожи в рейхсканцелярию, фюрер был неравнодушен к австрийцам, как-никак своя кровь...
– Вы хотите, чтобы я показал Кристе все фотографии и попросил ее опознать того мерзавца?
– Да. А если вы сможете найти какие-то материалы по поводу мафии... Если информация Шелленберга не была липой, если Донован или Даллес действительно пытались использовать
синдикат
в своих целях, – в общем-то, не сердитесь. Пол, это по правилам, по
ихправилам, – тогда мы сможем выйти на Пепе.
– Но если это случится, хотя, ясное дело, все это чертовски трудно, тогда, значит, существует государство в государстве, доктор... Вы хотите в этом убедиться?
– Лучше бы этого не было. Пол.
– Я тоже так считаю.
– Может, тогда и не искать?
– Не провоцируйте меня. Сверкнут ваши ноги.
– Пятки, – поправил Штирлиц. – Если уж цитируете, то делайте это грамотно...
– Сидят два человека разных национальностей на берегу мутной реки и говорят об ужасах... Ваша настоящая фамилия, доктор, как звучит?
– Красиво.
– Я хочу конкретики...
– Перестаньте, Пол... Вы прекрасно обо всем догадывались, только поэтому и решились поверить мне... В определенной, понятно, мере... Во время войны был полковником русской разведки... Был внедрен к Шелленбергу... Да, по документам штандартенфюрера Штирлица, все верно... Против Даллеса и обергруппенфюрера СС Вольфа я работал под фамилией Бользена. В этой работе мне помогала, в частности, Дагмар Фрайтаг. За это ее убили, повесив на меня
дело. И Рубенау тоже убили... Это сложная и малопонятная история, почему Мюллер поступил именно так... Темная история, которая была, как это ни странно, спланирована впрок, загодя, на сегодняшний день. Зачем? Вот чего я не могу понять...
– Почему вы не пришли в свое представительство и не сказали, кто вы?
– Назвали бы мне адрес нашего представительства в Мадриде – пошел бы.
– Отчего вы не предприняли попыток уйти во Францию? Сесть на пароход?
– Я встал на ноги всего как полгода... То есть смог передвигаться без костыля и палки... У меня был задет позвоночник, вот в чем штука... Семь пуль... Я еще ковылял, когда Черчилль выступил в Фултоне, Пол... И потом – на какие деньги я мог рискнуть идти через границу во Францию? У меня даже на автобус не хватало, чтобы доехать до Сеговии... Мне давали на кофе, булку и кусок сыра. Это все. Меня разрабатывали, я был так или иначе обречен, они бы – те, кто верен Мюллеру, – вычислили меня до конца... Если бы я пришел в ваше посольство и сказал, что я из русской разведки, имя и звание такое-то, член партии коммунистов... Вы бы устроили мне бегство из Испании?
– Вас бы начали проверять.
– Верно. Это и приблизило бы мой конец. Вспомните Эйслера и Брехта...
– Это был амок, доктор... Произнесите еще раз ваше имя...
– Максим.
– Макс по-немецки. По-испански Максимо... Словно бы вам загодя придумывали имя для работы в Германии и Испании...
– Не считайте разведку всемогущей, Пол.
– Не буду, Максим... Так вот, Маккарти успокоился, Америка была шокирована, это все сойдет на нет, мы не можем позорить себя в глазах мира, – Роумэн сказал это словно бы самому себе, убеждающе, с болью.
– Ну-ну...
– Доктор, не надо спорить, я все-таки лучше знаю мою страну.
– Не буду, – ответил Штирлиц, закурив. – Если вы говорите, что с этим делом кончено, не буду. Рад ошибиться. Я очень радуюсь, когда ошибаюсь в лучшую сторону.
– Такой маленький земной шарик, – вздохнул Роумэн, – такие крошечные страны на глобусе, такие тоненькие линии границ, а поди ж ты... Слушайте, а ваша история просто-таки тема для литературы: трагедия упущенного времени.
– Вы повторили те слова, которые рвали мне душу те месяцы, пока я плесневел в своем пансионате... Поищите, кстати, если сможете, кто платил деньги тому старику, что сидел при входе. Ему платили гроши, но он получал эти гроши регулярно, поэтому так тщательно смотрел за мной, проверял мои вещи, отчитывался о каждом моем шаге...
– Хорошо... А почему вы не пошли во французское посольство?
– Они обязаны были поставить в известность испанские власти... Франкистов... Никто не решился бы вывезти меня по чужим документам. Да и какой резон?
– Дико... Но логично... Вообще-то, дикость не может быть логичной... Ладно, полковник... Хм, ну и ну. Пол Роумэн сидит в Парагвае с полковником русской разведки, который работал против Америки в Берне...
– Я работал на Америку, Пол. Я работал против Даллеса. Я делал все для того, чтобы Америка не покрыла себя позором, заключив сепаратный сговор с Гиммлером... Вы бы не отмылись от этого.
– Даллес никогда бы не пошел на это. Не надо, Максим, я его знаю и отношусь к нему с уважением. Он честно дрался против наци... В вас говорит профессиональная зависть... Он мог больше, чем вы, поэтому вы на него ополчились. Не спорьте, вы не переубедите меня.
– Не буду, – легко согласился Штирлиц. – Так что, будем разрабатывать план? Или после того, что я сказал, вам требуется время для принятия решения?
– Скажите... если бы вы не встретились в самолете с этим самым Ригельтом, вы бы пошли в русское представительство в Рио или Байресе?
Штирлиц долго молчал, потом, вздохнув, тихо ответил:
– Все-таки, видимо, да... Мне не хочется врать вам, Пол. Я мучительно думал об этом, мне было стыдно, я волновался за вас, я понимаю, что вы один, совершенно один, но, думаю, я бы пришел в русское посольство... Когда вы были рядом – хоть какая-то отдушина... Я ведь был один все эти месяцы... Я на исходе...
– А если я вам скажу, что звеном плана, который я намерен изложить, является ваша поездка в Кордову? Но ведь оттуда легко добраться до Байреса... Вы уйдете оттуда к своим?
– Давайте уговоримся так, Пол... Если мы с вами убедимся, что государства в государстве не существует, мы просто пугаем самих себя случайной пересеченностью совпадений, тогда вы поможете мне уйти... Не считайте, что это просто для русских в Аргентине – помочь мне уехать... Это очень сложно... Там пока еще нет даже консульской службы...
– Откуда вам это известно?
– Я провел день с президентом «Ассоциации по культурным связям»...
– Как его зовут?
– Он натурализовавшийся русский, уехал еще дед, раскольник...
– Как его зовут? – повторил Роумэн.
– Пьетрофф. Вообще-то по-русски это звучит «Петров», но здесь его переиначили, чтобы легче выговаривать на свой лад.
– Интересная личность?
– Очень содержательный человек... Его можно слушать часами.
– Он наш агент, Макс.
Штирлиц вытянул ноги, потянулся, запрокинув руки за спину, как-то изумленно покачал головой и снова попросил взглядом разрешения закурить.
– И мне сдается, во время войны он жил в Европе, – продолжил Роумэн. – В оккупированной нацистами Европе... Но это – непроверенные данные. А то, что он работает на нас, – абсолютно, мне назвали его как агента, на которого можно положиться... Мы оплачиваем его телефонные звонки в русское представительство в Рио-де-Жанейро. Мы платим ему. Макс...
– Ладно, – лицо Штирлица вновь постарело, сделалось морщинистым и нездоровым. – Валяйте, излагайте свой план. Или хотите, чтобы я изложил свой?
– Я хочу послушать вас.
– Только сначала ответьте: готовы ли вы к тому, чтобы включить в наше предприятие миссис Роумэн и Грегори Спарка?
Информация к размышлению
Совещание экспертов по вопросам внешнеполитического планирования, представляющих «Дигон продакшэнз» (м-р Лэйб), «Стандард ойл оф Нью-Джерси» (м-р Бим), «Дженерал электрик» (м-р Перл), «Вестингауз электрик корпорэйшн» (м-р Гилпорг), «Интернэшнл бизнес машинз инкорпорэйтэд» (м-р Шварценберг), «Анаконда компани» (м-р Пагирри), «Юнайтэд Стэйтс стил корпорейшн» (м-р Оливер), «Интернэшнл телефон энд телеграф корпорэйшн» (м-р Грюн), «Боинг корпорэйшн» (м-р Полякофф), «Фэрст Сити нэшнл бэнк» (м-р Болдуин).
Вел встречу директор адвокатской фирмы «Саливэн энд Кромвэл» м-р А. Даллес.
М-р Даллес.– Джентльмены, я рад, что мы собрались, наконец, в таком тесном, воистину дружеском кругу. Полагаю, это подвигнет всех нас на то, чтобы обменяться мнениями по поводу происходящих в мире процессов со всей полнотой и откровенностью. Думается, нет нужды стенографировать наше собеседование. Хочу надеяться, вы поймете меня правильно, если скажу, что как пометки всякого рода, так и запись отдельных фрагментов выступлений присутствующими нежелательны; нет надежнее партнера, чем немой, нет более пылкой возлюбленной, чем слепая, нет более стойкого узника, чем глухой, ибо ему не страшен крик мучителя... Пожалуйста, джентльмены.
М-р Грюн(ИТТ). – Прежде всего я хотел бы остановиться на германской проблеме. Тот взнос, который сделала наша страна для победы над гитлеровским нацизмом, не поддается измерению. Благодарные потомки когда-нибудь еще воздвигнут памятники американским солдатам, принесшим свободу Европе, спасшим ее от чудовищных монстров, правивших в течение двенадцати лет несчастной Германией. Кара, понесенная преступниками, вполне заслуженна, она – предостережение тем, кто вновь решится встать на путь агрессии и милитаризма. Однако, справедливости ради, следует отметить, что кара обрушилась не только на таких чудовищ, как Геринг, Риббентроп и Штрайхер, но и на людей, которые – если исследовать вопрос без гнева и пристрастия – не принимали никакого личного участия в планировании и развязывании агрессии. Разгромлены основные центры традиционного германского бизнеса, такие как Рур, Кельн, Зальцгитер, Мюнхен, Констанц. Вновь организующиеся компании пытаются сохранить и хоть как-то спасти традицию германского бизнеса, но, согласитесь, это крайне трудная задача, поскольку в Нюрнберге по-прежнему томится в тюрьме Фридрих Флик, арестованный по явно подтасованному обвинению в том, что якобы на его заводах использовался рабский труд... Честно говоря, мы также использовали на своих военных заводах немецких пленных, и я не вижу в этом ничего противозаконного, война есть война, не сливками же мне поить тех, кто сражался против меня с оружием в руках! Я поэтому спрашиваю: с кем мы можем иметь дело в западных зонах оккупации Германии, если все люди, которые отличимы высокой компетентностью и знанием приводных ремней бизнеса, ныне томятся в тюрьмах?! Кому это на пользу? Холодной букве закона, специально составленного для нюрнбергских трибуналов? Но позвольте, когда и где миру приносил благо специально созданный закон?! Но и это не все, джентльмены... Если в залах судов, в присутствии зрителей и прессы, которая, увы, весьма разностна и исповедует порой диаметральные точки зрения, то и дело говорят об «агрессивности капитала», о «злодействе германских промышленников, подвергавших зверской эксплуатации иностранных рабочих», то это наносит удар по всей системе частного предпринимательства! И проводят суды не только русские, но и наши, американские судьи и прокуроры! Неужели мы не можем оказать соответствующее давление на тот процесс, который воистину тревожен?
М-р Бим(«Стандард ойл оф Нью-Джерси»). – Я бы продолжил мистера Грюна в том смысле, что процессы, происходящие ныне в Нюрнберге, расшатывают саму идею западной демократии и свободы предпринимательства. Более того, их продолжение окажется бумерангом, который ударит против нас, против этой страны, и ударит лет через пять, когда западные зоны – в отличие от русской – окажутся экономической пустыней. Мы лишимся партнера, и какого партнера! Понизятся ставки на биржах, сократится нужда в промышленных товарах, возрастет безработица, нас настигнет инфляция... Я вижу будущее в крайне пессимистическом свете, и, если мы не сможем повлиять на администрацию в том смысле, чтобы эти процессы прекратились, могут наступить весьма мрачные времена. В начале войны объем нашего бизнеса с Германией – я имею в виду начало тридцатых годов до тридцать шестого – составлял примерно двенадцатую часть нашего бюджета. Это были заказы на сотни миллионов долларов, десятки тысяч наших рабочих имели работу и получали высокую плату за свой труд. Это позволяло финансировать новые проекты, это в конечном счете означало технический прогресс и расцвет страны. Если положение не изменится, а точнее говоря – если не изменим положение мы, несущие главную ответственность за процветание общества, я не знаю, что нас будет ждать...
М-р Полякофф(«Боинг корпорэйшн»). – Происходящее ныне в Европе, которая традиционно была нашим ведущим партнером в серьезном бизнесе, невероятно благоприятно, прямо-таки совершенно великолепно для Кремля. Администрация словно бы нанялась таскать каштаны из огня для дяди Джо, который получает немыслимые дивиденды – как экономические, так и пропагандистские. Мне кажется, что историю с так называемыми процессами по декартелизации и денацификации задумали и осуществляют все те, с кем столь либерально, по-отечески беседуют обходительные джентльмены из комиссии по расследованию. В происходящем я вижу больше, чем доверчивое американское неразумение, я вижу в этом заговор тех сил, которые организованы, натренированы и управляемы Москвой. Как иначе объяснить то, что мы до сих пор не смогли – при всем желании и при всех предпринятых попытках – спасти от позора таких надежнейших партнеров, как мистер Шредер, руководителей «Фарбениндустри», семьи Даймлера и Сименса?! Я рад, что мистер Даллес оказался тем, кто объединил нас всех сегодня. Думаю, мы выработаем позицию на будущее, иначе не было смысла собираться, в конгрессе джентльмены умеют говорить лучше нас с вами, за что они и получают деньги. Мы же умеем делать дело, вот и займемся этим.
М-р Пагирри(«Анаконда компани»). – Поскольку наше предприятие более всего тревожится по поводу ситуации, складывающейся в Латинской Америке, позволю себе остановиться на том чрезвычайно пагубном влиянии, которое оказывает на Чили, Бразилию, Парагвай, Колумбию, практически на весь юг континента то, что происходит в Германии. Левые, возглавляемые большевистскими элементами, используют свою прессу для того, чтобы организовывать форменную травлю «империалистов, слуг гитлеризма, банковских воротил и промышленных кровососов, жиреющих на рабском труде несчастных»! Причем это дается со ссылкой не на Москву, а на «Нью-Йорк таймс» и «Балтимор сан»! Пропаганда левых идентифицирует немецких предпринимателей с американскими. Приводятся примеры «грабежа, которому постоянно подвергают нас янки». То и дело публикуются интервью с профсоюзными лидерами типа колумбийского Гаэтана, который обвиняет «империализм янки в эксплуатации и насилии», подтверждая свою правоту ссылками на то, что подобное же делали немецкие «фюреры экономики», не ведая даже, что в Германии был только один фюрер!
М-р Даллес.– «Фюреров военной промышленности» в рейхе было четыреста семьдесят два, мистер Пагирри, прошу простить, что я перебил вас, продолжайте, пожалуйста, ваше выступление чрезвычайно интересно.
М-р Пагирри.– Если их было полтысячи, значит, тем более надо сделать все, чтобы об этом поскорее забыли! Нельзя танцевать на кошмарной могильной плите, которой накрыли Германию! Ее надо заменить ажурным надгробием, плита мешает делу, она мешает нам с вами. Если мы не повлияем на происходящий в Германии процесс, если мы не подключим прессу, которой можем управлять, к тому, чтобы звать мир к забвению ужаса, к соразмышлению над тем, как сделать будущее счастливым и мирным, если мы не начнем немедленно же финансировать университеты, для того чтобы они включили в свои планы исследования, которые докажут людям, что человечество не может развиваться, когда к его ногам привязаны страшные гири зловещей памяти о безвозвратно ушедшем, тогда ситуация в Латинской Америке станет совершенно неуправляемой и мы потеряем там все позиции, которые были завоеваны в течение многих десятилетий ценой потерь и лишений.
М-р Оливер(«Юнайтэд Стэйтс стил корпорэйшн»). – Я посетил Берлин два месяца назад. Я летал, чтобы попробовать помочь расчистить руины и начать восстанавливать заводы. Прихожу в наш военный комиссариат: «Что дома, как Трумэн, где Мешку, правда ли, что Дина Дурбин будет сниматься в ленте Страйдса?» И все такое прочее. Ладно. Ответил им, что правда, а что брехня. Потом говорю: «А как бы мне встретиться с теми, кто намерен заняться строительством?» «Это устроим, не фокус». Приглашают живчика, лет двадцать пять, рубашка не свежая, шейка как у цыпленка: «Я – Фриц Грове: „Строительные комплексы и производство станков для металлургии“». «Ну?! Раньше этим занимался Крупп или Геше, их я знаю». «Они были нацистами, мы их вздернем». «Да? И скоро?» «Скоро». «Значит, вы теперь будете иметь со мной дело?» «Конечно, я поддерживал фельдмаршала Вицлебена, прошел подполье, теперь служу новой Германии». «Это прекрасно, что вы служите новой Германии. Каков ваш капитал?» «Он будет зависеть от вашего кредита. Зато у меня есть рабочие руки». «Сейчас любой может набрать рабочих, они за свиную тушонку по десять часов готовы работать».
«Мы не допустим эксплуатации, новое время!» Вот так. Я его угостил чаем, подарил две пачки сигарет, и на этом мое деловое сотрудничество с компанией «Строительные комплексы» завершилось. Может, нам лучше финансировать наших фермеров, чтобы они поставили в Германию побольше картошки? Хороший бизнес, картошка сейчас в Европе большой дефицит, заработаем по паре сотен тысяч, их всегда недостает в наших миллиардных оборотах... Что делать, я не знаю, но что-то делать нужно. Вот так. Только сейчас важно не собачиться между собой. Я в этикете слаб, не сердитесь. Говорю, что думаю.
М-р Шварценберг(«Интернэшнл бизнес машинз»). – Я до сих пор не очень-то понял, – пусть простят меня коллеги – во имя чего мы собрались? Если мы решили поплакаться друг другу, то это следовало бы делать в ресторане, слезы надо запивать вином, не так солоно во рту. Если мы констатируем факты, то зачем лишний раз сотрясать воздух? Ситуация очевидна, контуры ее понятны, вероятности просчитаны, какие-то прикидки сделаны впрок. Каждым из нас. Говоря откровенно, только чудо может повернуть мое ИБМ лицом к Германии. Только чудо. Это пустыня, на которой растут грибковые паразиты. Впрочем, пусть меня опровергнет мистер Лэйб из «Дигон продакшэнз» и мистер Грюн из ИТТ: по нашим сведениям, коллеги из этих корпораций уже
застолбилисьв Германии. И слава богу! Я отнюдь не против конкуренции, без нее общество гниет на корню, но я за откровенность, к которой всех нас призывал мой друг Аллеи.
М-р Грюн(ИТТ). – Мистер Шварценберг, это натяжка... Мы не поддерживали деловых контактов с наци...
М-р Шварценберг.– Я же не против, мистер Грюн... Речь идет о другом...
М-р Даллес.– Джентльмены, я позволю себе внести коррективу: посещение мистером Дигоном Германии еще не означает начала его деловой активности в Европе. Что же касается ИТТ, то это сообщество действительно поддерживало контакты с врагом, но я свидетельствую: это происходило по просьбе специальных служб, полковник Бэн был награжден за это медалью, Америка зря никого не награждает: при всех наших недостатках давайте согласимся с тем, что это наше достоинство – абсолютно... Простите меня, мистер Шварценберг...
М-р Шварценберг.– Трудности, которые переживают ИТТ и Дигон в Германии, кардинальным образом разнятся от тех, с которыми сталкиваемся мы. Их трудности состоят в том, что у них нет достаточно компетентных контрагентов, приходится работать наощупь, в темноте, партнеры пока что сидят в Нюрнберге. Но и у ИТТ, и у Дигона там появились свои активы. Это позволяет коллегам давить на администрацию и на военных. А у нас там нет активов. Мы сделали все, что могли, дабы убедить уважаемых джентльменов из наших ВВС не бомбить заводы вычислительной техники, которые могут представлять для нас интерес в будущем. Мы спасли эти заводы, но они были отданы в Ялте – вместе с территорией – дядюшке Джо. Гитлер не очень-то интересовался вычислительной техникой, поэтому среди директоров нашей отрасли не было «фюреров военной экономики». Никто не посажен, но все ждут. Только не нас, джентльмены. Они ждут ослабленной Британии. Или же нищей победительницы Франции. Они очень ждут предложений, но, повторяю, не наших. Мы – конкуренты, которых боятся...
М-р Перл(«Дженерал электрик»). – В общем, присоединяюсь к мнению, высказанному м-ром Шварценбергом.
М-р Лэйб(«Дигон продакшэнз»). – Отвечу нашему другу Шварценбергу... В его словах – традиционного католика – я с удивлением услышал какой-то плач израилев, более присущий людям моего вероисповедания... Обвинять Дигона или полковника Бэна в том, что они как-то зацепились в Германии, стараясь в потемках нащупать дорогу и понять ситуацию в стране, где царит полнейший хаос, это, на самом-то деле, значит обвинять свое предприятие в неумении работать. Если у вас не вышло, зачем же сваливать вину на тех, у кого выходит? Это – дезинформация, дорогой Шварценберг, вы дезинформируете свой наблюдательный совет, вместо того чтобы разработать для него проекты, которые необходимо осуществить в интересах и наших пайщиков, и общего дела свободного предпринимательства. Простите за резкость, но, поскольку мы условились говорить друг другу правду, я не мог ее не сказать... Теперь я позволю себе небольшой экскурс в прошлое... В девятьсот четвертом году мои родители приехали в эту страну из Одессы. Богатых евреев там не трогали, во время погрома они отсиделись в купеческом собрании, наблюдая за шествием черной сотни из итальянских окон особняка вместе со своими русскими, немецкими и украинскими коллегами. А нас громили, ох, как громили, даже сейчас помню крики и пух на улицах; они резали подушки, пуховые подушки – главное богатство еврейской бедноты. Здесь нам повезло, отец работал в порту докером, а меня пристроили в бакалею к Айзику Айзу, в Одессе он был Ицкой Айзманом, хороший человек, бездетный, поэтому и взял меня. Так вот, когда я подрос и стал работать у кассы, – мне тогда было четырнадцать – я путался с монетами, они же лежали в одном ящике, поди отыщи нужную, – а ведь покупатель торопится, если я буду копаться, он станет ходить в лавку напротив, где его быстрее обслужат, и он сэкономит для своего бизнеса пару минут, а это уже деньги, согласитесь! И тогда Айзик Айз, вечная ему память, урезал мой заработок, зато купил новый кассовый аппарат, выпускавшийся фирмой «Вестингаузен». И в этом аппарате для монеты каждого достоинства было свое отделение. Мне стало легко работать, я быстро доставал нужную монету, обслуживал покупателей как метеор, дела наши пошли отменно, и вскоре я вошел к Айзику в пай... Так вот эта грустная ретроспектива должна заставить нас подумать: а не напоминают ли нам эту древнюю кассу те службы, которые обязаны информировать администрацию и бизнес о том, что происходит в мире, где все монеты свалены в одно отделение?! Причем хозяин не очень-то позволяет копаться в этих самых монетах, чтобы поскорее отыскать нужную – для сдачи. А ведь сдача – это начало нового бизнеса! Отданную тобой монету вкладывают в новое дело, растет конкуренция, шевелятся мозги, ширится оборот, богатеет государство... Вывод: стране необходим компетентный разведывательный орган, который работал бы не на войну, как это было с ОСС, но на день сегодняшний, который пока что можно обозначить как день мирный. Не сваленная в кучу информация о положении в Германии, Италии, Китае, Латинской Америке, Греции, Ближнем Востоке, но именно раскассированная по интересам и не под разными крышами – государственного департамента, Пентагона, ВВС, флота, но именно под одной, – надежной.
М-р Болдуин(«Фэрст Сити нэшнл бэнк»). – Меня удовлетворило выступление мистера Лэйба. Оно конструктивно. В нем нет патетики, которая мешает серьезному собеседованию. Слов нет, положение в Германии и, как следствие нашей победы над гитлеризмом, – да простится мне некая кощунственность, заложенная в этом противопоставлении, – в странах Латинской Америки, не говоря уже о Греции, где идет гражданская война, и Китае, где она вот-вот разразится, несмотря на успокоительные реляции, которыми нас время от времени подкармливает государственный департамент, чрезвычайно серьезно. Мне хочется повертеть проблему, о которой здесь говорилось, несколько шире тех границ, которые были очерчены. Давайте поставим вопрос: в какой мере бескомпромиссная позиция покойного президента Рузвельта по отношению к имперским колониям Британии была угодна развитию? Бесспорно угодна, потому что страны, где царствует рабство, являя собой довольно серьезный источник сырья, не могли быть рынком сбыта. А динамизм роста выпуска продукции в нашей стране неумолимо растет. Значит, мы должны быть благодарны покойному президенту за то, что он загнал Черчилля в угол и утихомирил его имперские амбиции? Но готовы ли мы к диалогу с теми лидерами в Азии, Африке, Индии и в тех странах юга Америки, где было традиционным британское влияние? Увы, нет. Мы оказались к этому неподготовленными, в то время как Кремлю не надо было готовиться: он просто издал новым тиражом труды Ленина, посвященные так называемому колониальному вопросу и национально-освободительному движению. Давайте признаемся: первый раунд борьбы за новое качество послевоенного мира мы проиграли. Мы проиграли его в идейном плане, у нас не было доктрины, чтобы заполнить пустоту, вызванную предстоящим уходом из колоний Британии, да и Франции тоже... Вопрос теперь стоит так: сможем ли мы наверстать упущенное? Сможем ли мы противопоставить марксистской идее свою технику и деньги? Да, сможем. Но пустят ли нас туда? Ведь право пустить или не пустить принадлежит новым лидерам вновь открывшихся стран, а то и континентов. Наши послы мало подготовлены для такого рода работы с этими новыми лидерами. Нам нужны новые кадры. Компетентные, смелые, понимающие
смыслнового времени, не утонувшие в трясине довоенных догм и представлений! С тем, что было до эпохи Гитлера, покончено раз и навсегда. Нам нужна доктрина, подтвержденная немедленным, смелым и мобильным действием, – только тогда мы не дадим этим странам впасть в анархию и депрессию.
М-р Даллес.– Как вы понимаете, я не имею права выдвигать предложение о создании единого разведывательного сообщества, которое бы умело работать с новыми лидерами в новых условиях, не боялось бы
действияи могло достойно стоять на страже интересов мира и демократии на планете, ибо каждый волен бросить в меня камень: «Кто о чем, а грязный – о турецкой бане». Я весьма рад, что именно вы, представляющие наши финансы и бизнес, то есть люди, несущие ответственность за благополучие всех граждан Штатов, поставили вопрос о необходимости свести разведку, как удачно выразился мистер Лэйб, под одну крышу. Полагаю, что те органы прессы, на которые можно оказать разумное влияние, так или иначе поддержат такого рода идею, высказанную, понятно, не в лоб, а опосредованно.
Теперь ряд замечаний по поводу того, что высказал наш друг Шварценберг.
