Ну что, пошли?
      Немного бежать, метров семьдесят. Половина из них из зеленки простреливается. Коридорчик такой, как в тире. И по коридорчику этому трассеры рехнувшимися светлячками летают, да гранаты от подствольников порхают. А прямо посередке - лужа громадная. По колено жижи глинистой, БТРами перемешанной.
      Ничего, прорвемся.
      - Третий, четвертый, пятый, чесаните зеленку, прикройте нас.
      - Сделаем, брат.
      - Подствольники, огонь!
      Четырнадцать щелчков сухих за спиной, четырнадцать разрывов над зеленкой зависло. Сотни осколков листву стригут, траву ровняют, живые тела вовсе не бесплотных духов в землю вжимают. Два десятка собровцев и бамовцев из автоматов да пулеметов молотят. Только конченый смертник сможет сейчас голову поднять, нас на мушку выловить. Да и он не сумеет: дымно, дружок, огненно!
      Кто видел это: по воде, аки по суху? А мы не видели, мы сделали. Интересно, хоть подошвы замочили? Замочили, оказывается. Это спереди все чистые, а сзади до макушек уляпались. И хохочем радостно. Хорошо смеяться за кирпичным сарайчиком.
      А теперь - наверх.
      - Привет, орлы! Все живы?
      - Все, командир, что нам сделается!
      И сам вижу, что все. А только вопрос хороший, и отвечать на него весело. Любят на него отвечать. Когда действительно все живы.
      Подмогу разгружают, жестянки щелкают.
      - А что там в комендатуре, Змей? Мы видели, ребят понесли?
      - Посекло ребят. У них да у бамовцев девятерых выбило, четверо тяжелые.
      - А наши?
      - Бог миловал. Давай показывай, что тут у тебя.
      - Из-за трубы они бьют, слева от столба. Сначала из кустов справа работали, причесали мы их. А труба толстая, из-за нее трудно достать.
      - Так ты смотри: у них прямо за спиной деревья да кусты высокие. Чесани по веткам, накрой их сверху осколками.
      - Понял, сделаем!
      Страшная штука - АГС. Двадцать девять гранат легли шахматкой. Тысячи осколков сплошной полосой сеются. Не зря за этой машинкой адской и охота настоящая идет.
      Дум, дум! Это - ерунда, это - подствольники. Один прямо на верхнее перекрытие плюхнулся, песком через щели на головы сыпанул.
      Бумм-ба-бах! А вот это уже серьезно. "Муха", однако. И врезали с того бережка. А до бережка ста пятидесяти метров не будет. А если по амбразуре, да из "Шмеля"? Только брызги бурые да шкварки черные от нас останутся.
      Бумм-ба-бах! Совсем близко. Наружный слой мешков рвануло, посыпало.
      - Все, орлы, пристреляли нас. Берем аппарат, драпаем.
      - Все внизу?
      - Все.
      Только один наверху остался. Яцек-пулеметчик. Мы через коридорчик веселый назад пойдем, а он нас сверху прикрывать будет.
      - Пошли!
      Ай, нехорошо получилось, нехорошо! На секунду тормознулся посмотреть: все ли пошли дружно, не цапнуло ли кого. Вот теперь сиди на корточках, загорай на краешке этого коридорчика долбаного, В двадцати шагах от угла спасительного, за пеньком от старого тополя, да за железякой какой-то, благослови ее Господи! Лихо они меня подловили. Пульки щелкают - это ерунда, а вот гранатка сзади бахнула - это не есть хорошо. Вторая еще ближе легла совсем плохо получается. Спинным мозгом чувствую: третью прямо на темечко положат.
      - А-а-а!
      Волчара, черт отчаянный, вылетел из-за угла, орет что-то, из автомата по кустам полощет. Обалдели духи, отвлеклись. На долю секунды отвлеклись. Ноги, Змей, ноги! Рви, лети! Вот она - стеночка родненькая, вот он коридорчик уютненький!
      А теперь - вразворот. Теперь Волчка надо доставать. Это он, зверь серый, специально от стаи отбился, чтобы командир последним не шел, без прикрытия. А сейчас торчит за сарайчиком, и Яцек с ним. Долбят духи туда из подствольников. Обиделись, наверное: так купили их красиво.
      Держитесь, братишки! Сейчас наш черед, сейчас мы вас так прикроем, что небу жарко станет!
      - Третий, четвертый! Подствольники!
      Кипит зеленка. Небольшой пятачок: метров пятьсот на восемьсот. А мы в него три сотни ВОГов из подствольников да две сотни из АГСа, да "Шмелей" и "Мух" десятка три. А уж всякого свинца - немеряно.
      Плохо сейчас в зеленке. Так плохо, что хохол-наемник выскочить из нее не смог. Проще оказалось сдаться, на посты наши выйти. И приятеля своего раненого к нам вытащить.
      Сука подлая! Скажи спасибо, что руки марать не хочется о тварей, что за "гроши" братьев своих единокровных убивают.
      А чешутся руки, ох чешутся! И собры орут: "Уберите этих б...й от греха подальше!".
      Раненого на носилки, второго - на пинках - в машину. На фильтрационном пункте разберутся. Там народ ласковый.
      Хотя падаль такую не сажать надо. Их живьем надо закапывать.
      А вот к духам нет у нас настоящей злобы. У них своя правда, у нас своя. Если на центр Грозного посмотреть, да на траншеи кладбищенские, где тысячи женщин и детей вперемешку с мужиками лежат, то можно духов понять.
      Всякое в этой войне было. Еще месяц назад здесь резня беспощадная кипела. Россияне друг друга убивали. Бред какой-то: ДРУГ - ДРУГА убивал. Кое-кто и до сих пор крови не напился.
      А что до нас, то не бились мы в этих развалинах горящих. Не отправляли домой тела друзей, мерзкими надругательствами истерзанных. Свеженькие мы еще. Гуманные. Но многое знаем уже. И людей русских, из своих домов повыброшенных, да девчонок наших, грязным насилием униженных, понаслушались. И траншеи старые, задолго до декабря трупами забитые, да мэрию городскую, еще летом из дудаевских самоходок расстрелянную, видели.
      Так что не все просто здесь. И хоть нет у нас ни на кого злобы лютой, настоящей, не надо нас убивать. Опасно это. ОМОН - фирма зубастая. Кусаемся мы. И крови тоже не боимся. Кровь за кровь мы обычно с процентами берем.
      Вот и темно уже. Мои отработали. Выстрелов мало осталось. Надо на завтра приберечь. Сидят в комендатуре (мало ли что духи удумают) и ржут опять, как жеребцы стоялые. Обсуждают, как под "Шмеля" попали. Очень весело! Хорошо, что на открытом пространстве. Оглоушило троих, контузии схлопотали. Санька, санинструктор наш, метра три кувырком летел. Ну ничего, встал на четыре косточки, башкой помотал - и пополз другим помощь оказывать. У Удава от удара нога, как бревно. Сидит, штанину задрал, бухтит что-то сам себе. А дай команду - рванет в бой, как здоровый.
      Комендант с оставшимися офицерами да энтузиасты из СОБРа группу сколотили, "Шмелями" да "Мухами" пообвешались. Профессор с Полковником к ним пристроились.
      - Пошли!
      Закат красивый был, еще кусочек золота по краешку неба завис. Черные тени по нему скользят.
      Плохо духам-автоматчикам. Они в общагу ПТУ забрались, думали: нас сверху бить ловчее будет.
      А Николаич поставил своих в хоровод, и долбят они эту общагу, как дятел осину. Только грохот непрерывный, только вспышки бешено сверкают. Выстрелил - отскочил - следующий выстрел готовь. А на твоем месте другой уже, в прицел впился, орет:
      - Уши береги!
      Вот Профессор со своим РПГ за кирпичной стеной примостился. Тяжко ухнула "шайтан-труба". Небо над общагой раскололось. Двойной удар землю потряс.
      - Профессор, ты что, ядерную боеголовку пристроил?
      - Сдетонировало что-то у них. Да не по мелочи сдетонировало!
      Вяло огрызается "зеленка". Замолкла общага.
      Да пора уже. Четвертый час. Утро скоро. Духам еще работы полно: убитых спрятать, раненых по пунктам Красного Креста разбросать, следы замести.
      Сползаемся в комендатуру. Спина под броником мокрая. Липкие струйки по позвоночнику ползут.
      - Ну что, Николаич, все?
      - Все. Пошли в столовую, там мясо пожарили.
      - Спасибо, я со своими.
      - Это вам спасибо. Золотые у тебя парни.
      x x x
      - Бугор - Змею.
      - Слушаю.
      - Ужин готов?
      - И завтрак тоже... Командир, тут ребята случайно в рюкзаке два пузыря нашли. Может, сегодня можно? В порядке исключения. Тут граммов по пятьдесят на брата, и то не выйдет.
      - Ну раз нашли, не выбрасывать же. В порядке исключения...
      Не знаешь ты, Николаич, этих золотых парней... Жулье одно, ухорезы.
      Братишки мои.
      [две главы пропущены]
      . . .
      . . .
      НАРИСУЙТЕ МНЕ ДОМ
      Женька в руки гитару взял.
      Все в душе - кувырком. В голове - кувырком.
      Водка не помогает. Только одно средство есть, только одно сейчас спасет: пальцы левой - на гриф, пальцы правой - на струны. "Только грифу дано пальцев вытерпеть бунт!" Женька и раньше Розенбаума любил. А теперь...
      x x x
      Смотри ты, пижон какой - командир у омоновцев. Не успели расположиться, уже переоделся в чистенькое, стоит, бритвой скоблится возле умывальника. Сразу видно - новичок. Всем известно, что пуля первого - бритого ищет. Мы только две недели тут, а народ уже, как положено, выглядит. У каждого усы и бородка на свой лад курчавятся. Кепи уставные уродские на зеленые косынки поменяли. По городу, конечно, можно и в краповом берете порассекать. А на выезде - не стоит, боевику нашего брата собровца шлепнуть - за счастье. Немало собры волчьей крови выпили. Боятся они нас и за страх свой ненавистью платят.
      Омоновцы снуют, как муравьи. Из расположения мусор выносят - мешки с песком заносят. А теперь за рулоны принялись. Кто-то до нас натаскал с молокозавода катки бумаги и полиэтиленовой пленки, из которой пакеты делают. Здоровенные, материал вязкий, ни одна пуля не пробьет. Раньше, пока стрельба была серьезная, рулоны, наверное, вход в бывший детский садик прикрывали, где мы теперь размещаемся. А нынче тихо, как-то само собой все и развалилось.
      Но эти - новенькие. У страха глаза велики. Решили, наверное, себе крепость отгрохать.
      - Эй, командир, поберег бы ребят. Пусть отдохнут с дороги!
      Это Саня, наш начальник отделения, прикалывается. А чистюля ухом не ведет. Ну, ничего. Здесь обычно начальнички попонтуются день-другой, а потом сдуваются, как пузыри. Этот, тоже небось из таких. Парней своих в дорогу вырядил в бронежилеты, шлемы одеть заставил. Как они у него по пути от жары не позагибались? Служи по уставу, завоюешь честь и славу! А у нас этот металлолом под койками валяется. От судьбы не уйдешь!
      Что это Саня затевает? Встал у командира омоновского за спиной, ракету осветительную в руках держит. Вот хохма сейчас будет... Хлоп - п-х-х-х! пошла ракета! Был чистюля - и нет. Как ветром сдуло. За цистерной с водой пристроился. Сидит, по сторонам поглядывает.
      Наши смеются. А Саня с невинной мордой:
      - Ой, извините, случайно получилось. Да вы посмотрите: это просто ракета.
      Пижон из-за цистерны вылез, плечами пожал:
      - Ребята, если вы здесь сначала рассматривать будете, что хлопнуло, а потом прятаться, то вы - покойники.
      - Да уж как-нибудь ракету по звуку отличим.
      - Омоновец посмотрел странно, вроде с жалостью. "Суперспец - сам себе кабздец", - выговорил четко и пошел к себе.
      - Смотри ты, деловой. Теоретик! Посмотреть бы, как под пулями себя поведешь. Да, Женька?
      Промолчал я. То, что вначале смешным показалось, как-то глупо обернулось.
      Боец ОМОНа с автоматом у входа встал. Пост, что ли? От кого? Здесь только свои ходят.
      - Эй, братишка, у вас командир в каком звании?
      - Подполковник.
      - Такой молодой? То-то выслуживается, вас гоняет.
      Непонятная реакция. Обычно таких зануд подчиненные не любят, и случая не упустят за глаза протянуть. А этот процедил сквозь зубы: "Нас устраивает" - и отвернулся. Хотя, может и правильно. Это - дело семейное. Какой ни какой командир, а свой.
      Перекур у омоновцев. Мы подсели, знакомимся. Братишки, в основном, нашего возраста - до тридцати. Особой разницы и нет, что мы все - офицеры, а они - сержанты, да прапорщики. Понятно, общаются с нами уважительно, интересуются, какие здесь порядки. Спрашивают:
      - У вас какая командировка?
      - Первая, но мы уже две недели здесь. А в Чечне день за три идет, понял?
      - Понял, как не понять... Стреляют здесь?
      - Не переживай, у нас район спокойный. Но если на шестом блоке будете стоять, там бывает.
      - Да я не переживаю, интересно просто.
      Саня наш улыбается снисходительно:
      - Ничего, война всех обтешет, скоро сами опыта наберетесь.
      - Да, опыт - дело важное... - И опять интонация странная, только на этот раз не сердитая, а с усмешечкой.
      Покурили, поговорили. Поднялись омоновцы и снова - за работу.
      А у меня в душе ощущение непонятки какой-то. Ясно, что с разговорами этими связано, а что конкретно? Черт его разберет. Занятные ребятки, с двойным дном. Может, просто рисуются, чтоб себя не уронить?
      Ну и хрен с ними. Некогда тут самоанализом заниматься. Вон наш начальник Сашку зовет, похоже, команду на выезд получили.
      x x x
      БТР плавно идет, на выбоинах не трясет, колышется только. Саня за старшего. На башню верхом уселся и на ходу инструктаж проводит:
      - Прибываем в ГУОШ, от брони не расходиться. Пойдем в сопровождение колонны. Она уже готовая стоит, нам команду поздно дали. Может даже догонять придется.
      Серега, пулеметчик наш смеется:
      - Саня, надо было тебе приятеля своего из ОМОНа пригласить. Пусть посмотрит на боевую работу, пока отряд совсем в стройбат не превратил.
      - А чего ему смотреть? - это Генка - связист полюбопытствовал. Он перед самым выездом где-то пропадал, не в курсе дела.
      - Новичкам не вредно.
      - Какие новички? Они первую командировку еще четыре месяца назад отработали. Из боев не вылазили. Кстати, со смоленским СОБРом работали. Хвалят братишек: "Скромные ребята, без спецовских закидонов, а дерутся отчаянно."
      - Откуда фактишки?
      - Из связи, вестимо. Я им к комендатуре подключаться помогал, пообщались.
      - ?...
      Ай да омоновцы! Вот, наверное, ржут сейчас! Свои и то вон закатываются, чуть с брони не падают.
      Мы с Санькой отвернулись, чтобы друг на друга не смотреть. А Генка ничего не поймет, он ведь этой клоунады на дворе не видел...
      Колонна ушла.
      Вот, блин! Придется мчаться, как чокнутым. Догнать бы до выхода из города. В колонне веселей. А в одиночку можно и на неприятности напороться. Хотя, волков бояться - в СОБРе не служить.
      На КПП у поворота на Ханкалу, узнали, что колонна уже минут сорок, как пропылила. Быстро катят, порожняком, так мы за ними долго гнаться будем.
      Санька карту у военных попросил:
      - Вот где можно срезать, здесь проселочная дорога, в полтора раза короче получается.
      Офицер, вэвэшник с КПП, плечами пожал:
      - Не советую. Лучше вернуться. Раз без вас ушли, значит, сопровождения хватает. Еще наездитесь.
      - Кто не рискует, тот не пьет шампанское!
      Влипли!
      Задним умом теперь все понимаем. И что вэвэшника надо было послушать. И что дурь последняя - без разведки в такие ловушки соваться.
      Еще пять минут назад катили весело, прикалывались:
      - Все духи на центральных дорогах сидят, а мы тут у них по тылам гуляем!
      Стали с горочки спускаться, в ложбинку. Вся в зелени, только успевай от веток уворачиваться. В самом низу - старые блоки бетонные на дороге валяются. БТР ход сбросил, между ними пробирается. А из лесу- мужик бородатый, лет тридцати, может сорока. Черт их, черных, разберет. В зеленом берете, но без оружия. Руку поднял.
      - Привет! - улыбается.
      Но что-то нехорошо мне от его улыбки стало.
      БТР притормозил. Держим мужика на мушке:
      - Чего надо?
      - Я командир отряда самообороны. Я вас в плен беру.
      - Чего-о-о?
      - Ребя-а-та, по сторонам посмотрите внимательно. Только стрелять с перепугу не начните. А то беда будет.
      Сердце у меня куда-то вниз обрушилось. Аж замутило. У всех наших тоже вид неважнецкий: из кустов человек двадцать высыпало. У доброй половины "Шмели" и "Мухи" в руках. Пулемет. Автоматы с подствольниками. И кажется, что все это на меня одного смотрит. А в кустах, небось, еще снайперы сидят. Спиной ощущаю, как чей-то взгляд между лопаток дыру сверлит.
      - Оружие на БТР положите.
      На Сашку смотрим. Ты собирался шампанское пить? Вот и расхлебывай.
      Он белый, как полотно, но отвечает почти спокойно.
      - Смысла нет нам оружие складывать. Все равно прикончите.
      - Вы кто? Контрактники?
      - Нет.
      - А кто?
      Молчим. Все знают, что контрактников духи за наемников держат. Сразу кончают. А если не сразу, то оставляют, чтобы поразвлечься. Нам комендант видеокассету давал. Там чеченцы контрактника два часа на запчасти разделывают. Но и нашего брата они не жалуют. Да какой смысл в молчанку играть. У каждого за пазухой - берет краповый. В карманах - удостоверения.
      - СОБР.
      - Милиция, значит? Офицеры все, наверное? Чего молчите? Стыдно что ли, что милиционеры, а убийствами занимаетесь?
      - Мы не занимаемся.
      - А это что у вас? Рогатки, да? Зачем вы на нашу землю с оружием приехали? Я сам - майор милиции. Омскую высшую школу закончил. Десять лет в уголовном розыске проработал. У меня по всей России друзья были. В гости друг к другу ездили. А теперь вы мою семью убили, за что? - голос у него на вскрик сорвался.
      Здоровенный боевик, черной бородой чуть не до бровей заросший, рядом стоит, зубами скрипит, а правая рука предохранителем автомата - щелк-щелк, щелк-щелк.
      - Мы никого не убивали.
      - А я откуда знаю: убивали, не убивали? Кто у Руслана ( на бойца своего кивает) брата застрелил? Вы, или друзья ваши? А моих бомбой убили. Всех сразу. Трое детей. Мальчики мои и девочка. Жену убили, мать, отца. Пока я в командировке был, в Россию за бандитом ездил. Те с самолетов бомбили, а вы в Самашках на земле мирных людей расстреливали.
      В Самашках и наших полегло немало. Нам рассказывали, что и зачистка-то проводилась после того, как эти "мирные люди" из засады сначала московских омоновцев расстреляли, а потом - девятнадцать ребят из внутренних войск. Автоматы забрали, самих раздели, над телами надругались. А после штурма села десятки своих трупов с оружием оставили. Чеченцы - те свое рассказывают: сколько женщин и детей погибло. Да уж, надо думать, в этой бойне всем досталось. Пуля - дура. Ни пол, ни возраст не разбирает. Не нужно было вообще до штурма доводить. Да только вякни сейчас про это...
      - Что вам здесь нужно? У вас что, дома бандитов нет? Чего ты лезешь на чужой земле порядок наводить, если на своей не навел. Думаете мы тут сами не разберемся?
      По-русски чисто говорит, грамотно. Только на гласных потягивает: "ребя-ата", да шипящие, как все они, по-своему произносит.
      Сколько времени прошло? Нет сил уже слушать эту политбеседу. Тело все затекло от напряжения. Но шевельнись только. Двадцать пар глаз испепеляющих каждое движение секут. Так и ждут, волки, повода, чтобы нас в прах разнести вместе с БТРом. И сидим мы, как обезьяны перед удавом в мультике про Маугли.
      Про детей рассказывает. Девочка ласковая была. За отцом хвостиком ходила. А пацаны мечтали в уголовном розыске работать. Года два назад младший у него значки с формы свинтил, фуражку забрал и убежал "в милицию" играть. А в райотделе, как на грех, строевой смотр. Хорошо, у начальника своих мальчишек четверо, только посмеялся.
      Рассказывает он, а голос такой, что у меня - мурашки по коже. Горе страшное, неизбывное в каждом слове звучит.
      Вот, опять заводиться начал! Санька поддакнул неловко, ненатурально как-то, а он сразу:
      - Ты не прикидывайся ягненком. Не прикидывайся. Знали ведь куда ехали! Город видели! Разве непонятно, что когда так бомбят, тысячи невинных людей гибнут? Ведь ваших же, русских сколько поубивали! Большие политики большой пирог делят. А мы с вами режемся: кровь - за кровь, смерть - за смерть. Вы нас убиваете, мы - вас. Те, кто наверху, потом между собой договорятся. А мне кто моих родных вернет? И если я вас здесь сейчас порежу, как баранов, кто вместо вас к мамкам вернется? Кто вашим семьям помогать будет?
      Хорошее слово -"если". Если сразу не убьют, может, потом на своих обменяют. Но ведь измываться будут... У Сашки на руке часы, вот он кисть чуть повернул. Ого! Около шестнадцати. Если даже с запасом взять, что мы от комендатуры сюда час ехали, то получается - третий час "беседуем". А сил больше нет. Все! Чувствую, что еще немного - и не выдержу. Или орать начну, или на них брошусь. Пусть убивают. Пусть что хотят делают. Но не могу я больше ждать, между жизнью и смертью висеть... Что он говорит?
      - Уезжайте отсюда, чтоб я вас больше не видел. Бросайте оружие и катите назад. Вперед не советую. Там везде наши. Убьют и правильно сделают. Это я не могу на милиционеров руку поднять. Жаль вас, пацанов. Я вам жизни ваши дарю. Но если еще раз попадетесь, я с вами, как с последними скотами, поступлю. Ну?!
      - Оставь оружие... Патроны, гранаты забери, оружие оставь! Нам с таким позором возвращаться нельзя, я сам тогда застрелюсь.
      Ты что, Сашка, сдурел?! Башню рвануло? Ты глянь, как он на тебя, наглеца, смотрит, аж кулаки сжал. Ведь отпустил уже почти! Сдохнешь, дурак, и нас за собой потянешь.
      Тишина гробовая повисла. По-моему, даже листья шелестеть перестали.
      - Уезжайте! - и отвернулся.
      Один из его абреков не выдержал, как загыргычет что-то. Другой тоже аж за голову схватился. И у остальных такое выражение в глазах, будто уже на спусковые крючки давят.
      Но дисциплина у них! Гыркнул что-то в ответ. Опустили головы, повернулись следом и растворились в зеленке, будто и не было никого.
      Кто-то из ребят шевельнулся, автомат приподнял.
      - Не вздумай! - Сашка руку перехватил.
      Правильно. Одно дело, что невидимые снайперы через оптику по-прежнему спины сверлят. Не такой дурак их командир, чтобы на одно наше благородство рассчитывать. Но можно назад на пригорок выскочить, а оттуда жахнуть из всего, что есть. Один АГС чего стоит! Другое - главное: не по-человечески это - за подаренную жизнь смертью платить.
      А не рано радуемся? Может, просто играют с нами? Ведь рядом стояли, в упор целили. Могли своих зацепить, осколками, да рикошетами. Сейчас чуть подальше отпустят и...
      Выскочили! Выскочили!. . Аж до сих пор не верится. Водитель БТРа нашего, как до своих добрались - по тормозам, руль бросил. Минут тридцать его отходняк колотил. Да и остальные не лучше были. Геройство наше пижонское, пальцы растопыренные - вспоминать стыдно. Как там омоновец про суперспецов говорил?
      А когда через город ехали, у меня будто повязку с глаз сняли. Дома, как в Сталинграде после битвы. Лишились люди всего, что имели. Сколько же, в самом деле, мирных полегло? Вон женщина идет, в черном платке, взглядом исподлобья провожает. Раньше бы не сказал, так подумал, что, мол, зыркаешь, сука бандитская! А сейчас другое в голове шевелится. Может она ребенка похоронила. Или мужа. Или всю семью. За что ей нас любить?
      Жаль ее. А своих не жаль? Что здесь в девяносто третьем-девяносто четвертом творилось! Взять ту девчонку, что к нам в комендатуру приходила. Родители ее в один день исчезли, а два брата - полицая дудаевских в тот же вечер в их квартиру заселились. Ей сказали: "Живи в кладовке, служить нам будешь". Что они, да дружки их, с несчастной вытворяли. С тринадцатилетней! Рассказывала, как робот. Даже плакать уже разучилась. Сколько их, таких палачей было?
      Но ведь не все. И не большинство даже. А оппозиция здесь какая была! Тысячи против Дудаева поднялись. Сами гибли, семьи теряли. Чеченский ОМОН, СОБР, гантамировцы, завгаевцы, милиция Урус-Мартана... А мы всех - под одни бомбы, под "Грады" и "Ураганы". Вместо того, чтобы плечом к плечу выродков уголовных и фанатиков оголтелых давить, общим горем нацию сплотили, да против себя развернули. Сам-то себе признайся, брат Женька, как бы ты, к примеру, на месте этого сыщика поступил? Ну, то-то!
      Так что же делать?! Что делать, брат Женька? Как друга от врага отличить? Как Родину защитить, честь свою не замарав и с бандитами в кровожадности не сравнявшись?
      Башка трещит от проклятых мыслей. Душа, и без того страшным приключением измотанная, ноет, как нарыв. Водки, что ли, еще выпить. Не поможет... Как приехали, чуть не по бутылке на брата выпили, а трезвее трезвых. Только еще муторней стало. Где гитара моя?
      x x x
      Поет Женька. Голос его высокий по этажам бывшего детского садика, разрывами опаленного, пулями исклеванного, мечется.
      Нарисуйте мне дом,
      Да такой, чтобы жил,
      Да такой, где бы жить не мешали,
      Где, устав от боев, снова силы копил,
      И в котором никто,
      И в котором никто никогда бы меня не ужалил!
      НИКТО НЕ ХОТЕЛ УБИВАТЬ
      Метрах в двухстах от комендатуры, по изрытому ямами и заваленному битыми кирпичами пустырю, шли двое. Старуха в обычной деревенской одежде темного ситца толкала перед собой наполненную какими-то обломками тачку. Рядом с ней, поминутно нагибаясь, чтоб сорвать приглянувшийся цветок, весело припрыгивала девчушка лет пяти. Ростиком - чуть выше тачки.
      - Ой бабушка, смотри: веревочка!
      Старуха наклонилась вбок, подслеповато пытаясь разглядеть, что там увидела внучка. И в это же время услышала, как кто-то кричит со стороны почти невидимых из-за куч мусора постов комендатуры:
      - Эй! Эй, куда! Назад!
      - Ах, чтоб вас! - Заворчала бабка,- что мне, эту дрянь назад, домой везти? Ага, щас! И решительно двинув тачку вперед, наклонила ее на бок, чтобы поскорее сбросить свой груз.
      Что-то хлопнуло. Странный темный предмет, выпрыгнув из травы, ударился о борт тачки и отлетев в сторону, рванул, выбросив черно-огненный клуб. Долго ждавшая своего часа ОЗМка18 хлестанула во все стороны тысячами стальных осколков.
      Старуха, упавшая от страшного удара по ногам, пронзительно закричала и, оставляя кровавый след, поползла к девочке. Та, лежа на спине, прерывисто дышала, булькая розовыми пузырями.
      Из комендатуры кружным путем, огибая минное поле, бежали люди. Когда до раненых оставалось метров сто, часть из них рассыпалась в стороны. Встав на одно колено за разными укрытиями и вскинув автоматы, они настороженно всматривались в недалекую зеленку, прикрывая двоих, которые пошли дальше. Пошли чуть ли не на четвереньках, внимательно вглядываясь в траву, прокалывая шомполами подозрительные участки. Один продвигался молча, а второй, впрочем, ни на секунду не теряя бдительности, тихонько бубнил себе под нос:
      - Это ж надо, в самую середину минного поля залезть! Ну бабка, ну диверсантка хренова! Саня, стоп!
      Его напарник замер, прижавшись к земле. А разговорчивый, достав солидного размера нож и аккуратно круговыми движениями подрезав дерн, бережно отложил его в сторону. Подрыхлил землю вокруг какого-то предмета и подсунув под него пальцы, плавно вытащил из грунта коричневый, похожий на эбонитовый, цилиндр.
      - Вроде без сюрпризов...
      - Больше не доставай. Некогда возиться. Обозначай флажками, чтоб на обратном пути не зацепить.
      Минут через десять они добрались до старухи и ребенка.
      - Дышат, живые. О, смотри: осколки от ОЗМки.
      - Да на таком расстоянии она их должна была в капусту посечь!
      - Может, заторчала, не выпрыгнула толком. Или тачка прикрыла! Видишь, как решето...
      Разговаривая, саперы сноровисто осмотрели раненых. Один быстро вколол старухе промедол, перетянул голени жгутами. Второй поднял девочку:
      - В горло и в грудь справа! Ножки немного посекло. Слушай, а ей промедол можно?
      - Не знаю. Неси бегом, Вовка, доктор разберется.
      И тот рванул. По минному полю, по проделанному наспех коридору, ловко, как горнолыжник, уклоняясь от флажков. Он знал, что в такой спешке они с Саней могли пропустить не один страшный сюрприз. Но Вовка, по кличке Отец-Молодец, которого дома дожидались пятилетняя любимица Наташка и еще не видевшие отца двойнята - неделя от роду, мчался по полю смерти, прижимая ребенка к груди, задыхаясь и шепча:
      - Терпи, терпи, маленькая! Не бойся! Я свой дядя, я хороший дядя! Сейчас тебя наш доктор Айболит посмотрит. Он тебе даст конфетку и не будет больно. Потерпи маленькая!
      А Саня тащил старуху. Взвалив ее на спину, он шел, вглядываясь под ноги и молча слушал ее причитания:
      - А ведь она же сказала мне: "Баба, там веревочка!". Ой, я дура старая! За что же мне такое наказание? Господи, дай мне сдохнуть смертью страшной, только спаси нашу кровиночку!
      На дороге, напротив места трагедии уже ждали "Урал" и БТР сопровождения.
      Возле машины стояли Шопен - командир ОМОН и врач комендатуры, которого все в глаза уважительно величали Док, а за глаза - Айболит. Длинные чуткие пальцы командира, лежавшие на цевье автомата, как на грифе гитары, не оставляли сомнений в происхождении его личного позывного, давно уже ставшего вторым именем. Укрывшись за броней БТРа и посматривая в бинокль то в сторону зеленки, то на раненых, негромко переговаривались бойцы ОМОН.
      - Чего она туда полезла? Вон же табличка "Мины", вон еще...
      - Да ей, наверное, сто лет в обед, не видит небось ни хрена, слепандя старая.
      - Блин, рисково саперы идут! Тут ведь кто только чего не ставил. И "чехи", и наши. Ни карт, ни схем. Сам черт не разберет!
      - Спасать-то надо. Бабка еще вроде шевелится.
      - Хрен бы с ней, с бабкой. А маленькая, похоже, готова. Нет!... Шевельнула ручонкой, шевельнула... Смотри, как Отец-Молодец чешет, живая значит!
      Навстречу Вовке, бережно подхватив девочку, бросился врач.
      Пока он возился с малышкой, дошел Саня со старухой. Ее перевязали омоновцы и прибежавшие из соседнего дома женщины - чеченки.
      - Спросите у них, где родители девочки. Пусть найдут быстро, - помогая доктору, через плечо бросил бойцам Шопен.
      - Нет у нее никого, кроме бабки, - пытаясь прикурить трясущимися руками, отозвался солидный, лет сорока, омоновец, с виду - классический старшина роты. - Женщины говорят: отец в оппозиции Дудаеву воевал, погиб. Мать тоже боевики убили, из дудаевской охраны. Средь бела дня увезли, изнасиловали и пристрелили. Бабку с девочкой всей улицей спасали, прятали.
      - Надо быстро в госпиталь. У маленькой слегка задета трахея, но это не страшно. А в легких может быть кровотечение, - заканчивая перевязку, сказал Айболит командиру.