Первый вечер, часов в одиннадцать, уложил ее спать и пошел по городу гулять, и вдруг у меня такая мысль: вот я уже и развелся, а проститутки у меня не было ни разу в жизни. Ну, а тут Прага, гуляют все, я решил, — ну, надо. И вот дальше начинается какая-то совершенно питерская история. Короче, я пошел, там улица такая есть, ну, стоят красивые девки, в чулочках, в мини-юбочках такие… И что-то я все не могу и не могу. А там же в гостинице Катька спит, и тут у меня начинается мандраж: а вдруг она проснется, — например, заболела, — а меня нет, а она больная там. Я смотрю на часы: полдвенадцатого, — так, думаю, даю тебе час и домой. Уже, значит, психую, иду мимо девок и говорю: ну, следующая! — а потом опять: нет, только не эта! И опять, и опять, а время идет, а меня колбасит уже… И тут идет мне навстречу — ну, бабища. Полвершка от горшка, лет, наверное, пятьдесят, с клюкой! Не ржи, я не шучу, реально, с костылем. Размалеванная… И подмигивает мне. И тут меня сами ноги к ней несут, ты понимаешь! И я говорю: сколько? А сам думаю: «С ума сошел!..» Она мне говорит: «Сто долларов». Сто баксов! И я даже не понимаю, почему, я беру и брякаю: «Идем». Слушай, дальше такое началось… Она меня ведет какими-то дворами, заводит в подъезд совершенно питерский, клянусь, пахнет котлетами какими-то, лестница, лампочка разбита… Я уже иду и только думаю: блядь, щас поверну назад, щас поверну назад, — но обидно же, уже пошел! Смотрю на часы — пять минут первого, а мне еще до гостиницы минут двадцать, Катька одна, меня трясет…В общем, заходим в квартиру — и там на кухне! Мужики! Пьют! Водку! Ты понимаешь? Только чеканки с оленями не хватает, писец. Я говорю ей: нет, тут мужики, я ухожу, а она меня втаскивает в комнату — однокомнатная квартира! — кровать какая-то без постели, Достоевский какой-то, воняет… И она мне говорит: «Ну, раздевайся!» И тут, знаешь, я не понимаю, что произошло. Я стал расстегивать штаны и вдруг кончил. Она на меня смотрит, и я на нее смотрю, она говорит: пятьдесят, я говорю: ну тебя, на, бери сто, — сунул ей сто в руку и как ломанулся! Ты понимаешь, без в двенадцать двадцать восемь прибежал в гостиницу, Катька спит… Так вот, я хочу тебе сказать: Господи, как же мне стало хорошо! Такой покой, такое счастье, вообще. Потом у меня, конечно, были еще проститутки, но уже не так всё.

* * *

      — …располагающие к себе люди. Жена у него, кстати, почти румынка, но дед ее лежит у нас на кургане с нашей стороны.

* * *

      — …мы с Наташкой идем такие по Чистым, вроде, гуляем. Мимо идет тетка, нормальная такая, подходит, — "Ой, девочки, у вас нет зажигалки?" Я ей даю зажигалку из кармана, зажигалку достаю, даю, она говорит: «Спасибо», прикуривает. Тут до меня доперло, я такая: "Ой, а как вы догадались, что мы курим?" Она мне зажигалку отдает, и это самое: "Да так же, наверное, как ваша мама догадалась". И пошла себе, ну, ушла, а Наташка ей в спину как заорет: "А иди ты к чертовой матери! Ты такая гадина, я сегодня вообще домой не прийду!", ничего себе, да, не прийду, значит, домой, еще что-то орала: "Иди к черту, что ты меня выслеживаешь, я вообще не прийду домой!", — иди ты, типа. И стоит, трясется, прям по лицу слезы, я ей говорю: "Ого хрена ж себе", а она такая: "Да пошла она нахуй", типа, пошли, пошли. Да че ты, — говорю, — меня тянешь, куда пошли, че мы вообще это самое, я домой пойду, я вообще обещала дома быть.

* * *

      — …разлил чай в постель. Теплое мокрое пятно. Думаю, хрен с ним, лег спать вроде как вокруг пятна, а через пятнадцать минут проснулся весь в слезах, и что снилось — не помню.

* * *

      — …ничего ужаснее израильских мужчин. То есть вот я же много езжу, да? Ну, где-то так, где-то иначе, но израильские мужчины — это какой то кромешный, бесстыжий пиздец. Месяц назад, в Париже, я иду, злая, как собака, жарко вдруг так, я прусь в гостиницу, весь день туда-сюда. А жарко же, все кафешки столиками наружу стоят. И вот я иду, значит, и вдруг слышу мне в спину говорят: "Эйзу русия кусит!" Не знаю, как тебе перевести, — ну, в общем, это такой скабрезный комплимент, но главное — в нем есть слово «русская». В смысле, какая русская это самое. То есть он увидел во мне русскую, ну нормально, но ведь это не дома в Тель-Авиве, это, блин, в Париже, — то есть они вообще, он и этот дружок его, которому он говорил, — они вообще не в курсе, что я понимаю иврит. Ты понимаешь? Это же такое свинство, у меня нет слов. Я имею в виду, они даже не надеялись, что я пойму, это не попытка клеиться — это чистое такое свинство, просто свинство, свинство такое. И вот я иду, а и без того жарко, я все злая, пиздец, и я думаю: ну вообще нигде в мире такого нет, ну, может, у дикарей, но ведь вроде условно цивилизованная страна, посмотри на цифры экспорта. И вот я иду и думаю: ну просто стыдно же, ну вот лично мне стыдно за свою страну, понимаешь? Иду такая и думаю: твою мать, мне тридцать два года, я прусь вся измочаленная, в домашних джинсах, без каблуков, без косметики, на голове только что мыши не какали, в очках, — и мне в спину говорят: "Эйзу русия кусит!" Господи, да спасибо Тебе, спасибо Тебе, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо!

* * *

      — …у нас семейная традиция — совершать идиотские поступки безо вской пользы для себя. Например, мой дедушка был первым цыганом в истории, разбившимся при аварии самолета.

* * *

       Тигре
      — … еще у нас в палате происходят интересные классовые сцены. Ну, например, тут лежит с нами девочка, такая позитивненькая, с вот таким фингалом под глазом. И вот она садится каждый день и полчаса красит ресницы. Слой за слоем, красит-красит, красит-красит, накрашивает такие большииие, большие-пребольшие. Потом еще красной прямо помадой рот делает себе — и идет на лавочку курить. С фингалом и ресницами. И так каждый день. Вчера я спускаюсь вроде кто пришел проведать, она сидит, качает шлепанцем. Говорит мне: "Ну как, красивая я?" А я себе думаю: "Ага, аж как продавщица из магазина". Ну, не сказала, конечно. Прошла три шага, что-то такое вертится в голове, — и тут — бац! — вспомнила: черт, а она же и есть продавщица из магазина. Еще бабка с нами лежит, говорит — таблетки нам дают дешевые, горькие, наверное, из полыни.

* * *

      — …не хожу на встречи одноклассников, чтобы не потакать гордыне. А то выходишь оттуда с таким чувством, какого порядочный человек испытывать не должен. Ну, то есть, большинство живет так, что их даже «Гугль» не ищет.

* * *

      — …не отвлекайся на хуйню, Паша. Ты все время отвлекаешься на хуйню. Я тоже один раз смотрю, — тетка, вроде как незнакомая, а потом смотрю — нет, знакомая, из моего КБ была, просто ракурс такой и волосы она постригла, знаешь, шапкой, как шапка они теперь. Я колесико подкрутил, смотрю: ну, изменилась, конечно, время — такое дело. Ест что-то. Я подкрутил: попкорн ест. Идет по улице с попкорном, где взяла? Я чего-то аж зациклился: где взяла? Прямо представил себе: это же надо захотеть попкорн, пойти в попкорн, в смысле, в кинотеатр, зайти в кинотеатр, я имею в виду, купить попкорн и уйти, чтобы на ходу есть. Прямо глазами себе представил, и такая она всегда была, коза упрямая. Идет через площадь и ест. Я ее довел до угла, подкрутил еще, колечко на пальце у ней. Вот так отвлекся. Вот так отвлекся, и тут мне в ухо они: "Синий, не понимаем задержки, Синий, вы работаете или что?" Чувак-то мой пошел, пока я отвлекся. Я его, конечно, сработал, но вот так иногда отвлечешься на какую-то хуйню, а потом два дня ходишь злой.

* * *

      — …потому что все это — цепь непростительных преступлений друг перед другом.