– Тогда начинай войну. Раз твоя дочь обречена.
      – Обречена, если ты мне не поможешь.
      – У меня другие планы, Беркутов. Мне и так будет вышка. Можешь убить меня раньше.
      – Что ж, примерно этого я и ожидал. Поэтому у меня есть еще один аргумент. Последний, – говорит Беркутов.
      И тут ввозят тебя.
      – Кого? – не верю собственным ушам я.
      – Тебя, тебя! – говорит Чегодаев и не моргает глазами.
      – Как это меня? – я слышу невероятные для себя вещи.
      – Очень просто! – поясняет Чегодаев. – Тебя схватили, усыпили и представили в качестве заложника.
      – И что?
      – А то, что увидев тебя, Палач согласился выполнять задание Беркутова.
      – Так кто такой Палач? – спросил я, уже не в силах ни разобраться, ни слушать рассказ Чегодаева до конца.
      – Выслушай все по порядку, тогда поймешь… Кроме того, ты ведь просил меня рассказать лишь о смерти Беркутова, не правда ли?
      …Я молчу. Мне нечего сказать. Я лишь вспоминаю, как однажды в подворотке получил отрезком трубы по голове и очнулся только через некоторое время. Оказывается, я был тогда прикован наручниками к массивному креслу! Меня охраняли двое, от которых я ушел через пятнадцать минут…
      – Я хочу писать, – заявил я тогда, вовсе не думая, к чему это может привести. – Я хочу пи-пи.
      Один из верзил ушел за бутербродами, а второй, развалившись в кресле, читал спортивные новости. Он недовольно опустил газету.
      – Ну и ссы!
      – А если твой босс, дай Бог ему здоровья, спросит тебя, чем тут воняет, что ты ответишь?
      Охранник отбросил газету, нагнулся и открыл ту пару наручников, которой я был прикован к креслу. Я встал. Мои руки были скованы второй парой наручников за спиной.
      – Пошли, – сказал охранник.
      – А письку ты мне достанешь? Милый голубняк!
      Бандит выругался, вынул пистолет и, направив ствол на меня, левой рукой сунул ключик в замок наручников.
      – Слушай, – сказал я, потирая освобожденные руки и мало обращая внимания на пистолет. – Я все хотел спросить у тебя: нужно было пройти экзамен, чтобы попасть на эту работу?
      Ответить охранник не успел: железный кулак въехал ему в челюсть, одновременно левой рукой я вырвал пистолет у неудачника.
      Я переложил пистолет в правую руку, чуть отодвинул затвор и, увидев, что в патроннике нет патрона, передернул затвор, после чего аккуратно спустил курок, придерживая его большим пальцем.
      – Любители! – в моем голосе не прозвучало презрения.
      В дверях я столкнулся со вторым бандитом, который принес бутерброды. Бандит, естественно, не задержал меня. И я тогда ушел в темноту, жевал бутерброды, раздумывая о странном и непонятном для меня происшествии и бренности бытия.
      – Эх, Федор, Федор, чего же ты мне раньше то не рассказал, – говорю я с укоризной. – А ведь тогда я ушел от бандитов и выбежал на улицу. Поймал такси. Таксист психует, я ему пистолет в затылок и кричу: «Поехал. Быстро». И в твое управление. Там сержанты сидят. Я в твой кабинет пробежал, твой компьютер включил, и там долго разбирался, что к чему. И ты знаешь, нашел, где вы. В последних файлах. И тогда – вниз: прошу объявить тревогу и патрульные машины к высотному зданию чтобы послали. Не верят, как ни прошу… Тогда вру, что там крупная авария. Звонят постовым, а те и сообщили, что взрыв слышали, а что толком делать – не знают. А теперь вот оно как выходит. Будь у меня хоть один патрон, я бы тебя пристрелил сейчас!
      Федор Чегодаев невозмутимо продолжил свой рассказ о гибели Беркутова:
      – Короче, Палач говорит, что согласен. Но только с одним условием. Если, мол, Беркутов его не выполнит, то может убивать всех налево и направо.
      – Какое? – прямо рычит Беркутов.
      – Со мной пойдешь ты сам, а не твои молодцы. Мы пойдем вдвоем, – говорит Палач.
      Беркутов задумался.
      – Почему только вдвоем?
      – Чтобы не перестрелять друг друга в темноте. Двое – это оптимально. Я бы пошел один, но, думаю, и ты будешь полезен, – отвечает Палач.
      – Хорошо, я согласен. Но тоже с условием. Пусть с нами идет представитель органов. – И показывает на меня.
      Ну, думаю я, попался. Но выбирать не приходится. Я влип тогда капитально.
      – Что тебе Нужно? – спрашивает Беркутов у Палача.
      – Размяться. Я сижу уже здесь черт знает сколько. Все болит.
      Охранник, повинуясь взгляду Беркутова, увез кресло с тобой.
      – Освободите его, – приказал Беркутов, указывая на Палача. – Если будешь дурить, если охрана услышит шум, то заложник будет немедленно убит. Так что веди себя пристойно. И перечисли, что тебе нужно.
      Палач потер запястья, подвигал онемевшими плечами.
      – Все, что ты знаешь о планировке этажа и системе охраны, распорядке дня обитателей. Предположительное количество людей и местоположение твоего сына.
      – Хорошо.
      – Два «Калашникова» с глушителями, какие только сможешь достать. К ним – по пять снаряженных магазинов.
      – Ты собираешься устроить большую войну.
      – По пять снаряженных магазинов, – не отреагировал на реплику Беркутова Палач.
      Беркутов кивнул своему охраннику-секретарю: «Записывай».
      – Пластиковую взрывчатку с радиовзрывателями или взрывателями с часовым механизмом, – продолжал Палач.
      – Сколько? – машинально спросил секретарь, скользя ручкой в блокноте.
      – Пять брикетов граммов по 100–150. Три армейских бронежилета. Не самых тяжелых. Три пары очков ночного видения. Три пистолета с глушителями. Для меня – пару ножей.
      – Что?
      – Два сбалансированных ножа для метания… Так, что еще? На всякий случай две длинные нейлоновые веревки с альпинистскими карабинами. Автомобильные или велосипедные перчатки из тонкой кожи.
      – Зачем? – спросил Беркутов. – Ты боишься наследить, боишься оставить «пальчики»?
      – Нет. Я боюсь потерять голову. В перчатках ты не сожжешь руки, если быстро скользнешь по веревке вниз, и не разобьешь костяшки пальцев, если съездишь по зубам. Без перчаток будут потеть ладони и выскальзывать оружие… А насчет отпечатков, ты их все равно оставишь, а если перчатки будут велосипедные, то они без «пальцев»… Продолжим ликбез?
      – Не надо, я понял. Понял, что в тебе не ошибся.
      – Тогда не перебивай… И последнее, Беркутов. Запомни: когда все это кончится, ты – покойник. А мент пусть останется свидетелем…
      Это он мне сказал.
      …В подвал нужного нам здания мы вышли через проход теплотрассы в одиннадцать часов вечера. Глядя, как великолепно ориентируется в подземных катакомбах Палач, как ловко он управляется с оружием, я подумал, что такой человек действительно мог безнаказанно терроризировать здешние кланы. Почти тридцать убийств! Маньяк! Мало того, гениальный маньяк!
      – Слушай, – сказал я Палачу, когда мы шли к щитовой, – я все хотел тебя спросить: зачем ты их всех убил? Ведь есть же какие-то пределы мести.
      – Значит, мои пределы еще не исчерпаны… Палач вскрыл железную дверь и приладил на центральный распределительный щит два заряда, установил частоту радиосигнала.
      – Это надолго обесточит весь дом и обрежет телефонную связь. В данное время охрана в холле первого этажа еще есть?
      – Не знаю. Знаю только, что двери скоро закроют.
      Палач вызвал лифт в подвал. Войдя в кабину, он нажал кнопку четырнадцатого этажа. В это время в высотном здании, снимаемом под офисы, уже практически никого не было, и внимание всех охранников – и внизу, и на двадцать пятом этаже – было приковано к внезапно заработавшему лифту. Они сейчас смотрят – кто это из подвала на ночь глядя поднимается наверх? Их глаза прикованы к огонькам, ползущим с цифры на цифру…
      Охранники внизу уже сообщили на последний этаж, что лифт пошел из подвала. Но те уже и сами смотрят на цифры, на всякий случай поглаживая рукоятки пистолетов под мышками.
      Лифт остановился.
      Они еще ждут, не двинется ли лифт выше. Нет, огоньки погасли. Значит, это технический персонал. Палач знал, что в зданиях этого типа на четырнадцатом этаже находятся технические службы. Из подвала на четырнадцатый могут ехать только эксплуатационники. Это правдоподобно.
      Они вышли из лифта. Палач уверенно направился, минуя трубы и электрощиты, в дальний конец этажа, к вентиляционной системе. С помощью ножа он быстро снял решетку с горизонтального короба, поставил ее рядом на пол в короб. Передвигаться там можно было только на четвереньках.
      – Лезь, – велел Палач мне, – а ты, Беркутов не забудь только приладить обратно решетку, на случай, если они решат сюда прийти и глянуть. Пусть тогда думают, что мы пошли вниз по лестнице.
      Я кряхтя влез за Палачом вслед. Затем влез Беркутов. Он попытался приладить решетку обратно.
      – Черт, ничего не получается.
      – Тогда сдай назад.
      Беркутов попятился задом по коробу несколько метров. Палач сделал то же, быстро поставил решетку обратно, и мы поползли вперед.
      – Не гремите! – прошипел Палач. – Если не хотите пулю через эту жестянку получить. Возьми автомат так, как я показал, – сказал он Беркутову. – И голову не поднимай, а то очками ночного видения будешь задевать… Да! И не чихайте! Что хотите делайте, но не вздумайте чихнуть! Рукава грызите.
      Вскоре мы на четвереньках добрались до межэтажной вертикальной шахты.
      По ней проходили трубы. Цепляясь за кронштейны и фланцы труб, мы начали взбираться вверх. С непривычки я запыхался и отстал.
      Мы благополучно миновали восемнадцатый и девятнадцатый этажи. Однако впереди нас ждал сюрприз. Путь на двадцать пятый был перекрыт.
      – Черт! – Палач внимательно осмотрел огромный бетонный наплыв на стене шахты – строительный брак. – Придется идти через двадцатый.
      Мы спустились вниз и поползли по горизонтальному жестяному коробу вентиляции. Палач осторожно выглянул из решетки в стене. Коридор был пуст. Он медленно снял АКМС и положил рядом, а ножом начал снимать решетку. Очевидно, привлеченный скрежетом, охранник-кавказец вышел из-за поворота коридора и, прислушиваясь, шел в сторону решетки. Палач осторожно положил нож и взял АКМС, направив глушитель через решетку в сторону кавказца. Заподозрив неладное, охранник подошел к решетке, вытащив пистолет. Раздался глухой хлопок автомата, затем последовал стук упавшего тела. Палач, схватив нож, и уже не очень опасаясь шума, снял решетку, бросил ее на труп, чтобы не грохнула об пол. Молниеносно зажал нож в зубах и – вывалился из проема.
      Вовремя! Появившийся из-за угла на шум второй охранник получил две пули: от Палача и из проема короба от меня. Беркутов выбрался из короба на пол и облегченно вздохнул.
      Палач лихорадочно обшаривал первого охранника. Беркутов бросился ко второму.
      – Если у них нет ключа, все пропало…
      – Есть! – Беркутов извлек из кармана второго трупа небольшой плоский ключ на цепочке.
      Мы побежали к лифтовому холлу. Беркутов нажал кнопку вызова. Вскоре подошел лифт. Мы вошли в кабину и переглянулись. Наступал решающий этап схватки. Беркутов сунул ключ в прорезь на панели, повернул ключ и нажал кнопку с цифрой «25». Кнопка засветилась. Дверцы медленно затворились и лифт поехал наверх.
      …Когда остановился лифт, мы держали пальцы на спусковых крючках. Охрана ожидала, но, разумеется, не нас. Короче, через секунды две на полу лежали шесть трупов сразу. Лишь двое из них до того успели выхватить оружие. Только стулья валялись вверх ногами.
      Шума не удалось избежать. Тогда Палач нажал кнопку управления минами.
      Взрыв внизу грохнул так, что содрогнулось все здание. Свет погас, перестал работать телевизор. И Палач, и Беркутов сразу надвинули на глаза и включили очки ночного видения. Я одел и включил свои. И тут появился еще один охранник. Прогремел выстрел, и на груди у охранника расплылось ярко-зеленое пятно. Так в очках ночного видения выглядит кровь…
      …А Графиня оказалась лесбиянкой. Занималась любовью со своей секретаршей. Когда свет погас, они переполошились. И сразу к заложнику. Он там был, в комнате для приема гостей, ну, в которой водку партийцы раньше жрали.
      Палач проник туда, а секретарша бросила в него метательный нож. Нож попал в оправу очков для ночного видения.
      Палач потер гудящий затылок и висок. Сильный удар. Он положил палец на спусковой крючок, но, видимо, удержался от искушения выстрелить наугад веером через двери. Где-то мог находиться сын Беркутова. И вдруг голая девушка метнулась из комнаты. Он не пожалел ее. Короткая очередь – и все. Да она, к тому же, оказалась раненой, и когда Палач проходил мимо, еще раз ударила его в ногу ножом. Кровища зеленая так и хлещет! И перевязать нечем. А тем временем Беркутов обыскал пару кабинетов, и на него сама Графиня наткнулась. Она паренька с собой тащила. Увидела Беркутова – и нож к горлу парню.
      – Стой! Если двинешься…
      – Отпусти ребенка или я тебя убью, сука!
      – Стреляй, идиот! Попадешь сначала в него. Беркутов опустил автомат и говорит:
      – Отпусти сына!
      – Ты не понял, Беркутов! Здесь я диктую. Я не боюсь умереть, но сначала с удовольствием перережу глотку твоему выкормышу… – и она чиркнула по горлу мальчика ножом. То ли нож был острым, то ли она действительно не владела собой, а вижу, у мальчишки на горле зеленая полоска. Аж за воротник потекло. Беркутов бросил автомат, просится:
      – Не надо…
      А эта сука и говорит:
      – Подними автомат и вложи ствол себе в рот. Беркутов не шевелится.
      – Ну! Или ему крышка! – и давит лезвием ножа по шее.
      Чувствую, она им управляет, как хочет. Тогда я сзади и грохнул ей в затылок из пистолета. Беркутов вначале не разобрался, а потом схватил мальчика, вырвал его из рук агонизирующей Графини и кинулся бежать. Куда? Тут уже и наши ребята с фонарями должны подоспеть. Понимаешь, я так и задумал, чтобы повязать их всех, но…
      И вот, наконец, самое главное. Беркутов и Палач начали сводить между собой счеты.
      Сидит Беркутов с мальчишкой на руках и говорит Палачу:
      – Удачный день сегодня, не правда ли?
      – Не сказал бы, – отвечает Палач. Ноги у него в кровищи, он свою рубашку снимает и пытается сделать перевязку.
      – Слушай, как удачно, что ты уничтожил всех моих конкурентов! А я сейчас уничтожу тебя, – сказал Беркутов.
      – Давай, только дай перевязаться, а то кровью истеку. – Палач ножом начал пороть свою рубашку.
      – Ты что, ты думаешь, что я при них, – Беркутов кивнул на меня и на мальчика, – не смогу? Мент куплен, а когда мальчик вырастет, то я его отправлю в Америку учиться. Потом он приедет сюда, а кто ему капитал даст? Так надо, Славомир. (Это он сыну.) Если я его не застрелю, он убьет меня. Настоящий Палач!
      А Палач сидит и говорит:
      – Твой отец, Славомир, обыкновенный бандит. На, – и бросает ему отрезанный рукав рубашки, – перевяжи себе горло, у тебя рана открылась.
      Теперь мне понятно стало: пока Палач сражался с охраной – выпулял все патроны. И в этот момент, когда он сообразил, что Беркутов не собирается оставить его в живых, нужно было, чтобы тот хоть на мгновение отвел взгляд от него.
      Беркутов машинально проследил за полетом рукава к сыну – и погиб. Нож вонзился ему в горло и мелко задрожал. Так быстро и сильно Палач умел ножи бросать, просто ужас. Как здесь только этот охотник, Джелалия, умеет.
      Мальчишка – не будь дурак! Выхватывает из рук отца автомат и кричит:
      – Убийца! Я убью тебя!
      – Убивай! – Палач расстегнул застежки бронежилета и сидя скинул его. – Давно пора, стреляй.
      Мальчик весь трясся. Некоторое время силился спустить курок, но не смог. Выронил автомат и зарыдал. А Палач тем временем спокойно повернулся и, сильно хромая, пошел к лестничному пролету, на ходу снимая с плеча альпинистскую веревку.
      Говорю ему:
      – Стой, ведь есть еще я. Он мне:
      – А чего ты до сих пор не выстрелил, раз ты мент. Только ты не выстрелишь, потому что купленный!
      Так и сказал. И ушел.
      …Рассказ Чегодаева огорошил меня. Мы понуро бредем по гористой местности. Два серба-минометчика идут впереди меня с Чегодаевым и распевают песни. Что за безалаберный народ! Вокруг враги, боснийцы бродят по лесу в поисках жертв, а эти знай себе горланят песни. Правда, у них уже пустые фляжки, куда вечером была налита ракия.
      Неожиданно гулко звучит выстрел. Один из сербов спотыкается и падает. Другой вскидывает автомат и стреляет по невидимому нам с Чегодаевым. Еще один выстрел. Серб лихорадочно передергивает затвор, словно забыв, что больше патронов у него нет. И вот он хватается за горло и падает на колени. Из шеи торчит нож. Я выдергиваю его. Это узкий и длинный кинжал. На его лезвии все та же загадочная надпись «bors».
      – Это Палач, – шепчет Чегодаев и оглядывается. Словно из-под земли, перед нами вырос высокий крепкий человек в черной, насунутой на лицо шапочке. Через прорези видны только глаза. Неужели это и есть легендарный Джелалия? Из-за него показывается еще один человек. Это Джанко. Он улыбается, хохочет, кричит:
      – Джелалия, у них нет патронов, я знаю! У вас нет ни одного патрона! Мы перережем вас, как куропаток…
      – Нет! – вскрикивает Чегодаев, и, вскинув автомат, бьет последним патроном в обезумевшего от крови боснийца, дважды предавшего людей.
      Выстрел оглушает окрестности, Джанко хватается за левый глаз и, как сноп, падает лицом вниз, разбивая губы о камни. Но ему теперь все равно. Он уже мертв. Но и у Чегодаева из горла торчит нож. Нет сомнения, что и у этого ножа на лезвии есть загадочное слово. Федор хрипит, падает на колени.
      Теперь моя очередь. Мне не совладать с таким специалистом, который так мастерски владеет метательными ножами. Джелалия стоит неподвижно. В руках у него нет оружия. Автомат – за спиной, а ножи – за поясом. Он не шевелится, застыл, как статуя.
      Федор Чегодаев качается на коленях, истекая кровью и хрипит:
      – Это Палач, я знал, что это Палач…
      У меня перед глазами мелькает в страшно сжатом виде вся моя жизнь, начиная с детства. Боже, неужели это смерть? Джелалия медленно поднимает правую руку и сдирает с головы дурацкую черную шапочку с прорезями для глаз. И я вижу… абхазца Фарида.
      – Ты? – вскрикиваю я.
      – Это ты?
      – Да! – слышу в ответ.
      – Почему ты здесь?
      – А почему ты здесь?
      – Я больше ничего не умею делать, – говорю я.
      – Тебе, наверное, нравится убивать мусульман? – спрашивает Фарид.
      – Где Светлана? – спрашиваю я.
      – Почему ты пошел в ОМОН? – спрашивает Фарид.
      – Почему ты убил Чегодаева? – спрашиваю я.
      – Почему ты не уберег мне моих детей? – спрашивает Фарид.
      Я не знаю, что ответить. Я молчу.
      – Нам никогда в жизни не надо больше встречаться, – говорит Фарид. – Ты можешь идти.
      Фарид исчез за стволами сосен. Он растворился в лесу, оставив меня одного, раздавленного и униженного. Лучше бы он убил меня.
      И тогда я решил завязать. Бросить все и вернуться к нормальной жизни.
      Но мне не удалось. Мне не удастся это никогда.

Тетрадь четвертая
ЧЕЧНЯ