3. Живущие вечно?

Путь к бессмертию пытались найти столь многие, что усилия их не могли не породить свою мифологию. Как утверждают легенды, некоторым удалось отыскать дверь, ведущую в бессмертие. Значит ли это, что они и сейчас живут среди людей, тщательно оберегая свою тайну?

Легенды эти, где правда переплетается с вымыслом, должны были появиться непременно. Они так же неизбежны в истории человеческой мысли, как легенда о Дедале и Икаре — людях, сумевших на крыльях подняться в небо. Поисков бессмертия не могло бы быть, если бы не было таинственных слухов о том, что кому-то удалось достичь искомого и перейти черту, отделившую его от остальных смертных, — так рассказы об Эльдорадо, легендарной стране золота, побуждали все новых смельчаков отправляться на ее поиски. Люди верили и готовы были поверить в то, что кому-то удалось достичь бессмертия, потому что, вера эта оставляла надежду, давала шанс на удачу.

Известный арабский ученый Бируни писал в 1000 году о некоем Элиасе, нашедшем путь к бессмертию еще в древности и продолжавшем якобы жить и в его время. Бируни называл Элиаса «вечноживущим».

Среди других, кого можно было бы вспомнить в этой связи, одним из первых приходит на ум философ пифагорейской школы Аполлоний Тианский (I век н. э.).

В самой ранней молодости он отказался от мясной пищи, считая ее «нечистой и омрачающей ум», стал ходить босиком, обходился без шерстяного платья и т. д. Наложив на себя обет молчания, он хранил его пять лет.

В поисках высшего знания Аполлоний Тианский отправился в Индию, известную своими отшельниками, учеными и тайными науками. По пути к нему присоединился некий Дамид.

— Пойдем вместе, Аполлоний, — сказал он. — Ты увидишь, что я способен принести пользу. Хотя я и немного знаю, однако мне известна дорога в Вавилон и города по этой дороге. Знаю я, наконец, языки варваров, сколько их есть. Одним языком говорят армяне, а другим — мидяне и персы, а третьим — кадуяне. Я все эти языки знаю.

— И я, дорогой мой, — возразил Аполлоний, — знаю все языки, хотя ни одному из них не учился.

Дамид выразил свое удивление.

— Не дивись, что ведомы мне все людские наречия, — заметил философ, — ибо мне внятно также и человеческое молчание.

Вернувшись из Индии, Аполлоний совершил много удивительных вещей, которые остались в памяти его современников. Во времена Нерона он побывал в Риме, посетил Египет, Сицилию, Гибралтар.

Он пережил десять императоров, и, когда воцарился одиннадцатый, Аполлоний Тианский уже семидесятилетним старцем возвратился в Рим. Здесь по приказу императора Домициана он был схвачен и заключен в тюрьму. Желая показать всем беспредельность своей власти, император приказал организовать суд над философом, чтобы в его лице покарать само инакомыслие. В назначенный день и час в великолепно убранном зале собрались знатнейшие граждане города. Под усиленной охраной был введен Аполлоний. Но в самый разгар суда, когда лжесвидетели клеймили его, обвиняя в чернокнижии и неуважении к императору, на глазах у всех Аполлоний исчез из переполненного зала.

В тот же день, несколькими часами позже, люди, знавшие Аполлония лично, видели его якобы на расстоянии трех дней пути от Рима.

Вскоре после странного своего исчезновения из римского зала суда Аполлоний Тианский объявился в Греции, где жил при храмах. Нам не известны, однако, ни время, ни место смерти этого философа. Не было известно это и его современникам. В анналах истории он числится «без вести пропавшим». Вот почему, помня о многих других удивительных вещах, которые совершил этот человек, молва приписала ему еще одно качество — бессмертие.

В течение ряда веков считалось, что Аполлоний, избежав смерти, продолжает скрываться где-то среди людей. Прошла тысяча лет, и слух этот, казалось бы, подтвердился. В XII веке жил философ и алхимик, называвший себя Артефиусом. Многие современники полагали, однако, что под этой личиной скрывается Аполлоний Тианский. До нас дошло два труда, подписанных Артефиусом, — трактат о философском камне и сочинение о путях продления жизни. Казалось бы, кому, как не великому Аполлонию, писать об этих предметах? Так думали не только современники. Три века спустя, когда появилось книгопечатание и трактат Артефиуса о бессмертии увидел свет, в предисловии к нему говорилось, что автор имел особые основания для того, чтобы написать эту книгу, поскольку к тому времени он сам прожил уже 1025 лет. Работа эта изобилует темными намеками и недомолвками, словно писавший пытался поверх толпы обратиться к тем немногим, кто мог понять его. «Жалкий глупец, — пишет он в своем обращении к читателю, — неужели ты настолько наивен, что думаешь, будто каждое наше слово следует понимать буквально и что мы откроем тебе самую удивительную из тайн?»

Аполлоний Тианский (3 г. до н. э. — 97 (?) г. н. э.), философ пифагорейской школы

В течение ряда веков считалось, что Аполлоний, избежав смерти, продолжает скрываться где-то среди людей под другим именем. «О том, как умер Аполлоний — ежели умер, — рассказывают всякое…» — писал Флавий Филострат

Конечно, сегодня нетрудно было бы упрекнуть людей, живших когда-то, и в легковерии, и в наивности. Но не будем спешить делать это. Кто знает, в чем смогут упрекнуть нас самих те, кто будет жить через столько же веков после нас? То, что сегодня нам представляется невероятным, вовсе не казалось таким людям, жившим в то время. Аполлоний Тианский — не единственный тому пример. Истории известны и другие личности, вызывавшие в свое время не меньший интерес и не меньшую готовность окружающих поверить всему невероятному, что было связано с ними.

…В 1750 году в Париже только и разговоров было, что о графе Сен-Жермене. Это была странная личность. Ходили слухи, будто графу известен путь, ведущий к бессмертию.

Сен-Жермен объявился внезапно, не имея ни прошлого, ни даже какой-либо мало-мальски правдоподобной истории, которая могла бы сойти за прошлое. Словно где-то в стене вдруг открылась дверь, и из нее вышел этот человек. Вышел только для того, чтобы, когда придет время, снова исчезнуть за той же дверью. Точно так же как это было с Калиостро, и о нем самом, и о происхождении его фантастического богатства мы знаем так же мало, как и его современники.

О себе граф предпочитал не говорить, но иногда, словно случайно, «проговаривался». И тогда из его слов явствовало, что ему приходилось лично беседовать с Платоном, с Сенекой, знать апостолов, присутствовать на пире Ашшурбанипала и т. д. Всякий раз, однако, он спохватывался, как человек, сказавший лишнее. Как-то, когда граф был в Дрездене, кто-то спросил его кучера, правда ли, что его господину 400 лет. Тот ответил весьма простодушно, что не знает точно.

— …Но за те сто тридцать лет, что я служу моему господину, его светлость ничуть не изменились.

Это странное признание находило себе, впрочем, не менее странное подтверждение.

Принятый в лучших домах, граф очаровывал всех своими манерами, удивительной эрудицией и необычайной осведомленностью о прошлом. Его появление приводило в изумление и растерянность пожилых аристократок, которые припоминали вдруг, что видели уже этого человека, видели давно, в детстве, в салонах своих бабушек. И с тех пор, поражались они, он совершенно не изменился внешне.

Оказалось, что задолго до того, как человек этот внезапно появился в Париже под именем графа Сен-Жермена, его видели в Англии, знали в Голландии, помнили в Италии. Он жил там под разными именами и титулами. И если бы не свидетельства тех, кто хорошо знал его, можно было бы действительно подумать, что маркиз Монтфера, граф де Беллами и все тот же граф Сен-Жермен — разные люди. Известно около дюжины псевдонимов, под которыми появлялся этот человек в разных местах и в разное время. В Генуе и Ливорно он выдавал себя даже за русского генерала с почти русской фамилией — Солтыков.

Одни считали графа испанцем, другие — французом или португальцем, третьи — русским. Но все сходились на том, что возраст графа определить невозможно. Это было время, когда истории, связанные с поисками эликсира бессмертия и «воды вечной жизни», были свежи еще в памяти многих. Неудивительно, что прошел слух, будто графу известен секрет эликсира бессмертия.

Об этой его тайне почтительно упоминала весьма респектабельная газета «Лондон кроникл» в номере от 3 июня 1760 года в связи с посещением графом Сен-Жерменом Лондона. В статье, выдержанной почти в благоговейных тонах, перечислялись высокие достоинства графа и говорилось о его мудрости, открывшей ему тайну эликсира вечной жизни. Об этом эликсире для своего короля и возлюбленного тщетно умоляла его «первая дама Франции» маркиза де Помпадур.

Граф Сен-Жермен (1710(?) — 1784(?))

Он был странной личностью. Ходили слухи, будто графу известен путь, ведущий в бессмертие. Это было время, когда истории, связанные с поисками эликсира бессмертия и «воды вечной жизни», были еще свежи в памяти многих.

Сен-Жермен объявился внезапно, не имея ни прошлого, ни даже какой-либо мало-мальски правдоподобной истории, которая могла бы сойти за прошлое. Одни считали графа испанцем, другие — французом, третьи — русским

Калиостро был современником Сен-Жермена. В протоколах суда инквизиции сохранился записанный со слов Калиостро рассказ о его посещении Сен-Жермена. Калиостро утверждал, будто видел сосуд, в котором граф хранил эликсир бессмертия.

Отъезд Сен-Жермена из Франции был внезапен и необъясним. Несмотря на покровительство маркизы де Помпадур и величайшее внимание, которым окружил его король, этот странный человек неожиданно покидает Париж, с тем чтобы некоторое время спустя объявиться вдруг в Голштинии, где в полном одиночестве в своем замке он проводит несколько лег. Там же он якобы и скончался в 1784 году.

Но это была в высшей степени странная смерть. Один из современников, знавший графа, назвал ее «мнимой смертью»; он писал, что ни на одной из могильных плит в округе нет имени Сен-Жермена.

А год спустя в Париже состоялась встреча франкмасонов. Сохранился список тех, кто присутствовал на ней, — там рядом с именами Месмера, Лафатера и других стоит имя Сен-Жермена.

Еще через три года, в 1788 году, французский посланник в Венеции граф Шалоне встречает Сен-Жермена на площади Св. Марка и беседует с ним.

В годы французской революции графа опознали якобы в одной из тюрем, где содержались аристократы. «Граф Сен-Жермен, — писал один из них в 1790 году, — все еще находится в этом мире и чувствует себя отлично».

Автограф письма Сен-Жермена

Через 30 лет после его «мнимой смерти» престарелая аристократка мадам Жанлис, хорошо знавшая графа в молодости, встречает этого человека в кулуарах Венского конгресса. Он ничуть не изменился, но, когда пожилая дама с радостными восклицаниями бросилась к нему, он, сохраняя учтивость, постарался не затягивать неожиданную встречу, и больше в Вене его не видели.

Куда осмотрительнее оказался один отставной сановник. В последние годы правления Луи-Филиппа, то есть когда уже почти никого из людей, знавших Сен-Жермена лично, не осталось в живых, на одном из парижских бульваров он заметил человека, мучительно напомнившего ему его молодость. Это был Сен-Жермен, все такой же, каким сановник знал его много десятилетий назад. Но старик не бросился к графу с восклицаниями и объятиями. Он позвал своего камердинера, ожидавшего в карете, и приказал ему повсюду следовать за этим человеком и выяснить, кто он такой. Через несколько дней старик знал, что человек этот известен в своем кругу под именем майора Фрезера, но, несмотря на свое английское имя, он не англичанин, что живет он один и, кроме двух лакеев и кучера, не держит в доме никакой прислуги.

Соблюдая величайшие предосторожности, через подставное лицо старик обратился к частному детективу. Но тот мог добавить только, что «майор» имеет неограниченные средства, об источнике которых, так же как и о нем самом, ничего не известно.

Воспользовавшись тем, что теперь он знал, когда этот человек выходит по вечерам на бульвары, старик нашел повод якобы случайно познакомиться с ним. Пару раз они даже поужинали вместе. Как это часто бывает у пожилых людей, о чем бы ни заговаривал старик сановник, мысль его всякий раз невольно возвращалась к прошлому.

— Да, мой молодой друг, когда-то кафе это знало лучшие времена. Я имею в виду не кухню и даже не число посетителей, а тех, кто бывал здесь.

— Все изменилось после Конвента.

— Да, после Конвента все изменилось. Кажется, якобинцы вздумали устроить здесь свой клуб, и с тех пор сами стены словно стали другими. А ведь когда-то я встречал здесь самого маркиза де Буафи. Он приходил сюда со своим кузеном.

— У маркиза было два кузена, вы имеете в виду Анри?

— Нет, старшего. Его отец или дед, кажется, участвовал в войне за Испанское наследство.

— Это был его дед. Виконт де Пуатье. Прекрасный был наездник. Лучше не было в его время. Но жаль, он плохо кончил…

Сановник чуть поднял бровь, что в его время и среди людей его круга понималось как ненастойчивый вопрос, на который равно можно как ответить, так и не заметить его. Собеседник его предпочел ответить:

— Дело в том, что отец виконта — он служил еще его величеству Людовику XIV — отличался не то чтобы беспутным нравом, но никогда нельзя было сказать, чего можно ожидать от него. Он мог, например, пригласить вас на охоту в свое поместье, а потом, когда вы промучаетесь два дня в карете по пути из Парижа в его замок, окажется, что сам он отправился в Нант или еще куда…

— …Но это еще не самое главное, — продолжал тот, кто представился старику как «майор Фрезер», — кто-то при дворе посоветовал виконту выписать камердинера из Саксонии. Не скажу, какой он был камердинер, но более рыжего человека не было, наверное, в то время во всем Французском королевстве. Виконт почему-то очень гордился этим, и однажды на обеде у нидерландского посланника он…

Трудно было представить себе, что так мог говорить человек, не бывший очевидцем того, о чем он рассказывал. Это были странные встречи, где воспоминаниям о прошлом предавался, казалось, не старик, а младший собеседник. Даже когда речь заходила о самых отдаленных временах и далеких странах, невозможно было отделаться от ощущения, что он говорит о том, что видел и слышал сам. В свое время многие, кто беседовал с Сен-Жерменом, отмечали эту же особенность его рассказов. Старик слушал голос этого странного человека, вглядывался в его лицо и, казалось, переносился на полвека назад. Самого его не пощадило время, и это давало ему горькую привилегию быть неузнанным тем, кто когда-то, возможно, знал его.

Но во всяком скольжении, во всяком хождении по краю есть великий соблазн. И однажды, это было во вторую или третью их встречу, старик не выдержал. Он сказал, что в ряду великих людей его времени ему привелось встречаться и знать самого Сен-Жермена.

Собеседник его пожал плечами и заговорил о другом.

В этот вечер они расстались раньше обычного, а на следующую встречу «майор» не пришел. Когда сановник стал наводить справки, оказалось, что тот вместе с прислугой уехал неизвестно куда.

В продолжение лет, которые осталось ему прожить, отставной сановник постоянно интересовался, не возвратился ли странный его собеседник. Но тот больше не приезжал в Париж.

Есть еще два более поздних сообщения, связанные с именем Сен-Жермена. Он якобы опять появился в Париже, уже в 1934 году. И последний раз — в декабре 1939 года. Поскольку, однако, к тому времени не осталось людей, лично знакомых с графом, сообщения эти трудно считать достаточно достоверными. Впрочем, оговорка эта может быть сделана и в отношении всего, что связано с именем Сен-Жермена. И не только его одного.

Давайте, однако, попытаемся представить себе невозможное. Допустим, что из десятков, сотен и тысяч искавших эликсир бессмертия кому-то одному удалось найти некое средство продления жизни. (То, что увеличение продолжительности жизни в принципе возможно, не отрицается современной наукой.) Сделав это допущение, зададимся вопросом: как стал бы вести себя человек, убедившийся, что подобное средство действительно у него в руках? Очевидно, ему предстоял бы нелегкий выбор: либо скрыть от людей то, что стало ему известно, либо сделать это всеобщим достоянием. Как мы знаем, последнего не произошло.

Правда, мы забыли еще об одной возможности — об отказе от бессмертия. Какой бы странной ни показалась эта мысль на первый взгляд, но именно так поступил, как утверждают легенды, царь Соломон. Когда ему был предложен эликсир бессмертия, он отказался принять его, потому что не хотел пережить тех, кто был близок ему и кого он любил. Эта легенда, в основании которой лежит грустная мысль о том, что бессмертие может оказаться жестоким бременем, даже проклятием, предвосхищает в чем-то притчу об Агасфере.

Предание гласит, что, когда Христа вели, чтобы предать его мучительной казни, орудие казни, тяжелый деревянный крест, он нес на себе. Путь его к месту распятия был тяжел и долог. Изнемогающий, Христос хотел было прислониться к стене одного из домов, чтобы передохнуть, но хозяин этого дома по имени Агасфер не разрешил ему.

— Иди! Иди! — прикрикнул он под одобрительные возгласы фарисеев. — Нечего отдыхать!

— Хорошо, — разжал спекшиеся губы Христос. — Но и ты тоже всю жизнь будешь идти. Ты будешь скитаться в мире вечно, и никогда не будет тебе ни покоя, ни смерти…

Возможно, предание это было бы в конце концов забыто, как и многие другие, если бы после этого из века в век то там, то здесь не появлялся человек, которого многие отождествляли с личностью бессмертного Агасфера.

О нем писал итальянский астролог Гвидо Бонатти, тот самый, которого Данте в своей «Божественной комедии» угодно было поместить в аду. В 1223 году Бонатти встретил его при испанском дворе. По его словам, человек этот был в свое время проклят Христом и потому не мог умереть.

Пятью годами позже о нем упоминает запись, сделанная в хронике аббатства св. Альбана (Англия). В ней говорится о посещении аббатства архиепископом Армении. На вопрос, слышал ли он что-нибудь о бессмертном скитальце Агасфере, архиепископ ответил, что не только слышал, но и несколько раз лично разговаривал с ним. Человек этот, по его словам, находился в то время в Армении, он был мудр, чрезвычайно много повидал и много знает, в беседе, однако, сдержан и рассказывает о чем-нибудь, только если его об этом попросят. Он хорошо помнит события более чем тысячелетней давности, помнит внешность апостолов и многие подробности жизни тех лет, о которых не знает никто из живущих ныне.

Следующее сообщение относится уже к 1242 году, когда человек этот появляется во Франции. Затем на долгое время воцаряется молчание, которое нарушается только через два с половиной века.

В 1505 году Агасфер объявляется в Богемии, через несколько лет его видят на Арабском Востоке, а в 1547 году он снова в Европе, в Гамбурге.

О встрече и разговоре с ним рассказывает в своих записках епископ Шлезвига Пауль фон Эйтзен (1522—1598). По его свидетельству, человек этот говорил на всех языках без малейшего акцента. Он вел замкнутый и аскетический образ жизни, не имел никакого имущества, кроме платья, которое было на нем. Если кто-нибудь давал ему деньги, он все до последней монеты раздавал бедным. В 1575 году его видели в Испании; здесь с ним беседовали папские легаты при испанском дворе Кристофер Краузе и Якоб Хольстейн. В 1599 году его видели в Вене, откуда он направлялся в Польшу, собираясь добраться до Москвы. Вскоре он действительно объявляется в Москве, где многие якобы также видели его и разговаривали с ним.

В 1603 году он появляется в Любеке, что было засвидетельствовано бургомистром Колерусом, историком и богословом Кмовером и другими официальными лицами. «Die 14 Januarii Anno MDCIII, — гласит городская хроника, — adnotatum reliquit Lubekae Suisse Judacum ilium immortalem, que se Christi crucifixioni interfuisse affirmavit» («Минувшего 1603 года 14 января в Любеке появился известный бессмертный еврей, которого Христос, идя на распятие, обрек на искупление»).

В 1604 году мы находим эту странную личность в Париже, в 1633 году — в Гамбурге, в 1640 году — в Брюсселе. В 1642 году он появляется на улицах Лейпцига, в 1658 году — в Стамфорде (Великобритания).

Когда в конце XVII века вечный странник снова объявился в Англии, скептически настроенные англичане решили проверить, действительно ли он тот, за кого его принимают. Оксфорд и Кембридж прислали своих профессоров, которые устроили ему пристрастный экзамен. Однако познания его в древнейшей истории, в географии самых отдаленных уголков Земли, которые он посетил или якобы посетил, были поразительны. Когда ему внезапно задали вопрос на арабском, он без малейшего акцента отвечал на этом языке. Он говорил чуть ли не на всех языках, как европейских, так и восточных.

Вскоре человек этот появляется в Дании, а затем в Швеции, где следы его снова теряются.

Впрочем, упоминание об этой загадочной личности мы встречаем и позднее. В 1818, 1824 и 1830 годах он же или некто, выдававший себя за него, появляется в Англии.