Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Другая проекция

ModernLib.Net / Горбачевская Елена / Другая проекция - Чтение (стр. 13)
Автор: Горбачевская Елена
Жанр:

 

 


      Никакой реакции. А, может быть, они уверились в моей гибели и похоронили меня таким необычным способом? Бред какой-то. Не придумав ничего более умного, я попыталась лупить кулаком в эту прозрачную стенку. Именно что попыталась, поскольку мои ручонки сделались почти бесплотными, и при ударе практически растекались по поверхности. Вот когда я ощутила всю меру сочувствия бедным консервированным сардинкам!
      Помнится, во время первого моего прибытия я тоже была почти бесплотной до того, как напилась вводы. Что ж, если нет более умных идей, надо следовать этой. И я принялась старательно хлебать водицу, которая к счастью была в избытке. С каждым глотком возвращались силы, вливалась энергия, и моя сущность снова обрела плотность и упругость. Наконец я смогла более-менее прилично врезать кулаком по стенке этого странного сосуда. И тут же увидела, как заметались, замельтешили расплывчато-разноцветные шары снаружи. Жужжание, которое все время доносилось оттуда, прекратилось, как и подача воды, а стенки стали таять, словно сахар в стакане, пока совсем не исчезли. И тут же я услышала осторожный заботливый шепот Салатовенького:
      — Человек Елена, как функционирует твой организм?
      Ну чем не добрый доктор, совершающий обход в больнице! Вот-вот скажет: «Покажите горлышко, скажите «А-а!», дышите-не дышите!»
      — Спасибо, ничего. Что с Сережей, где он?
      — Все в порядке, Алена, не волнуйся, — выглянул он из-за Салатовенького. Никогда я не была так счастлива видеть его ярко-малиновые усы!
      — Солнышко мое, ты жив-здоров! Я так за тебя перепугалась!
      — И после всего того, что здесь случилось, она еще заявляет, что перепугалась за меня! — в его притворном возмущении звучала искренняя забота.
      — В таком случае, может быть кто-нибудь возьмет на себя труд объяснить, что же все-таки произошло? — допытывалась я.
      Как всегда, Салатовенький все понял слишком буквально:
      — Ты прав, человек, действительно трудно все объяснить. Сейчас кажется очевидным, что тот поток мыслей и вопросов, который обратили на тебя мои сограждане, был слишком велик для твоего восприятия, что привело к значительным расстройствам функций твоего организма. Более того, это обстоятельство едва не привело к аварийному схлопыванию канала между нашей и вашей проекциями. Слава Великой Доброй Силе! Наши техники проявили больше дальновидности, чем специалисты по социальным проблемам. Они заранее подключили резервный контур усиления и смогли вовремя его активизировать и поддержать канал в стабильном состоянии. К тому же следует отметить большую заслугу в этом человека Сергея, который своей эмоциональной связью помог настроить резервный контур, когда твое мышление и мировосприятие было во власти Хаоса.
      В этом он определенно прав, ибо большего хаоса в собственной голове я как-то не припомню. Я с благодарностью посмотрела на Сережу. Солнышко мое, что бы я без тебя делала!
      Только сейчас я увидела, что вокруг меня сгрудилось около десятка шаров. Среди них был, кажется, и тот пурпурный, который председательствовал на «пресс-конференции». Они все молчали и только слушали наш разговор. А меж тем Салатовенький продолжал:
      — В настоящее время состояние туннеля снова стабилизировалось, хотя время его существования сильно сократилось. Но значительно важнее тот факт, что нормализовалось твое состояние, человек Елена. В этой ситуации даже аварийное схлопывание не приведет к катастрофе!
      — А какая могла произойти катастрофа? — недоумевала я.
      — У тебя нарушилась целостность восприятия окружающего мира, что в свою очередь привело к серьезным нарушениям самой энергетической структуры. Если бы мы допустили в этот момент твое возвращение в родной мир, то при слиянии с белковой оболочкой такое состояние зафиксировалось бы на весь срок функционирования белкового организма. Возможно, нарушения сохранились бы и в следующий период органического существования, — сокрушался Салатовенький, все больше покрываясь темными пятнами.
      Ага, значит, насчет психушки я была абсолютно права. Интересно, что он имеет в виду, когда говорит о каких-то периодах белкового существования? Но спросить я не успела, поскольку Салатовенький снова заговорил:
      — Человек Елена! Все мои сограждане и в первую очередь я сам очень виноваты перед тобой и человеком Сергеем! Ты столько сделал для нашего мира еще в то твое посещение. И сейчас мало того, что поделился собственными знаниями (Интересно, когда это я успела поделиться какими-нибудь знаниями при наличии полного их отсутствия?), ты еще пригласил в наш мир другого человека, Сергея, который тебе очень дорог. Пока релаксационный анализатор восстанавливал функции твоего организма (А, это он про «аквариум», догадалась я), человек Сергей передал огромное количество ценных сведений о вашем мире. И все же я должен просить тебя поделиться сведениями еще раз. Никто из наших специалистов по контактам с представителями других миров, в том числе и я, не может понять, каким образом случилось так, что человек, испытывающий постоянно очень сильные эмоции и безболезненно воспринимающий их от других людей, едва не погиб при общении с моим народом. Скажи, ты разве ощутил враждебность?
      — Нет, что ты. Совсем другое. Мой мозг, мое сознание вдруг заполнили чужие мысли. Их было так ужасно много! Совсем непонятные… И в таком количестве… — слов не хватало, и я перешла на образы.
      Тут в разговор вмешался Пурпурный:
      — Человек Елена, поясни. Неужели у вас не принято совместно размышлять над какой-либо проблемой, попутно обмениваясь мыслями со всеми?
      — Мы обмениваемся мыслями с помощью слов, — объясняла я тривиальные вещи. — А мысли у каждого при этом свои, индивидуальные. А когда чужие мысли заводятся у человека в голове, это чаще всего свидетельствует о некоторых нарушениях в процессах его мышления.
      — Правильно ли я понял тебя, человек Елена, что мышление каждого из людей является индивидуальным? — удивился Пурпурный.
      — Да, разумеется.
      — Но вы же вдвоем общаетесь с помощью мыслей!
      — К сожалению, раньше у нас это не получалось, — вступил в разговор Сережа. — Мы смогли общаться на таком уровне только здесь, у вас.
      — Извините, но эти сведения слишком значимы. Нам необходимо обменяться мнениями по этому вопросу. Мы постараемся не затрагивать ваше сознание, — сделал он реверанс по поводу моей качающейся крыши.

* * *

      И тут же они засверкали с удвоенной силой, выстреливая искорки и покачиваясь. Обсуждали все вместе. Коллективный разум. Наверное, это здорово. Общение без границ. Когда хочешь и с кем хочешь. На любом расстоянии. Не надо волноваться за близких, не надо переживать, беспокоиться.
      Но с другой стороны, никогда не обрадуешься неожиданным новостям или событиям, не подпрыгнет сердце от счастья встречи с любимым. Никаких эмоций. Не слишком ли дорогая цена за безграничное общение?
      Единый мыслящий организм на всей планете, состоящий из связанных между собой индивидов. Вот откуда их удивительная гармония. Оттуда же и слабая эмоциональность. Ну на самом деле, не будет же нога испытывать щенячий восторг от того, что рука что-то красиво и удачно сделала? То-то удивлялся Салатовенький в тот раз, когда я говорила ему о Сереже и все спрашивал, ко всем ли людям я испытываю подобное чувство симпатии. Интересно, а знакомо ли им вообще понятие любви?
      Я не успела додумать эту мысль, как ко мне обратился Пурпурный:
      — Люди! Мы пришли к выводу, что второй стороной вашего индивидуализма как раз и являются сильные эмоции, которые вы способны испытывать, — торжественно провозгласил он.
      — Мы с вами совершенно согласны, — сказала я, мельком взглянув не Сережу, который снова закивал. На этот раз его телодвижения были восприняты совершенно спокойно. Что ни говори, а коллективное мышление имеет значительные преимущества.
      Тут выступил доселе молчавший Лимончик:
      — Ставлю вас в известность, что до закрытия туннеля осталось около сорока минут. В принципе, ничего страшного не произойдет, если люди попадут туда внезапно, но их комфорт значительно возрастет, если они будут готовы заранее и будут находиться на стартовой площадке.
      Всего сорок минут! Сколько же времени я провела в беспамятстве? Ладно, потом у Сережи узнаю. Странное дело, мы так интенсивно обсуждали разные вопросы с шарами, что даже практически не общались между собой последнее время. Не до этого было. Столько всяких разных мыслей и впечатлений!
      Тем временем снова заговорил Салатовенький:
      — К нашему огорчению, остался чрезвычайно малый промежуток времени для общения. Мы почерпнули достаточно много очень интересных сведений о мире людей и структуре Пространства. Теперь мы должны сами дать информацию по вопросам, интересующим наших гостей. Итак, мы вас внимательно слушаем!
      — Я заинтересован получить ответ еще на один вопрос, — довольно бесцеремонно вмешался Лимончик. — Человек Елена, какой промежуток времени прошел между твоим возвращением и повторным посещением нашего мира?
      — Дней шестьдесят, — прикинула я. — А что? А у вас сколько?
      — Прошедший период равен шестьсот восьмидесяти пяти оборотам вашей планеты вокруг ее оси, — задумчиво произнес Лимончик.
      Мы с Сережей переглянулись. Ничего себе! То-то я смотрю, как Малыш вырос и изменился!
      — С чем связана такая разница? — поинтересовался Сережа.
      — Точно мы не знаем, — вступил в разговор молчавший доселе небесно-голубой шар. — Только можем предположить, что это связано с различными временными потоками, существующими в многомерной Вселенной и разницей при их проецировании на каждую конкретную пространственную проекцию.
      Сережа не совсем понимал, о чем идет речь, зато я сразу вспомнила временные потоки бесконечной вселенной, завязывающиеся узлами и петлями. В таком случае, в этом нет ничего удивительного.
      — Я тебе потом поясню, — коротко бросила я ему.
      Сережа кивнул и продолжал спрашивать:
      — Скажите, а какова продолжительность вашей жизни, как происходит процесс рождения и смерти нового существа?
      — По вашим меркам мы живем очень долго, практически являясь бессмертными. Тысячу лет, две, три. Каждый индивидуум сам регулирует этот срок. Когда он чувствует, что не может больше созидать и мыслить индивидуально, он призывает других индивидуумов и перестает сдерживать свою энергию и информацию с помощью оболочки. Внешне это выглядит так, будто он растворяется в атмосфере. Те, кто находятся рядом с ним, обязаны в тот же момент поглотить накопленную им информацию, пока она имеет упорядоченную структуру. Так что даже после исчезновения отдельного индивидуума его мысли остаются достоянием остальных.
      Появление нового индивидуума осуществляется в зависимости от планируемой необходимости количества специалистов в той или иной области деятельности. Сам процесс происходит следующим образом. Одно или несколько мыслящих существ собираются вместе. Количество не имеет значения. Каждый отдает некоторую часть своей энергии, и все вместе формируют из нее оболочку, наполняют ее необходимой информацией. Дальше молодое существо помещают в специальную камеру, где ему обеспечена подпитка информацией и энергоносящей жидкостью, и в то же время оно надежно защищено от случайного воздействия. Именно такой камерой, релаксационным анализатором, мы воспользовались для восстановления функций организма человека Елены, — Салатовенький прочитал целую лекцию.
      Так что же такое получается? Выходит, я провела столько времени в «колпаке» для недоношенных младенцев? Тоже мне, бесстрашная путешественница по другим мирам!
      — А что, без камеры малыши не могут существовать? — как обычно, я брякнула очередную глупость.
      — Могут, — терпеливо отвечал Салатовенький. — Только тогда процесс их социализации значительно замедляется и могут возникнуть нежелательные отклонения. В древние времена так оно и происходило. Но два миллиона лет назад наши мыслители открыли возможность взаимодействия с другими, неразумными формами жизни и смогли их видоизменять в зависимости от требований мыслящих существ. Таким образом, изменяя живые существа, мы спроектировали все сооружения нашего Центра культуры и технологии, оснастили его необходимым оборудованием и смогли значительно повлиять на процесс становления новых мыслящих существ. При постоянной энергетической подпитке формирование молодого индивидуума происходит значительно быстрее и составляет около пяти ваших лет. Кстати, у вас процесс энергетической взаимосвязи с родителем, имеющим физиологию такую же, как человек Елены, длятся значительно дольше и составляет двенадцать лет.
      После этого юный индивидуум может сам поддерживать свою энергетику. Он приобретает статус Ученика и активно поглощает информацию. Далее он становится специалистом, техником, мыслителем — в зависимости от собственных склонностей.
      Вот это да! Управление живыми организмами на таком уровне! Это только во сне может присниться!
      — Должен вам напомнить, что время на исходе, поэтому следует отправляться к стартовой площадке, — вмешался Лимончик, и шары чинно поплыли к выходу.
      — Последний маленький вопрос! — остановил их Сережа. — Мы видели, как хранитель жизни выбросил стайку каких-то забавных и симпатичных существ. Что это было?
      — Это его «новости», — ответил Пурпурный, выбросив фонтанчик искр. Улыбнулся. — Хранители жизни отделены друг от друга очень большими расстояниями и зачастую испытывают одиночество от однообразного существования. Когда в их жизни происходят какие-то события, хранители формируют короткоживущие энергетические структуры, наполненные информацией об этих событиях, и отправляют их другим хранителям. Пожалуй, пора поспешить, люди!
      Он направился к выходу, и все последовали за ним. Оказывается, мы до сих пор находились в том огромном сапфировом здании, где проходила «встреча с общественностью» До чего же я бестолковая! С треском провалить такое значительное мероприятие! Из-за меня пришлось разговаривать не в просторном зале, а в каком-то местном подобии то ли роддома, то ли больницы.
      Бросив последний взгляд на город, мы заняли места на уже известной мне стартовой площадке. Жаль, я не задала и половины мучивших меня вопросов. Особенно непонятно, что там говорил Салатовенький о периодах белковой жизни. И еще в тот раз тоже что-то грузил насчет «навсегда умереть» и «возобновить свое существование». Может, Сережа что-то разузнал, пока мне подгузники меняли? Ладно, прилетим, спрошу.
      В моей голове звучал отсчет секунд до старта, производимый Лимончиком. Сережа, как и я, старался насмотреться впрок на удивительную панораму.
      — Какой чудесный гармоничный мир! — философствовал он. — Совершенно непонятный с точки зрения нашей логики и в то же время близкий, родной! Спасибо тебе, любимая!
      — … Двадцать, девятнадцать… — считал Лимончик.
      — Ты знаешь, я бы еще много раз сюда бы прилетела, если бы это было возможно, — мысленно вздохнула я.
      — А может быть, и получится когда-нибудь?
      — … Одиннадцать, десять, девять…
      Мы обернулись и помахали нашим друзьям: Салатовенькому, Малышу, Пурпурному и еще великому множеству разноцветных мыслящих существ. Единому Разуму этого мира.
      — … Два, один, старт!

* * *

      Сверкающие огоньки вращались все медленнее и, наконец, остановились совсем. Мы с Сережей сидели на полу его комнаты в общежитии возле совершенно обыкновенной стены с обоями в цветочек. Абсолютно гладкой. Разумеется, в тех пределах, насколько ровной и гладкой может быть обшарпанная общажная стенка. Во всяком случае, ничего в ней не напоминало о недавнем существовании туннеля. Оторвавшись от глубокомысленого созерцания пошлых выцветших обоев, я наконец взглянула на Сережу. Даже как-то непривычно он выглядит в своем обычном виде. Похоже, подобные мысли занимали сейчас и мое Солнышко. К сожалению, способность к непосредственному мысленному общению мы оставили там, в желтой и розовой стране, и сейчас я могла только догадываться, о чем он думает.
      — Можно, я тебя потрогаю? — неожиданно спросил Сережа. — Знаешь, в этом виде ты нравишься мне гораздо больше.
      — Неужели? А по мне, так тебе стоит перекрасить усы в малиновый цвет, тебе очень шло.
      — Я, конечно, не имею ничего против подобной внешности. Возможно, в том, как просвечивают через кожу кости и внутренние органы есть какое-то свое очарование. Даже может быть, что со временем это станет писком моды. Но ты ведь знаешь, что я у тебя консерватор, и поэтому мне значительно больше нравится, когда девушка скромно облачена в собственную кожу, тем более, что она у тебя такая красивая.
      Чай еще не успел остыть. Даже странно как-то. Впрочем, долго рассуждать об этом мы не стали и быстренько принялись за пирожки.
      — Слушай, Сереж, — сказала я, дожевывая очередной кулинарный шедевр будущей свекрови. — Что там со мной произошло, когда я отключилась?
      — Отключилась? Слишком мягко сказано. Я просто в ужас пришел, да и все остальные тоже. Сидела себе, сидела, и вдруг, ни с того ни с сего хватается за голову и начинает таять, как та Снегурочка!
      — Как это таять?
      — Ну, тебе виднее. Ты и так была достаточно прозрачная, а тут обмякла и словно стала растворяться в воздухе, испаряться. Я тебя зову, а ты не откликаешься! Упасть на пол ты не могла, потому что это странное кресло сразу принимает форму твоей позы, так что когда ты попыталась свалиться, оно быстренько превратилось в кушетку. Хорошо, хоть Салатовый быстро сообразил, что происходит, и велел всем своим согражданам заткнуться. Мигом принесся еще один шар, яркий такой, оранжевый, стрельнул искорками в пол, и твоя кушетка зависла в воздухе и помчалась за этим оранжевым. Естественно, я помчался следом, да и твой друг Салатовый не отставал, на лету поясняя мне, что «человек Елена по неизвестной пока причине резко потерял слишком много энергии и в настоящее время срочно нуждается в восстановлении жизненных функций». Мчались мы со всей возможной скоростью, не по коридорам, а прямо через стены, потому что ты продолжала упрямо таять и не отзывалась. Наконец прибежали в госпиталь или, по их выражению, в «помещение для регулировки энергетики индивидуумов», и тебя вместе с кушеткой запихали по водопад. Немножко поискрили, и ты оказалась в этом саркофаге. Прямо спящая красавица в хрустальном гробу.
      — А не было мысли у тебя поцеловать меня, чтобы разбудить?
      Сережа только уничтожающе посмотрел на меня и продолжал:
      — Они еще немного поколдовали над этим саркофагом. Сначала он стал светиться каким-то лиловым светом, но твое таяние продолжалось. Потом сверху спустилась какая-то штука, что-то вроде разрядника, и стала лупить прямо по этому…
      — По крышке гроба?
      — Слушай, Алена, ты дашь мне спокойно дорассказать? Да, по крышке гроба, если так тебе больше нравится. Ты хорошо себя вела и быстренько перестала таять. Даже наоборот, стала восстанавливаться. Тогда Салатовый заявил, что «твой разум необходимо экранировать в целях его защиты и восстановления функций», и саркофаг стал снаружи будто зеркальный. Так что увидеть тебя, чтобы вовремя поцеловать у меня не было технической возможности. А потом ты и без меня справилась, так стала колотить по стенкам, что они все перепугались.
      — И долго все это продолжалось? Я имею ввиду, мое «восстановление»?
      — Я думаю, не больше часа.
      — Никак не могу понять, почему эта куча их мыслей подействовала только на меня, а на тебя — нет.
      — А потому, что я сидел тихонько и помалкивал, когда ты выступала с торжественной речью о социальном устройстве общества. Вот они все и ломанулись к тебе со своими вопросами и догадками, а я даже толком не успел сообразить, что произошло. Так что твоя любовь к публичным выступлениям вышла тебе боком, маленькая выпендряла, — закончил свою речь Сережа и погладил мои волосы.
      — Да уж, теперь на несколько лет вперед мне гарантирована стойкая агорафобия, — резюмировала я.
      — Салатовый все сокрушался, как же это они допустили, что их друг, «человек Елена», чуть безвозвратно не погиб, — помолчав, добавил Сережа.
      — Как будто можно погибнуть возвратно! Кстати, Салатовенький все время что-то похожее говорит, а я никак не успеваю или забываю спросить, что он имеет в виду. Помнишь, что-то он говорил еще о каких-то периодах белкового существования?
      — Ну, это довольно известные вещи. Во многих религиях есть учение о реинкарнации, повторном воплощении, — как обычно, эрудит Сережа был на высоте. — Даже в раннем христианстве существовала эта идея.
      — Погоди, это что, как Высоцкий пел, что «после смерти мы не умираем насовсем»?
      — Да, что-то вроде.
      Я задумалась. Сейчас очень много разных публикаций на такие темы, и эту теорию каждый толкует по-своему, с различными догадками и домыслами. А шары знают это абсолютно точно и говорят о таких явлениях, как о чем-то само собой разумеющемся. Да уж! Неужели действительно мы когда-то уже жили раньше и после смерти воплотимся снова? Выходит, что так.
      — Послушай, Сережа, а что там Салатовенький говорил о двенадцатилетнем «периоде энергетической взаимосвязи» ребенка с матерью? Я что-то тоже не совсем поняла. Как-то я не ощущала такого в детстве.
      — Некоторые философские учения, особенно учение о карме, утверждают, что до двенадцати лет ребенок очень сильно связан с матерью, несет ее карму. Возможно, именно эту взаимосвязь он и имел ввиду. Да, ты ведь обещала рассказать мне о фокусах со временем, — напомнил Сережа.
      И я принялась вещать о лучах и смертоносных воронках, невероятных петлях, сгустках и вихрях. Похоже, моя агорафобия не распространялась на Сережу.
      Разумеется, именно о времени мы оба совершенно забыли, а между тем уже было почти одиннадцать. Домой пора, завтра на работу. Проза жизни.
      Мы с Сережей шли по заснеженным улицам и никак не могли поверить, что только сегодня наступил Новый год. Столько всего произошло! И даже непонятно, что связало нас больше — то, что случилось между нами сегодня или последующее путешествие. Мы шли обнявшись и молчали. И нам обоим было тепло и хорошо в этот морозный вечер. Мы уже не могли непосредственно обмениваться мыслями, но прекрасно чувствовали состояние друг друга без всяких слов. Мы просто были вместе.

6

      Все было как обычно, и в то же время совсем не так. То есть я ходила на работу, время от времени опаздывая и тщательно выполняя мероприятия, предусмотренные негласной институтской инструкцией, Сережа занимался в своей аспирантуре и понемногу преподавал. И все-таки было такое впечатление, что с началом Нового года, точнее, после всех событий первого января, жизнь вступила в некое новое русло. И дело даже не в том, что последнее время мы с Сереже с потрясающей регулярностью игнорировали все премьеры в кинотеатрах, предпочитая отправляться к нему в общежитие, где воспитанный и тактичный Славик находил сразу тысячу неотложных дел и тихонько исчезал. Просто полностью изменилось мироощущение. И мое, и Сережино.
      Вернувшись из первого своего путешествия, я никак не могла прийти в себя после всех ужасов и испытаний, никак не могла даже для себя самой прояснить суть произошедших со мной изменений, меня раздирали и мучили противоречия и сомнения. Все воспоминания вызывали совершенно разнородные чувства. А самая большая сложность состояла в том, что даже не с кем было все это обсудить, обдумать, посоветоваться наконец, без опасения надолго попасть в дурдом. Постоянно меня окружало огромное количество людей: родители, друзья, просто знакомые, а по сути дела я была совершенно одна.
      Совсем иначе дело обстояло сейчас. В желтой и розовой стране со мной вместе побывал Сережа. И даже если большая и самая тяжелая часть испытаний была только моим уделом (тьфу-тьфу-тьфу, слава Богу!), то я могла совершенно спокойно рассказать ему о них, несмотря на всю неправдоподобность последних. Поделиться, получить в ответ сочувствие или совет, а не ошарашенный взгляд вылупленных в ужасе глаз, в которых крупными буквами написана одна-единственная мысль: «Это не ко мне, это к врачу!» Более того. Побывав в этой удивительной стране, мы, хотя и не надолго, обрели способность понимать мысли друг друга, смогли до конца открыть свои чувства и эмоции. С нами осталось эхо того необычного контакта — способность воспринимать душевное состояние друг друга. Со времени нашего возвращения я в любой момент могла почувствовать Сережино состояние, также, как и он мое. Правда, для этого приходилось прилагать некоторые усилия, порой даже значительные, но зато как здорово было осознавать, что никакое расстояние не может разлучить нас по-настоящему.

* * *

      По поводу всех этих обстоятельств я пребывала в состоянии легкой, но постоянной эйфории. Что, разумеется, не укрылось от глаз проницательной Наташки. Последнее время мы как-то очень редко виделись, а поболтать так и совсем не получалось. Встречались во больше в коридорах, набегу. А тут я сама заявилась к ней в лабораторию, поскольку мне нужен был один ее справочник.
      — Слушай, подруга, а ну-ка колись, с чего это ты последнее время сияешь, как новый полтинник, — спросила она, пристально глядя мне в глаза, едва я успела переступить порог.
      — Ну, вот, вечно на тебя не угодишь! То донимала, почему я хожу с кислой физиономией, а теперь тебя уже не устраивает мой довольный вид, — пробурчала я, стараясь выиграть время. — Поставь-ка лучше чайку!
      Просьба гостя — закон, и Наташка принялась хлопотать над чаем.
      Надо сказать, что в их лаборатории к чайной церемонии относились со значительно меньшим трепетом, чем в нашей. Для приготовления сего божественного напитка использовался простой химический кувшин. Или это называется не кувшин? В общем, такая белая керамическая термостойкая посудина цилиндрической формы емкостью два литра. В него вставлялся кипятильник гигантских размеров, которым минут за пять можно было вскипятить целую ванну, а заварка просто насыпалась вовнутрь. Для улучшения процесса заваривания все это накрывалось импровизированной крышечкой из фольги от чайной упаковки. Особенно торжественным был момент замены крышечки на новую, когда заканчивалась очередная пачка чаю. Старые же «крышечки» просто сваливали куда-нибудь, а поскольку выбросить все это богатство ни у кого не доходили руки, то валялись они по всем горизонтальным поверхностям в избытке.
      Иногда их приспосабливали для менее престижных нужд. Как например сейчас, когда Коля, однокурсник Олежки, проходящий преддипломную практику в их лаборатории, развел на одной из них какую-то гадость грязно-серого цвета, макал в нее палочку с намотанной на ней тряпочкой и куда-то тыркал этой палочкой в поте своего лица.
      — Чем ты таким интеллектуальным занят? — поинтересовалась я у него, пока Наташка побежала за водой.
      — Да вот, нашему шефу захотелось проверить одну новую идею. Ты же не хуже меня знаешь, что при обычной схеме использования ламп в лазере очень большие потери.
      — Ну и?
      — Ну и он решил попробовать, что получится, если лампу засунуть непосредственно внутрь стержня. Тогда все, что она излучает, будет попадать туда, куда надо!
      — Идея хорошая, слов нет, только как она связана с этой грязью, которую ты тут развел, да еще и самозабвенно размазываешь? — по-прежнему недоумевала я.
      Коля оторвался от своего занятия и измученно посмотрел на меня.
      — Лен, ты же здесь подолее моего уже работаешь, должна бы сама знать, что одно дело — идея, а совсем другое — ее исполнение. Отверстия в стержнях сделали такие маленькие, что ни одна лампа не влезает. Сижу вот, растачиваю вручную корундом.
      — А корунд — это что? Та самая гадость, такой песочек, который прилеплен на наждачную бумагу?
      — Та самая. Только в виде порошка. А чтобы он не обсыпался, я его с вазелином размешал.
      — И сколько времени уже продолжается сей творческий процесс?
      — Третий день уже, а все без толку. Кристалл-то твердый.
      Тут наконец прибежала Наташка со своим чайником-кувшином и воткнула в розетку кипятильник. Моя хитрость удалась только наполовину, потому что она снова стала приставать ко мне с расспросами. Я бросила красноречивый взгляд в сторону пыхтящего Коли, и мы с Наташкой удалились в коридор. Не успели мы закурить, как она принялась за свое:
      — Ну, рассказывай! Как он там съездил? Уже сколько времени все забываю у тебя спросить.
      — Нормально съездил. Получил «добро».
      — Классно! Ты уже с ними познакомилась? — Наташка так и сыпала вопросами.
      А я промычала что-то нечленораздельное, потому что как раз в этот момент в коридор вышел Коля, тоже покурить. Бросив на нас мимолетный взгляд, он, будучи человеком тактичным, отошел в сторонку. Только я раскрыла рот, как из-за поворота показалась Анна, а обсуждать подробности личной жизни при ней мне хотелось меньше всего на свете. Наташка, разумеется, все понимала, но любопытство стаей пираний грызло ее изнутри, и как только Анна вошла в лабораторию, подруга снова набросилась на меня:
      — А когда свадьба? Заявление уже подали?
      — Нет еще. А в честь чего так спешить? Усеется. Нам и так хорошо…
      — Ой, Ленка, что-то ты не договариваешь, темнишь!
      — Все тебе расскажи!
      — Ой, Ленка, ой, догадываюсь я… — улыбалась, качая головой Наташка.
      — Ну и догадывайся себе на здоровье! Догадана ты наша, — проворчала я.
      — Ой, Ленка, ой, Ленка… — ее, похоже, заклинило. — Наконец-то нормальным человеком становишься! А я-то опасалась, что ты представляешь собой клинический случай. Оказывается, не все еще потеряно!
      Я решительным жестом затушила окурок.
      — Ладно, пошли, а то там твой чайник взлетел уже, наверное.
      Мы подошли к двери одновременно с Колей, и он галантно пропустил нас вперед. К немалому Наташкиному удивлению, чай был уже благополучно заварен.
      — Кто это такой молодец? — поинтересовалась она.
      — Анна заварила, — ответил Борисыч.
      Тут в лабораторию влетел великий ученый Майкл Крендель, как всегда, шумный и энергичный.
      — О, чаек! Отлично! — и тут же бросился за своей огромной кружкой.
      Поднял крышечку, на внутренней стороне которой расплывались сопливые потеки вазелина и каким-то чудом держалось несколько крупинок корунда. Похоже, наша всезнайка из огромного количества импровизированных крышечек выбрала именно ту, на которой Коля развел это свое безобразие. От горячего пара вазелин растаял, и корунд ссыпался вниз, преспокойно перемешавшись с осевшей заваркой и оставив на поверхности чая лишь отвратительного вида жирные пятна.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19