В 1800 году, когда Пинетти прибыл в Петербург, император Павел был уже наслышан о нем и его чудесах от придворных, присутствовавших на его сеанеах в Париже, Стокгольме или в Берлине. Пинетти был приглашен во дворец к семи часам вечера. Однако когда в овальном зале, где собрались Павел и те, кого счел нужным пригласить император, часы медленно пробили семь раз, Пинетти не появился. Не было его и через минуту, и через десять минут, и даже через полчаса. Такого не мог позволить при дворе никто. Пинетти имея наглость явиться ровно час спустя после назначенного срока. Когда же собравшиеся высказали ему крайнее свое неудовольствие, он, удивленно вскинув руки, предложил всем посмотреть на часы. На всех часах стрелки стояли на семи, в том числе на тех больших, которые час назад пробили семь раз. Однако ровно через минуту, когда Пинетти завершил свои извинения, часы снова показывали то время, которое было в действительности-восемь часов.
      Другие вещи, которые демонетрировал он, привели зрителей в не меньшее изумление. Вот почему только сомнение в том, существуют ли вообще для этого человека пределы возможного, могло заставить императора подвергнуть его тому испытанию, которое было назначено. На следующий день Пинетти было предложено явиться за гонораром в полдень лично к императору, в его кабинет. Сложность такого визита заключалась в том, что по
      условию, предложенному императором, охране было приказано вообще не впускать во дворец ни одного человека. Однако на другой день, не полагаясь на стражу, император приказал запереть все ворота и все входы дворца и положить ключи ему на стол. Это было проделано.
      Без пяти минут двенадцать сквозь литую решетку закрытых ворот была просунута депеша, тотчас же переданная в кабинет императора. Это было сообщение начальника департамента полиции о том, что Пинетти из дома не выходил. Император едва успел прочесть это сообщение, как Пинетти уже входил в его кабинет. (Ситуация невольно напоминает подобное же испытание, которому Сталин полтора века спустя подвергнет Мессинга и которое тот, как и Пинетти, блестяще выдержит.)
      Между Пинетти и императором состоялся якобы следующий разговор.
      - Вы опасный человек, - заметил Павел. -Только чтобы извлечь ваше величество. - Не собираетесь ли вы покинуть Санкт-Петербург? -Да, если только ваше величество не пожелает продлить мои выступления. -Нет.
      -В таком случае я уеду через неделю. Накануне отъезда Пинетти просил уведомить императора, что покинет столицу России завтра тоже в полдень через все пятнадцать городских застав. Весть об этом тут же стала известна жителям, и на другой день у каждой из застав стояла толпа любопытных. В полдень на каждой из пятнадцати застав полицейские чины и собравшиеся видели Пинетти и карету, которая увозила его. Более того, в докладе, представленном императору департаментом полиции, сообщалось, что отъезд Пинетти и его паспорт были зарегистрированы на всех пятнадцати заставах города. Надо думать, что, получив это сообщение, император лишь утвердился в правильности своего решения.
      Действительно ли мог этот человек, чье имя окружено легендами, формировать по желанию собственных двойников? С ним ли самим или с его двойником разговаривал император в своем кабинете, где Пинетти появился необъяснимым образом? Сейчас, два века спустя, ответить на этот вопрос невозможно. Как невозможно, впрочем, найти и какое-то другое объяснение тому, что произошло. Тем более что известны и другие сообщения, подтверждающие такую способность.
      Как одно из недавних таких свидетельств приведу запись французского путешественника П.Д. Гэбо, посетившего вместе с четырьмя своими спутниками в 1950 году
      Гвинею. Во время пути они остановились у местного колдуна Вуане и расположились спать в его хижине. Напротив меня, пишет Гэсо, спит колдун. Вдруг слышится скрип открываемой двери. "На пороге стоит Вуане в коротком бубу, в коротких штанах, с непокрытой годовой. Но ведь он здесь, у моих ног, на своей циновке. Он лежит на боку, повернувшись ко мне спиной. Я вижу его бритый затылок. Между нами на земле стоит лампа, горящая тускло, как ночник. Я не смею пошевелиться и, затаив дыхание, смотрю на Вуане. Он какое-то мгновение колеблется, наклоняется, проходя под гамаками, и медленно укладывается в самого себя. Вся эта сцена разыгрывается за несколько секунд.
      Утром, когда мы с Вуане остались наедине, я спрашиваю его:
      -Ты не выходил сегодня ночью? - Выходил, - отвечает он спокойно. И еле заметная ироничная улыбка появляется на его губах".
      Практика создания двойников издавна известна была и сиоирским шаманам. Об этом говорит хотя бы эпизод, связанный с якутским шаманом Кычаканом. Современники рассказывали, что, когда власти попытались его арестовать по какому-то поводу, он объявился одновременно в семи местах. И никто не мог сказать, какой Кычакан настоящий, а какой лишь его фантом, двойник.
      Об умении тибетских лам вызывать к жизни собственных двойников упоминает в своих записях Александра Дэвид-Нил. Однажды, когда, находясь в Тибете, она вместе со своим поваром-тибетцем подходила к палатке, они оба увидели знакомого ламу-отшельника, который сидел у входа на складном стуле, видимо, поджидая ее. "Это не удивило нас,-пишет она,-потому что лама часто приходил поговорить со мной. Повар сказал только:
      -Римпош пришел. Я пойду и быстро приготовлю ему чай.
      -Хорошо,-ответила я,-приготовь чай и принеси его нам.
      Он отправился делать это, а я продолжала идти, направляясь к ламе, все время глядя на него в то время, как он продолжал сидеть неподвижно. Когда мне оставалось несколько шагов от палатки, передо мной возникла как бы туманная дымка, подобная занавесу, который медленно отодвигался в сторону. И внезапно ламы не было больше. Он исчез.
      Немного погодя пришел повар, неся чай. Он удивился, видя, что я одна. Чтобы не пугать его, я сказала: от несколько навязчивой установки как-то систематизировать их, найти некий общий смысл и значение. Но тот смысл и то понимание, которые заключены в нашем обыденном, повседневном опыте, оказываются малоприменимы в этой ситуации. Когда А.В. Мартынов рассказывал о своем двойнике, я думал, каким сознанием, каким осознанием своего "я" мог быть наделен его двойник, встречаясь, разговаривая с разными людьми? Понимал ли он, мог ли понимать свою "ненастоящность", осознавать свою вторичность, зыбкость, непрочность по отношению к "оригиналу"? Или, наоборот, совершенно наоборот-образование это, возможно, куда устойчивее, чем человек, состоящий из плоти. Разве призраки, посмертные двойники о которых есть так много свидетельств и которых видят много лет после смерти "оригинала", не подтверждение этого?
      Куда исчезает, куда уходит двойник, когда его нет для окружающих? Возвращается ли он в тело человека, своего "хозяина", да и хозяин ли ему человек? Остается ли такой двойник среди людей, просто перестав быть видимым ими? Прекращает бытие или удаляется куда-то еще, в иные, запредельные пласты реальности? Почему, как и полтергейст, двойник может иногда знать вещи, неизвестные другим, неизвестные даже самому человеку, от которого он "отошел"?
      Очевидно, само осознание, само восприятие двойником мира должно отличаться от того ограниченного и замкнутого, в котором пребывает собственно человек. Да и можем ли мы вообще вообразить себе бытие подобного существа, когда оно становится автономным, независимым от человека?
      На мысль о таком отдельном, независимом существовании наводит, в частности, довольно рискованный эксперимент, который провела как-то Александра Дэвид-Нил во время своего пребывания в Тибете.
      В магической традиции Тибета существует практика создания как собственно двойников, о чем я говорил, так и неких сущностей, так называемых "тульпа". Подобно двойнику, "тульпа" имеет внешность человека, и его поведение неотличимо от поведения и поступков обычного человека.
      "Считается, - писала А. Дэвид-Нил, - что практика эта чревата опасностью, если тот, кто прибегает к ней, не достиг высокого уровня духовного и интеллектуального озарения и не осознает в полной мере характер тех психических сил, которые используются при этом.
      Как только "тульпа" оказывается наделен жизненной силой в достаточной мере, чтобы играть роль реального существа, он начинает стремиться освободиться от контроля своего создателя. Это, говорят тибетские оккультисты, происходит почти механически, подобно тому, как ребенок покидает материнекую утробу, когда тело его развилось достаточно, чтобы стало возможным самостоятельное существование. Иногда такой фантом становится как бы мятежным сыном, и тогда, рассказывают, происходит беспощадная борьба между такими чародеями и их созданиями, которые причиняют вред, ранят и даже убивают тех, кто их создал.
      Тибетские маги рассказывают также о случаях, когда "тульпа", будучи послан с некой миссией, не возвращался обратно и начинал собственные странетвования в качестве полубессознательной, опасной и исполненной зла куклы. То же самое, говорят, может случиться, когда создатель "тульпа" умирает, не успев растворить его. Как правило, однако, фантом либо сам исчезает в момент смерти своего создателя, либо исчезает постепенно, как гибнет тело, лишенное пищи. В то же время другие "тульпа" изначально бывают ориентированы на то, чтооы пережить своего создателя, и создаются специально с этой целью".
      Отдавая дань своей "обычной недоверчивости", продолжает Дэвид-Нил, и желая проверить эти утверждения, она сама решила провести подобный эксперимент. "Тульпа", которого задумала создать она, должен был оыть монахом, невысоким, толстым, веселого и безвредного нрава.
      "Я закрылась в келье и принялась за соответствующие упражнения по мысленной концентрации и другие ритуальные действия. Через несколько месяцев призрачный монах появился. Его облик постепенно становился все более четким и жизненным. Он стал как бы гостем, живущим в моей комнате. Какое-то время спустя я прервала мое уединение, отправившись в путь вместе с моими дугами и палатками.
      Монах присоединился к нам. Несмотря на то, что мы все время были на открытом воздухе, проезжая верхом целые мили, призрак не исчезал. Я могла видеть толстого монаха постоянно, и мне не приходилось думать о нем, чтобы он появился. Без моей команды фантом совершал различные действия, которые были бы естественны для человека, который путешествует. Например, он шел, останавливался время от времени, смотрел по сторонам. Иллюзия была главным образом чисто визуальная, но несколько раз я почувствовала как бы легкое касание его платья, а однажды его рука коснулась моего плеча.
      Черты, которыми я мысленно наделяла мое творение, когда создавала его, постепенно претерпевали изменения. Полный и круглощекий, он стал вытягиваться, лицо его приняло лживые, насмешливые и злобные черты. Он стал более беспокойным и нахальным. Одним словом, он вышел из-под моего контроля.
      Однажды пастух, принесший мне масло в подарок, застал "тульпа" в моей палатке и принял его за ламу.
      Мне оы оставить призрак в покое, пусть следует своему пути, но присутствие этого нежелательного компаньона начало действовать мне на нервы, превратилось в постоянный кошмар. Кроме того, я собиралась начать путешествие в Лхасу и ум мой должен был быть спокоен и свободен от забот. Я решила растворить фантом. Мне удалось это только после шести месяцев упорной борьбы. Порождение моей мысли упорно цеплялось за жизнь".
      Не составляет труда представить себе и другой исход эксперимента. Дэвид-Нил могла бы оставить призрак в
      покое, перестав обращать на него внимание. Очевидно, тогда "тульпа" продолжил бы свое уже независимое бытие, затерявшись среди людей, неотличимый от них:. О том, что такой ход событий не исключен, Александра Дэвид-Нил сама писала со слов других тибетцев. При таком раскладе какие-то фантомные существа и чьи-то двойники могут, очевидно, пребывать в мире вне контроля и даже вне знания о них тех реальных людей, от которых они отделились. Двойник Мартынова, появившийся под Феодосией, как прекратил он свое существование? И прекратил ли? Такие спонтанно возникшие или намеренно создаваемые двойники, обретшие бытие и волю к жизни, меньше всего будут стремиться оказаться узнанными, вызвать недоумение и т.д. Можно предположить, что такой двойник постарается раствориться, затеряться среди людей, не догадывающихся, что их собеседник, сосед по купе, знакомый-не настоящий человек, а энергическая - назовем это как угодно - копия какого-то реального человека. Такие фантомы, двойники тем более неотличимы от обычных людей, что, согласно свидетельствам, бывают наделены и полной физической реальностью.
      Таким порождением, наделенным самостоятельной жизнью, может быть фантом, имеющий облик не только человека. Колдуны народа коми издавна творили таким образом призрачных зверей, чтобы сбивать с толка чужих охотников, занимающихся промыслом в неположенном месте. При этом создание таких призрачных тварей иногда принимало у колдунов характер даже соперничества, поединка. В поединках шаманов тоже упоминаются такие фантомные, призрачные звери.
      Так что приемы, бытующие в Тибете и о которых рассказывает Дэвид-Нил, не являются чем-то исключительным в магической практике.
      Обязательно ли, однако, чтобы все такие порождения мысли оказывались средоточием зла, как можно понять это у Дэвид-Нил? Думаю, что нет. Ведь, кроме безблагодатных целей и средства создания их, должны быть и другие. И тогда такое творение будет присутствовать в мире с другим знаком и другой заданностью. Но и они, думаю, будут стараться обнаружить свое присутствие как можно меньше. Именно поэтому так единичны, так редки упоминания, которые можно было бы принять за подтверждение такого свободного бытия этих сущностей. Тем не менее есть сообщения, которые могут быть поняты именно таким образом.
      "Как-то А.С. Пушкин, - рассказывал современник, - беседовал с графом Ланеким. Речь зашла о религии, и оба наперебой принялись подвергать ее едким и колким насмешкам. Вдруг в комнату, где они были, вошел молодой человек, которого Пушкин принял за знакомого Ланекого, а тот за знакомого Пушкина. Подсев к ним, он начал разговаривать и мгновенно обезоружил их доводами в пользу религии. Оба страстные спорщики, они не знали, что сказать, и, замолчав, как пристыженные дети, заметили ему, наконец, что, видно, они были не правы и теперь совершенно изменили свои мнения. Тогда он встал и, простившись с ними, вышел. Некоторое время поэт и граф молчали, когда же заговорили, то выяснилось, что ни тот, ни другой не знали гостя. Когда позвали многочисленную прислугу, бывшую в доме, все стали говорить, что в доме никто посторонний не появлялся и в их комнату вообще никто не заходил. Тогда только оба они признались друг другу, что таинетвенный гость их при самом своем появлении внушил к себе какой-то страх, обезоруживший их возражения".
      1. БЫТИЕ. НЕДОСТУПНОЕ ГЛАЗУ
      Мысль о каких-то сущностях, живущих рядом с нами и не воспринимаемых органами наших чувств, присутствовала в человеческом сознании практически всегда. Это представление пронизывает все верования, мировые религии и мифологические системы разных народов. Можно с уверенностью утверждать, что в истории человечества не было цивилизации, в системе воззрений которой не присутствовал бы этот элемент. Воззрения теологов, философов и мистиков всех времен на то, что представляют собой эти сущности, могут быть небезразличны и сегодня тем, кто пытается понять подобные феномены. Приведу в этой связи некоторые мысли Св. Иоанна Дамаскина* о сущности ангелов. "Ангелы, - писал святой, - суть светы мысленные, не нуждающиеся в языке и слухе, но без произносимого языком слова передающие друг другу свои помышления и желания". "По естеству своему они не имеют вида или образа, подобного телам, не имеют и измерений, но мысленно бывают присущи". И еще: "Ангел не содержится в месте, подобно телам так, чтобы принимать образ какой или вид. Но говорится, что он бывает в известном месте ради того, что мысленно присущ в нем, не будучи в данном месте, но там мысленно представляется, где и действует".
      Некоторые великие мыслители в ряду других свидетельств своеп прозрения оставили и относящиеся к тому, о чем говорю я здесь. Аристотель** считал, что, помимо людей, птиц, животных и других, хорошо известных нам форм жизни, рядом с нами присутствуют еще некие сущ
      * Иоанн Дамаскин (675 - 753) - византийский философ-теолог и поэт.
      ** Аристотель- (384-322 гг. до н.э.) -древнегреческий философ и ученый. Основоположник формальной логики.
      ности, не воспринимаемые нашими органами чувств, обладающие более тонким, эфирным телом, но которые столь же субстанциональны, как и те, что мы видим. Аристотель, как и другие философы разных эпох, разделявшие это убеждение, приводил эту точку зрения, не утруждая себя какими-то доказательствами и аргументами. Они не ставили перед собой цели в чем-то убедить кого-то. Кроме того, знание этой иной реальности, ощущение ее бытия-область скорее глубокой интуиции, чем логических выкладок и рационалистических построений. Такая конетатация либо способна вызвать резонане и понимание у кого-то, кто наделен такой интуицией, либо нет. Из этого вовсе не следует, будто кто-то лучше, а кто-то хуже. Единетвенное, что следует из этого, это то, что кто-то ощущает свою причастность к некоей, более обширной, многомерной реальности, а кто-то нет.
      Поэтому, надо думать, и были так лаконичны мыслители, лишь упоминая, но не аргументируя это свое убеждение. "Признаюсь, - писал Кант, - что я очень склонен к утверждению существования в мире нематериальных существ..."*
      Пожалуй, более подробно, чем другие, излагают это К.Э. Циолковский. Он верил в возникновение на самой заре существования Вселенной неких "существ", устроенных не так, как мы,-писал он,-по крайней мере из несравненно более разреженной материи". За миллиарды лет своего бытия существа эти, считал ученый, могли достичь "венца совершенетва". "Умели ли они сохраниться до настоящего времени и живут ли среди нас, будучи невидимы нами?" - спрашивал Циолковский.
      Неспособность наша к восприятию этих тонких структур, иных сущностей сравнима, возможно, только с неспособностью насекомых или, скажем, пчел воспринять наше собственное существование, существование человека. Люди занимаются пчеловодством более 10 000 лет. Десять тысячелетий подряд они используют пчел, видоизменяют их, изучают, пишут о них статьи и монографии. Но при этом для самих пчел человек, оказывается, остается за барьером их восприятия. Зрение их устроено таким образом, что позволяет им различать лишь расплывчатые контуры ближних предметов. В этом колышущемся мареве туманных очертаний контуры человека, контуры дерева или колонны, воздвигнутой в честь какого-то события нашего мира, одинаково неразличимы и равно безразличны им. Пчелы, считает известный французский ис
      * Кант Иммануил (1724-1804)-философ, родоначальник немецкой классической философии.
      следователь Реми Шовен, даже не подозревают о существовании такого существа, как человек. В той реальности, в которой пребывают они, нет ни человека, ни человечества.
      Подобно пчелам или насекомым, обитающим на природе, не догадывающимся о существовании человека, мы не воспринимаем иных сущностей, возможно, точно так же обитающих радом с нами. Правда, иногда мы хотя бы можем допустить мысль, что они есть. Но каково бытие этих сущностей, каковы их мотивы и цели, если они вообще присущи, этого мы знать не можем. Как не могли бы знать, не разводят ли и они человечество так же, как мы разводим пчел. Впрочем, может, и слава Богу, что не знаем.
      2. РЯДОМ С НАМИ
      Если у философов и мыслителей убеждение о других, неведомых сущностях лишь как бы присутствует в широком спектре воззрений, которые высказывали они по разным поводам, то для людей различных вер, для шаманов, колдуров и многих экстрасенеов это представление-важный компонент их реальности. Эти сущности, по их убеждению, причастны человеческому бытию, они же активно участвуют в их магической практике, помогая или, наоборот, препятствуя им.
      Представление о таких сущностях, незримо пребывающих рядом с нами, издавна жило в народном сознании. Часто сущности эти бывают связаны с определенным местом: духи гор, озера или реки. В Средней Азии и на Востоке это всевозможные джинны, аджинны, пери, дэвы. На представления о таких сущностях неизбежно переносятся чисто человеческие категории: понятия большей или меньшей силы, могущества, добра или зла, как и прочие свойства и качества, присущие самому человеку.
      В русской традиции из таких сущностей, связанных с определенным местом, чаще других упоминается домовой. Обычно это друг дома, заботящийся о людях, которые живут там. В некоем мистическом смысле именно он является хозяином дома, люди же, живущие в нем, поколения, сменяющие друг друга,-как оы постояльцы. Поэтому, поселяясь в доме или приходя в пустующий дом, хотя бы чтобы переночевать там, полагалось просить домового, чтобы пустил.
      Переезжая в новый дом, обычно звали с собой домового. Для этого известны разные, порой произвольные, приемы и слова. Иногда накануне отъезда специально ставят у дверей веник, чтобы на нем везти домового в новый дом. В Новгородской области, когда при переезде ломали старую избу, считалось неблагодарностью и грехом бросить в нем домового. Выносили икону и хлео и звали: "Батюшка домовой, выходи домой". Икона в этой ситуации-деталь не случайная. Как доброе существо, покровитель дома и семьи, домовой вовсе не антагонистичен светлому началу и церкви. Считается, что имя Господне, кропление святой водой, молебен в доме - ничуть не мешают ему.
      Обычно домовой предпочитает, чтобы хозяевам было известно о нем, и находит способы время от времени ненавязчиво дать знать о себе. Есть сообщения, хотя они и очень редки, что иногда он "показывается", т.е. его можно бывает увидеть. Вот некоторые из таких свидетельств, записанных в начале века в разных местах России. "Пришли из бани, видим по лестнице на чердак - в красном сарафане, титьки наружу, за печку побежала" (Архангельская губерния). "Лет пятнадцать назад мучили меня два маленьких хозяина, малые, как дети, но шерстистые". "Всего на все только немного кошки побольше, да и тулово похоже на кошкино, а хвоста нет; голова, как у человека, нос-от горбатый-прегорбатый, а глаза большущие, красные, как огонь, над ними брови черные, большие, а рот-то широкущий" (Вологодская губерния).
      "Однажды спал я вместе с матерью и проснулся, а ночь была месячная, и накинул на шею матери свою руку, а под руку попала кошка, она сидела на затылке, на волосах и была не наша, а какая-то серая. На другой день я спросил у матери о чужой кошке, и она мне сказала: "Полно, дурак. Это был домовой, заплетал у меня косу" (Вологодская губерния).
      Очевидно, в крестьянекой семье присутствие домового представлялось явлением столь обыденным, что сам эпизод этот не вызвал ни восклицаний, ни удивления. Судя по рассказам, заплетение косиц (или завязывание узлов) любимое занятие этой сущности. Или, во всяком случае, то занятие, которое больше, чем другие, оказывается заметно людям.
      "У нас четыре коня было. Одного-то невзлюбил домовой, и все.
      Утром приходят мужики: у всех овес насыпан, гривы заплетены (он им косички мелкие-мелкие плетет). А этот вспаренный весь, храпит".
      Другой случай, записанный, как и тот, что выше, в наше время. "Лошадь утром хватишься-мокрая вся. В чем дело? На ней же никуда не ездили! Она тут, во дворе, была. Одна и та же лошадь. Бились, бились вот так.
      В чем же дело? Ниче не можем понять. Вся закуржавет, мокра! Но теперя нас спрашивают: -А вы не видали, никто на ей не выезжает? -Дак нет. Ходим же вечером поздно, сено бросам и утром ходим бросам - никто ниче не видал. И вот опеть же свои же научили: -Это на ней "хозяин" ездит какой-то. -Дак мы же хозяева. - Да нет, - говорят, - не вы. Надо ладить. И вот изладили, значит, не стало этого получаться". Несколько раз такие свидетельства случалось слышать и мне. "Я хорошо помню, - рассказывала научный сотрудник "Информэлектро" Любовь П., - мне лет двенадцать было. Ночью будит меня отец, говорит: "Посмотри, кто пришел". Я гляжу, на батарее лежит мохнатенький такой, как полторы кошки. А мордочка не кошачья, больше на человечью похожа. "Кто это?"-спрашиваю. "Домовой. Что, не видишь?" Я еще несколько раз поднималась, смотрела на него, потом заснула".
      Немаловажная закономерность - чаще домового видят дети, хотя сами рассказы записаны бывают с их слов, когда сами они уже взрослые. Еще одно свидетельство о такой встрече. -Когда я начинаю засыпать,-говорит Е.Ю. Агаркова, - на руке я чувствую иногда чье-то теплое касание. И настолько четко это ощущение, что поймать за лапку хочется. Иногда на щеке бывает такое же чувство. Как-то была одна ясновидящая у меня, говорит, что из-под дивана вылез такой серенький и пристроился у моей ноги. "Ну,-думаю,-она видит, а я нет!" На следующий день я ему выдала: "Покажись!" Не показывается. Я говорю: "Покажись, я твой портрет нарисую. Я сейчас закрою глаза, чтобы не мешать". Открываю глаза-появился, такая прелесть и в "шляпе" - воронку на голову надел. Моя вороночка зелененькая. Прекрасное существо совершенно. Я о нем знала всегда, с тех пор, как появилась у меня своя комната, еще в коммуналке. Это был домовой профессора Агаркова, моего мужа. Я его оттуда взяла, когда начались переезды. Я сказала, что я уезжаю. "Вот тебе пустая кастрюлька, я на ночь оставлю ее, потом тебя закрою крышкой и увезу в этой кастрюльке". Так я поступала и во всех последующих моих переездах, всегда пустая кастрюлька была со мной. А не давно смотрю, привел с собой другого, черного с белым лбом. Совсем как черный котик. Я говорю: "Это что еше такое?" В отличие от этого, ясновидческого, опыта общения в новый дом. В Новгородской области, когда при переезде ломали старую избу, считалось неблагодарностью и грехом бросить в нем домового. Выносили икону и хлео и звали: "Батюшка домовой, выходи домой". Икона в этой ситуации-деталь не случайная. Как доброе существо, покровитель дома и семьи, домовой вовсе не антагонистичен светлому началу и церкви. Считается, что имя Господне, кропление святой водой, молебен в доме - ничуть не мешают ему.
      Обычно домовой предпочитает, чтобы хозяевам было известно о нем, и находит способы время от времени ненавязчиво дать знать о себе. Есть сообщения, хотя они и очень редки, что иногда он "показывается", т.е. его можно бывает увидеть. Вот некоторые из таких свидетельств, записанных в начале века в разных местах России. "Пришли из бани, видим по лестнице на чердак - в красном сарафане, титьки наружу, за печку побежала" (Архангельская губерния). "Лет пятнадцать назад мучили меня два маленьких хозяина, малые, как дети, но шерстистые". "Всего на все только немного кошки побольше, да и тулово похоже на кошкино, а хвоста нет; голова, как у человека, нос-от горбатый-прегорбатый, а глаза большущие, красные, как огонь, над ними брови черные, большие, а рот-то широкущий" (Вологодская губерния).
      "Однажды спал я вместе с матерью и проснулся, а ночь была месячная, и накинул на шею матери свою руку, а под руку попала кошка, она сидела на затылке, на волосах и была не наша, а какая-то серая. На другой день я спросил у матери о чужой кошке, и она мне сказала: "Полно, дурак. Это был домовой, заплетал у меня косу" (Вологодская губерния).
      Очевидно, в крестьянекой семье присутствие домового представлялось явлением столь обыденным, что сам эпизод этот не вызвал ни восклицаний, ни удивления. Судя по рассказам, заплетение косиц (или завязывание узлов) любимое занятие этой сущности. Или, во всяком случае, то занятие, которое больше, чем другие, оказывается заметно людям.
      "У нас четыре коня было. Одного-то невзлюбил домовой, и все.
      Утром приходят мужики: у всех овес насыпан, гривы заплетены (он им косички мелкие-мелкие плетет). А этот вспаренный весь, храпит".
      Другой случай, записанный, как и тот, что выше, в наше время. "Лошадь утром хватишься - мокрая вся. В чем дело? На ней же никуда не ездили! Она тут, во дворе, была. Одна и та же лошадь. Бились, бились вот так.
      В чем же дело? Ниче не можем понять. Вся закуржавет, мокра! Но теперя нас спрашивают: -А вы не видали, никто на ей не выезжает? -Дак нет. Ходим же вечером поздно, сено бросам и утром ходим бросам - никто ниче не видал. И вот опеть же свои же научили: -Это на ней "хозяин" ездит какой-то. -Дак мы же хозяева. - Да нет, - говорят, - не вы. Надо ладить. И вот изладили, значит, не стало этого получаться". Несколько раз такие свидетельства случалось слышать и мне. "Я хорошо помню, - рассказывала научный сотрудник "Информэлектро" Любовь П.,-мне лет двенадцать было. Ночью будит меня отец, говорит: "Посмотри^ кто пришел". Я гляжу, на батарее лежит мохнатенький такой, как полторы кошки. А мордочка не кошачья, больше на человечью похожа. "Кто это?"-спрашиваю. "Домовой. Что, не видишь?" Я еще несколько раз поднималась, смотрела на него, потом заснула".
      Немаловажная закономерность - чаще домового видят дети, хотя сами рассказы записаны бывают с их слов, когда сами они уже взрослые. Еще одно свидетельство о такой встрече. -Когда я начинаю засыпать,-говорит Е.Ю.Агаркова, -- на руке я чувствую иногда чье-то теплое касание. И настолько четко это ощущение, что поймать за лапку хочется. Иногда на щеке бывает такое же чувство. Как-то была одна ясновидящая у меня, говорит, что из-под дивана вылез такой серенький и пристроился у моей ноги. "Ну,-думаю,-она видит, а я нет!" На следующий день я ему выдала: "Покажись!" Не показывается. Я говорю: "Покажись, я твой портрет нарисую. Я сейчас закрою глаза, чтобы не мешать". Открываю глаза-появился, такая прелесть и в "шляпе" - воронку на голову надел. Моя вороночка зелененькая. Прекрасное существо совершенно. Я о нем знала всегда, с тех пор, как появилась у меня своя комната, еще в коммуналке. Это был домовой профессора Агаркова, моего мужа. Я его оттуда взяла, когда начались переезды. Я сказала, что я уезжаю. "Вот тебе пустая кастрюлька, я на ночь оставлю ее, потом тебя закрою крышкой и увезу в этой кастрюльке". Так я поступала и во всех последующих моих переездах, всегда пустая кастрюлька была со мной. А недавно смотрю, привел с собой другого, черного с белым лбом. Совсем как черный котик. Я говорю: "Это что еще такое?" В отличие от этого, ясновидческого. опыта общения в большинетве других случаев появление домового, возможность увидеть его бывает, как говорил я, довольно редка. Вот рассказ о двух таких случаях, записанный в начале века.