- А как ты чувствуешь себя?
      - Удовлетворительно. Ко мне вернулось мое детство. Понимаешь, Эроя?
      - Не понимаю! И не хочу понимать.
      - Я тоже не все понимаю. Такое чувство, что я переступила черту, попала в другой мир и не могу вернуться туда, где я была раньше.
      - - А цитологи? Они этого не могут сделать?
      - Не знаю. Кажется, не могут. Они ссылаются на твоего брата, говорят, что Эрон-младший открыл какое-то средство, которое способно повернуть физиологическое и молекулярное время, ускорить жизнь клеток. Эроя, попроси своего брата.
      - Тебе уже не хочется быть девочкой?
      - Это все произошло случайно, по небрежности цитолога, который дежурил на пункте. Он переусердствовал.... Или было что-то не в порядке. Молекулярное время слишком заспешило. Попроси своего брата, я умоляю.
      - Попрошу, но странно, ты говоришь словно издалека.
      - Это так и есть, Эроя. Я - далеко, да-ле-ко-о от тебя. Да-ле-ко-о!
      - Где ты?
      - Да-ле-ко-о! В детстве! Между нами что-то есть. Разве ты не чувствуешь его? Оно нам мешает быть вместе.
      - Ты рядом со мной, Зара. Ты близко. Вот я протянула руку и дотронулась до тебя. Ты здесь, дорогая, здесь.
      - Я здесь. И ты здесь. Но почему я вспоминаю тебя, словно ты находишься где-то далеко-далеко в прошлом? Почему это, Эроя?
      - - Не знаю. Нужно спросить у цитологов и специалистов пo молекулярному времени. Вероятно, это переломный момент, Ведь ты обновила молекулярную "память". А твое сознание еще не свыклось с новым необыкновенным состоянием. Ты в другом молекулярном времени, чем я. Но все, я уверена, наладится. И ты будешь чувствовать себя нормально.
      - Я переступила черту. Наверное, мне не надо было этого делать. Попроси своего брата, чтобы он помог мне вернуться в прежнее молекулярное состояние, в то измерение, в котором я была еще вчера. Сейчас я чувствую свою неслитность с временем. Я в детстве. И это не воспоминания, это факт.
      - Не волнуйся, Зара. Мы тебе поможем.
      Расставшись с приятельницей, Эроя отправилась к отцу.
      Она попросила водителя Кика чуточку замедлить движение вездехода. Ей хотелось побыть одной и подумать. Подумать было о чем. Что же случилось с Зарой? Только ошибка дежурного цитолога, каприз молекулярного времени или нечто большее? Правда, Эрон-младший ищет средство, с помощью которого можно было бы повернуть направление молекулярного времени, но он только ищет, еще не нашел. Бедная Зара! Зачем она поспешила? Никогда не надо спешить.
      Движение вездехода под горным хребтом, над горами и лесами, потом над морем и над рекой, и вот дверь, за которой лаборатория отца.
      Эроя остановилась перед дверью с тревожным чувством. А что, если отец тоже поспешил и сейчас вместо милого и доброго старика она увидит стремительного юношу, до отказа наполненного жизненной энергией, юношу или даже конфузливого подростка, которому вряд ли будет приятно признаться всем и в том числе самому себе, что он отец довольно пожилой женщины.
      Сердце Эрой билось, шумело в ушах. Минуты шли. Она все еще стояла у закрытых дверей, не решаясь сделать шаг, шаг в неизвестное.
      Она стояла и вспоминала отца. Она помнила его Сравнительно молодым дильнейцем, еще не достигшим среднего возраста, но подростком она, разумеется, его не знала, видела только на старых изображениях. Ей не хотелось потерять отца, такого, каким она его знала и любила, приобретя, правда, вместо него др угого, неизмеримо более молодого.... Ну, а как быть с тем, к кому она привыкла? Только вспоминать? Нет, ей нужно не воспоминание, а отец, такой отец, каким она его привыкла видеть.
      Внезапно открывшаяся дверь прервала ее размышления.
      Перед ней стоял ее отец Эрон-старший. Ничто в нем не изменилось, ни одна морщинка. На нем был тот же самый костюм, в котором она видела его в прошлый раз. А на лице та же стариковская, добрая улыбка.
      - Это ты? - спросила Эроя.
      - Я!
      - И долго ты собираешься быть таким?
      - Долго. Мне дороги мои привычки, слабости, моя старость. И я не спешу с ними расстаться.
      - Но все спешат.
      - Нет, не все. Многие цитологи на своих пунктах сидят без дела. Но пройдем ко мне в лабораторию. Я тебе покажу необыкновенных муравьев, доставленных мне вчера.
      - Узнаю тебя, отец. Веди меня к своим муравьям.
      Эрон-старший подвел Эрою к экспериментальному прозрачному муравейнику.
      Эрою охватили тишина, покой. Знакомые с детства предметы, прочный, никуда не торопящийся мир отцовской лаборатории, где велись наблюдения над природой.
      - И ты совсем не собираешься обновлять "память" клеток, отец? - спросила Эроя.
      - Собираюсь, хотя и не спешу, - ответил спокойно Эрон-старший. - Как каждому старику, мне дороги привычки, из которых состоит жизнь. Но придется сломать старый привычный уклад жизни, изменить ее ритм...
      - Для чего, отец?
      - Для того чтобы отсрочить небытие. Мне хочется увидеть будущее. И встретиться с одним дильнейцем, который далеко. Его зовут Ларвеф. Никто не умеет так ломать свои привычки для победы над временем и самим собой, как этот путешественник. Я понимаю, Эроя. Ты дорожишь привычным. Но ради встречи с Веядом, ради радости бытия ты должна пойти на это. Должна перебороть свою боязнь нового необыкновенного состояния.
      - Я только что видела Зару, отец. Она страдает.
      - Эти страдания временны. Всякий большой перелом требует отказа от старых ценностей ради новых приобретений. Мы должны расстаться с непрочностью ради прочного долговременного бытия. Эпоха требует от нас этого, дорогая.
      - А как быть с неслитностью душевного состояния с физическим?
      - Все наладится, Эроя. Ученые уже совершенствуют методы. Наука не стоит на месте.
      РАССКАЗЫВАЕТ ВЕЯД
      Ларвеф ремонтировал свой летательный аппарат. Мы думали, что он нарочно занимал себя, чтобы убить время и не сидеть без дела. Мы почти уверены были в этом. Какой смысл ремонтировать машину, не способную преодолеть сколько-нибудь значительное расстояние? Но ни я, ни Туаф, ни комочек вещества, отражавший внутренний мир Эрой и тоже обладавший способностью удивляться и размышлять, никто из нас не решился спросить Ларвефа о его истинных намерениях. Держался он так, словно не зависел от законов природы. Правда, он имел на это некоторые права, Ведь у него были иные взаимоотношения с временем, чем у других дильнейцев. Но тут дело шло не только о времени, а прежде всего о пространстве. Уэра была слишком далеко от Дильнеи и других населенных мест, чтобы кто-нибудь отважился лететь на легком летательном аппарате, предназначенном для преодоления близких дистанций.
      Ларвеф работал. Прошло то время, когда он рассказывал о своих странствиях, о посещении далекой планеты, называвшейся так странно - "Земля", а также о других ненаселенных планетах, в том числе о той, где он нашел потерянный в детстве складной ножик, а позже потерял всех своих спутников и друзей. Сейчас ему было не до бесед. Он спешил. Куда? В неизвестность. Он как-то сказал нам, что не намерен сидеть на искусственном островке и ждать. Уж не предпочитал ли он верную гибель длительному ожиданию?
      Едва ли. Он был смелым, более того, дерзким искателем, но он любил жизнь не меньше, чем неизвестность. Он хотел побывать еще раз на Земле, побывать через двести лет, а срок истекал. Он дал себе слово побывать и на той планете, которая, нарушив законы здравого смысла, перевернула время и пространство, поиграв с ним и с его товарищами в загадочную игру, а затeм... Он и должен выяснить, что произошло затем. Он все время думал об этом. И эти думы приводили его буквально в бешенство, в ярость. Они не уйдут от него, эти страшные и коварные загадки, он их разгадает! Но на что же надеялся он? Не надеялся ли он, что встретит космолет где-нибудь на близком расстоянии от Уэры? Это было маловероятно. Но мы молчали - я и Туаф.
      Мы делали вид, что это нас не касается.
      Однажды, вернувшись домой с прогулки, я и Туаф услышали заинтересовавшие нас слова. Ларвеф разговаривал с комочком вещества. Он так был увлечен беседой, что не слышал, как подошли мы. Я запомнил, а потом записал этот разговор.
      Э роя. Вы собираетесь покинуть нас?
      Ларвеф. Собираюсь.
      Э роя. Я привыкла к вам. Мне будет грустно. И к тому же я буду беспокоиться за вашу судьбу. Пространство огромно, а летательный аппарат ненадежен. В нем слишком мал запас энергии.
      Ларвеф. Откуда вам это известно?
      Э роя. От Веяда.
      Ларвеф. Веяд прав. На нем далеко не улетишь.
      Э роя. Не лучше ли остаться и ждать?
      Ларвеф. Разумнее ждать. Но я согласовал свое решение не только с разумом, с чувствами тоже. Меня зовет даль. Я хочу рискнуть, попытаться выбраться из этой ловушки. Из ста шансов девяносто девять, что меня проглотит пространство. Но раз есть хоть один шанс, я все же рискну. Мне не раз приходилось рисковать, побеждая обстоятельства и собственные недостатки и слабости. Хотите, я возьму вас с собой?
      Э роя. Я не могу бросить Веяда. И, кроме того, я боюсь.
      Ларвеф (нежно). Не надо бояться. Я буду возле вас. Я не брошу вас в беде.
      Э роя. Нет, мне страшно. Я боюсь, Я лучше останусь здесь, на Уэре. Здесь есть опора для ног.
      Ларвеф (удивленно). Но у вас нет ни рук, ни ног. Зачем вам опора?
      Э роя. Останьтесь, не улетайте.
      Л а р в е ф. Тише! Они с минуты на минуту могут прийти. Поговорим в другой раз.
      И они говорили. Говорили много, много раз. При нас и без нас, до того как они улетели вместе. Я сам разрешил Ларвефу взять с собой странную спутницу, занимавшую слишком мало места. Слово "разрешил" не совсем точно выражает смысл того, о чем сейчас идет речь. Ведь комочек вещества, отражавший внутренний мир Эрой, был не просто вещью, а чем-то большим. Чем? Только в эти дни я кое-что узнал о ней...
      Ларвеф всегда был нежен с ней. Может, он видел в ней то, чего не видели мы, нечто большее, чем простое отражение внутреннего мира отсутствующей Эрой. Он был нежен и чуток. И когда говорил с ней, он буквально преображался.
      Он терпеливо объяснял ей устройство своего летательного аппарата и всех приборов, словно рассчитывал на ее помощь. Развернув карту звездного неба, он посвящал ее в тайны астронавигации. Карта звездного неба, как всякая карта, обманывала чувства, Безмерное она вкладывала в слишком малые и уютные масштабы.
      В комочке вещества пробудилось то, чего мы раньше не замечали, - энергия, сила воли, желание спасти нас всех, даже ценой своей жизни.
      Да, было решено, что она отправится вместе с Ларвефом. Ведь она не нуждалась ни в питье, ни в пище. И если погибнет Ларвеф, она могла продолжать путь, ища встречи с теми, кто мог нам помочь и сократить годы нашего ожидания.
      Не без горького чувства расстались мы с Ларвефом и с ней.
      Они исчезли. Пространство проглотило их в один миг.
      Я не буду рассказывать 6 долгих и томительных днях ожидания. Я лучше расскажу о другом, о том, как мы дождались наконец того, на что и не надеялись.
      Я сидел в укрытии и вычислял. Числа, формулы, игра с неизвестным, превращавшимся в известное, - все это помогало мне убивать время.
      Вбежавший Туаф помешал моим занятиям.
      -Ларвеф! Эроя! - кричал он как сумасшедший.
      - Где?
      - Здесь. На Уэре. Бежим их встречать.
      Действительность не пыталась возражать, оспаривать слова Туафа, которым я сначала не поверил.
      - Вы вернулись, испугавшись пространства? - спросил я Ларвефа, когда мы подошли к летательному аппарату.
      -Нет, - спокойно ответил Ларвеф, - мы вернулись за вами. Недалеко от Уэры нас и вас с Туафом ждет космолет.
      - Какой космолет?... Здесь не может быть космолета.
      - Тот самый космолет, - ответил так же невозмутимо Ларвеф, - который я считал погибшим.
      Затем мы услышали возбужденный голос Эрой.
      - Здравствуйте, друзья, - сказала она, - собирайтесь в путь.
      Это были удивительные слова и удивительные обстоятельства.
      Мы стояли с Туафом, стояли на месте как истуканы, и Уэра, казалось, уходила у нас из-под ног.
      - Сядьте, - сказал Ларвеф. - Вот так будет лучше.
      И мы сели. Мы сели, впервые за многие годы чувствуя, как торопится, спешит на наших часах время, как бьется пульс бытия, как шумит кровь в наших сосудах и как ее шум отдается в ушах.
      - А теперь встаньте, друзья, - сказал Ларвеф, - и идемте собирать и укладывать то, что необходимо взять с собой в путь. Путь будет долгим.
      - Но не дольше же нашего ожидания, - сказал я.
      - Не дольше, - подтвердил он. - Надеюсь, не дольше.
      И вдруг рассмеялся. Никто не умел так весело, по-детски смеяться, как он, этот странник Ларвеф.
      МИР БЕЗ ДЕТАЛЕЙ
      И вот мы среди друзей. Под ногами у нас не пустынная Уэра, а прекрасный и населенный мир с гравитационной установкой, мир, не стоящий на месте, а двигающийся почти со скоростью света туда, где оставленное нами прошлое слилось с будущим.
      Вокруг нас улыбающиеся приветливые лица. И руки.
      Множество лиц и рук. И есть все необходимое, чтобы преодолевать пространство. И среди этих незнакомых и милых дильнейцев знакомая фигура Ларвефа и голос Эрой, спрятанной в комок чудесного вещества.
      Мы среди своих.
      Что же произошло?
      Об этом расскажет сам командир межзвездного корабля, мужественный Хымокесан. Для нас он повторит тот рассказ, который выслушали уже Ларвеф и Эроя, вступив на корабль.
      Хымокесан встречает нас в своей каюте, где повар-фармацевт Нев приготовил ужин, обильную еду и вкусное питье.
      - Что же случилось? - начинает свой рассказ Хымокесан.-А вот что. Послав Лврвефа на разведку к спутникам планеты, я начал снижаться. Мы отлично сели. И приборы не сообщили нам ничего такого, чего стоило опасаться.
      Только одно обстоятельство было несколько неожиданным всех стало клонить ко сну. Я не успел оглянуться, как все уже спали, разумеется кроме повара Нева с его электронными чувствами. Я и двое моих помощников боролись со сном изо всех сил. Какая-то невидимая и страшная сила воздействовала на наши чувства, сковывая их, сковывая нашу волю, пытаясь ее сломить. Гипноз? Хым спал мертвецким сном, и я не смог его растолкать. Спали и другие врачи.
      Пока я возился с Хымом, пытаясь его разбудить, уснули оба мои помощника. Бодрствовало пока только двое - я и дильнееподобный робот Нев.
      - Буди всех, не церемонясь! - крикнул я.-Толкай! Тормоши!
      Но даже робот Нев, обрадовавшийся такому приказанию, не смог их растолкать. Все спали. Тревога охватила мое сознание. Я понял, что надо любой ценой оторваться от гравитационного поля коварной планеты. Но антигравитационная аппаратура отказала. Чья-то невидимая сила вывела ее из строя. Чувствуя, что слипаются веки, борясь с самим собой, я еле доплелся до рубки квантовой связи и связался с Ларвефом, чтобы предупредить его. Сознание выполненного долга дало мне только на одно мгновение почувствовать прочность жизни, на секунду вырвав из объятия неизвестности. Секунда, чуть замедлив свое милосердное движение, истекла. Потом все заволоклось пеленой небытия, как видите все же временного небытия. Но почему оно оказалось временным, это небытие? Почему? Пока об этом мы можем только гадать.
      Проснулись мы в один и тот же час. Час? Нет, этот странный, загадочный час длился два года и четыре месяца.
      Об этом нам сообщили приборы, созданные для измерения времени, и точности их мы не могли не доверять. Но как мы могли так долго спать, не получая искусственного питания? Это ведь был не анабиоз? Об этом тоже некого было спросить. Повар Нев, единственный, кто бодрствовал все эти два года, не отлучаясь с корабля, сообщил нам нечто странное, чему мы не в силах были поверить.
      - Вас не было здесь, - сказал он своим категоричным безапелляционным голосом. - Вы исчезли через три часа после того, как уснули, а появились здесь только сейчас.
      Автомат не мог ошибиться. Мы должны были верить показаниям его электронных чувств. Мы должны были и все же не могли ему поверить.
      - Где же мы были?
      - Не знаю, - ответил автомат.
      Действительно, откуда он мог это знать? Ведь, по его словам, мы исчезли, а он остался нас ждать и честно ждал два с лишним года, ждал и наконец дождался. Он мог ждать хоть сто лет.
      - Где же мы находились?
      Только один из нас сделал попытку дать ответ на этот вопрос, опираясь на показания своих чувств. Он припомнил то, что видел и слышал, погрузившись в состояние, которое только условно можно было назвать сном.
      Это был математик Заб, самый молчаливый из нас. Теперь ему пришлось заговорить. Но лучше бы он молчал.
      Потому что, кроме его рассказа, ничто не связывало нас с той парадоксальной действительностью, с которой мы соприкоснулись.
      Но математик Заб заговорил. Это его, угрюмого, скрытного молчуна, невидимые жители удивительной планеты выбрали своим посредником и доверенным, Как выяснилось затем из его рассказа, он один из всех нас, подвергшихся рискованному и непозволительному биомолекулярному эксперименту, он один получил информацию от одного из дерзких экспериментаторов. Нет, по его словам, он вел себя с достоинством и отнюдь не напрашивался на доверие к тем, кто ему его оказал, вопреки его воле.
      В странном мире очутился Заб, в мире без деталей и очертаний. Действительность, если это можно было назвать действительностью, плыла, неся его с собой в неизвестность. Он слышал музыку. Но была ли эта музыка внутри или вне его, он не знал. Разноцветные пятна, похожие на облака, плыли над его головой. Это длилось, длилось, и, казалось, не было этому конца.
      И вдруг наступила пауза. Плывущий куда-то мир остановился. Математик Заб услышал голос.
      - Здравствуй, Заб, - сказал ему голос любезно. - Как ты себя чувствуешь после той небольшой операции, которой ты подвергся?
      - А что было со мной? - спросил Заб. Потому что даже он не мог сейчас молчать.
      - Ничего такого, что могло заставить тебя беспокоиться. Мы разобрали тебя сначала на молекулы, а потом и на атомы, а затем собрали. Ты не нервничай. Все молекулы и атомы, из которых ты состоишь, каждая и каждый на своем месте. Не думай, что это случилось сразу. Два с лишним года, употребляя вашу дильнейскую меру времени, длилась эта кропотливая работа, потребовавшая немало усилий от наших аналитиков и синтетиков. Но работы, как мы ожидали, закончились успешно. И скоро ты, Заб, и твои спутники смогут продолжить свой путь в пространстве. Мы служим познанию, впрочем как и вы. Но нас разделяют десятки миллионов лет прогресса нашей цивилизации. Не думай, что с тобой говорит живое существо. С тобой беседует прибор, специально сконструированный, способный мыслить так, как мыслите вы, находящиеся, в сущности, в детстве вашей цивилизации. Когда вы начали приближаться к нашей планете, мы уже знали ваш внутренний мир, ваши желания и постарались их удовлетворить. Может быть, мы и вступили бы в контакт с вами, но вы испугались и поспешили убраться.
      Потом вы снова прилетели сюда... Мы не сделали вам никакого зла, хотя смысл этого странного слова нам не до конца понятен. Мы только познакомились с вами, а вы с нами познакомитесь в пути, когда ваш корабль будет лететь вдали от нашей планеты... Кто мы? Вы это узнаете. А кто вы? Мы уже узнали. Ваши копии остались у нас в музеях. Они ничем не отличаются от вас. И мы могли бы послать их на ваш корабль вместо вас, а вас оставить у себя. Но вас ждут родные и друзья. И они вас дождутся. Им нужны не копии, а только вы сами. Можете спокойно продолжать свой путь.
      Хымокесан усмехнулся.
      -И мы продолжаем свой путь. Спокойны ли мы? Отвечая за себя, я должен сказать, что я спокоен. Но спокойны не все. Иных тревожит вопрос-они ли пребывают на корабле или их копии? И это мешает им спать. Я же спокоен.
      Я слишком хорошо знаю себя, чтобы принять себя за свою копию... И все же я должен сказать, что аналитики и синтетики Планеты сюрпризов несколько переоценили свою работу. Присмотревшись друг к другу, мы заметили, что нечто странное произошло с парапсихологом Хымом и астрофизиком Енаплом. Внешность их не изменилась. Но внутренний мир! Они словно поменялись ролями и склонностями. Хым стал Енаплом, а Енапл Хымом. По-видимому, вкралась какая-то ошибка, перепутали молекулы и атомы памяти...
      Еще полбеды здесь, в пути. Но что мы станем делать, когда вернемся на Дильнею? Как мы объясним родным и близким Хыма и Енапла эту метаморфозу и путаницу? Нам становится не по себе, когда Хым начинает говорить о звездах, а Енапл рассуждать о психике....
      РАССКАЗЫВАЕТ ВЕЯД
      Туаф признался мне, что он много думает о копиях.
      - О каких копиях? - спросил я.
      - Не о наших, разумеется. Не о твоей и не о моей. Нам повезло. Мы сели на этот космолет уже после посещения им коварной и загадочной планеты, а с нас никто не снял копии и, надеюсь, никто не снимет. Планета сюрпризов далеко.
      - Почему это тебя так волнует?
      - Потому что я личность. Надеюсь, тебе это понятно? И не хочу иметь дублера. Им кажется, наверно, что они в плену, и они тоскуют.
      - Кто?
      - Копии наших спутников. Экспериментаторы поступили жестоко. Они не имели морального права создавать дублеров. Это неэтично.
      Меня немножко удивило, что Туаф заговорил о моральном праве, об этике. Обычно он мало интересовался этическими проблемами. Слишком уж он был занят собой.
      -Успокойся, - сказал я, - тебе это не грозит. Ты останешься неповторимым.
      -Ты вот гордишься своей наблюдательностью, - перебил меня Туаф, - а не заметил, что они расстроены.
      - Кто?
      -- Все. Все без исключения, кроме этого автоматического болвана Нева. Я убежден, что, просыпаясь, они каждый раз задают себе один и тот же вопрос. "Мы это или не мы?" спрашивают они себя. "А что, если мы остались там, а здесь наши повторения?" И действительно, как доказать, что это они? Разве можно верить на честное слово дерзким экспериментаторам с загадочной планеты? Я почти убежден, правда не имея возможности подтвердить свою гипотезу, что с нами пребывают дублеры, копии, а оригиналы остались там, в музеях негостеприимной планеты. И зачем они позволили проделать над собой этот сомнительный эксперимент? Я бы никогда не согласился.
      - Но тебя бы не спросили, как, впрочем, и их. Их сначала усыпили, а потом сделали это.
      -Это! Это! - передразнил меня Туаф.-Ты даже не можешь придумать название. И действительно, как это назвать? Как? Этому нет и не может быть названия.
      Не удовлетворившись моими ответами, Туаф обратился с таким же вопросом к Ларвефу, по-видимому рассчитывая найти в нем единомышленника. Но тщетно! Ларвеф сказал ему своим невозмутимым голосом покорителя пространства:
      - Займите свою мысль чем-нибудь более разумным. Возможно, что экспериментаторы скрыли правду от математика Заба и с нами летят копии, чьи оригиналы остались ублажать посетителей музеев Планеты сюрпризов.
      - Об этом я и говорю, - перебил Ларвефа Туаф.
      - Но не очень гордитесь тем, что вы не копия, Туаф. Их копии, Туаф, мне больше нравятся, чем ваш оригинал. Они настоящие, творческие, мужественные борцы с пространством. А вы игрок, давным-давно проигравший самого себя обстоятельствам. Вы мелкая душа, Туаф!
      Туаф замолчал. Не знаю, надолго ли. Я всегда прeдпoчитал молчавшего Туафа разговаривавшему. Надеюсь, он теперь понял, что мы пребывали не среди копий и дублеров, а среди настоящих борцов.
      Разумные слова Ларвефа успокоили меня, но, как выяснилось затем, они не смогли успокоить Туафа. Какая муха его укусила? В нем пробудились древние инстинкты и глупые пережитки праистории. Он разбушевался.
      - Извините меня за приверженность к истине. Вы копии, - говорил он спутникам.-Разве вам это не известно? Ваши оригиналы бережно хранятся в музеях планеты, с которой вы сбежали. А я настоящий чистокровный дильнеец. И я не знаю, как отнестись к вам, чтобы не уронить свое достоинство. Между нами не может быть ничего общего.
      Туаф обнаглел. Мне, Ларвефу и комочку вещества, называвшему себя Эроей, было стыдно за него.
      - Вы дублеры! Дублеры! - повторял он в непонятном неистовстве.-Какие у вас доказательства, что вы это вы? Вы не вы! А я это я! Туаф. Моей копии нет ни в одном музее.
      Пришлось обратиться к психиатру. Пришли оба: Хым и астроном Енапл.
      Обнаглевший Туаф расхохотался.
      - Вас перепутали. Понимаете вы это или нет? Вы доказательство того, что даже и через миллионы лет будут существовать ошибки и недоразумения. Я не желаю иметь с вами дела!
      Енапл с помощью Хыма сделал ему инъекцию, влив в жилы разбушевавшегося Туафа изрядную дозу успокоительного.
      Туаф уснул. Если бы он не уснул, Хымокесан принял бы дисциплинарные меры. Но обошлось и без мер.
      Все успокоилось на корабле. Безукоризненно работали многочисленные приборы и машины. Побеждая пространство и время, мы все дальше и дальше уходили от Планеты сюрпризов. И когда мы отошли от нее на то расстояние, которое ее жители сочли подходящим для общения, мы кое-что узнали об удивительной цивилизации от непредвиденного посредника. Он оказался среди нас, до поры до времени не обнаруживая своей причастности к чужим замыслам.
      Кого же выбрала доверенным лицом строгая и загадочная цивилизация Планеты сюрпризов? Кому дала столь необычное и ответственное поручение? Повару-фармацевту Неву, дильнееподобному роботу.
      Преображение Нева произошло в тот момент, когда он нес напитки и яства в каюту командира Хымокесана. Хымокесану пришлось отложить свой ужин, и не ему одному.
      У всех сразу пропал аппетит. Была отброшена в сторону посуда, и из раскрытых уст автомата как мелодия полилась речь, начинавшаяся далеко за пределами межзвездного корабля в неизвестности, пока недосягаемой для наших дильнейских чувств.
      Не сразу поняли мы, что к нам обращается неизвестность, пытаясь переступить для этого через преграду привычного и обжитого.
      Преображение Нева произошло почти с катастрофической внезапностью, без всякого предупреждения, вдруг.
      По-видимому, далекие экспериментаторы вложили в Нева обширную и сложную программу, которая начала действовать в заранее выбранный и предусмотренный час. Автомата словно подменили. Красноречие, неслыханная эрудиция, чувство собственного достоинства... Нет, дело не только в этом.
      Через посредство довольно примитивного робота на этот раз говорила с нами цивилизация загадочной планеты, щедро делясь с нами своими знаниями, своим опытом, своим видением мира.
      -Мы знаем, кто вы, - так начал повар Нев, когда мы все собрались в конференц-зале, - а вы почти ничего не знали о нас. Сейчас узнаете.
      Наступила напряженная нервная тишина. Все приготовились внимательно слушать. И только Туаф, невыдержанный, влюбленный в свою личность Туаф, счел возможным нелепой и пошлой репликой прервать голос самой неизвестности:
      - И тебя тоже подменили, автомат? И ты тоже кого-то дублируешь?
      Хымокесан бросил грозный взгляд на бывшего косметика, и тот замолчал.
      - Что касается копий, - ответил на реплику Нев, - они делают то же дело, что и я. Рассказывают, повествуют, знакомят. Вы должны извинить нас, что мы скопировали ваше физиологическое устройство, вашу морфу и ваше сознание. Но мы должны были сделать это, чтобы долго не задерживать вас на нашей планете и дать вам возможность продолжать путь. Не беспокойтесь, ваши копии не болеют ностальгией, не тоскуют по родным и близким. Родные и близкие, все, кого они пожелали видеть возле себя, сейчас с ними.
      Неизвестность, разговаривающая голосом Нева, сделала, по-видимому, заранее предусмотренную паузу.
      В зале пронесся ропот изумления, ужаса и недоумения.
      - Не волнуйтесь, всех своих близких и родных, подвергшихся омоложению "памяти" клеток (довольно примитивная операция), вы найдете там, куда вернетесь, закончив свое путешествие. Впрочем, это наше предположение. Вашим копиям мы подарили копии. Мы создали для них привычную обстановку, довольно удачно смоделировав среду, в которой они жили до путешествия.
      - - Но знают ли они, что они копии и что вокруг них иллюзорная среда? крикнули с места Хым и астроном Енапл в один голос.
      - Не знают. Мы от них это скрыли. И зачем им это знать?
      - Но в этом есть нечто сомнительное. Как согласились с этим ваши философы, это противоречит законам этики!- крикнул с места на этот раз сам Хымокесан, суровый командир корабля.
      - Я постараюсь вас переубедить. Нормы этики не могут быть неизменными. Речь идет о времени и пространстве. Пространство и время могло жестоко поступить с вами. Вернувшись на свою планету, вы, как и ваши предшественники, могли не застать в живых, кого вы знали и любили. Вы двигались почти со скоростью света, а жизнь на вашей планете подчинялась куда более медленным темпам и ритмам. Мы поступили вполне разумно и гуманно, дав вашим копиям полную иллюзию привычной среды. Вы считаете, что им нужно было сказать правду. Это бы их убило. А они должны жить, служа познанию. Проблема, которую мы сейчас затронули, сложна, и, может быть, мы вернемся к ней позже.... Может, и от вас следовало скрыть, что ваши копии остались на нашей планете? Но вы не копии, вы настоящие дильнейцы, и мы не хотели скрывать от вас истины, зная заранее, что едва ли она будет вам приятна. Ваши копии не только знакомят нас с вами, но и знакомятся с нашими обычаями, постепенно привыкают. Придется и вам привыкнуть ко мне... Кто я? Боюсь, что я не сумею ответить на этот вопрос так, чтобы удовлетворить вашу любознательность.
      Я не копия с отдельной личности жителя планеты, названной вами Планетой сюрпризов. Нас невозможно скопировать ни в отдельности, ни тем более вместе. Само понятие "личности" в том виде, в каком оно существует в сознании вашего общества, нам кажется устаревшим и наивным. Пока еще в вашем обществе жизнь-это почти мгновение. Личность связывает своей памятью историю индивида. Но вся эта история (биография) личности ограничена узкими рамками непрочного бытия. Мы бы задохнулись в таких тесных и узких масштабах. Еще триста тысяч лет назад нашей науке удалось слить индивид с временем, с историей, но не с узкой историей личности, а с грандиозной историей общества. Наш индивид стал великаном, выйдя из узких границ личности в мир космоса, в бесконечность. Раздвинулись масштабы времени и пространства. Мы стали носить в своей памяти не узкий мирок личных переживаний, а огромный мир, не чувствуя его тяжести.... Мысль, что же это такое? Первый вопрос, который мы задали вашим копиям, смутил их всех, не исключая копии психолога Хыма, весьма компетентного в такого рода вопросах.