Уже через несколько дней Менделеев грустно сказал Ларисе:

– Глеб изменился. Сегодня я это у-ви-дел. Раньше он требовал, чтоб я провожал его до самого класса. Хотел, чтоб меня видели ребята. Хвастал мной…

– …будто ты его отец, – досказала Лариса.

– А сегодня попросил остановить машину на полпути. Вышел, не доехав до школы, – он горько вздохнул. – Теперь у него есть кем хвастаться, да?

Глеб действительно охладел к Менделееву. Когда Конев теперь приходил к Ларисе, мальчик цеплялся за него, спрашивал, когда снова придет…

Однажды Конев взял Глеба к себе и оставил его ночевать. Лариса разрешила, но всю ночь почти не спала, мучилась: правильно ли сделала. Утром Герман не привел его вовремя. Лариса ходила по квартире, как рассерженная тигрица, загнанная в клетку. За ней заехал Менделеев, чтобы отвезти на работу и успокоить:

– Лар, нет ничего плохого, что Глеб переночевал у отца!

– Когда человек говорит одно, делает другое, а думает еще что-нибудь третье, перестаешь ему доверять, – нервничала Лариса.

– Не спеши с выводами. Ты не ознакомилась еще со всеми материалами дела. Главное – Глеб.

Когда наконец они явились, Глеб радостно кинулся матери на шею:

– Ой, ма! Где мы были…

– Иди, переодевайся, и так уже на первый урок опоздал! – торопила Лариса.

– Прости, пожалуйста, я так обрадовался сыну, что эта школа у меня совсем вылетела из головы, – объяснил Конев. – Вот мы слегка и задержались.

– Ничего себе «слегка»! Вы представляете, что с нами было?! – разозлился Менделеев.

– А почему, собственно, я должен перед вами отчитываться? Перед Ларисой я извинился, а вы для меня никто, – ядовито высказался Конев.

Менделеев, проглотив пилюлю соперника, напомнил:

– Глеб – не самый здоровый ребенок. Хоть это вы понимаете?

– Мы с Ларисой сами как-нибудь разберемся, что полезно, а что нет нашему ребенку, – был ответ настоящего отца.

Но Лариса вступилась за Менделеева:

– Это касается прежде всего Глеба. Олег прав. Мы не позволим, чтобы ты переворачивал его жизнь с ног на голову…

– Его жизнь я не переверну, а вот твою… – Конев угрожающе посмотрел на Менделеева. – До встречи!

У Глеба началась веселая жизнь. Конев старался расположить к себе Глеба, показывая и рассказывая ему то, что не всякий отец в состоянии сделать, а только замминистра: водил на закрытый детский концерт и выставку, на которые простым смертным хода нет, свозил на рыбалку в элитном загородном доме…

Менделеев также активно включился в борьбу за любовь Глеба: нашел время, чтобы показать тренировку своего клиента, знаменитого футболиста, от которого мальчик получил персональный автограф… Этот автограф на время пересилил все ухищрения Конева понравиться сыну.

Лариса понимала, что идет напряженная, больше похожая на игру борьба двух мужчин за обладание ею. Казалось, все ясно: она любит Менделеева… Но эта ясность лавинообразно обрастала многими неизвестными. Герман стал настаивать не на одной встрече в неделю, а на двух, потом на трех…

Менделеев даже перестал появляться в казино – положение на личном фронте становилось серьезным. Однажды он пришел в кабинет к Ларисе, закрыл на ключ дверь, подошел к ней очень близко и сказал:

– Я хочу быть с вами, понимаешь?

– Я тоже этого хочу, – сквозь слезы ответила она.

– Вот и решили, – облегченно вздохнул Менделеев.

– А если Герман использует это против меня? – заплакала Лариса.

– В каком смысле?

– Мы же с тобой юристы. Ты понимаешь, что если он захочет обеспечить себе формальные права на Глеба, дело попадает в органы опеки? И как им понравится одинокая мать, которая привела в дом сожителя?

Менделеев отошел к окну, набрал в легкие побольше воздуха и выдохнул:

– Значит, нам надо пожениться. А Глеба я усыновлю. Конечно! – возбужденно заговорил он. – Какой же я дурак! Почему я не подумал об этом раньше?

– Стоп, – энергично сказала Лариса. – Если я правильно поняла… ты только что сделал мне предложение?

– Да. А что?

– В суде? – засмеялась Лариса. – Менделеев, ты такой романтик… Олег, – она положила ему руки на плечи и заглянула в глаза. – Я тебя очень люблю. Но… пожалуйста, давай немного подождем. Сначала я должна разобраться с Германом.

– Подождем? – Он нежно поцеловал ее и грустно вздохнул: – У меня нет выбора. Я слишком люблю тебя.

В честь официального предложения Лариса и Менделеев решили сбежать в ближайшее кафе пообедать.

В коридоре к судье Лобовой сразу же прилипла какая-то журналистка:

– Наших читателей интересует все, что связано с так называемым делом Злотникова, – затараторила она.

– Удивительное совпадение: суд тоже интересует буквально все по этому делу, – строго сказала Лариса.

– Итак, Лариса Платоновна, что вы можете сказать нашим читателям… – журналистка включила диктофон.

– Я ничего не могу сказать вашим читателям, поскольку процесс еще идет. Всего хорошего вам и вашим читателям, – сказала судья Лобова, обогнула настырную журналистку и побежала догонять Менделеева.

Когда она вернулась в здание суда, ее ждал новый сюрприз. У дверей кабинета стоял Герман.

– Лариса! Я хочу… как-то упорядочить наши отношения, что ли, – сказал он, не глядя в ее счастливые глаза. – У Глеба должна быть моя фамилия.

– Герман, а ты не слишком торопишь события? – сказала она, загородив дверь в свой кабинет.

– Да почему? Он все-таки мой сын…

…о котором ты не думал целых восемь лет, – Лариса сделалась жесткой, неуступчивой. – И вдруг такой прилив отцовских чувств! Может, дашь Глебу немного привыкнуть к тебе?

– Но я уже не могу без него!

– Вот как! «Подсел на сына»… Слушай, он ведь не игрушка. Не железная дорога: собрал, полюбовался – разобрал, забросил на антресоли. Этот поезд нужно тянуть двадцать четыре часа в сутки, без выходных и праздников.

– Я готов! Двадцать пять часов в сутки, без оплаты сверхурочных, – Конев говорил это, как герой соцтруда.

– Глеб так тяжело пережил твое возвращение из ниоткуда. А я? Я теперь совсем не в счет?

– Прости, пожалуйста. Я виноват перед тобой и сыном, но я уже и так наказан. Врагу не пожелаю…

– Привет! – послышалось сзади.

Лариса обернулась, увидела Менделеева и слегка, по-дружески прижалась к нему.

– Ты скоро освободишься? – спросил Олег.

– Мы уже закончили, – ответила она и вместе с Менделеевым отошла от Германа, принялась демонстративно обсуждать с ним какие-то корпоративные дела.

Конев готов был растерзать этого адвокатишку, но ограничился угрозой рисованного волка:

– Ну, погоди! На всякого Менделеева найдется своя таблица… в крупную клеточку.

Менделеев почувствовал себя уже почти отцом Глеба. Забрав мальчика после школы, он повел его обедать в кафе. Когда принесли мороженое, взрослый мужчина сказал маленькому:

– У меня к тебе серьезный разговор, очень серьезный. Как у мужчины к мужчине, – Менделеев сделал паузу, чтобы проверить реакцию Глеба. Тот насторожился. – Труднее всего начать… Ну, ладно: ты же знаешь, что мы с твоей мамой… неплохо друг к другу относимся. Так вот: ты не будешь против, если я попрошу ее выйти за меня замуж?

– А ты ее любишь? – серьезно спросил Глеб.

Очень.

– И не обидишь никогда-никогда?

– Никогда-никогда, – повторил Менделеев.

– Только знаешь что… Я, наверное, не смогу называть тебя папой, – признался мальчик.

– Честно говоря, я и не рассчитывал. Это было бы слишком большим подарком. Глеб, у меня к тебе просьба: пока не говори о нашем разговоре маме, ладно? Я сам ей скажу.

Глеб согласно кивнул и снова принялся за мороженое.

Ларисе он мужской тайны не выдал, но в ближайшую встречу с отцом, когда ехали на картинг, проговорился. Начал-то вроде издалека:

– Пап, я уже немножко умею водить машину, меня Олег учил, – сказал и вдруг смущенно затих.

– Что ж ты замолчал?

– Я подумал, что тебе неприятно. Про Олега.

– Ну почему же? Главное, чтобы он к тебе хорошо относился… ну, и к маме… – спокойно ответил Конев.

– Ты не волнуйся, папа, Олег – очень хороший, он нас любит, – воодушевился Глеб. – Он на маме жениться хочет! – сказал и сам расстроился. – Все, проболтался…

– Сынок, ты всегда можешь сказать мне все, что захочешь… Если Олег научит тебя водить – замечательно: подрастешь – подарю тебе машину. А маме… как тебе кажется… Олег нравится?

– Да, она его очень любит! – воскликнул мальчик.

– Глеб, я вижу, что ты мне не врешь. И мне это очень нравится. Мне хочется, чтобы между нами никогда не было никакого вранья. Чтобы мы были не только отец и сын, но и самые большие друзья. Договорились?

– Договорились… Только… вдруг я… не справлюсь?

– Справишься, – весело засмеялся Конев. – Хороший ты у меня парень!

Герман Конев немедленно сделал соответствующие выводы. Он обратился к частному детективу и заказал узнать обо всех слабостях адвоката Олега Менделеева.

– Прошу вас поторопиться. Если будут реальные результаты, ваш гонорар увеличится, – пообещал замминистра, передавая детективу приличный аванс.

Ровно через неделю они снова встретились в том же баре новой тургостиницы «Holiday» на Рижской. Коневу были предоставлены фотодоказательства. Детектив засек Менделеева в казино. К нескольким четким снимкам были приложены негативы и двухстраничная летопись адвокатских будней.

– Значит, он игрок… – сказал довольный Конев. – Спасибо. Очень оперативно.

Как и обещал, замминистра заплатил детективу за работу щедро.

Вечером Герман Конев позвонил в дверь знакомой квартиры. Открыла Лариса.

– Знаю, мы не договаривались, но это важно, – настойчиво сказал он. – Я не буду даже заходить… Вот, посмотри, – Конев вручил ей конверт с компроматом. – Сама решишь, что с этим делать. Но ты должна знать. До свидания.

Лариса рассмотрела фотографии в коридоре и запрятала их подальше в платяной шкаф, чтобы Глеб не обнаружил. После этого она зашла в ванную, закрылась и стала плакать.

На следующий день она появилась на работе с опухшим лицом. Но держалась, как всегда, бодро. Встретив в буфете коллегу Ульяну, главную свою советчицу по нетрадиционным жизненным проблемам, Лариса попросила уделить ей несколько минут, попозже и в другом месте. Но по напряженному лицу судьи Лобовой Ульяна поняла, что дело отлагательств не терпит.

– Лариса, не томи. Что там у тебя случилось?

Это не со мной, – ответила Лариса и залпом выпила чашку кофе. – В общем, одна моя знакомая… встречается с игроком.

– Передай своей знакомой, чтобы бежала от него быстрее собственной тени, – безапелляционно заявила Ульяна. – Он ее еще на бабки не развел?

– Нет… – осторожно ответила Лариса.

– Значит, повезло.

– Но он хороший парень… Я его тоже знаю.

– Сдвиг на игре – это болезнь, Лариса. Ты бы стала встречаться с алкашом или наркоманом? Вот и подруге своей отсоветуй.

– Х-хорошо, – ответила Лариса, стараясь улыбаться.

После этого разговора Лариса стала избегать Менделеева. Встречая любимую в коридорах суда, он пытался выяснить, в чем дело. Но она отвечала, что потом. Потом… Наконец, Лариса разрешила ему прийти в гости поздно вечером, когда Глеб уже спал.

Менделеев принес какого-то чая от бессонницы и ее любимые пирожные. От Ларисы исходило такое напряжение, хоть лампочки зажигай…

Они сидели за этим снотворным чаем молча. И вот «потом» она принесла пакет компрометирующих фотографий. У Менделеева и мускул не дрогнул.

– Откуда это у тебя?

– Неважно. Я хочу послушать тебя, – глянула в упор Лариса.

– Я был раза два в казино с клиентом… Это деловые встречи. Ничего больше… – Его голос чуть дрожал, это чувствовалось.

– Это неправда. Ты ходишь туда постоянно. Теперь я поняла: эти приятели, которым ты отдавал ключи от машины, эти вечера, когда ты не приходил, выключенный телефон, отговорки…

Менделеев встал из-за стола, нервно прошелся по комнате, сказал:

– Хорошо. Это правда. Я играю. Я хотел это бросить, но… я не знаю, что со мной – ноги сами несут меня туда. Я не собирался тебя обманывать, я… не хотел, чтобы ты беспокоилась.

– Я тебе доверяла… – сказала она и, опустив голову, замолчала.

– Лариса, я справлюсь… – уверенно сказал Менделеев. – На чаше весов – ты и Глеб. Я не променяю вас на рулетку.

– Ты понимаешь, насколько это серьезно? – вскрикнула она. – Я знаю, как это заканчивается… Я отвечаю за сына… Я не могу рисковать…

Лариса отошла к окну и заплакала. Менделеев вынул носовой платок, подал ей. Она не взяла. Тогда он сам нежно стал промокать ее влажные глаза. Потом обнял и твердо сказал:

– Лариса, я смогу с этим покончить, только если буду знать, что нужен тебе и Глебу! Я смогу, если буду знать, что ты меня любишь.

– Ты и так это знаешь, – прижалась она к нему…

Спустя несколько дней они уже обсуждали пути выхода из кризиса. Лариса и Менделеев сидели в кафе, он, как врачу, описал ей последовательность течения болезни, закончив вполне традиционно:

– Я не ожидал, что все зайдет так далеко… Я задолжал денег Градову, он начал давить. Лариса, я хотел только отыграться. Но теперь с казино покончено. Я ставлю жирный крест. Нет, не ставлю! Больше я ни на что не поставлю! Просто – жирный крест.

– Все клянутся, обещают, но мало кто способен справиться с этой бедой самостоятельно. Не перебивай! – сказала она и протянула ему визитку. – Это адрес психотерапевта, лучшего в Москве специалиста по игромании.

– Ты считаешь, что я псих? – опешил Менделеев. – Лариса, посмотри: я вполне владею собой. Если ты со мной…

Олег, вдвоем нам не справиться… – вынесла она приговор. – Азарт – это болезнь, как алкоголизм или наркомания. Ты не сможешь…

– Вздор! Я не играл несколько месяцев, – протестовал Менделеев.

– А потом сломался! И так будет каждый раз! Рано или поздно тебя опять потянет. Олег, у меня нет сил на еще одно разочарование. Или ты начнешь лечиться, или… мы не сможем быть вместе. Ты нам очень дорог… Мне и Глебу… Но рисковать я не имею права.

– Скажи прямо, хочешь от меня отделаться? Или твой бывший… Это ведь Герман раздобыл тебе эти вещдоки?

Лариса пропустила это замечание мимо ушей, потому что уже проштудировала умные книги на тему психозависимости игроков. Она продолжала гнуть свою линию:

– Олег, к ней обращались известные люди. Она вылечила очень многих…

– Не ожидал, что ты предложишь мне такую помощь. Надеялся на поддержку, а получил «предписание на принудительно-добровольное лечение», – с горечью сказал он и увидел, что глаза ее увлажнились. – Лариса, пожалуйста…

– Я тоже тебя прошу…

Бросив на стол деньги, он вдруг поднялся и молча ушел, оставив ее в одиночестве.

Другая мужская игра также не желала вписываться в предписанные правила. Успешный бизнесмен и молодой преподаватель факультета ландшафтного дизайна Андрей Зарецкий поспорил со своим другом, доцентом того же факультета Константином Дроздовым, что Зарецкий А.Н. в течение месяца затащит в постель понравившуюся ему абитуриентку Лику Лобову. Зарецкий проиграл пари, и Дроздов несколько дней жил весело, распивая ящик хорошего испанского вина и вполне цинично потешаясь над другом.

– Мне, дорогой, не интересна девица, которая сразу согласна, – отмахнулся Зарецкий. – Отстань, время не вышло!

Лика уже больше месяца работала помощницей Зарецкого, радуя его свежими дизайнерскими идеями, и жила на халявной квартире, с Раей. Зарецкий это вскоре обнаружил, придя в квартиру с тайным умыслом ускорить выигрыш заключенного пари. Лика, конечно, не хотела, чтобы благодетель знал, что она без разрешения вселила приятельницу. Придя на работу, долго извинялась, умоляла его разрешить им вместе пожить, потому что Рая поссорилась с родителями и вообще они вместе учатся на подготовительных курсах.

– У тебя доброе сердце, – сказал он, изо всех сил скрывая раздражение.

– Мы вместе занимаемся. Я так хочу, чтобы нам обеим повезло… – Лика посмотрела на него умоляюще. Он молчал. – Я понимаю, надо было сразу вам сказать… Вы очень сердитесь?

– Совсем не сержусь, – справился он с собой. – Конечно, пусть поживет…

Рая ждала ее на курсах со своим огромным рюкзаком.

– Зарецкий ключи не отобрал? – увидев Лику, спросила она.

– Не-а. Сказал только, что надо было предупредить: мол, квартира не его, он просто присматривает. А так он… совсем не возражает, чтобы ты пожила. Если мне это не в тягость, – совершенно по-детски отчиталась Лика. – И конечно, я сказала, что ты мне совсем не в тягость…

– Ну, спасибо… – пожала плечами Рая. – Лика, а может, не надо? Похоже, я не очень вписываюсь в план Зарецкого. Он же на тебя глаз положил. Вдруг это твоя судьба?

– Какая еще судьба, Райка! – воскликнула Лика. – Он знает, что у меня есть Миша.

Нет, ты подумай головным мозгом: с чего это вдруг Зарецкий дает тебе работу, квартиру? Ведь он если чем и прославился, то уж точно не благотворительностью. Ведь он тебе… тоже не очень противен?

– Не очень… – чуть задумавшись, ответила Лика. – Умный, обаятельный, щедрый… Ну, что, домой?

Лика не сильно задумалась о причинах благоволения к ней Зарецкого и тогда, когда выяснилось, что она сделала грубую ошибку в одном проекте, а он выгородил ее перед заказчиком, сам поехал разбираться, почему решили забетонировать дренажную трубу на проектном участке. Она, конечно, очень извинялась за допущенный ляп, но Зарецкий даже жалел ее, мол, девочка целыми ночами готовится к экзаменам, поэтому на работе приходится халтурить.

– Шутка, – добавил он. – Не надрывайся сильно. Двоечники уверены, что экзамен – чистая лотерея.

– Просто… мне грустно. Миша в Канаде, вот и… – совсем смутилась Лика.

– Надолго? – с радостным сочувствием спросил Зарецкий.

– Не знаю. Может быть, навсегда. Звал меня с собой.

– А учеба?

– Поэтому я и осталась. Хотя не уверена, что поступила правильно.

– Жалеешь о своем решении? Не надо… – Зарецкий нежно опустил руку на ее плечо. – Лика… у тебя еще будет время и на Канаду, и на большую любовь.

Он на своей машине довез расстроенную Лику до дома.

– Спасибо, что подвезли… – поблагодарила она.

– Спасибо, что выбрали нашу авиалинию, – в тон ей ответил Зарецкий. – В офисе можешь больше не показываться.

– Андрей… Я… Вы… меня увольняете? – испугалась Лика.

– Я хотел сказать: до экзамена в офисе не появляйся.

А сдашь экзамены – милости просим, – улыбнулся он и подумал, как она, по его мнению, должна была подумать: шеф влюбился – надо ковать железо, пока горячо. Но Лика совершенно искренне удивилась:

– Но как же не показываться! Сейчас столько работы! Вы один не справитесь. А материал я в прошлом году вызубрила и целую зиму занималась. И осень, и весну. А экзамен действительно лотерея… Вот не пройду, и вы меня уволите.

– Все в твоих руках! – намекнул он и по-отечески посоветовал: – Лика, ты все-таки еще позанимайся, чтоб комар носа не подточил, лады?

– Лады… – вздохнула она, не чувствуя его намека.

Из машины по дороге домой Зарецкий позвонил доценту Дроздову и попросил сделать ему два одолжения: протолкнуть в институт Лику и провалить Раису Кислицину.

– А это еще почему? – удивился Дроздов.

– Из стратегических соображений.

У Галановых Насте жилось неплохо. Ирина угадывала все ее незатейливые желания, отменно кормила, приговаривая: «Вам с малышом надо очень хорошо питаться», сама все делала по дому. Самое главное – много говорила о будущем малыше, называя его своим. И Насте это было особенно приятно.

– Спасибо вам. Вы такая… без вас бы я пропала, – благодарила Настя.

– Глупости. А завтра пойдешь на работу, я тебе с собой курочку вареную заверну. И бульончик в термосе.

– Я как раз поговорить хотела… Про завтра… Мне нужно будет отлучиться на пару часов… В загс… Надо подать заявление… на развод.

– Он не будет препятствовать? – не сдержала испуга Галанова.

Он считает, что ребенок не от него. Я ему сама так сказала, – грустно ответила Настя. – Так что теперь он со мной разведется с превеликой радостью.

– Это же замечательно!

Настя с удивлением посмотрела на Ирину, и та спохватилась, поняв, что сказала лишнее.

– Я хотела сказать… Хорошо, что развод будет быстрым, без нервотрепки. Тебе нельзя нервничать.

Вечером, когда Настя ушла в свою комнату, Ирина сказала мужу:

– Завтра отвезешь меня на рынок пораньше… А то мне не управиться…

– А что у нас завтра? – насторожился Сергей Александрович, видя нездоровое возбуждение жены. – Ты мне не говорила…

Ирина подсела к мужу, шепотом, чтобы не услышала Настя, объявила:

– Завтра у нас – поездка в загс. Настя разводится с мужем.

– А тебе зачем туда?

– Я должна поддержать ее. Надо проследить, чтобы муж не смог с ней поговорить. Подписали заявление – и до свидания.

– Ира, это не наше с тобой дело. Мы приютили Настю… Мы помогаем ей. Но ее отношения с мужем нас не касаются. В ее положении ей лучше помириться с мужем, – приводил разумные доводы Сергей Александрович.

– Разве он может стать нормальным отцом? Он… он даже не хочет этого ребенка! – возмутилась Ирина.

– Тогда тем более необходимо поговорить с ним, попытаться его переубедить. Ребенку нужна не только мать, но и отец…

– И они у него будут. Помнишь, когда нам сообщили, что у нас никогда не будет детей… а я сказала тебе: «Если очень-очень хочешь… и если долго-долго ждешь… если сильно-сильно веришь… ребенок будет». И я оказалась права.

Галанов спорить не стал, предложил:

– Ириш, давай попьем чайку, – и незаметно бросил в ее чашку таблетку сильного снотворного.

Поездку в загс Галанова проспала, а когда днем проснулась, поначалу и забыла о поездке. Через полчаса пришел вызванный Сергеем Александровичем пожилой психиатр, за десятилетие болезни Ирины ставший уже другом семьи.

Втроем сели пить чай. Ирина ни о чем другом не говорила, как только о будущем «ее ребенке». Мужчины осторожно поправляли: ребенок Насти… Она вдруг согласилась, но было ясно, что внутри Ирина непоколебимо оставалась на камне своей болезненной веры.

Потом психиатр выписал рецепты, и Галанов пошел его провожать. На улице врач сказал:

– На нее плохо влияет вся эта ситуация с вашей беременной жиличкой. Кто она такая?

– Вы же помните эту историю… – с беспокойством начал Галанов. – Мы взяли из детского дома девочку, а потом… вернули, потому что оказалось, Ирина беременна. А потом у Ирины случился выкидыш. Настя… та самая девочка, которую мы хотели удочерить. Она сейчас в затруднительном положении. Я думал, мы хоть как-то загладим свою вину…

– Вот беда-то, – покачал головой психиатр. – Если вы не хотите, чтобы все вернулось… Понимаете, Ирина перевозбуждена, ей нужен покой.

– Вы считаете, что… Настя не должна у нас жить?

– Ох, как неразумно вы поступили, – только и ответил врач. – Не знаю даже, что теперь лучше: жить ли ей у вас или все-таки подыскать девушке другое жилье… И то, и другое может спровоцировать сильное ухудшение психического состояния супруги. Пока присматривайте за Ириной, следите, чтобы она принимала все лекарства.

Когда Галанов вернулся в квартиру, жена плакала:

– Я забыла про развод, Сереженька! Почему ты мне не напомнил? Теперь она уйдет к мужу, наша Настенька, с нашим ребеночком…

Но вскоре вернулась хмурая Настя. Молча она прошла в свою комнату. Галанова оживилась, осторожно приоткрыла дверь и ласково спросила:

– Настенька, ты развелась с ним?

– Он сказал, что жаждет увидеть штамп о разводе в своем паспорте, – отрезала Настя. – Развод через месяц.

После нескольких поездок на фабрику Люба категорически отказалась заниматься делами и предложила сделать на мужа доверенность. Гриша отказался, но волей-неволей взял на себя руководство, разрываясь между фабрикой и складом. Когда Калисяк представил бухгалтерские отчеты – оказалось, что их объем на порядок превосходил складскую документацию. Возвращаясь домой, Гриша всякий раз докладывал Любе, что дела фабрики в запущенном состоянии, но та отвечала, что так и думала, и прибыли семье Жилкиных не видеть, как собственных ушей. А после этого она еще жаловалась Наталье Аркадьевне, что Гриша стал каким-то алчным. Хочет иметь много денег…

Чтобы разобраться в отчетности, Гриша решил нанять бухгалтера, а пока…

– Зачем Прорва купил линию для разлива воды? – удивлялся он.

– Чтобы разливать воду, – отвечал Калисяк.

– А почему линия до сих пор не работает?

– Из-за отсутствия воды. Речь идет об уникальной родниковой воде. Вам это должно быть известно лучше меня.

– Мне? – сделал огромные глаза Гриша.

Ну как же! Платон Лобов ведь ваш тесть? Он и зарубил проект. Потому что эта чудо-вода находится под лобовским садом. Вот в этой папке – вся документация. Продать землю Лобов не захотел. Шеф ему предлагал хороший вариант. Все без толку, только инфаркт заработал. Вот такие пироги: шеф на том свете, машины стоят на складе и ржавеют. А воды как не было, так и нет.

Калисяк и внушил Грише, что успех работы фабрики напрямик зависит от воды Лобовых.

Гриша явился в Бережки и стал вентилировать вопрос через Леню. Леня ничего утешительного не сказал, лишь сообщил, что отец никогда не продаст свою землю. Но самое плохое было то, что сад и земля под ней принадлежали теперь Насте.

Выяснив про воду, Гриша завел другой разговор с Любой.

– Фабрика может быть очень прибыльной! И тебе придется вникать в ее дела!. Потому что это касается твоих родителей. И их сада… Не делай такие глаза! На земле твоих родителей, как раз под садом, есть прекрасная, можно сказать, минеральная вода…

– Странно… Родители ничего об этом не говорили…

– Еще одна семейная тайна, – разозлился Гриша. – А ты поговори с ними. Если у нас будет эта вода… Ты не представляешь, какие это перспективы!

– Гриша, даже не проси… Об одной семейной тайне… Гриш, а по-другому как-нибудь нельзя?

– Нет, нельзя! Все расчеты Прорвы строились вокруг этой воды! Автоматическая линия уже закуплена. Не хватает только воды… Прибыль будет огромная! Знаешь, сколько офисов в Москве? И все заказывают воду. Мы задавим конкурентов себестоимостью. Нам-то она достанется, считай, даром! Что плохого в том, что я хочу сделать фабрику рентабельной?

– А что плохого в том, что я уважаю решение родителей? Они этого не хотели…

– Они не хотели, чтобы это делал Прорва! И в этом ничего удивительного. А теперь фабрика принадлежит тебе…

Наталья Аркадьевна внимательно следила за разговором. Когда Гриша ушел спать, Люба спросила у нее:

– Вы заметили? Для Гриши деньги стали важнее всего.

– Это не так, Люба, – чуть подумав, ответила свекровь. – Как всякий мужчина, он старается обеспечить свою семью.

– Думаете, я к нему несправедлива?..

– Думаю, что у вас начинается тяжелый период жизни. Каких еще не было…

– Да что вы! – отмахнулась Люба. – Я Гришку знаю как облупленного. Его надо правильно корректировать – и порядок!

Родиона Козловского Гриша теперь почти совсем не видел и старался с ним не разговаривать – участки их работы на складе были разграничены, и каждый занимался своим делом. Волей-неволей пришлось разговориться, когда Гриша стал потихоньку таскать в складской офис пухлые тома фабричной документации и потихоньку разбираться в них.

– Правильно делаешь, что сам все проверяешь. Людям нельзя верить, – сочувственно сказал Козловский, наблюдая за совладельцем. – Гляжу, хорошую тачку я тебе привез: директорского ранга… Что скажешь, хозяин?

– Я не хозяин, – сухо ответил Гриша, не отвлекаясь от своих бумаг.

– Будешь!

– Сколько раз тебе повторять, фабрика принадлежит Любе.

– Это формальность. Главное – кто у руля… Если тебе понадобится помощь, то я… Ты же знаешь, у меня большой опыт…

Гриша поднял наконец голову и выразительно посмотрел на Козловского.

– Гриш, ну что ты смотришь на меня, как Ленин на буржуазию! – обиженно произнес тот. – Я же вижу, что ты зашиваешься, а у меня есть пара-тройка идей, как сделать твою фабрику суперрентабельной и…

– В прошлый раз, когда ты так говорил, меня чуть в тюрьму не упекли, – перебил его Гриша. – Оставь свои идеи при себе.

– Ладно… – согласился Козловский, зная, что пробьет и его час.

Вскоре оказалось, что на фабрике нечем платить зарплату рабочим.

– Денег нет, – объяснил Калисяк.

– Как нет? Куда же они делись? И почему я узнаю об этом последним?

– Во-первых, бухгалтер вам уже докладывала о временных затруднениях. Во-вторых, я не хотел беспокоить вас раньше времени. Надеялся, что деньги на счета поступят…. Но пока что-то не сложилось, – рассудительно сказал Калисяк, потом сбился на упаднический тон. – Эх, ладно: не хотел вам говорить… думал, все образуется. Но если уж совсем откровенно, дела наши плохи.

Гриша оторопел и даже сел в столь им нелюбимое директорское кресло, для значимости.

– Юрий Демьянович, ты же сам говорил, что наши соки и джемы не хуже, чем у других, а в чем-то – даже лучше…

– Плохая конъюнктура, – просто ответил Калисяк.

– А чего это она вдруг так поплохела?! – завелся Гриша. – Юрий Демьянович, ты мне сказки не рассказывай! Учти, я не первый день в бизнесе! Ты же сам говорил, что у фабрики был приличный доход – и что же с теми деньгами случилось?