Понедельник… Мне иногда кажется, что в самом названии этого дня есть какая-то обреченность и безысходность. Что может быть хуже понедельника? Только понедельник где-нибудь в конце ноября — начале декабря, когда с затянутого грязной пеленой неба сыплется какая-то гадость, не то снег, не то дождь. Когда под ногами хлюпает и чавкает жидкое месиво, скопившееся на дорогах и тротуарах в невообразимом количестве по причине того, что коммунальные службы города тоже отдыхают в субботу и воскресенье. Когда наглая сырость проникает сквозь самую теплую одежду (даже если оная имеется).
      Такие вот философские размышления занимали меня во время творческого процесса стояния на автобусной остановке. На часах было уже 12 минут девятого, а 37-й так и не появлялся. Никто никогда не задумывался над вопросом, что автобусы (а также троллейбусы, трамваи — в общем, весь наземный транспорт) — это те же птицы. Летом, когда тепло и хорошо, снуют себе взад-вперед, а как только приходят холода, пропадают куда-то. Наверное, улетают в теплые края. Хотя бы частично, как те грачи.
      Может, какой не перелетный все-таки появится наконец из-за поворота? Я подошла к самому краю тротуара и, вытянув шею, вглядывалась сквозь сумеречную мглу в огоньки предыдущего перекрестка, когда какой-то придурок решил совершить обгон справа. Колеса смачно буксанули в коктейле из песка, соли, снега и воды, который взвился внушительным фонтаном. Успела отскочить. Спасибо, холодный душ я уже сегодня принимала, к тому же предпочитаю делать это без одежды, да и водичку люблю почище.
      Четверть девятого. Ситуация становится критической. Интересно, кто сегодня на вахте? Если Миша, то слава Богу, он к Наташке не ровно дышит, так что на правах подруги я могу рассчитывать на некоторое снисхождение, да и вообще парень он не вредный, хоть и мент. Ну а если Усатый, то труба мое дело. Этого никогда ни в чем не убедишь. Поганцу доставляет просто-таки садистское удовольствие включить на всю катушку радио, и, как только диктор объявит радостным голосом, что московское время 8 часов 30 минут, стать стеной в проходе и отбирать у всех пропуска. Жалобы, упрашивания, слезы, сопли производят на него не большее впечатление, чем изложение теории относительности на корову, загородившую ворота. Нет, все-таки большее. Буренке по крайней мере теоретическая физика просто безразлична, этот же просто тащится, когда всякие там «умники» с учеными степенями или, по крайней мере, с высшим образованием, пресмыкаются и ползают на брюхе перед ним, простым советским парнем, сержантом милиции. Бдит, одним словом. Наша служба и опасна и трудна, как говорится.
      Если заберет пропуск, народ съест меня с потрохами. В этом месяце уже три опоздания на лабораторию. Еще одно — и премии никому не видать, как своих ушей.
 
      Есть, конечно, старый проверенный способ. Негласной инструкцией для сотрудников института в случае безнадежного опоздания и невозможности безболезненно проникнуть на территорию вожделенного учреждения после 8 часов 30 минут предписываются следующие действия.
      1. Ни под каким предлогом не предъявлять вышеназванному менту собственной морды лица, дабы впоследствии не быть уличену в мошенничестве.
      2. Отправиться к ближайшему телефону-автомату, соблюдая предписания п.1.
      3. Раздобыть 1 монету достоинством 2 копейки либо 2 монеты по 1 копейке. Для этого, при отсутствии указанных средств в собственном кармане, рекомендуются такие способы, как одалживание на неопределенный срок у случайных прохожих, кратковременный сбор милостыни (не следует увлекаться этим процессом на весь рабочий день), обшаривание тротуаров в прилегающих окрестностях. Следует избегать таких методов, как грабеж, разбой, кража и другие уголовно наказуемые деяния.
      4. Позвонить в свою (или чужую — это смотря где к Вам лучше относятся) лабораторию. При этом, набирая номер, на одной руке надо держать пальцы крестом, а вторую сложить в виде фиги — на удачу, чтобы к телефону невзначай не подошел шеф.
      5. Проникновенным голосом убедить кого-нибудь из коллег раздобыть «проходимцы» (пропуска на временный выход в город) в количестве 2 штук и выйти с оными в условленное раз и навсегда для подобных ситуаций место — за угол корпуса.
      6. После чего можно выдохнуть, слегка расслабиться, перекурить с коллегой, вынесшим «проходимцы», предварительно угостив его сигаретой. По прошествии 7 — 10 минут, когда возвращение Вашего спасителя уже не будет вызывать подозрений у монстра на входе, можно спокойно, в порядке очереди с интервалом 3-5 минут, отправляться на свое рабочее место. Вы как раз должны успеть к утреннему чаю.
      7. При отсутствии необходимого количества «проходимцев» в Вашей и всех дружественных лабораториях следует направить свои стопы в любую сторону, противоположную родному институту. Здесь Вы уже появитесь только к окончанию обеденного перерыва. Сейчас Вы свободны как ветер — можете без устали пить кофе в ближайшем кафетерии, посмотреть пару детских сеансов в кинотеатре, сходить на лекцию о культурных традициях народа Буркина-Фасо или развлечься каким-либо другим образом, исходя из собственных вкусов и финансовых возможностей. Домой возвращаться не рекомендуется, поскольку это чревато вторичным опозданием (не забывайте: Вам сегодня не везет).

* * *

      К сожалению, эта великолепная инструкция, предусмотревшая почти все жизненные коллизии, сегодня меня не спасала. Один «проходимец» был у шефа, что само по себе затрудняло задачу, а второй забрал Петрович — он пошел к врачу, а когда должен вернуться, никому не известно. А полдня проблындаться неизвестно где я не могла себе позволить, нужно закончить доклад к конференции, а у меня при увеличении накачки куда-то девается нулевая мода, да и расходимость пучка оставляет желать лучшего. Так что ничего не поделаешь, надо успевать. 18 минут девятого. Ну! Неужели!!! Наконец-то появилось мое не улетевшее в теплые края счастье под номером 37. Хромоного, перевалившись на правый бок и надсадно рыча от непосильного груза, подполз автобус к остановке. Теперь задача №1 — попасть вовнутрь. Ну, да где наша не пропадала. Бабулечка, подвиньтесь чуть-чуть! Так, рука уже ухватилась за поручень. Теперь подтянуться, кажется, можно упереться ногой в ступеньку. Товарищи! Подвиньтесь еще на 4 копеечки! Фу, дверь закрылась. Едем. 8 часов 20 минут. Есть некоторые отличные от нуля шансы успеть.
      У меня за плечами были 5 студенческих лет, совпавших с периодом интенсивного строительства метро. Тогда транспорт ходил самым немыслимым образом и в плане времени, и в плане возможности попасть в нужную точку города, маршруты все время менялись. Постоянными были только долговременное стояние на запруженных светофорах и неизменная набитость салонов. Во время поездок на занятия частенько случалось, что из закрытой двери троллейбуса торчала рука или нога. С чувством глубокого удовлетворения я вспоминаю, что это были именно мои конечности. Зато сейчас, добрым словом поминая комплексное отечественное образование, я с гордостью могу сказать, что не построили еще такое транспортное средство, в которое я не смогла бы влезть.
      Кошмар какой-то! Сюда кто-то еще пытается втиснуться. Только бы не выпустить поручень! Как-то Валерка сказал в аналогичной ситуации, что было бы очень интересно, если бы из набитого автобуса вдруг пропали все пассажиры и остался кто-то один. Было бы интересно полюбоваться на его позу.
      Так, пора продвигаться к выходу. Вы на следующей выходите? Тогда какого икса ты тут застрял? (Это, разумеется, не вслух). Восемь двадцать семь. Еще вагон времени. На последнем перед моей остановкой светофоре загорается зеленый. Это аналогично команде «На старт!» у бегунов. Подъезжаем к остановке. «Внимание!» Только вот пятую точку задрать вверх как заправский спринтер не могу — толкучка. Открываются двери — «Марш!»
      Пулей вылетаю из двери и, разумеется, попадаю ногой в снеговую кашу. Старенький сапог обиженно пропускает внутрь ледяную воду. Плевать. Сейчас главное — успеть. Дистанция — 150 метров с препятствиями. Не хватает только какого-нибудь комментатора, поскольку страсти кипят не меньше, чем на олимпиаде. Любо-дорого посмотреть, как наша Алевтина Федоровна, по призванию самая знойная женщина института, а по профессии кадра из отдела, вся в духах и в мехах, пытается бежать на своих «шпильках» и при этом не делать резких движений, чтобы невзначай «штукатурка» не обсыпалась. Жаль ее, напрасно старается. А кто это там впереди, кругленький такой, так нарезает, подпрыгивая, как баскетбольный мяч? Обгоню, посмотрю. Ба, это ж Михаил Федорович из Наташкиной лаборатории, само воплощение солидности! Не забыть бы ей рассказать, то-то повеселится. Вот и дверь, можно поздравить себя с новым личным рекордом. Так и есть, Усатый на входе. Уже принял боевую стойку. А фиг тебе, успеваю проскочить как раз в тот момент, когда диктор уже раскрывает рот, чтобы сказать про московское время. Уже почти на лестнице меня догоняет его фраза: «Опять, Горбачевская, опаздываете?» Не опять, а снова, подавись ты.

* * *

      Как обычно, народ в радостном возбуждении после пережитого стресса потихоньку расползается по лабораториям. Наши все уже, естественно, на месте.
      — Общий привет!
      — Явление восьмое, те же и Горбачевская, — отзывается Лев Саныч. — Лен, книжку принесла?
      — Не казните глупую и бестолковую девушку, вот сегодня прямо с вечера положу в сумку!
      — Ого, уже прозвучало слово «сегодня». Это прогресс! Можно подумать, что сегодня будет исключительный вечер, когда ты дома будешь потихонечку вязать носки перед телевизором. Ладно, раздевайся да садись чай пить, — воспитывает меня Зина-корзина, по профессии наша материально безответственная, а по душевным качествам — мама всей лаборатории.
      Она, конечно, права. Я последнее время совсем потеряла голову. Взрослая, можно даже сказать зрелая, умудренная жизненным опытом, почти старая женщина, в свои 22 года втрескалась, как пятнадцатилетняя соплявка!
      Разумеется, как и всем нормальным людям, мне случалось влюбляться и раньше. И даже голову терять. На денек-другой. Самое большое, на неделю. А потом все становилось на свои места. Либо я понимала, что предмет моих воздыханий видит во мне лишь некое устройство для постельно-прикладного использования и делала ручкой. Либо сей предмет был существом крайне закомплексованным, и в качестве возлюбленной ему нужна была заботливая клуша с соответствующими мозгами, и он сам пропадал с горизонта. Или у воздыхателя, при всех его пламенных чувствах, обнаруживался какой-нибудь вывих в мозгах, как например у Кап Капыча, и даже приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы его, воздыхателя этого, отвадить. Либо появлялась еще какая-нибудь причина для прозрения, и спустя максимум неделю мозги вставали на место, хотя роман как таковой мог тянуться ни шатко, ни валко еще некоторое время.
      Но сейчас! Где находятся мои мозги, я попросту не знала уже который месяц. Правда, это действительно немудрено, потому что таких, как мое Солнышко, в реальной жизни просто не бывает. Мужчина, рядом с которым любая курица почувствует себя настоящей Женщиной. Теплой волной по душе разлилась мысль, что и сегодня Сережа тоже будет меня ждать возле спорткомплекса, заберет мою неподъемную сумку, с легкостью закинет ее себе на плечо, и мы пойдем… Куда? Не знаю, да и какая разница, лишь бы с ним!

* * *

      Знали мы друг друга давно. То есть в лицо знали, все-таки на одном факультете учились. Первый раз я увидела Сережу на субботнике еще на первом курсе.
      Нам объявили, что наша группа отправляется на субботник в Раубичи. Пулей домой переодеться, и через час автобус отчаливает. Кто не явится, будет подвергнут остракизму со стороны деканата и комсомольской организации. Естественно, первокурсники, еще не сдавшие первую сессию, всегда были существами послушными и покладистыми. Так что через час все были как штык, облаченные в старые джинсы и замызганные курточки.
      С нами ехала еще одна группа, со второго курса. Правда, комсомольские вожаки не рискнули отправлять их домой переодеваться и сняли прямо с занятий. Естественно, что никто из них, «тертых калачей», прошедших две сессии и «Дни физика», не пришел бы обратно. Их чистенькая компания составляла потрясающий контраст нашему обшарпанному обществу.
      А далее получилось так, что девочки из нашей группы попали на один и тот же объект с мальчиками со второго курса. Работа была в высшей степени творческая и интеллектуальная — перетаскивать кирпичи, утопая в раскисшей глине чуть ли не по колено. Один из второкурсников был обут в супермодные в то время бордовые полусапожки на небольшом каблучке с острыми носами, окованными металлической пластинкой. Да уж, этот обувной шедевр на фоне бескрайней грязи просто приковывал взгляд! И когда моей подруге Максе понадобилось что-то спросить у обладателя щегольских полусапожек, она, не зная ни имени его, ни фамилии, на всю стройку заорала: «Товарищ в красных ботиночках!» Что, естественно, вызвало приступ гомерического хохота со всех сторон, поставив под угрозу срыва все акцию по переноске кирпичей.
      «Товарища в красных ботиночках» я впоследствии регулярно встречала в университетских коридорах. А однажды, во время факультетского культпохода в театр, мы даже сидели рядышком. И ботиночки знаменитые на нем были. Только я так была поглощена болтовней с Наташкой, что просто не обратила не этот факт внимания.
      Время шло, сначала он закончил университет, через год — я. И вот в этом году где-то в начале сентября от комитета комсомола родного НИИ меня выдвинули на какую-то комсомольскую то ли конференцию, то ли учебу, потому как я возглавляла спортивный сектор. Меньше всего на свете мне хотелось тащиться на это мероприятие. И вот почему.
      Всего за два дня до этого я решила попробовать, что такое батут. На котором всякие акробаты прыгают. Испытать чувство полета, так сказать. Щенячьему восторгу просто не было предела. Я решила сделать сальто. Ощущение — высшее! Повторила попытку, но приземлилась, то есть прибатутилась неудачно, грудной клеткой так об собственные коленки треснулась, что зубы лязгнули. Нет, решила я, сальто — это слишком опасно! Возьму-ка я, да просто упаду на спинку! И упала. Да только не на спинку, а прямо на свою тупую голову. Шейные позвонки хрустнули так, что в другом конце зала услышали. Лежу себе и думаю: сломала я шею или нет? Ручками-ножками подергала — ничего, шевелятся. Значит, спинной мозг фунциклирует. Кое-как с посторонней помощью поднялась, а голова в вертикальном положении не держится. Связки растянулись, вот она и норовит свалиться то вправо, то влево. Как у младенца в возрасте до месяца.
      Зато на следующий день растянутые связки встали колом, намертво закрепив бедную голову в каком-то несуразном полуобороте. И больно, и неудобно: чтобы посмотреть в сторону, приходилось оборачиваться всем телом, а волосы привести в порядок было просто невозможно.
      И вот таким чучелом, облаченным к тому же не в самый красивый из своих свитеров, я и появилась на этом комсомольском мероприятии. Забилась в уголок, все мне болит, сижу и тихонько страдаю. А тем временем главный председатель всех со всеми знакомит: «Разрешите представить, Сергей, аспирант физического факультета, отвечает за научную работу». Мама дорогая, так это же «товарищ в красных ботиночках»! И сама себе думаю: «Ишь ты, усы отпустил, какой симпатичный стал!» И вдруг сама по себе появляется мысль, которую я вовсе и не думала: «Я выйду за него замуж!» Это что еще за фокусы? Разумеется, я обругала себя последними словами и постаралась отвернуться в другую сторону, что в моем состоянии было крайне сложно осуществить.
      А тем временем мне предстояло сделать сообщение о проведении каких-то там комсомольских соревнований. Я с трудом поднялась, вызвав шквал шуточек и замечаний типа: «Сидела бы уже лучше, а то рассыплешься еще!» Только один человек не смеялся — Сергей в красных ботиночках. И даже наоборот. Смотрел на меня с явным восхищением! И это при том, что здесь же присутствовала Макса, которая была красива настолько, что все мужчины, оптом и в розницу, теряли головы в ее присутствии и только пялились на нее с блаженными улыбками идиотов. А этот — на Максу ноль внимания, смотрит на меня своими голубыми глазами и записывается на все соревнования подряд!
      К соревнованиям шея моя уже расклинилась, голову я помыла, и вообще вид имела хоть куда. Сергей, разумеется, пришел, только тут же стал говорить, что выступать он не будет, потому что, видите ли, майку забыл. Штаны спортивные при нем, а вот майки нету. А без нее — никак! Как же так? А команда? Надо же выставить зачетное количество участников! Я была готова на все, что угодно.
      — Послушай, Сергей, а если вместо майки ты оденешь мою мастерку?
      — Не вопрос, с удовольствием!
      Так мы и появились в спортзале: я в своих зеленых штанах и в белой майке, а он — в голубых спортивных брюках и моей зеленой мастерке с гербом сборной республики.
      Когда соревнования закончились, и я вышла из раздевалки, он уже дожидался меня в коридоре. Заботливо помог затолкать мастерку в мою сумку. Ну, все, думаю, чао-какао! Но не тут-то было. Забрал сумку, как будто так и надо, закинул себе на плечо, и говорит: «Ну что, пошли?» Вот так до сих пор и ходим…

* * *

      — Эй, сударыня, спуститесь на твердь земную! Чай уже готов, — возвращает меня к реальности Лев Саныч.
      — Сейчас, Лев Александрович, только блок питания врублю на прогрев.
      Зина хозяйничает у самовара. Так, что у нас сегодня к чаю? Печенье, пятничный батон и воскресная пресса в изобилии.
      — Все собрались? — спрашивает наша хозяюшка.
      — Нет, Лиды нету, я пойду позову. И шеф пока отсутствует, — отвечает Лев Саныч.
      — А куда это буря унесла нашего Барбосса? — осведомляюсь я о начальстве.
      — Да пошел на утренний реверанс к Ковальскому, сейчас явится, — отвечает Валерка.

* * *

      Чаепитие в нашей лаборатории — это не просто процесс поддержки жизненных сил организма необходимыми калориями, это ритуал, по пышности и длительности не уступающий японскому.
      Первое чаепитие начинается по факту прихода на работу. Все причастные собираются у самовара как одна большая и дружная семья. Процесс происходит неторопливо, с обменом новостями из личной жизни каждого и страны в целом. Обсуждаются свежие публикации в газетах, ибо сейчас времена изменились. и можно прочитать не только об увеличении удоев доярками колхоза «Шестьдесят лет без урожая», но и о том, что действительно происходит в стране сейчас и происходило все эти 70 лет, когда мы читали об удоях и других аналогичных трудовых победах. В конце чаепития, где-то в девять тридцать, происходит всеобщий обмен прессой, и народ удаляется к рабочим местам для подробного изучения оной.
      Следующий чай по расписанию в 11 часов. В программе — обсуждение прочитанного, нелицеприятное высказывание противоположных точек зрения на животрепещущие вопросы современности, нахождение консенсуса. Смотришь — уже первый час, надо на обед собираться.
      Обеденный перерыв — дело святое. В 12 часов 59 минут практически весь институт застывает у проходной в позе «высокого старта», так как именно высокий старт практикуется почти всеми бегунами-стайерами. Задача не из легких — за какой-то час обежать все близлежащие магазины. Без одной минуты два повторяется почти утренняя картина, правда, без того драматизма и накала страстей. Теперь, отдышавшись, можно и пообедать, спокойно и без суеты, так как институтский буфет работает все время.
      Следующий чай по расписанию как у всех цивилизованных людей — в 17 часов, «кайф о клок», как называет его Лев Саныч. Процедура расслабляющая и успокаивающая нервную систему после трудового дня. Приятная возможность продемонстрировать и обсудить покупки, с таким трудом добытые во время перерыва. Ну, чайку попили, чашки помыли, вот и по домам можно, конец рабочего дня. В 17.29 — уже известная поза «высокого старта».

* * *

      Отхлебываю чай. Сегодня просто праздник какой-то. Мы, оказывается, пьем 36-й, а не обычный азербайджанский 3-го сорта. Зина постаралась. Валерка, наш недавно женившийся лаборант, рассказывает очередной прикол про свою тещу-хохлушку.
      — Она сама родом из Сум, и глубочайшее ее убеждение по жизни, что у нас тут все — г…, «а ото у Сумах — це да!». Ну и говорит мне: «У нас у Сумах продовалысь кошельки с крокодиловой кожи. Простые стоили 10 рублей, а с крокодиловой кожи — 15. Так я ж дурна не купыла!». Я тут, глупенький, сопоставил с ценой в комиссионке, да и говорю: «Татьяна Анатольевна, те кошельки, наверное, из сумского крокодила делали». А она глаза как вылупит, думал, упадут прямо на пол, с минуту помолчала и говорит: «Валэра, ты у своем умэ, у Сумах жэ ж крокодилы не водятся!».
      Мы дружно ржем, включая Барбосса. Обычный рабочий день. Ладно, хватит чаи гонять, пора и за работу браться. Забираю свою чашку с недопитым чаем и подсаживаюсь к установке, к своему любимому и ненавистному лазеру, и вдогонку слышу:
      — Лена, зайдите ко мне, пожалуйста!
      Этого еще не хватало! Шеф «на ковер» требует! И что за манера в понедельник с утра портить людям настроение! Точнее, приводить его в соответствие с собственным.
      — Лена, вы почти каждый день являетесь на работу на грани опоздания! Что Вы себе позволяете! Это Вам не студенческая вольница! — отчитывал он меня, выпуская сигаретный дым прямо в лицо.
      Хам трамвайный! Я хоть и сама курю, но все-таки… Не даром его Барбоссом прозвали.
      — И потом, вы отдаете себе отчет, что срок конференции приближается, а у Вас не то, что доклад не готов, у Вас параметры установки пляшут, как хотят! Делом надо заниматься, а не витать в облаках!
      — Вы же видите, что я работаю, как проклятая! После работы остаюсь, и даже кое-что уже получаться стало, — пытаюсь я оправдаться, хотя прекрасно понимаю, что все это бесполезно. — При небольших накачках все получается, как надо. Чистенькая нулевая мода, пятно кругленькое, как в учебнике, а стоит только поднять напряжение до 1.5 киловольт, начинается свистопляска.
      — Как хотите, а чтобы в течение этой недели параметры излучения были такими, как надо при любой накачке! А о том, что Вы сидите тут по вечерам, мой юный друг, можете рассказывать сказки своей бабушке, я ни разу Вас не видел.
      — У меня нет бабушки, — отрезала я и вышла, едва удержавшись, чтобы не стукнуть дверью.
      Естественно, он меня не видит по вечерам. По той простой причине, что, пользуясь «проходимцем», исчезает не позднее четырех!
      Мрачнее тучи, я возвращаюсь к лазеру, который, хоть ты тресни, при напряжении больше 1,3 кВ теряет нулевую моду и начинает гнать первую, отсюда и расходимость пучка — хуже некуда. Попробую подвигать диафрагму, совсем немного поднимая напряжения. Пых! Все нормально, вот она, родимая, на бумаге остается ровненькое круглое пятно. Так, чуть поднимем напряжение. Пусть заряжается. Пых! Нормально. Еще разок, только сдвинем диафрагму к глухому зеркалу, и еще чуть-чуть поднимем. Отхлебнем чайку, пока заряжается. Совсем остыл, зараза. Пых! Просто отлично! Пусть будет 1,5 кВ. Пусть зарядится не спеша.
      Валерка полез на стеллаж прямо над моей головой. Только хотела крикнуть, чтобы не свалил на меня какой-нибудь осциллограф, как он сам вопит:
      — Ленка, коробка с лампами падает, лови быстрее!
      Лампы! Дефицит, равного которому нет. Нет ламп, нет никакой работы. Вскакиваю прямо с чашкой в руке, коробка уже выскальзывает у Валерки, пытаюсь подхватить, чай из кружки выплескивается прямо на контакт. Летит так медленно. Огромная коричневая бесформенная клякса, начало которой находится в кружке, а конец уже приближается к электродам, на которых напряжение полторы тысячи Вольт. Все вижу, все ощущаю как в замедленной съемке, но ничего не могу сделать. Вспышка! Мир взорвался на миллиард разноцветных осколков, которые, складываясь в самые причудливые сочетания, словно в калейдоскопе, кружатся вокруг меня в полной темноте. Я тоже попала в это вращение, в эту гигантскую цветовую воронку , которая тащила меня куда-то далеко, куда-то вглубь, туда где вечная темнота и вечный холод.

      Полная темнота. Наверное, такая бывает смерть. Никто не удосужился поделиться со мной опытом. Вращение, вращение, вращение. Подумалось, хорошо, что уже умерла, иначе бы меня стошнило. Меня ведь даже в лифте укачивает. То есть укачивало. Но вот вращение прекратилось. Не осталось вообще никаких привычных ощущений. Я — никто. Я — нигде. И в то же самое время я — все, ощущаю каким-то непривычным образом всю Вселенную, а себя — ее частью, не обособленной маленькой частицей, а органичной структурой целого. Бесконечностью, которая является составной частью бесконечности. Я так стара, что помню рождение привычного мира, и в то же время чувствую, ощущаю предстоящее будущее. Вспомнилось школьное определение: «Материя вечна во времени и бесконечна в пространстве». Правду, оказывается, дедушка Ленин сказал! Или это не он сказал? Ладно, не важно, скоро встретимся, спрошу лично.
      Что-то стало вокруг меня меняться. Не со мной, а именно вокруг. Пространство перестало быть однородным, появились какие-то потоки, вихри, шарообразные сгустки. Как будто оптический прибор навели на лучшую резкость, и стали видны более мелкие детали. То есть, конечно, не видны, по-прежнему глаза воспринимали только полную темноту, эти ощущения приходили прямо в мозг, минуя обычные человеческие рецепторы. Или не в мозг? У меня есть мозг или его у меня уже нет? Наверное, нет. Так забавно, меня это абсолютно не волнует. Структуру пространства я ощущала всей своей бесконечной сущностью, и это мое восприятие тоже постоянно изменялось, утоньшалось. Очертания сгустков становились менее расплывчатыми, и вот, сначала маленьким импульсом, а потом широкой, мягкой волной пришло ощущение исходящей от них энергии. Та часть меня-бесконечной, в которой сохранялись остатки меня-личности и которая, по-видимому, выполняла функции мозга, перегоревшего от напряжения в полторы тысячи Вольт, сделала вывод. Шары представляли собой энергетические концентраты, то есть были сгустками энергии, а потоки и вихри представляли собой время, перекрученное и переверченное во взаимодействии с энергией.
      Энергетические структуры не висели неподвижно, они постоянно перемещались, вливались друг в друга, снова разделялись, взаимодействовали на расстоянии, выбрасывая что-то вроде узких протуберанцев. Временные потоки, при приближении к ним какого-либо сгустка, искривлялись, вытягивались, образуя узлы и петли, а при пересечении с энергетическими протуберанцами закручивались в вихри, всасывающие в себя и энергетические шары, и временные потоки, подобно гигантской воронке. Смешивая внутри себя в бешеном танце время и энергию, вихрь тянулся к другим структурам, рос, поглощая их. Наконец в пределах его досягаемости не осталось ни одного ощущаемого объекта, после чего воронка стала уменьшаться, опадать, втаскиваясь в собственное острие, которое в свою очередь разрасталось в энергетический сгусток невероятной мощности. Воронка всосалась внутрь молодого шара, который тут же выбросил пучок временных лучей, разлетевшихся в пространстве и продолживших этот невероятный танец. И снова пульсировали и разделялись шары, лучи завязывались в петли, их пожирали вихри, для того, чтобы родить вновь. То, что заменяло мне мозг в данных обстоятельствах, просто немо воспринимало, не в состоянии делать никаких выводов. Да, была бы крыша — точно бы уехала. Мертвые не только не потеют, но и не сходят с ума. Единственными чувствами, которые вызвали грандиозные вселенские катаклизмы, происходившие вокруг, были восхищение и любопытство.
      Снова изменились мои ощущения. Стало уменьшаться, пропадать чувство единства со всей Вселенной, ощущение собственной бесконечности. Меня как будто что-то начало сжимать. По мере того, как моя структура уплотнялась, все меньше других объектов я ощущала, зато некоторые из них чувствовались гораздо сильнее и четче. Появилось понятие «близко» и «далеко». Меня как бы локализовывало, и пропадала связь с более далекими структурами этого странного мира. И, странное дело, по мере моей локализации менялось ощущение времени. Чем «ближе» находились ко мне сгустки, потоки и вихри, тем «медленнее» они видоизменялись.
      Чем дальше, тем быстрее меня уплотняло. И вот, наконец, мелькнуло ощущение, весьма похожее на то, когда ты хорошо знаешь, где у тебя руки, ноги, прочие части тела. Тут же я почувствовала, как меня втягивает вихрь, который не спеша разрастался где-то рядышком, но до сей поры никак себя не проявлял по отношению ко мне. Похоже, видоизменение моей структуры прошло некоторую стадию, когда я стала «от мира сего», стала частицей этого странного мира, настолько непохожего на что-либо привычное, что я даже затрудняюсь подбирать слова для описания всего происходящего. Я представлялась себе неким комочком, который летит по кругу, точнее, по спирали, такой громадной, что вращение почти не чувствуется, только меняется структура пространства вокруг.
      Ну и что дальше? Лечу и лечу. Комочек и комочек. Без глаз, рта, носа. Я заскучала. Не ощущалось ничего, кроме довольно однородной спиралевидной структуры и собственной мелкости и ограниченности. И это после величавого единства со всей Вселенной! Наверное, похожее ощущение бывает у большого начальника, когда его снимают с должности. Впрочем, не знаю, большим начальником никогда не была. Я уже стала подумывать. что скоро встречу так свою старость, летая по спирали. А пенсию мне не дадут, стажа маловато. А Сережа!!! Меня пронзило как током, не хуже тех полутора тысяч Вольт, и весь мой комочек дернулся, отлетел от стенок воронки, по которым скользил, и завис в середине.
      О, Боже! Я тут себе умерла, болтаюсь по какому-то энергетическому унитазу, а он там… А вдруг уже там, дома, в привычном мире с верхом и низом, с ногами, руками и глазами, прошли уже годы, столетия? Я же видела, то есть чувствовала, как несется время во Вселенной, какие выписывает зигзаги и петли. Я никогда не увижу Сережу! Эта мысль буквально ударила меня, как огромный тяжелый молот, оставив ощущение жгущей пустоты внутри. Это длилось меньше, чем доля мгновения, после чего я камнем рухнула к дну воронки.