Горбань Валерий
      Выстрелы на перевале
      - Хреновое это дело!
      Железный палец Гопы бесцеремонно уперся Игорю в грудь.
      - Вот попомни мои слова: это дело кровью пахнет!
      Игорь не ответил, только сморщив нос, отвел в сторону татуированную жоркину лапу и задумчиво потер грудь.
      Два часа назад он заглянул в "предбанник", разделявший кабинеты начальника "шестерки" и его заместителя. На пороге замовского кабинета стоял Шеф и раздраженно говорил в полуоткрытую дверь:
      - Он, может, с бабами загулял или в карты проигрался, а теперь звонит жене и голову морочит. Мы всю милицию на уши поставим, а завтра каждый сыщик будет потешаться: мол, шестому отделу делать нечего, так он розыском гулящих мужей занялся.
      Шеф развернулся к своему кабинету, и его темно-карие глаза уперлись в жизнерадостную Игорехину фигуру.
      Если честно, то фигура эта направлялась в кабинет заместителя начальника шестого отдела вовсе не по служебным делам. Уж очень хотелось совершить пару разгрузочных "полетов" на истребителе Ф-15 с помощью единственного в подразделении компьютера. Виктор, хозяин кабинета, коренной ленинградец, был настоящим сыщиком: напористым, с блестящей юридической и оперативной подготовкой. За эти качества сыскная братия охотно прощала ему отличное знание английского, прекрасную игру на фортепиано и даже полное и принципиальное отсутствие мата в лексиконе.
      А в последнее время он серьезно заболел компьютерной болезнью и все редкие свободные вечера, порой переходившие в ночи, проводил возле старенького "Каспера", подаренного отделу одним из клиентов, спасенных от вымогателей.
      Достаточно было, зайдя якобы по делу, задать Виктору какой-нибудь вопрос о его электронном любимце, как тот, фанатично поблескивая глазами, усаживал гостя за клавиатуру. Затем он перегибал через посетителя свои 185 см и начинал ловкими пальцами пианиста барабанить по клавишам в таком темпе, что мог бы загнать в тупик и профессионального программиста. И, наконец, наступал момент, когда терпеливому и благодарному ученику, вконец обалдевшему от столь стремительного урока, великодушно разрешалось сыграть в "эту ерунду".
      Иногда Шеф, поддавшись велению служебного долга, имитировал преследование игроков, нещадно эксплуатировавших "машину". Особенно доставалось тем, кто попадался в рабочее время. Но опера, у которых сутки вечно смешивались в невообразимую кашу, будучи людьми независимыми, сами определяли свой режим, а будучи оптимистами по натуре, взбучки переносили философски. Тем более что характер Шефа, являвший собой странную смесь из типичного оперского фанатизма, классической белорусской упертости и бешеной возбудимости истрепанных милицейской работой нервов, особой опасности для подчиненных не представлял.
      Не раз бывало, что беспощадно выдрав лопухнувшегося оперативника в своем кабинете, Шеф через десять минут на совещании высокого руководства также яростно отстаивал своего сотрудника, приводя вечные, как сыскная работа, аргументы:
      - не ошибается тот, кто не работает;
      - чем результативнее опер, тем больше у него врагов;
      - чувствуют негодяи, что им серьезно на хвост сели, вот и жалуются...
      А еще был Шеф милиционером. Опытным и жизнью битым. И потому, развернувшись на пороге, развернул на сто восемьдесят градусов и свой монолог:
      - Если так хочется на ерунду время тратить, то делай все сам. Отбери заявление, объяснение и проверь в установленном порядке. Больше никого отвлекать на это заявление я не буду. А лучше вон Игорю поручи, пусть руку набивает на заведомых отказных.
      Заинтригованный Игорь, едва пропустив Шефа, заскочил в кабинет Виктора.
      В кабинете, кроме хозяина, находился один из самых колоритных оперов "шестерки", ночной кошмар магаданских уголовных "авторитетов" - Жорка по прозвищу Гопа. Прозвище это настолько ему шло, что давно уже стало вторым именем. Во всяком случае, за глаза его иначе и не называли. "Крутые" ненавидели его лютой ненавистью, но ни один из них и в пьяном бреду не помышлял о том, чтобы не только расправиться с Гопой, но даже просто сдуру сунуться поперек его пути. И дело было не только в его бандитской внешности, на которую не раз клевали заезжие гастролеры и самоуверенные новички. Ни золотой оскал Жоркиной улыбки, ни щедро разрисованные татуировкой кулаки, ни вполне приличные бицепсы не могли внушать страх людям, прошедшим школу выживания в тюрьмах и лагерях. Первым и главным тормозом, конечно, была репутация шестого отдела, не склонного прощать или забывать любую обиду, а уж тем более угрозу любому из своих оперов. Но Жорка и сам по себе был не подарок. Беспощадный, не признающий выходных и проходных, убежденный сторонник иезуитского правила "цель оправдывает средства", он был цепок, как клещ, коварен и хитроумен, как бес. Наживать такого врага, дураков не было. Впрочем, однажды нашлись двое. Тот, что был с обрезом, умер с пулей от Макарова в сердце. Второй - до сих пор в бегах... Так что, их пример никого не вдохновил.
      Гопа стоял в центре кабинета и орал:
      - Какие, на хрен, бабы, какие карты? Уехать за шестьсот километров в подштанниках, без денег, ни с того ни с сего. Даже не пожрать в дорогу. Он что, совсем больной? Не мог жене своей что-нибудь наплести, прежде чем уехать? Десять штук за аварию! Он что, самолет разбил или "Волгу" новую, прямо на заводе?
      Выдержка, такт, уважение к старшим, а равно и младшим, в число Жоркиных добродетелей не входили. Коллеги к его воплям уже давно привыкли, и если рычали иногда в ответ, то больше из спортивного интереса или когда запарка в серьезном деле выключала присущее всем нормальным сыщикам чувство юмора.
      Виктор оторвался от монитора, к которому успел прилипнуть, как только Шеф ступил за порог, и в своей обычной мягко-ироничной манере воткнул Гопе шпильку:
      - Родной, если ты и вправду думаешь, что тут дела серьезные, что ж ты время теряешь? Может, эти ребята уже на почте деньги получают?
      - Нет, я созвонился с начальником смены, нас предупредят, если что. Надо же сначала всю эту писанину оформить. Ты же слышал!
      - А успеете? Деньги куда должны прийти?
      - На главпочтамт, тут две минуты ходу.
      Тут Жорка соблаговолил обратить внимание на Игоря:
      - Ты у нас писатель, вот тебе самая и работа. Идем ко мне, я тебе быстренько покажу, что делать, а сам тут прозвоню кое-кому.
      До перехода в "шестерку" Игорь четыре года работал в пресс-группе УВД. Далеко не сразу удалось ему найти общий язык с операми, склонными скорее не доверять вообще никому, чем поверить человеку малознакомому, пусть даже и с капитанскими погонами на таком же, как у них, мундире.
      Помог случай. Игорь сумел уговорить руководство купить для пресс-группы видеокамеру. Бытовая, рядовая камера "Панасоник 7В" по тем временам была просто техническим чудом для милиции, оснащенной киноаппаратами времен второй мировой. А главное - чудом единственным и позарез необходимым. Только годы спустя Игорь смог оценить, через какие изощренные проверки со стороны сыщиков он прошел с наивностью младенца и самоуверенностью дилетанта прежде, чем стал своим среди этой отчаянной и жизнелюбивой братии.
      Первыми сломали лед парни из группы борьбы с наркоманией, затем потянулись опера из шестого отдела. Вихрь стремительной и бесконечно разнообразной оперативной работы захватил Игоря. Неповторимая обстановка "мозговых штурмов", когда ситуация вынуждала создавать сложнейшие комбинации в считанные часы, а то и минуты, потрясающий азарт задержаний беспредельно наглых групп вымогателей, приблатненных квартирников и болезненно-лживых наркоманов - все это отнимало последние остатки личной жизни и затягивало, как бездонный водоворот.
      Результат был предопределен. В один прекрасный день, а точнее, в третьем часу ночи, в перерыве между допросом только что взятого с поличным специалиста по квартирным кражам и очередной партией в нарды, Гопа спросил:
      - Ты рапорт когда будешь писать?
      - Какой рапорт?
      - На перевод к нам.
      - Так меня и взяли, к вам по приказу меньше чем с трехлетним стажем оперативной работы не берут.
      - Ты как маленький. Приказы пишут одни люди для того, чтобы другие могли их нарушать, когда очень нужно.
      Виктор согласно покивал головой из-за компьютера:
      - Мы уже с Шефом разговаривали, он не против. Нам дают должность аналитика. Попишешь бумажки, а там, глядишь, и делом займешься.
      Перевод состоялся, и коварный Жорка, до смерти не любивший писанину, активно пожинал плоды своего благодеяния.
      В тесном кабинетике, который Гопа делил еще с двумя операми, устало откинувшись на спинку стула, сидела молодая женщина. При появлении сыщиков, она подалась им навстречу, и такой тревогой, таким ужасом плеснули ее глаза, что Игорю стало не по себе.
      Жорка приобнял ее за плечи и непривычно мягко сказал:
      - Наташ, ты не спеши переживать, бывает, еще страшнее все кажется, а потом пустяками заканчивается. Ребята уже работают, но нужно, чтобы все было официально. Ты соберись и еще раз подробно расскажи. Игорь все оформит, и пойдешь отдохнешь.
      - Какой отдых. Я, наверное, с ума сойду. Как он позвонил, меня трясет и трясет...
      - Ну ладно, ладно. Давай, садись и все по-порядочку.
      * * *
      - Вот, прямо под последней строчкой пишите: "С моих слов записано верно, мною прочитано", и подписи - здесь, здесь и здесь.
      Игорь взял листы объяснения и еще раз пробежал глазами. Недлинная получилась история, но, в самом деле, странная, мягко говоря.
      24 апреля
      - Наташ! Я поеду, потаксую немного.
      - А обедать?
      - Да я недолго, сейчас рейсовый с трассы подойдет, может, кого с вещами в поселок отброшу.
      - Ты хоть оденься, не май месяц. Куда в одном трико?
      - Я куртку накину, в машине тепло, солнышко через стекло шпарит, аж глазам больно.
      Муж Наташи, работяга, отец двоих детей, по характеру человек семейный и любитель уюта, в свободное время иногда подтаксовывал на своих Жигулях "единичке". Поселочек небольшой, двадцать пять тысяч населения. Больших денег не заработаешь, но детишкам на молочишко набегало, да и на бензин-запчасти не от получки отрывалось.
      - Только недолго. Через полчаса все готово будет.
      Но прошло и полчаса, и час, кастрюли с плиты уже перекочевали в подушки, а хозяин дома так и не появлялся. Наталья слегка поворчала про себя, но потом решила, что подвернулся выгодный клиент, и Володя катает его, перехватив гденибудь всухомятку.
      Наступил вечер.
      Может, повез кого в соседний поселок? В радиусе двадцати-тридцати километров от райцентра разбросано много старательских баз, времянок на золотых полигонах. Дороги там поразбитые, глухие. Случись что - и позвонить неоткуда, а другие машины проезжают одна-две за день.
      Выглянула в окно: на смену дневной оттепели пришел крепкий морозец. Столбы дыма над частным сектором выстроились по строгим вертикалям. Появившиеся, было, в затишках лужицы на глазах одевались в блескучий ледок. В это время перепады температур бывают в двадцать-тридцать градусов, и морозы по ночам еще нешуточные.
      - Говорила же, оденься! Эти мужики - хуже детей.
      В девять позвонила Саньке, самому близкому Володиному дружку:
      - Ты моего не видел?
      - Нет.
      Бросила трубку! Найди его! Здесь вырос, не только в поселке, на каждом полигоне, в каждой артели друзья, знакомые.
      Навязчивые мысли возвращали в прошлое: к той беде, что шрамом легла на душу и не давала ей покоя, приходя в тяжелых снах, заставляя просыпаться в холодном поту, с колотящимся сердцем.
      Володя - человек безотказный: тому - с ремонтом машины помочь, тому что-то из города привезти. Там - магарыч, тут - угощение. Не выпить - обиды начинаются. Так, потихоньку-полегоньку и запил, да все крепче и крепче. Сколько ей пришлось пережить, она одна знает. Но сумела отстоять мужа, уговорила его пролечиться. С тех пор, зная свой мягкий, уступчивый характер, Владимир старался избегать и случайных, и дружеских компаний.
      Не дай Бог! Но мало ли у мужиков дела какие. Поднимешь шум из-за пустяка, обидится. Да и сама перед людьми будешь дура дурой.
      И все же давила сердце, нарастала, захлестывала тревога.
      В десять набрала больницу:
      - Девчонки, у нас аварий сегодня не было?
      - Нет.
      "Мишке, бывшему однокласснику, позвонить? В милиции работает, может, что подскажет".
      - Миш, ты только не смейся. Там у нас ничего не случилось? Мой куда-то еще в двенадцать уехал, раздетый, даже не пообедал, и нет до сих пор.
      - Все нормально, вроде. Я час назад в райотдел заходил. Да если бы что случилось, тебе сразу бы позвонили. Вовку же каждая собака знает. Ты не волнуйся, куда он денется, твой тихоня.
      - Миша, я не знаю, только мне плохо очень, Мишка, я боюсь...
      - Эй, эй, ты что. Ну ты даешь! Да не реви ты! Так... Сейчас я Татьяну к тебе отправлю, сопли вытирать, а сам крутнусь по ребятам. Только если Вовка снова забухал, я ему по шее надаю, тогда не обижайся.
      - Ты надавай, надавай, только живого его привези!
      - Да ты что, чокнулась?.. Тань, возьми трубку!
      Часа через полтора Мишка сообщил:
      - Пацаны его видели: он трех мужиков возле автовокзала подсадил. Вроде, не поселковые. Может, старателей повез - те, если в кураж войдут, все выходные кататься будут и бабками швыряться. Так что готовь большой чулок: Вовка полный багажник деньжат привезет.
      Наташа вслушивалась в бодрый Мишкин голос, но страшное ощущение беды не отступало. Хотелось закричать, кинуться на улицу, искать самой.
      Взгляд упал на малышей, притихшими воробышками прижавшихся друг к другу на диване.
      - Где же ваш папка?
      - Господи, ну точно с ума сошла. Детей перепугала, - Татьяна укоризненно посмотрела на подругу.
      Да только ей ли, жене и матери, самой не знать потрясающую силу женской интуиции. А потому, махнув рукой, она отправилась укладывать ребятишек в соседней комнате, обещая им рассказать "смешную страшилку", если они лягут на правый бочок, не будут баловаться и беспокоить маму.
      25 апреля
      В два часа ночи зазвонил телефон. Испереживавшаяся женщина кинулась к трубке.
      - Магадану ответьте.
      - Алло, алло!
      Какой-то странный, сломленный голос Владимира был почти неузнаваем.
      - Наташа, это я.
      - Ты где? Что ты делаешь в Магадане? Я...
      - Наташа, послушай, я не могу долго говорить. Выслушай меня и сделай все, как скажу. Я попал в аварию, разбил чужую машину. У меня могут быть большие неприятности. Нужно рассчитаться с людьми. Завтра, прямо с утра, сними деньги с книжки, возьми у мамы, займи, но с утра пошли телеграфом десять тысяч в Магадан, главпочтамт, до востребования Дегтярю Дмитрию Степановичу.
      - Как ты там оказался?
      - Я пассажиров повез...
      - А с тобой-то что, почему деньги не на тебя высылать? Ты в больнице, ты разбился?
      - У меня все нормально. Я чужую машину разбил. А у меня все нормально. И машина моя целая. Ты только сделай, как я сказал. Как только здесь получат деньги, я сразу уеду домой. Ты записала: Дегтярю Дмитрию Степановичу. Я все потом расскажу.
      И короткие гудки в трубке.
      Наташа обессиленно опустилась на стул: "Десять тысяч!". Володя неплохо зарабатывал, его разумная бережливость, умелые хозяйские руки позволяли в последние годы без особого напряжения экономить и откладывать сто-двести рублей в месяц. Уезжать на "материк" они не собирались, но давно мечтали о собственной благоустроенной квартире вместо старенького частного домика, оставшегося им от Наташиных родителей. - "На книжке сейчас тысячи четыре с небольшим. Где же взять остальные? И как же мечта? Да черт с ней, с квартирой. Здесь что-то не то. Володя неправду говорил. Голос у него был чужой. И слова все чужие. Как будто диктовал кто".
      - Что случилось? - до сознания не сразу дошел голос подруги, которая, видя состояние хозяйки, осталась ночевать.
      Наташа буква в букву повторила разговор.
      Не тратя лишних слов, Татьяна решительно взялась за телефон:
      - Ну что, горе-сыщик, есть новости? А у нас есть. Нет, разговор не телефонный.
      Михаил был необычно серьезен и деловит. Перед Наташей сидел совсем не тот веселый паренек, который в первом классе дергал ее за косички, в десятом подлизывался, упрашивая передать Татьяне домой очередную записочку, а после армии помогал ей вытаскивать Володю из страшного алкогольного омута, разыскивая по бичарням и взашей пригоняя домой. Его коричневато-зеленые глаза сохранили дружеское тепло и выражение всегдашней готовности броситься на помощь, но бесследно исчезли из искрящихся зрачков озорные бесенята, а из речи - вечные подначки и прибаутки.
      - Для начала соберись. Не надо спешить с выводами. Звонил точно он? Ну вот, главное, он жив. И, по-любому, не в реанимации. Голос трезвый? Да я тоже думаю, что не должен, но мало ли что. Как оказался в Магадане? Он же ясно сказал, подвернулся заказ. Почему домой не заехал? Ну представь картинку, садятся три навороченных кооператора и говорят: "Шеф, едем в Магадан - платим стольник. Только мухой, время - деньги". С аварией не все понятно, конечно. Чужую машину разбил в дым, а своя целая. Наверное, врет, не хочет тебя еще больше расстраивать. Почему деньги не на себя? Может, действительно, в больницу загремел. Но ему же надо рассчитаться, расписку с хозяина взять или как-то еще оформить. А, может, его ребята эти, чью машину разбил, у себя держат. Аварию оформлять не стали, но, чтобы не смылся, где-нибудь на хате оставили и присматривают.
      - Так, может, его бьют там?
      - Ну, ты газет перечитала. Зачем? Смысл какой? Он же не отказывается платить, тебе вот позвонил, деньги заказал.
      Михаил продолжал говорить, больше полагаясь не на основательность своих аргументов, а на ту убежденность, которую он старался вложить в каждое слово, и которая должна была передаться Наталье, укрепить ее растревоженную душу.
      Стараться-то старался. А между тем он знал, что не пацаны видели, как Володя на автовокзале посадил в машину троих мужиков, искавших, кто бы их подбросил до выезда на основную трассу. Видела это кассирша, отправлявшаяся на обед. И обрисовала она вовкиных пассажиров очень четко и ясно:
      - Наглые такие морды. Один - точно ваш клиент.
      А еще знал Михаил, что мутная волна дерзких вымогательств, синхронно возникшая с подъемом кооперативного движения и появлением больших денег в карманах новоявленных нэпманов, захлестнула и Магадан, вроде бы далекий от вечно экспериментирующего над своим народом центра. И что одним из любимых поводов для "наездов" доморощенных рэкетиров были дорожные происшествия. По случаю пустяковой царапины на крыле специально подставленной под удар машины или "ужасного стресса морально пострадавших" бритоголовых ублюдков, разыгрывались целые спектакли с единственной целью: отнять у запуганного и растерявшегося человека все, что он имел за душой.
      Конечно, могло все быть и проще. Если Вовка снова сорвался, то может в такой штопор войти, что уже никакой ЛТП не поможет. А очумевшего от водки человека всегда сопровождает шакалье, любители дармовой выпивки. Эти, если запах денег почуют, любой спектакль организовать могут.
      Но вряд ли. Пять лет ведь продержался. Да и с рождением детей, которых подарила ему Наталья, поверившая, что в дом вернулось счастье, Вовка здорово изменился. Особенно после появления на свет сына, его гордости и наследника. Он уже не шарахался испуганно и тоскливо от любителей, предлагавших "сообразить", а насмешливо-сочувственно говорил:
      - Ты лучше своему пацану шоколадку сообрази. Или велосипед, всего-то делов - месяц не попить.
      И еще, гвоздем засела в голове странная Вовкина фраза: "Как только здесь деньги получат, я сразу уеду домой".
      Наташа слушала Михаила. Она очень старалась ему поверить. Но ясно видела, что он либо врет, либо что-то не договаривает.
      А потому сжалась, как пружина, когда нарочито спокойным тоном Михаил сказал главное:
      - Знаешь что, ты деньги возьми, сколько есть. Только не посылай по почте, а лети с ними сама. Детсад с восьми, сберкасса с девяти, самолет в пятнадцать. К свекрови не ходи, не пугай. Мы с Танюхой детей из садика заберем. В Магадане никуда самостоятельно не лезь. Доберешься - сразу в милицию, в шестой отдел. У меня там есть ребята знакомые, они помогут на месте разобраться. А я с утра пойду к комитетчикам: пусть "пробьют" телефон, с которого Вовка из Магадана звонил, - у них это дело поставлено. Пока будешь лететь, в "шестерку" перезвоню, чтобы там в курсе были. А пока ложись отдыхай, утро вечера мудренее.
      Закрыв за друзьями дверь, Наталья прилегла на диван. Стрелки будильника, заведенного на полседьмого утра, уже подкрадывались к четырем часам. Разбитое, как после тяжкой болезни, тело требовало покоя, но взбудораженный мозг продолжал рисовать одну картину страшней другой. Валерьянка только добавила раздражения своим навязчиво-приторным запахом. И все-таки понемногу усталость начала брать свое. Не приятная сонливость, а тяжкое оцепенение измученной души, перемежаемое полуявью-полукошмарами, стало постепенно овладевать ею. И вдруг холодная волна непереносимого ужаса ударила в сердце, подбросила ставшее невесомым тело.
      В мертвенно звенящей тишине осиротевшего дома тихий голос Владимира простонал:
      - Наташа!
      * * *
      В таежном распадке, под черными замшелыми лиственницами, на голубоватом обледеневшем сугробе, уткнувшись лицом в наст и подергиваясь в предсмертных конвульсиях, лежал человек.
      Над ним стояли трое. Тот, что был ближе всех, худощавый, с непокрытыми черными кудрями, серебрившимися в неверном лунном свете, тоже дрожал. Но не от боли и не того животного инстинктивного возбуждения, которое возникает у любого нормального человека при виде чужих страданий. Его трясло от пакостного страха, панического предчувствия расплаты, неожиданно и мгновенно сменившего опьянение властью над жизнью и смертью другого человека. Колотило и второго, рослого молодого парня, который бессмысленно топтался на месте, словно решая, куда идти и надо ли вообще идти куда-то.
      Третий, приземистый, коренастый, прихрамывая, подошел поближе и придушенным хрипловатым голосом сказал:
      - Давай еще раз. Для надежности.
      Черноволосый завозился, лязгнул чем-то металлическим и наклонился над умирающим.
      Раздался приглушенный хлопок. Замершее, было, тело содрогнулось еще раз и снова обмякло.
      - Готов. Засыпай.
      Хромой с похабным смешком встал на труп, попрыгал, вминая его в сугроб. Двое других торопливо ногами нагребали снег на убитого, на еще теплую голову, обмотанную скотчем, на рабочую болоньевую куртку и синее спортивное трико, заправленное в короткие прорезиненные полусапожки.
      Затем убийцы также торопливо выстроились гуськом и по хрустящему насту след в след пошагали вверх по склону сопки. Минут через пять выбрались на дорогу, сели в не успевшую еще остыть старенькую красную "единичку" и рванули по направлению в город, подальше от места, где преступили они главный закон человеческий.
      При въезде в город Хромой тронул за плечо молодого, который вел машину:
      - На почту идем завтра с утра. Сегодня перевод никак не поспеет.
      Черноволосый, вроде бы безучастно смотревший в окно, отозвался:
      - А н-нас м-менты н-н-е вс-с-третят?
      - А ты свой ствол с собой бери. Мы с Малым тоже возьмем. Нам теперь терять нечего. Тачку я с утра кентам на запчасти загоню. Получим перевод, все поделим и - врассыпную. С такими бабками "на материке" год гулять можно.
      Помолчав, насмешливо добавил:
      - Не ссы, а то еще больше заикаться начнешь. Смоемся без проблем. Баба его не въехала, никто ничего не видел и не слышал.
      * * *
      Хромой ошибался.
      За шестьсот километров, в далеком горняцком поселке, чуткое сердце любящей женщины услышало то, что никогда не смогут уловить и зафиксировать самые фантастические приборы. Услышало и поняло так, что утром 26 апреля совершенно чуждый всякой сентиментальности Жорка поверил Наташе мгновенно и безоговорочно.
      26 апреля
      Гопа влетел в кабинет:
      - Пошли, быстро.
      - Что, пришли за переводом?
      Жорка стрельнул глазами в сторону подскочившей Натальи и мгновенно соврал:
      - Шеф зовет, ты же знаешь, как он ждать не любит.
      А в коридоре управления, на ходу, добавил:
      - А еще Шеф не любит... болов, у которых язык вперед головы работает. И все их не любят. А я особенно. И если хочешь со мной работать, держи язык в заднице, если он не держится за зубами.
      Игорь молча проглотил эту ультрапедагогическую речь. Обижаться, кроме как на себя самого, смысла не было. Да и времени тоже. Главпочтамт располагался в соседнем квартале, через дорогу от УВД.
      Жорка быстро говорил в такт шагам:
      - Останься поближе к выходу, у окна, там столик, - заполняй любой бланк. Я буду брать того, кто пришел за переводом. А ты смотри в четыре глаза. Если он не один, дружки могут пойти на меня, а могут и ломануться на выход. Возьми хоть одного. Резко уйдет какая-нибудь машина, запомни марку, цвет, номер. Кстати, стой! Оружие взял?
      - Да.
      - Далеко не убирай, но и сразу не доставай. Еще пока ничего не ясно, может, никакого криминала нет. Схватишься за пистолет, потом всю жизнь будешь прокурору письма писать. Заява есть, задерживать для разбирательства можно. Начнем вежливо. Если будут дергаться, вали на пол и одевай "браслеты". Достанут стволы, тогда доставай свой. Короче, делай, как я.
      Игорь смотрел на Жоркин бычий затылок и с интересом представлял себе, как будет "валить на пол" такого же бугая. Нет, парень он не слабый, немного занимался борьбой, может сутками бродить по тайге, но тут - другое дело. Страшила не сама возможная схватка, пусть даже с подготовленным и опасным противником. Страшней любых увечий и даже самой смерти была мысль: "А вдруг упущу, не смогу помочь Жорке." Тогда - пожизненное клеймо "лоха" и возня над бумажками с описанием чужой Работы.
      Все. Пришли. Сомнения закончились.
      Только внезапная дрожь на секунду стеснила дыхание. Но Игорь уже знал, что волнение мгновенно исчезнет, как только начнется Дело. Движения невесомого тела станут легкими, не отнимающими ни капли драгоценного внимания у мозга. Даже в случае тяжелой травмы боль и страх придут потом, когда все закончится и начнется отходняк. А если задержание будет успешным, то эйфория азарта перейдет в бешеную энергию, позволяющую работать сутками без сна и отдыха.
      Эх, почта русская, родная. За века чиненные гусиные перья сменились стальными, затем появились шариковые авторучки, привязанные на веревочки всех мастей. Одно оставалось неизменным: клиенту, пришедшему без своего письменного прибора, приходилось либо скрести казенным устройством по дну высохшей чернильницы, либо изо всех сил продувать истощавший стержень в бесплодной попытке добыть пасты хоть на пару слов.
      Игорь безнадежно катнул авторучку по столику, и она, свалившись, повисла на шнурке. Теперь можно было спокойно торчать с бланком в руке и рассматривать всех посетителей, ожидая, кто из них, заполнив свое извещение, отзовется на жалостливое: "Вы не могли бы...".
      Жорка стоял в очереди за переводами. Впереди него болтали две симпатичные девчушки, по виду - студентки. За студентками - дед, по виду на все сто лет. Мелькнула шкодная мысль: "Может, его будем брать?.."
      - Ага, а вот морда вполне подходящая. Мужик лет тридцати, дерганый весь, озирается каждую минуту, ну точно - он!
      Упорхнули щебетуньи. Ушкрябался, шаркая прорезиненными валенками, дед. Подергиваясь и гримасничая, выскочил суетный мужик.
      Жорка протянул бланк кассирше. Та громко, на весь зал, объявила:
      - У нас такой суммы нет, подойдите к начальнику смены.
      Гопа сердито направился за загородку, с ходу начиная скандал:
      - Шлете извещение, так подумайте головой, что надо деньги заказать. Почему я должен бегать туда-сюда?
      Еще более сердитая начальница подозвала кассиршу, и они втроем скрылись за дерматиновой дверью в конце зала.
      Через пару минут озабоченный Жорка выскочил из-за двери и направился к выходу, еле заметно кивнув Игорю головой.
      - Ушел, сука. За две минуты до нас. Ему, как и мне, сказали, что денег нет, сумма очень большая, надо минут двадцать подождать. А он сразу побледнел, говорит, мол, тогда пока на улице погуляю, а потом подойду. С ним еще двое было. Сначала порознь стояли у разных окошек. А потом сошлись, пошептались и ходу. Девчонки молодцы. А мы лоханулись. Наше счастье, если снова придут. Говорил Шефу, надо было сразу засаду выставлять и серьезную засаду, по полной программе.
      Ни через двадцать минут, ни через два часа никто за переводом на десять тысяч рублей на имя Дегтяря Дмитрия Степановича не пришел.
      Оперативники вышли на улицу. Молча прошагали к УВД.
      У самых дверей Жорка остановился:
      - Хреновое это дело. Вот попомни мои слова: это дело кровью пахнет.
      * * *
      В пятнадцать часов на Жорку обрушилось еще одно потрясение.
      Еще утром, наплевав на все запреты и рискуя нарваться на крупные неприятности, он через голову Шефа обратился к ребятам из областного управления госбезопасности, часто помогавшим малочисленной и очень плохо оснащенной шестерке.
      Коллеги мгновенно нашли недостающие деньги, подготовили их к передаче потенциальным вымогателям, оформили на почте все необходимые документы и провели инструктаж с работавшими в отделе переводов женщинами. С их же помощью удалось выяснить номер телефона, с которого Владимир звонил из Магадана домой. Немедленно установили адрес и данные владельца телефона: убогого, полудохлого алкоголика, который к пенсии по инвалидности добавлял приварок от перепродажи краденого. Квартиру обложили с осторожностью охотников, скрадывающих волка. Фиксировались все переговоры по телефону. Перетряхивались связи хозяина. Наиболее опытные и контактные опера под различными предлогами успели переговорить со всезнающими бабусями у подъезда и соседями барыги. И хотя никакой информации о пропавшем таксисте или его машине пока не поступало, это была ниточка, да еще какая. Даже самый тупой вымогатель не потащит среди ночи свою жертву домой к незнакомому человеку.