Излишне говорить о том, что такие обвинения вызвали резкий отпор со стороны супругов Петровых, в результате чего, они оказались в изоляции и лишились поддержки всего персонала посольства. Вероятно, Петров был прав, утверждая, что эти люди себе на уме и повели себя так, как им выгодней.
      Произнося передо мной всю эту тираду, Петров высказывал все, что у него накопилось.
      - Бедняжка Дуся, вот такова благодарность за твое самопожертвование, за работу по вечерам и выходным дням. Она вела всю бухгалтерскую работу и вдобавок выполняла функции секретаря посла. Но больше всего обидно потому, что она была такой добросовестной в работе, которая ей все заменяла в жизни. И вот появляется какой-то паршивый чиновник - карьерист и увольняет её лишь потому, что не терпит критики в свой адрес..
      - Господин Генералов, - насмешливо произнес он, - господин Генералов ещё один представитель этой проклятой высшей касты. Это они - новые правители.
      Ну, и все в таком духе. Суть его высказываний сводилась к тому, что новая бюрократическая каста пришла на смену аристократии царского режима, что она такая же замкнутая клика, безжалостная и жестокая, и ей так же наплевать на простого человека.
      По-видимому, у Петрова была навязчивая идея в отношении Генералова.
      - Я всего достиг тяжелым трудом и лишениями. У Генералова двое сыновей. Им не о чем беспокоиться. Их папаша проследит за тем, чтобы они попали в дипломатическое учебное заведение. О них позаботятся и, они получат прекрасные должности, вне зависимости от того, достойны они их или нет.
      Когда он на момент сделал паузу, я произнес:
      - Не могу поверить, что Дусю уволили. Какая несправедливость!.
      Я старательно подбирал слова. - Судя по всему, увольняя Дусю, они хотят досадить вам. И их первый шаг - убрать с дороги её.
      - Я знаю это. С тех пор, как её уволили, Дуся все время плачет. Дошло до того, что мы оба считаем лучшим выходом пустить себе пулю в висок.
      Я как мог успокоил Петрова, сказав, что такие разговоры совершенно бессмысленны и я не хочу воспринимать их всерьез.
      - В той жизни, которой вы живете, вы, конечно, можете так говорить, Майкл. Я бы все отдал за то, чтобы оказаться на вашем месте. Вы приходите и уходите, когда захотите, и вы самм себе хозяин. Над вами никто не стоит. Я скажу вам, что лучше работать здесь в артели на дорожном строительстве, чем жить всю жизнь в ежедневном страхе.
      Я снова постарался успокоить Петрова. - Прежде всего, выбросьте из головы всякую мысль о самоубийстве. В любой ситуации - можете рассчитывать на меня. Приходите ко мне в мой дом и живите. Займемся каким-нибудь бизнесом, и не о чем будет тужить. Разумеется, это касается также и Дуси.
      - Сейчас она меня более всего тревожит. Я прихожу в отчаяние, видя её в таком состоянии. И все из-за этой гниды Генералова.
      Мне необходимо было сохранить контроль над ситуацией. Прежде всего, важно было ограничить конфликт рамками личной ссоры между Петровым и Генераловым. Я ни в коем случае не должен был резко изменить мою линию поведения человека, симпатизирующего Советскому Союзу, и дать Петрову основания полагать, что счел его вспышку выпадом против Советской системы. Это было бы совершенно неправильно, так как, независимо от того, что он имел против советской правящей касты, он на этой стадии был все ещё предан прежним революционным идеалам. А вот если продолжать трактовать ситуацию как конфликт между Петровым и Генераловым, тогда у меня не было причин сдерживать свою открытую поддержку эмоциональной вспышки Петрова.
      Я знал, что на его разговоры о самоубийстве не следует обращать особого внимания, но меня очень интересовало, какими причинами все это было вызвано. Мне представлялось, что на все это был только один ответ Петров намеренно обостряет эту ситуацию до масштабов выбора между жизнью и смертью для того, чтобы эмоционально до такой степени крепко привязать меня к себе, чтобы для меня все остальные соображения отошли на задний план. Другими словами он хотел, чтобы верность дружбе перевесила мою политическую лояльность. Наверняка было только это, потому что он бы никогда не решился на такую рискованную игру, если бы не считал цель стоящей этого риска.
      Что могло произойти, если Петров просчитался ? Одно мое слово там, где это нужно - а для Петрова я все ещё был советским агентом - означало бы трагический конец не только для Петрова, но и для его жены.
      С такими мыслями я продолжал беседовать с Петровым до тех пор, пока не убедил его вернуться в советское посольство в Канберре. Он понял, что может рассчитывать на меня, и что если возникнет кризис, то у него есть убежище, где можно укрыться.
      Проблема работы с Петровым, как бы она ни была сложна сама по себе, стала казаться сравнительно менее значительной рядом с более важной, о которой мне приходилось постоянно думать - я ведь более не был агентом Службы безопасности. При нормальных ранее существовавших у меня возможностях для оперативной работы, все представлялось весьма однозначно у меня в руках находился сотрудник советского посольства, который, как мне точно известно, готов изменить своей стране.
      Каким должен был быть мой следующий шаг? Я подумал об обращении в газеты по крайней мере в одну из них так как у меня были контакты с газетой Сидней Морниниг Геральд, однако сразу же отказался от этой мысли. Я понимал, что без санкции цензуры на публикацию такого материала обращение к прессе будет бесполезным. Я задавался вопросом, следует ли мне представить дело Петрова, как уже свершившийся факт. Должен признаться, что такая идея представлялась мне как возможность досадить тем людям, которые, как я считал, обошлись со мной подло. И снова я отверг и эту мысль, так как по ходу этого дела неизбежно предстояли контакты с официальными ведомствами.
      Это вновь вернуло меня к мысли о Службе безопасности и, по зрелому размышлению, дружеские чувства и признательность к Норту, с которым я проработал так много лет, склонили меня к возобновлению контакта с Агентством..
      Испытывая недобрые предчувствия, я позвонил Норту. Какова будет официальная реакция? Я не знал, захочет ли он встретиться со мной или даже выслушать меня. Я заново отчетливо припомнил мою беседу с мистером "Давайте обойдемся без имен", который сообщил мне, что решение обойтись без моих услуг принято окончательно.
      Норт выслушал меня, попросил извинения за небольшую паузу (по-видимому, для консультаций с руководством) и вернувшись к телефону сказал: Мы будем очень рады видеть вас, мистер Бейкер.
      Глава Двадцать вторая.
      Не могу сказать, что Служба безопасности расстелила передо мной красную ковровую дорожку, но, по крайней мере, Джек Бейкер вернулся к прежней деятельности в результате официального решения. Большое примирение состоялось четыре дня спустя после того, как я рассказал Норту об эмоциональном взрыве Петрова. Со мной встретились Норт и Ричардс, который официально вел это дело до самого его завершения.
      - Вы должны полностью отдавать себе отчет в том, насколько все это важно, - заявил Ричардс с самого начала. - Необходимо, - продолжал он, чтобы мы встретились с Петровым как можно скорее после того, как он примет решение о переходе на Запад. Мы будем ждать четкого проявления его собственного желания в этом отношении. Я беседовал с полковником Спраем, и это его прямое указание. Все дело будет реализовываться через нас. Иначе вы будете нести ответственность за безопасность Петрова.
      Сотрудничество со Службой безопасности и работа по этому делу начались по моей инициативе, поэтому я подумал, что их позиция, изложенная Ричардсом, была, мягко говоря, странной. Однако вслух я ничего не произнес. В любом случае заявление о возложении на меня ответственности за безопасность Петрова было сущим вздором - закон не требует от гражданина, чтобы он нес за кого-то ответственность.
      Ричардс не стал более продолжать в таком духе и оказался весьма любезным и даже щедрым, когда мы стали обсуждать основу, на которой я должен был возобновить агентурную работу. - Не стесняйте себя в расходах, сказал он. - Деньги более не станут предметом дискуссии.
      Далее разговор пошел уже о конкретных вещах. Я четко дал понять, что впредь не стану работать по старой системе, представляя детальные отчеты о финансовых расходах. Это, как помнит читатель, было принципиальным вопросом, на котором мы разошлись со Службой безопасности. Теперь договоренность должна была быть достигнута на основе того, что предлагал я - общая сумма в пятьдесят пять долларов в неделю, из которой я буду брать и на мои собственные расходы.
      Служба согласилась с пунктом об общей сумме на расходы, но предложила сорок пять долларов в неделю с оговоркой о том, что я могу запросить дополнительные средства, если у меня будут особые траты. В конечном итоге она предложила выплатить мне сто долларов в качестве компенсации моих расходов и затрат на автомашину (включая поездку в Канберру) в течение тех двух месяцев, которые я провел с Петровым в интересах Службы.
      Я не стал спорить по поводу размера суммы, добившись согласия по вопросу, который лежал в основе нашей размолвки. В то время я записал в моем дневнике: Отношения наладились, и я очень рад, что восстановил контакт с ними.
      Вечером того же дня, когда мы со Службой уладили наши разногласия, а это было 27 ноября 1953 года, ко мне домой приехал Петров. Он все ещё был очень озабочен, хотя та истерия, которая проявилась у него во время нашей последней встречи, уже прошла. Вопреки обыкновению Петров предпочел остаться у меня в квартире и никуда не ехать очевидно, ему хотелось спокойной беседы со мной.
      Поставив рядом с нами пару бокалов с напитком и удобно усевшись в легком кресле, Петров начал разговор. И тут выяснилось, что в его голове полно историй об успешном устройстве жизни многих новых австралийских поселенцев. Видно было, что он уделил этому вопросу много внимания, так как приводил массу примеров.
      - Ну вот хотя бы случай с тем человеком, - продолжал он. Проработав пару лет на лесозаготовках и скопив денег, он теперь купил лесопилку. А взять пример с другим. Он начинал работать шофером, а теперь у него целый парк грузовиков. Я сам беседовал с этими ребятами, и все было именно так.
      Более всего ему нравились примеры успеха людей, работавших на земле, а среди них он предпочитал тех, кто занимался выращиванием цыплят на ферме.
      Ход его мыслей принял настолько однозначный характер, что я не побоялся задать ему прямой вопрос: - Если бы у вас был выбор, то какое из этих занятий вы предпочли бы ?
      - Разведение цыплят на ферме, - ответил он, и мне показалось, что он сказал это так же, как сказали бы в разных местах тысячи других людей, решивших, что настало время заняться практическим делом.
      Теперь можно было не опасаясь дать понять Петрову, что если его мечты идут в таком направлении, то я мог бы помочь в их осуществлении. В ходе этого разговора я четко высказался в том плане, что инициативный и предприимчивый в Австралии человек может очень хорошо устроиться.
      - Я тоже обратил внимание, - произнес я, - что много новых австралийцев, прибывших сюда без гроша в кармане, сейчас в финансовом отношении крепко стоят на ногах. И мне кажется, что любой энергичный человек, имеющий стимул и желание работать, просто обречен на успех.
      - Да, Австралия - это процветающая страна, - отозвался Петров.
      - Здесь людям не знакомы нужда и лишения. Знаете, я родился в Сибири и все, чего я достиг, досталось мне тяжелым трудом.
      Петров отвел глаза и замолчал. Казалось, он забыл о моем присутствии. Сейчас его мысли были далеко и он вспоминал свое детство у себя на родине стране безбрежных просторов, бескрайних темных лесов и заснеженной тундры; стране, где время не имело значения, так как не о чем было особенно вспомнить и нечего ожидать, где человек работал как скотина и умирал как скотина в духооте тесных деревянных изб.
      - Я родом из крестьянской семьи и мои родители не умели ни читать, ни писать. Отец умер, когда я был ещё маленьким его убило молнией. Мне тогда было семь лет и отца я помню смутно. Мы с матерью и двумя братьями - Иваном и Александром - жили в небольшой деревне Лариха в Тюменской области. Лариха не отличалась от других сибирских деревень она так же была фактически отрезана бескрайней тундрой от остального мира, от его забот и радостей. Семь месяцев в году у нас была зима, и снег лежал по пояс. Весной все утопало по колено в непролазной грязи, и в нашей деревне с трудом можно было пересечь улицу.
      - Да. Жизнь была тяжелая и, чтобы выжить, приходилось быть стойким. Мы с братьями спали на полу в переполненной комнате. Постелью служила охапка соломы. Через год после смерти отца я пошел в школу в нашей деревне - это было с 1915 по 1917 год. Революция завершила мою учебу - все школы оказались закрыты. Следующие два года я вынужден был сидеть дома с матерью. В двенадцать лет мне пришлось начать работать, чтобы семья смогла выжить. С тех пор как умер отец, дела шли все хуже и хуже, и наша небольшая семья уже оказалась на грани голода. Мне, несмотря на мой юный возраст, не оставалось другого выбора, кроме как искать какую-то работу.
      - Мне повезло. Деревенский кузнец взял меня к себе учеником. Работа была очень тяжелой. Я едва мог поднять некоторые из рабочих инструментов, однако я крепился. Все-таки это было лучше, чем голодать. В первый год освоения ремесла мне ничего не платили, но кормили. За второй год я заработал девять рублей - это выходило по несколько английских шиллингов в неделю. Девять рублей в год - это конечно не много, но все-таки поддержка семье. Позднее, когда я освоил ремесло, я стал получать больше, однако все равно приходилось не легко.
      - Пока буду жив, никогда не забуду эти долгие восемь лет моей работы в подмастерьях у деревенского кузнеца. Только представьте себе подъем зимой в пять утра, когда температура на дворе намного ниже нуля, а солнце появляется не раньше восьми часов утра. Помню, как я вылезал из моей соломенной постели еле продрав глаза, плескал ледяной водой на лицо, чтобы окончательно прийти в себя и затем изо всех сил бежал, опасаясь опоздать на работу. Работал я до восьми или девяти вечера, возвращался домой еле живой от усталости и, как подкошенный, валился на свою соломенную постель прямо в одежде.
      Работая у кузнеца, Петров вступил в местную комсомольскую ячейку молодежную коммунистическую организацию. Затем его направили на учебу в Свердловск - один из крупнейших промышленных центров Сибири на транссибирской магистрали. Город был назван по имени одного из деятелей революции и некогда был провинциальным населенным пунктом с числом жителей в пятьдесят-шестьдесят тысяч человек, поблизости от которого располагалось одно из земельных владений царя Николая. Здесь в конце концов революционеры и казнили царя и его семью.
      В настоящее время этот город с населением около полутора миллионов человек является символом новой промышленной Советской России. В нем, как и во многих других советских городах, старое и новое во внешнем облике плохо сочетаются. Рядом со старыми строениями возвышаются современные здания и громадные корпуса промышленных предприятий.
      Крупный новый город рос согласно советскому плану индустриализации Урала и Сибири, а также, исходя из необходимости вывести тяжелую промышленность из районов возможных бомбежек противника. В 30-х годах в этой работе были достигнуты большие результаты, но они стали ещё более впечатляющими с началом Второй мировой войны после нападения Германии на Советский Союз.
      Петров легко адаптировался к новой обстановке и делал такие успехи, что уже в 1927 году стал членом партии большевиков, что было не совсем обычно для молодого человека двадцати лет от роду. В последующие несколько лет он быстро продвинулся по партийной линии. Его первое назначение на крупный партийный пост состоялось в г.Серов за Уралом, где он стал работать партийным организатором молодежи в профсоюзе металлургов.
      В 1930 году его призвали на службу в Военно-морской флот и направили на базу Балтийского флота в Кронштадте около Ленинграда. Он служил как на самой базе, так и на одном из эскадренных миноносцев и демобилизовался в звании старшины. Петров любил вспоминать о своей службе на флоте. - Хорошее тогда было времечко, без забот, - сказал он. - Нам было хорошо и на берегу и в море.
      Петров продолжил рассказывать о своей службе во флоте, однако в отношении последующих лет был не очень словоохотлив. Он рассказал о некоем периоде работы в Москве, о своем назначении в 1942 году на пост в советское посольство в Швеции, однако обошел молчанием характер своей работы там. Он говорил довольно много, но, в основном, о самой Швеции. Это были его первые впечатления о заграничной жизни, и они запомнились ему надолго.
      - Вы знаете, Майкл, - сказал он, - Швеция тоже очень приятная страна и жить там очень не плохо. Во время моего пребывания там мне хотелось узнать её получше, но круг моих знакомых был довольно ограничен и мне приходилось быть довольно осмотрительным во всех действиях и поездках. Там рядом со мной не было такого человека, с которым можно было бы проводить время, как с вами здесь.
      По ходу рассказа Петрова отдельные фрагменты наших прежних бесед занимали свое место в общей картине его взглядов и мировоззрения, которая становилась целостной и довольно четкой.
      Когда представилась возможность, я вновь повторил мое прежнее предложение о помощи. - Послушайте, Владимир, - сказал я, - если в какой-то момент вы почувствуете желание заняться бизнесом, я готов войти в дело вместе с вами. Думаю, что смогу раздобыть в банке некоторую сумму денег, и это поможет нам обоим.
      Мы уже забыли об истории с кафе Адрия; за несколько дней до этого Петров ясно дал понять, что достать требуемую сумму денег - выше его возможностей.
      Мы долго обсуждали различные варианты организации бизнеса и отправились спать лишь далеко за полночь.
      Информируя об этом на следующий день Норта, я сказал: - По моему мнению, Петров серьезно рассматривает возможность остаться в Австралии, но, конечно, прямо ничего не скажет до самого последнего момента.
      В течение нескольких последующих дней я обдумывал, какой лучше сделать следующий шаг. Мне казалось, что если Петров мечтает о ферме по выращиванию цыплят, тогда наилучшим решением было бы подыскать подходящую ферму и посмотреть, не проявит ли он к ней интерес. Это не только послужило бы проверкой искренности его намерений, но и в случае, если он действительно решил перейти на Запад, обеспечило бы ему хотя бы на какое-то время занятие и средства к жизни.
      Я подыскал подходящую ферму в районе Касл Хилл и представил мой план на рассмотрение в Службу безопасности. У них не возникло возражений и спустя несколько дней они разрешили мне действовать в подготовленном мною направлении.
      Ферма принадлежала знакомой мне супружеской паре по фамилии Макмоу. Доктор Лео Макмоу работал стоматологом в местечке Параматта и держал ферму в качестве хобби. Я позвонил ему и его жене и сообщил им, что у меня есть потенциальный покупатель - новый австралиец из числа моих пациентов. Мы договорились, что я привезу его посмотреть ферму в следующее воскресенье.
      С Петровым я начал разговор издалека.
      - У меня совсем неожиданно появилась перспектива получить некоторую сумму денег, - сказал я ему. - Я держал несколько акций компании "Ампол эксплорейшн", а в результате последнего бума на фондовой бирже их цена теперь поднялась до уровня от тысячи восемьсот до двух тысяч долларов. Кроме этого у меня есть кое-какие сбережения, и я уверен, что мне удастся получить ссуду в банке. С учетом всего этого я считаю, что у меня на руках окажется сумма денег порядка нескольких тысяч долларов. Расспросив кое-кого из моих знакомых, я узнал, где продается ферма по выращиванию цыплят, и мне представляется, что это может быть хорошим вариантом. Мне бы хотелось, чтобы вы взглянули на эту ферму и сообщили мне ваше мнение, поскольку вы разбираетесь в этом деле лучше, чем я.
      Владимир отреагировал на мои слова положительно, и это позволило мне продвинуться немного дальше.
      - Было бы хорошо, если бы вы выступили в качестве долевого покупателя. Вам было бы легче торговаться с владельцем, чем мне, так как он мой друг. Я представлю вас как Питера Карпича (это имя мы использовали ранее) и вы сможете впоследствии постоянно выступать под этим именем.
      Петров очень заинтересовался моим сообщением. На ленче в кафе Адрия он не стал принимать спиртного и очень беспокоился, как бы мы не опоздали к назначенному часу встречи на ферме.
      По дороге к местечку Параматта он спросил меня, не в ту ли это сторону, что и дорога на Канберру? И, судя по всему, остался весьма удовлетворен, когда я заверил его, что это совсем в противоположном направлении.
      Ферма, носящая название "Райская усадьба", Петрову понравилась. Ему приглянулся дом, и он с удовлетворением отметил наличие системы горячего водоснабжения, электричества и холодильника. Ферма располагалась на земельном участке площадью в пять акров8, и он настоял, чтобы мы осмотрели её полностью. Он пришел к выводу, что ферма явно запущена, так как при наличии помещений и оборудования для выращивания пятисот голов птицы, птичьего стада на ферме практически не было. Когда я оперся на проволочную ограду, она завалилась на землю. - Здесь нужно будет изрядно поработать, сказал Петров.
      Когда мы вернулись в дом, он заговорил о своих планах построить дополнительные помещения для содержания птицы. К этому времени у него уже вылетело из головы, что ему следовало выступать в качестве долевого покупателя. Он уже видел себя новым владельцем фермы. Однако ему хватило практичности, чтобы понять, что пройдет ещё изрядно времени, прежде чем ферма станет рентабельной. Вернувшись в дом, он поинтересовался у миссис Макмоу, где они берут корма.
      Мы обсудили цену и условия оплаты, и сошлись на девяти тысячах долларов - шесть тысяч - сразу наличными, а остальное - в рассрочку. Когда речь зашла о том, что в эту сумму не вошла стоимость мебели, Петров сказал мне по-русски: - Мне эта мебель не нужна. Я куплю новую мебель - более легкую по стилю и более современную.
      На обратном пути Петров только и говорил об этой ферме и особенно нахваливал место её расположения. Я решил, что пришло время, когда можно сказать ему все напрямик.
      - Послушайте, Владимир, - обратился я к нему. - Я должен поставить вас в известность о том, что не смогу взять все это на себя. У меня врачебная практика в Сиднее и я, скорее всего, не смогу оставлять её при отъездах на ферму. Для вас пришел момент решать, интересует ли вас это дело. Ферма будет приобретена на ваше имя - то есть на имя Карпич - и станет вашей, если вы этого хотите.
      Петров понял, что я намерен отдать ферму ему. Он для вида стал слабо возражать: - Ферма все равно останется вашей. Я только буду следить за ней для вас.
      - Ничего подобного, - сказал я. - Ферма будет вашей собственностью. Я буду рад видеть вас её владельцем и знать, что в любое время могу приехать к вам в гости.
      Петров не мог скрыть своего удовлетворения от того, что вскоре он станет владельцем фермы.
      - Переговорите об этом с вашей женой, - предложил я, - и как можно скорее дайте мне знать о вашем решении. Как вы сами то считаете, каково оно будет?
      - Полагаю, что все будет в порядке. Думаю, что мы сможем заняться этим делом.
      Вернувшись домой, мы выпили за успех предстоящей сделки.
      К концу дня мы отправились на прием в новый дом чехословацкого консула Кафки. Этот вечер мне очень запомнился. Присутствовало около пятидесяти гостей, в том числе наиболее известные фигуры из Коммунистической партии, сотрудники чехословацкого консульства и Советского посольства, а также радикальные профсоюзные лидеры и видные сторонники Коммунистической партии, работа с которыми считалась перспективной.
      Было много ликера, а чешский национальный спиртной напиток сливовица буквально лился рекой. Обычная сдержанность исчезла в шуме дружеского веселья.
      Некоторые из гостей, разогретые сливовицей, принялись похваляться своей силой и затеяли различные турниры с целью продемонстрировать её. Апогеем этого стал поединок по армрестлингу между Кафкой и коммунистическим секретарем профсоюза котельщиков Хью Грантом.
      Но значение этого вечера заключалось в другом. Для меня стало ясно, что отныне между Петровым и мной должен будет установиться совершенно иной характер отношений.
      Перед выездом из дома Петров спросил меня, знаю ли я адрес.
      - Да, - ответил я и дал старый адрес Кафки.
      - Это не тот, теперь он живет в районе Дуврских холмов. Разве вы не знаете ? Не приходилось бывать у него ?
      Петров попытался поймать меня на этом, и я знал почему. Теперь для него стало опасным мое общение с его старыми знакомыми. Мы были с ним в сговоре, который, по каким меркам ни суди, находился в противоречии с его должностными обязанностям сотрудника советского посольства. Ему необходимо было не допустить утечки информации об этом, следовательно, нельзя было пренебречь даже малейшей мерой предосторожности. Он мог доверять мне - ведь ему пришлось войти со мной в сделку - но он не мог допустить неосторожного поступка с моей стороны. Он исходил из логичной посылки о том, что чем меньше у меня возможностей проговориться, тем лучше.
      Это было началом настойчивых попыток Петрова ослабить мои связи с моими знакомыми - радикалами и держать меня подальше от его коллег по советскому посольству. Продолжение последовало на следующее утро после вечеринки, когда я повез его в аэропорт Маскот на самолет в Канберру. Он начал с разговора о том, что супруги Кларк стали относиться ко мне с неприязнью. Он явно преувеличивал в очевидной попытке посеять между нами отчуждение, а я подыгрывал ему, пока мы не пришли к общему выводу: Черт с ними, с супругами Кларк, не будем больше с ними встречаться.
      Затем Петров сказал, что мне следует держаться подальше людей, подобных Антонову.
      - И тогда, - сказал он, - мы сможем заниматься бизнесом.
      По его словам я понял, что он имел в виду птицеферму.
      Он также был явно против организаций сторонников мира. - Там много разного сброда, поэтому не нужно иметь с ними никаких дел.
      Несмотря на все это, а также на долгий опыт работы в условиях конспирации, Петров все ещё не принял окончательного решения в отношении своих будущих действий. Это стало ясно, когда он посоветовал мне принять приглашение участвовать в работе научной группы Конференции по проблемам войны и мира. Это была та связь, которую сотрудник советского посольства Петров - а на этой стадии он все ещё был сотрудником посольства с довольно неопределенной перспективой на будущее - пока не мог позволить себе разорвать.
      Тем не менее, рекомендуя мне прекратить связи с коммунистами, Петров проводил логичную линию. Каким бы ни было его решение - переходить на Запад или нет - его интересам на перспективу лучше отвечало сохранение со мной тесных отношений. Наши отношения дошли уже до такой стадии, когда его планы на будущее становились моими планами. Никакой альтернативы уже не осталось, кроме как продолжать эту игру дальше и позволить ему руководить моими действиями. Я не мог ни при каких обстоятельствах позволить себе быть слишком умным и самостоятельным.
      Только в то утро я почувствовал беспокойство, овладевшее Петровым. Во - первых я обнаружил, что он убрал свое постельное белье в шкаф. Он убрал его для того, чтобы не оставалось признаков, что кто-то ночевал у меня в квартире.
      _ Так лучше, - сказал он.
      Затем позднее, когда мы приближались к аэропорту, он высказал пожелание, чтобы я не провожал его до самого отлета самолета.
      - Торговый атташе Ковалев летит одним самолетом со мной, и я не хочу, чтобы он видел нас вместе.
      Глава Двадцать третья
      Несколько дней пребывания Петрова в раздумьях в Канберре явно не привели его к решению стоявших перед ним проблем так как, когда я снова увидел его 16 декабря, он все ещё оставался в нерешительности. Мы приняли по несколько порций спиртного, и я завел разговор.
      - Вы приняли решение в отношении фермы? - спросил я.
      Петров предпочел уклониться от определенного ответа.
      - Нельзя ли подождать с этим до Нового года ? - спросил он. А, немного подумав, добавил: - Если я сбегу, это вызовет невероятный скандал.
      - Вы обсуждали это с вашей женой?
      - Пока нет, у меня была возможность обдумывать это дело только наедине с самим собой.
      Затем Петров спросил меня, как долго он сможет выплачивать стоимость фермы. Я ответил ему, что ферма будет принадлежать ему с самого начала, поэтому вопрос о выплатах не возникать.
      Петров упорно стоял на том, что он сможет принять решение только после новогодних праздников.
      - Это очень не просто, - сказал он. А затем ещё раз повторил: - Все это очень не простое дело.
      Я про себя ответил на его слова: - Еще бы. Конечно не простое!
      Заявление Петрова о том, что у него была возможность обдумывать это дело "только наедине с собой" создавало новую проблему и весьма сложную. Может быть он боялся рассказать своей жене из опасений, что она выдатст его? А если он рассказал ей, а она не одобрила его решения? Рассказал ли он ей, и является ли она для него надежной опорой? Мне нужно было удостовериться, что на все эти вопросы будут удовлетворительные ответы.
      Обстоятельства менялись так быстро, что мне нужно было подготовиться, при необходимости, ввести в дело третью сторону. Время для этого ещё не наступило, но мне следовало учитывать вероятность того, что Петров может внезапно принять неожиданное решение. Предусмотрительность требовала, чтобы я не вводил в дело третье действующее лицо до того самого момента, пока это не станет абсолютно необходимым. Чем меньше было людей в курсе того, что происходит, тем лучше.
      В этих обстоятельствах, следуя логике, мой выбор пал на доктора Бекета. Во-первых он уже был посвящен в некоторые методы работы Службы безопасности, а во - вторых, судя по всему, пользовался её доверием. Каково бы ни было мое мнение о его способностях вести переговоры после инцидента в его офисе с участием Петрова, это не имело значения, так как на данной стадии фактор доверия перевешивал все остальные соображения.