Так и случилось. Капитан милиции забрал наши документы и сел в свою машину: внимательно изучить их. Потом вышел, отдал паспорт Яраги, а мне сказал:
      – Куда вы, гражданин, направляетесь? Разве не знаете, у нас особый режим…
      Таксист незаметно толкнул меня ногой.
      – Я еду по коммерческим делам, – невозмутимо ответил я.
      – Но вы же гражданин другого государства, – сказал капитан. – Я думаю, у вас возникнут сложности…
      – Нельзя ли этих сложностей избежать, товарищ капитан? – я достал бумажник и копался в нем. Передо мной стоял вопрос, за сколько тысяч рублей этот Капитан покупается?
      Капитан молчал. Я вытащил из бумажника три российские пятидесятитысячные бумажки и положил их себе на колено.
      – А баксов нет? – как ни в чем не бывало спросил мент, протягивая мой паспорт.
      – А разве мы похожи на людей, у которых есть баксы?
      – Так значит, ты из Белоруссии? Как там Лукашенко? – капитан похлопывал полосатым жезлом по халяве сапога. Он явно не осмеливался протягивать руку за деньгами. Тогда я вложил деньги в свой паспорт и снова протянул его милиционеру.
      – Посмотри, командир, мою прописку, и не станешь задавать интересных вопросов.
      Когда капитан вернул мне паспорт, денег в нем не было.
      – Счастливого пути! – сказал он.
      – Счастливо оставаться, – не остался в долгу таксист.
      Когда мы отъехали, таксист сказал:
      – Жируют на дорогах, но я слышал, что в милиции набирают добровольцев – работать в Чечне.
      – И какая у них будет задача? – спрашиваю я, – там война же?
      – Охрана общественного порядка… Эх, какая охрана? Там действительно идет война, танки, артиллерия, а у милиции стрелковое оружие да газ «Черемуха». Тем омоновцам, про которых я вам рассказывал, даже не выдавали карту местности. Начальство попросту хотело скрыть эту войну – отсюда вся неразбериха. И знаете что, по оценкам этого офицера, количество погибших на стороне МО и МВД РФ достигает нескольких тысяч человек.
      тогда, к середине декабря. Так поняв, что высокое командование «подставляет» их, сотрудники екатеринбургского ОМОНа почти в полном составе (за исключением раненых) вернулись на Урал. Местное начальство уже предложило майору «оставить службу».
      – Жизнь – одна, – продолжил таксист, – и погибать так глупо ни у кого нет желания.
      «Погибать всегда глупо», – хотел сказать я, но промолчал.
      Я перестал поддерживать разговор, и таксист умолк.
      …– Здесь, – сказал Яраги водителю такси, и машина резко затормозила у тротуара.
      Я достал из бумажника несколько долларовых купюр и протянул их таксисту:
      – Спасибо.
      – Тебе спасибо, – улыбнулся таксист, заметив, что я не собираюсь брать сдачу и уже открываю дверцу машины.
      Я окинул взглядом нечто огромное: город не город, поселок не поселок, и мы отправились искать нужную квартиру. Яраги устало плелся за мной. Откровения таксиста его расстроили.
      Дверь открыл прилично одетый пожилой человек. Не чеченец, русский.
      – Мне нужен Валентин Крылов.
      – Я Валентин.
      – Тетушка прислала подарок.
      – К сожалению, племянник заболел коклюшем…
      – Лекарство к сроку.
      – Ладно, заходи, «лекарство». С дороги отощали, небось, круги под глазами. Сейчас покормим.
      Крылов налил мне водки и сказал:
      – Свершилось то, чего боялось и не хотело большинство россиян: войска вступили в Чечню…
      – С какого они там?
      – С одиннадцатого декабря. Я считаю по тому, что именно в эти дни на подходах к Чечне со стороны Дагестана и со стороны Ингушетии были взяты в плен десятки солдат внутренних войск России.
      – Так что, нежели Грачев, министр обороны все же, – сказал я, – не знает, что обычаи горских народов, отличаются от наших? Вряд ли не знает и о том, что в прошлый раз внутренние войска вошли в Чечено-Ингушетию полвека назад, чтобы загнать всех жителей поголовно в вагоны и выслать в Казахстан – на зиму глядя, почти без вещей и еды, так что многие женщины и дети не доехали даже до места ссылки.
      – Послушай, – продолжил Крылов, – Аушев ведь предупреждал, что не будет пропускать войска через Ингушетию. Руслан Аушев, законный президент Ингушетии, генерал российской армии и Герой Советского Союза предупреждал генерала и Героя – как же Грачев об этом не думал?
      В разговор вмешался Яраги:
      – Грачев что – всерьез ожидал, мол, ингуши выставят себя предателями перед своими братьями?
      Крылов продолжает:
      – Ингуши между тем начали освобождать пленных в тот же день. Не потому, что Грачев их пристыдил – они его пристыдили… А теперь, дорогие, спать.
      Перед сном Крылов и Яраги выходят в другую комнату и о чем-то шепчутся. Скорее всего, о том, что по дороге нас обчистил мой знакомый Киреев. «Как бы не было из-за этого осложнений!» – думаю я, но все обошлось.
      Утром Крылов вручил мне тот самый «дипломат», в котором я привез деньги, и сказал:
      – Доставишь Тимуру.
      – Что здесь? Травка? – наконец, я понял, на что намекал в Минске Тимур.
      – Понимаешь правильно. Поэтому на самолете не полетишь. Украину лучше не пересекать. Ехать только через Воронеж, Орел, на Гомель или Смоленск. Тебя из области вывезут мои ребята.
      – Это без дополнительной оплаты?
      – Про оплату спросишь у Тимура.
      На улице уже прогревались «жигули» бордового цвета. И вот мы в пути. Ехали целый день, а ночевали в лесу. Потом мы с Яраги сели на поезд. Яраги едет как бы отдельно от меня, сам по себе. Его постоянно проверяет милиция.
      Сутки мы ехали до Воронежа. Потом ждали поезда до Орла. И, наконец, приехали через Гомель в Минск.
      В Минске я заехал на пару минут к своему деду. Дед, как только увидел меня, соскучившись по собеседнику, заговорил:
      – Ты знаешь, я думаю, Ельцин не виноват, что войска ввели в Чечню. Ведь когда принимали решение о вводе войск, Ельцин болел. И за те сутки Россия так и не увидела своего премьера, который лишь во вторник, выступая на конференции о положении женщин, коснулся Чечни. Россия так и не узнала, чем занят пресс-секретарь премьера. Спохватился пресс-секретарь президента Вячеслав Костиков. Этот, по-моему, дурак, об отставке которого уже вроде объявлено. Так что он, казалось бы, и не должен был беспокоиться. Спохватились несколько человек из аппарата президента. Помнишь, благодаря проведенной этими прислужниками вечером двенадцатого декабря серии брифингов и телеинтервью, общественность получила ответы на несколько очень важных вопросов. Первое и главное: мы узнали, что страной все-таки управляет не Александр Коржаков, не Павел Грачев или кто-нибудь еще – страной управляет президент Ельцин. За исключением двух часов – времени операции – он был и остается работоспособным, встречается с премьером, подписывает важные документы. Не показывается на экране, потому что операция не на руке или ноге – на лице; по сути дела, была операция, и показаться, не подлечившись, любому неохота. Мы узнали, что пока не известен исход переговоров, задачей войск является не штурм Грозного, а блокирование его с целью недопущения подхода «добровольцев» из некоторых сопредельных республик Северного Кавказа: из Абхазии и даже, говорят, из Саудовской Аравии готовы прибыть энтузиасты…
      – Ладно, дед, разбирайся ты со своей Чечней и Ельциным сам.
      – А ты, часом, не один из таких энтузиастов? – Матейко внимательно посмотрел Мне в глаза. – Куда ты ездил? Не в Чечню? От тебя постоянно пахнет порохом.
      У деда хороший нюх. Действительно, после тира моя одежда пропитана пороховой гарью. Я ничего не ответил, вышел из квартиры, остановил такси и примчался на квартиру к Лене.
      Несколько секунд она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, словно никак не могла поверить в мое возвращение, а затем громко воскликнула:
      – Боже! Мой наемник вернулся! И повисла у меня на шее.
      Я выронил «дипломат» и крепко прижал женщину к себе.
      – Я так ждала тебя! – шептала Лена. – Как я рада, что ты вернулся!
      Я осторожно внес ее в комнату, поставил на пол, затем вернулся в прихожую и поднял с пола «дипломат».
      – Гершенович на работе?
      – Да!.. Слушай, – суетилась Лена, – неужели это ты, а? Почему не звонил мне?
      – Я звонил тебе…
      – Не оправдывайся, ты звонил только один раз. А говорил, позвонишь обязательно…
      – Но разве я сделал хуже, чем обещал? Я здесь!
      – Не оправдывайся. Ты не представляешь, как я рада! – улыбка не сходила с ее лица. Но за этой улыбкой да, и в ее словах скрывалась растерянность и тревога. Я незаметно для Лены пытался найти следы присутствия в ее комнате другого мужчины.
      Я подошел к ней и снова прижал ее к себе. Я гладил ее тело, целовал ее губы, лоб, шею, глаза…
      – Ты там случайно ничем не заразился? – весело шептала Лена. – А ну, признавайся!
      Но я не отвечал и неустанно целовал ее.
      – Кажется, на мне слишком много одежды, хотя и такое ощущение, что на мне ничего нет.
      Лена гладила мою спину, волосы, потом резко, но не сильно оттолкнула меня от себя.
      – Подожди! Твое появление необходимо запечатлеть.
      Лена бросилась к тумбочке, на которой стоял телевизор, достала оттуда «Поляроид».
      – Откуда это у тебя?
      Она замялась, потом сказала:
      – Папа подарил… Ну-ка…
      – Нет, не надо! – я запротестовал. – Слушай, что ты собираешься делать?
      – Я собираюсь тебя фотографировать! Отступая, я споткнулся о кровать и спиной упал в постель.
      – Прекрасно! – засмеялась Лена. – Сейчас получится отличный кадр!
      – Послушай, какую часть меня ты снимаешь? Перестань! Ты извращенка!
      Несколько раз блеснула вспышка.
      – Порядок, – сказала Лена. – А теперь у меня к тебе есть другое дело.
      И она, словно пантера, прыгнула в постель.
      То, что было потом, я запомню на всю жизнь. Лена словно преобразилась за последнюю неделю. Откуда только у нее появились эта страсть и это умение? Я ничего не понимал.
      Мы проснулись рано. Я взглянул на часы. Была только четверть седьмого – почти три часа до начала работы, хотя добираться мне отсюда не более получаса.
      Лена положила свою голову мне на грудь. Я погладил ее волосы.
      – Знаешь, – сказал я, – мне никогда не было так хорошо, как сейчас.
      – Ты имеешь ввиду, с другими женщинами? – Лена подняла голову и заглянула мне в глаза. – И сколько их у тебя было? Много?
      – Да нет.
      Я не хотел сейчас говорить о женщинах, хотя минуту назад как раз о них и думал. Перебирая их в памяти сравнивал – нет, так хорошо, как с Леной, кажется, действительно, еще не было. Разве что с Анастасией.
      Я улыбнулся. «Если бы еще вспомнить, как хорошо и с кем мне было лет пять-десять тому назад!», – весело подумалось мне.
      – Ты чего смеешься? – настороженно спросила Лена. – Что-то от меня скрываешь? А ну-ка, говори сейчас же!
      – Ничего я не скрываю. Просто подумал, как хорошо, что на Новый год не прогнал тебя! А ведь было такое желание…
      Лена дотянулась своими губами до моих губ, и некоторое время мы так лежали, не отрываясь друг от друга.
      Наконец, она высоко вскинула голову и, не открывая глаз прошептала:
      – Пора вставать.
      – Еще рано, – я совсем не хотел вылезать из постели.
      – Пора, – замотала головой Лена. – Привести себя в порядок, приготовить завтрак и – работа, работа, работа…
      – И где так вкалывают, если не секрет?
      – В одной фирме. Я там секретаршей.
      – Надо увольняться, – не то серьезно, не то шутя сказал я. – Денег на жизнь хватит.
      – Надо, – Лена резко поднялась с кровати, отбросив одеяло. – Надо, все надо!
      Она нащупала ногами тапочки и медленно, покачиваясь, направилась в ванную. Я полежал еще несколько минут, но, наконец, пересилил себя и тоже поднялся. Натянул штаны и направился вслед за Леной.
      – Это еще что такое? – я протянул руку через ее плечо и взял с полочки золотую коробочку для украшений.
      – Это подарок.
      – Подарок?
      – Да, – спокойно сказала Лена. – Мне подарил папа. Он любит дорогие вещи. И это, – Лена кивнула на коробочку, – для него мелочь.
      Я открыл коробочку и увидел изумительной красоты перстень с весьма крупным бриллиантом.
      – Так, значит, у твоего папаши дела пошли в гору, раз он дарит брилики, походя? Я правильно тебя понял?
      В моем голосе послышались холодные нотки.
      – Ну, перестань злиться! Бука!
      – А я ничего злого и не говорю.
      – А тебе и не нужно ничего говорить. Я догадываюсь, о чем ты хочешь меня спросить.
      – Ну, и…
      – Хорошо. Я соврала тебе. Это подарок Тимура. Ты доволен? – расстроенно спросила Лена. Идиотка!
      Я молчал. Я был ошарашен. Но тут же попытался взять себя в руки.
      – У тебя хороший вкус, – сказал я, по-актерски ухмыльнувшись.
      – Почему?
      – С богатыми людьми всегда неплохо поддерживать связи. Теперь я понимаю, откуда у тебя эта огромная квартира.
      – Если это попытка сделать мне больно, то считай, что у тебя получилось. Квартиру мне «сделал» папа.
      – А о том, что можно сделать больно мне, ты, конечно же, не подумала.
      – Но ведь я же не упрекаю тебя за твоих женщин! Мне нет до них никакого дела.
      – Понятно.
      – Прости, я что-то не то сказала!
      – Я на тебя не обижаюсь. Даже рад, что тебе нет никакого дела и мне не нужно перед тобой отчитываться.
      – Прекрасно.
      – Ну, а что же дальше?
      – Что – дальше?
      – Это я у тебя спрашиваю. Ты у нас человек занятой. А я – свободный.
      – В таком случае, предупреждаю, что сегодня я вернусь поздно, а завтра я тоже целый день занята.
      – А, значит, ваша фирма и по выходным работает, я правильно понял?
      – Совершенно верно.
      – Ну, что ж, буду знать. И, пожалуй, не стану тебе сейчас мешать, а то вдруг на работу опоздаешь…
      Я быстро оделся и, не попрощавшись, громко хлопнул дверью.
      …В офисе, куда я, обозленный, притащился, шло самое настоящее заседание штаба. На журнальном столике стояла наполовину опорожненная бутылка водки, лежало печенье. Лица чеченцев были мрачны. У многих лихорадочно блестели глаза. Яраги тоже был в офисе.
      «Докладывал» Тимур:
      – Что Лабазанов? Это тоже фуфло! Пресса расписала, что самое организованное и вооруженное оппозиционное формирование в чеченской республике – группировка Руслана Лабазанова. Так он же беглый зэк, этот Лабазанов, получивший десять лет за убийство. Он в августе 1991 года, в дни путча, освободил себя и весь следственный изолятор в Грозном. Его за это посадить надо! Из своих сообщников он создал организованную команду отборных убийц. Что, мы будем им помогать? Только Дудаеву!
      – Но они же, лабазановцы, в охране Джохара Дудаева были!
      – Да, но потом ушли от него вместе со своим командиром. Я согласен, что на сегодняшний день Руслан Лабазанов – один из самых непримиримых противников и личных врагов Джохара Дудаева. В его группировке насчитывается более сотни боевиков, которые вооружены автоматами, гранатометами, пулеметами.
      – Как там? – спросили у меня сразу, когда я вошел.
      – Все нормально, – ответил я. – Слухи разные ходят. В Чечне обстановка все обостряется… На самом деле уничтожается все, что связано с Чечней, – сказал я. Чеченцы не смотрели на меня. Тимур разлил водку по рюмкам.
      – Уничтожается население поселков: русские, чеченцы, евреи. Переговоры с Россией Дудаев назвал фарсом, поскольку под их прикрытием ведутся бомбометания по населенным пунктам, – продолжал я. – Президент призвал граждан республики и весь народ идти в бой за право на жизнь на этой земле. Земля должна гореть под ногами оккупантов. По мнению Дудаева, миротворческие усилия должны быть закончены. Единственно, с кем он готов разговаривать, – это донское казачество, с которым у Чечни заключен договор. А вы тут водку пьете…
      – Ты нас не трогай! – вспылил Тимур. – Граница с Грузией и Азербайджаном закрыта?
      – Да.
      – А самолеты летают?
      – Нет, – буркнул я.
      – Русских сколько намолотили? – грубо спросил Тимур.
      – Если верить правительственным известиям… – К черту! Они в конце декабря сообщали, что общие потери российских военных составили семнадцать человек погибшими и пятьдесят четыре ранеными. А я сам видел, когда там был, человек сорок мертвых русских, а пленных было человек сто! Никому верить нельзя. Тот же хренов правозащитник Ковалев сказал, что не видел ни одного убитого боевика, а опять же у меня на глазах нашего парня убило. И не одного. Это точно, что русские уничтожили 15 единиц чеченской бронетехники и 10 артиллерийских установок. Брехня, что дома не бомбили или бомбардировку имитировали сторонники Дудаева, взрывая жилые дома.
      – Что, может, чеченцы сами стрелялись, чтобы имитировать жертвы? – сказал Сулейман, наиболее молчаливый из чеченцев. – Скоро одиннадцать часов. По «Свободе» будут передавать новости, надо послушать… – он подошел к радиоприемнику, включил его и настроил на нужную волну.
      Через некоторое время из динамика донеслось: «…совершен варварский акт бомбардировки города. Несколько заходов авиации бомбардировали перекресток проспекта Кирова и улицы Садовой, где было сконцентрировано много автомобилей. Восемь сгоревших остовов автомобилей и двенадцать трупов около них мы видели, когда приехали спустя некоторое время на место трагедии. В районе этого же перекрестка полностью разрушено три одноэтажных дома, двадцать два жилых дома сильно повреждены, снесены крыши. В то же время бомбовому удару подвергся грозненский район Башировка, мы были и здесь. Около пятидесяти домов повреждены, шесть уничтожены полностью. К счастью, в этом районе многие дома почти полностью покинуты. В это же время попадания бомб мы отмечаем и в центре города».
      – Ужас! Это же мой дом! На Башировке! Ужас, я убью всех! Тимур, я сегодня же уезжаю, – завопил Яраги, – В Башировке мой дом! Я должен уехать!
      – Подожди, поедете вместе, – сказал Тимур. По радио голос продолжил сообщение новостей:
      – О жертвах только этой дневной бомбежки: мы были в больницах, куда поставляли пострадавших из названных выше трех районов после дневной бомбардировки. Двадцать восемь человек госпитализированы. Это тяжелораненые. Восемь человек из больницы отправлены в морг. Количество раненых, которым оказана минимальная помощь и которые с помощью родственников или самостоятельно отправлены домой, официально не зарегистрировано из-за экстремальных условий, но определяется медиками в несколько десятков человек. Из всех пострадавших в трех районах Грозного во время дневной бомбардировки и доставленных в больницу, где мы побывали, только два человека имели при себе оружие. Только что примерно в пятистах метрах от места нашего нахождения взорвалась очередная бомба. В станице Ново-Артемовской, по сообщению Ковалева, от прямого попадания ракеты в такой «стратегический объект» погибла сразу вся семья, в том числе пять детей.
      – Что творится! Это сволочье нас уничтожает! А мы сидим здесь и, как правильно говорит Юра, жрем водку! Надо ехать. Ведь все готово! – произнес короткий монолог Яраги.
      – Короче, Юрий, – сказал Тимур, – мы приготовили тебе отличное прикрытие. Поедете, как представители Международного Красного Креста. Документы – вот, а оружие вмонтировано в микроавтобусы. Для прикрытия повезете лекарства. Можете продать в Нальчике, а там прикупить боеприпасов… Выезд послезавтра в десять.
      – А ты остаешься?
      Я не смотрю в глаза Тимуру. Если я это сделаю, он прочтет в моих глазах ненависть.
      – Тимур остается делать деньги. Ему надо сбыть травку… – говорит Яраги.
      …Остаток дня я провел сам не свой. Вечером несколько раз направлялся к телефону, даже снимал трубку, но так и не позвонил Лене.
      Не позвонил я и на следующее утро, но теперь желания набрать знакомый номер поубавилось – я был зол на Лену за то, что она сама не сделала ни одного шага к примирению.
      Еще полдня я ждал ее звонка, впрочем, уже не особенно надеясь на него, а после обеда, ближе к вечеру – не пропадать же вконец субботе! – решил навестить Гершеновича.
      Но, к моему удивлению, того не оказалось дома. И я, почувствовав, что сильно проголодался, и вспомнив, что у деда Матея в холодильнике, ничего нет, направился к ресторану одной из гостиниц.
      Я редко ходил сюда, тем более с женщинами. Здесь было особенно уютно и спокойно. Впрочем, возможно, далеко не последнюю роль тут играла привычка. Во всяком случае, о многих других ресторанах у меня было весьма смутное представление.
      Посетителей – из тех, которые любят посидеть допоздна, которые приходят всей семьей да еще иногда и с друзьями, или тех, которые хотят показать своим любовницам, какие они богатые, независимые и умные, – еще почти никого не было. Несколько человек сидели за разными столиками, но это были одни из тех «новых русских», которые, имея в карманах приличные суммы, забегают сюда на минутку, чтобы плотно поесть, поскольку бывать в шумных и, как правило, грязных кафе считают ниже своего достоинства.
      Я, чтобы не напиться, заказал себе «Сангрию», салат из свежих овощей, курицу. Выпил вина, закусил, и почувствовав, что голод начинает отступать, пожалел, что заказал слабенькое вино – мне вдруг захотелось, чтобы голова шла кругом, захотелось забыть о всех неприятностях, а еще лучше – подцепить здесь какую-нибудь потаскушку. Я боялся признаться самому себе, что таким образом хочу отомстить Лене.
      Однако вместо того, чтобы попросить официанта принести водку, я, едва опустошив бокал, тут же опять наполнял его до краев.
      Тем временем зал уже заполнился больше чем наполовину. Стало шумно. Появились музыканты.
      Я оглянулся по сторонам в надежде увидеть свободную девушку, и вдруг мой взгляд остановился на фигуре необычайно красивой и интересной женщины. Она до ужаса напоминала… Анастасию, застреленную мачеху Лены. На ней, как и на той тогда, на новогодней елке, было дымчатое длинное платье из натурального шелка, но немного другого фасона, декольтированное, розового цвета.
      Женщина тоже посмотрела на меня.
      У меня мороз пошел по коже.
      Это была… Анастасия. Она увидела меня, и в первые минуты растерялась. Резко отвернулась, но тут же опять взглянула на меня и улыбнулась одними губами. Только теперь я заметил, что рядом с ней стоял Тимур. Он размахивал руками, и что-то усердно доказывал незнакомому мужчине.
      Я расплатился с официантом и, поднявшись со своего места, неторопливо направился прямо к Анастасии. Я видел, как менялось ее лицо – оно становилось все бледнее, растерянность сменялась страхом, страх – ужасом.
      Когда я приблизился к ней почти вплотную, Тимур неожиданно взглянул в мою сторону и, вскинув свои густые брови, улыбнулся:
      – Добрый вечер, рад тебя видеть. – Я заметил, что рука его потянулась к карману брюк.
      – Добрый вечер. Я тоже рад.
      Анастасия смутилась, кивнула головой и ничего не сказала.
      – А почему ты один, где твоя дама? – поинтересовался Тимур.
      Он имел в виду Леночку. Вот почему они так усердно мне ее навязывали! Анастасия оказалась всего лишь обыкновенной «подсадной уткой». Но какой замечательной «уткой»! Боже, как она классно трахалась!
      – Она на улице, в машине, – неожиданно для самого себя солгал я. – Только почему вдруг трупы оживают? – сказал я так, чтобы Анастасия слышала и чтобы слышали все, кто сидел за столиком.
      – В машине? – удивился Тимур, не придавая абсолютно никакого значения моей последней фразе. – Как это… Извините, я, кажется, не совсем понял. По-моему, ты не в накладе? А методы работы не должны тебя интересовать. Кроме того, прошу, не вмешивайся именно сегодня.
      Эти слова Тимур уже не говорил, а шипел прямо мне в лицо, оттесняя меня от столика.
      – Она ждет меня в машине, – спокойно повторил я и задержал пристальный взгляд на Анастасии. – Мы сейчас уезжаем в маленькое романтическое путешествие, – делая ударение на каждом слове, сказал я.
      – Вот как? – произнес Тимур. – Что ж, это неплохо. Но, надеюсь, в понедельник утром мы поговорим о возможности нашего дальнейшего сотрудничества? – засмеялся он. – Я имею в виду не менее романтическую командировку на юг.
      – Разумеется, – я тоже состроил улыбку, пожелал приятного вечера и на прощание опять задержал пристальный взгляд на Анастасии.
      Я вышел в фойе. Голова у меня кружилась. Меня окрутили, как допризывника. Сегодня был удобный момент для мести.
      Прошло несколько минут. Мне самому идея отомстить сегодня же начала казаться бредом, но я все сидел, почти неподвижно, глядя через черное окно вдаль, в вечерний сумрак улицы, но перед глазами была сплошная серая завеса.
      Я выжидал, когда Тимур зайдет в туалетную комнату. Слишком много людей… Но мне было уже все равно.
      Я не видел другого выхода. Теперь мне все ясно. А тогда было невдомек, что у Тимура двое телохранителей, которые ходят за ним по пятам. И в тот момент, когда я вошел в туалетную комнату и решительным шагом направился к Тимуру, который мыл руки, неожиданный удар слева остановил меня. Бил профессионал, но я успел поставить блок. Ко мне подскочил мужчина справа и замахнулся. Я ушел от удара и прыгнул к Тимуру, который вытаскивал пистолет. Грохнул выстрел, раздробив фаянсовую плитку пола. Я отпрянул и скрылся за дверью. Через минуту здесь будет милиция. Я выскочил через дверь в фойе. Туалетную комнату бегом покидали оказавшиеся здесь испуганные посетители ресторана.
      Нигде не было ни Тимура, ни Анастасии. Я на такси поехал к Гершеновичу. Но и его не было дома. На квартире Лены тоже никого не было. Куда все подевались?
      …Когда я утром, совершенно разбитый, притащился в офис, то увидел, что за столом как ни в чем не бывало сидит Тимур. Рядом с ним – взвинченный Яраги. Он говорил о желании мстить. Мстить тем, кто разбомбил его дом. Я следил за рукой Тимура. Но тот словно забыл о вчерашнем. Неужели они принимают меня за дурачка?
      – Вот задаток, – волосатая рука Тимура выложила на стол пачки долларов. Мне хочется швырнуть их в лицо Тимуру, но, некоторое время поколебавшись, я беру деньги.
      – Пошли, – сказал Яраги, увидев меня, – ты, я вижу, готов.
      Мы вышли во двор, где стояли два микроавтобуса, доверху набитые коробками с лекарствами.
      – Сюда поместится десять человек? – спросил я.
      – Почему нет? Вести машины будем сами… К десяти утра мы объехали город и в разных местах собрали «диких гусей».
      – Так, вашу мать, – сказал Яраги, – бриться – каждые пять часов, пока не доедем. И не пить.
      – А по сто граммов можно? – спросил языкатый Петрович.
      – Можно… – буркнул Яраги.
      Ребята рвались в бой. Молодые, дураки, неопытные. Но с жаждой заработать. Заработать на трупах.
      – Так, будем осторожны, – сказал Яраги, – впереди едет настоящий представитель немецкого Красного Креста. Тамерлан Каунта – чеченец, сын Абдурахмана Автарханова. Надо обогнать его и воспользоваться тем, что милиция оповещена о том, что едут представители Красного Креста.
      – Может, замолотим их, – предложил Петрович.
      – Чуть попозже, перед Грозным. Свалят все это на мародеров.
      – Война все спишет. Вот и мы, русские, будем убивать русских, и все сотни российских солдат, погибших в бою, спишут на варварство чеченцев.
      – Поэтому они и не убирают трупы сейчас, чтобы на чеченцев списать? – предполагаю я. В голове у меня каша – вот я, оскорбленный… Член, одним словом…
      Мы благополучно, выдерживая дистанцию, продвигались по территории Беларуси, потом – России. Нас несколько раз обыскивали, но оружия, спрятанного техниками Тимура, милиция не находила.
      …Вот и Ингушетия. Потом – Чечня. Взорванные мосты по всей трассе приходится объезжать через окрестные поселки. Везде, где прошла армия, видны следы невиданного и безжалостного разрушения: сожженные дома, сломанные деревья, воронки на дорогах…
      Вдоль дороги бредут русские дети – девочка лет десяти и мальчик лет шести. Грязные, оборванные. Я попросил остановить микроавтобус. Дети не понимают вопросов, плачут, не могут вспомнить своих имен. С трудом удается выяснить: в дом несколько дней назад угодила ракета, все родные погибли. Дети в этот момент гуляли во дворе. Легкая контузия. Куда им идти – не знают. Не ели уже три дня. От протянутого хлеба отказываются.
      Оставшиеся без крова люди молча бредут прочь от городов. Боже мой, сколько их! В основном русские, пожилые, я снова прошу у хмурого Яраги остановить микроавтобус. Спрашиваю у беженцев, почему они уходят.
      – Живность осталась, корова, гуси, – объясняют некоторые. – Жалко бросать, но ничего не поделаешь – еще день-два в этом аду, и мы просто сойдем с ума.
      Они даже не голосуют, не пытаются найти транспорт, просто бредут куда-то, тащат жалкие остатки имущества.
      Слухи о контроле над Грозным российских войск оказались сильно преувеличенными. В город, если не обращать внимания на дальний артобстрел и пожары, можно въехать почти отовсюду, исключая северо-запад. Там сосредоточились основные силы российских войск. Но их не разглядеть из-за дымовой завесы. Она словно пожирает город, ориентироваться в котором из-за снайперов, артобстрелов и разозленного полчища собак почти невозможно.
      Еще было светло, когда мы натолкнулись на патруль. На счастье, военные остановили нас лишь с той целью, чтобы стоящие рядом журналисты могли с нами поговорить. Это было рискованно, поскольку дотошные газетчики могли догадаться, что мы никакие не представители баварского Красного Креста.
      И тут я не поверил своим глазам. Прямо на меня шла… Светлана. Да, моя старая знакомая по Боснии. Вот проныра! Уже тут. Что, она специализируется на горячих точках?
      Теперь она, если увидит меня, сразу поймет, что Красный Крест для нас всего лишь прикрытие. Я знаю ее прославянские настроения, поэтому у меня есть основания думать, что она запросто выдаст меня. Времени для размышлений нет.
      – Яраги, эта баба знает меня. Знает по Боснии, где я воевал наемником. Надо прорываться…
      Яраги быстренько связывается по рации со второй машиной и предупреждает ребят.
      – Мы же не сможем даже отстреливаться, – шепчет Яраги.
      – Тогда устроим дымовуху, – говорю я, отворачивая лицо от приближающейся Светланы. Но она уже увидела меня, лицо ее хмурится, потом она неожиданно улыбается. Я улыбаюсь ей в ответ. В это время я воспламеняю Дымовую гранату и роняю ее под колеса микроавтобуса. Военные заняты второй машиной. Яраги врубает скорость, и микроавтобус мчится вперед. Светлана едва успевает отскочить. Она лупит ладонью по обшивке микроавтобуса и кричит: