Я ухватился за гофрированую обшивку крыши, подтянулся и заглянул внутрь. У меня едва не вырвался возглас удивления. Конечно, внутри не оказалось ни ремонтируемых автобусов, ни автомобилей. На всей площадке ангара стояли… танки и пушки. Новенькие, выкрашенные свежей краской и уже побывавшие в боях, с откинутыми люками, снятыми гусеницами…
      Люди в синих комбинезонах суетились вокруг них. Каждый занимался своим делом и не обращал внимания на остальных. В цехе стоял невообразимый шум. Гулко стучали молотки, трещали сварочные аппараты, разбрызгивая фонтаны голубовато-желтых искр, урчали станки. Здесь спешно готовили технику к войне. «Да, к войне, – подумал я. – Вот это и есть боевая поддержка генерала Сосойи».
      Я осторожно протиснулся в щель. Внутри оказалось очень жарко. Остро пахло раскаленным металлом, соляркой и керосином.
      Я смотрел вниз. Прямо под стеной лежали свернутые брезентовые чехлы.
      То, что нужно.
      Обычный спуск занял бы слишком много времени, да, к тому же, меня заметили бы и подняли тревогу.
      Я протиснулся в щель, слыша, как трещит и без того рваная тенниска. Чтобы принять удобное для прыжка положение, мне пришлось скрючиться до состояния зародыша. Ухватившись за острые края листа, я повис на руках. Внутри обшивка была укреплена звукопоглощающим материалом, что-то вроде стекловаты. Лист начал медленно прогибаться под тяжестью моего тела. И мне ничего не оставалось, кроме как самому разжать пальцы. Все-таки лучше прыгать, чем падать. Я решил, что если меня заметят, то успею вскочить на ноги раньше, чем охрана подбежит ко мне. Познакомившись с наружной охраной, я не сомневался, что здесь не более подготовленный противник. Если среди солдат и есть профессионалы, то их слишком мало. А значит, у меня неплохие шансы на победу.
      Я упал в пирамиду чехлов и тут же откатился в сторону, на случай, если кому-нибудь захочется выстрелить. Все тихо. Люди продолжали работать. Я осторожно выглянул из-за груды брезента. В семи метрах от меня стоял танк. Правая гусеница отсутствовала, а невысокий тщедушный человечек замазывал номер на башне зеленой краской.
      Я еще раз скользнул взглядом по залу. В противоположном конце виднелась грязно-белая дверь с красной надписью: «Не входить!». Я наметил себе маршрут: танк, за ним пушка, еще один танк, дверь.
      Я пригнулся и побежал через зал. Достигнув первого пункта цепочки – танка, я упал и закатился под его брюхо. В ту же секунду рядом возникли две ноги в высоких военных ботинках. Человек, видимо, обращался к красильщику. Говорил что-то на грузинском языке.
      Скорее всего, эта техника куплена в какой-нибудь части Советской Армии. Может, прибыла из Восточной Германии.
      Человек в ботинках несколько минут зло выговаривал рабочему, а затем быстро ушел в сторону.
      Я подполз к колесам и оценил обстановку, глядя в щель между полом и тяжелым днищем танка.
      Люди работали. Никто не разговаривал друг с Другом. Не смотрел по сторонам. Рабочая скотина. К ним так и относятся. Вряд ли это грузинские патриоты. Да и среди рабочих много русских.
      Последние метры перед запретной дверью я преодолел в открытую, но меня это уже мало интересовало. Я рванул дверь, вошел внутрь и очутился в узеньком коридорчике, заканчивающемся еще тремя дверями. Я, мягко ступая, подошел к одной из них, справа, осторожно повернул ручку и приоткрыл на сантиметр.
      Сортир. Большая удача.
      И тут рядом послышались возбужденные голоса. Разговаривали мужчины. Громко, перебивая друг друга.
      Я, не раздумывая, вошел в туалет и закрыл за собой дверь.
      Почти сразу скрипнула еще одна дверь, и в коридоре зазвучали шаги.
      На мгновение послышался шум, доносившийся из цеха, потом снова воцарилась тишина. Я вышел и наугад приоткрыл среднюю дверь. Приземистый мужчина, затянутый в походный камуфляж, делал пометки на карте, прикрепленной к стене. Услышав звук открывающейся двери, солдат обернулся и тут же получил мощный удар в переносицу. Его отбросило к стене. Кровь брызнула на пятнистую куртку, брюки, линолеум, устилавший пол. Раскинув руки, словно пытаясь зацепиться за что-нибудь, мужчина сполз к моим ногам. Подхватив тело на плечо, я открыл стенной шкаф, в котором стояли свернутые в трубку карты, лежали папки и схемы, и свалил бесчувственного солдата туда, прикрыв бумагами.
      Покончив с «грязной» работой, я подошел к окну, прикрытому щитами, открыл и негромко позвал:
      – Ирина!
      Теперь девушка без труда нашла меня, благодаря льющемуся из окна свету. Я втянул ее в проем и аккуратно закрыл створки.
      – Я все осмотрел, – сказал я. – Здесь ремонтируют танки, и сестры моей здесь нет.
      – Да? – Ирина подошла к столу и принялась изучать папки. – А что это за автобаза такая, на которой ремонтируют танки?
      – Грузины готовятся к войне… – ответил я. – Эти танки и артиллерия дадут им преимущество перед абхазцами…
      – А я то думаю, почему здесь самолеты летают? Прилетел – и бухнулся на воду, как утка.
      – Где?
      – А вот здесь, ближе к морю…
      – Немедленно туда! Нам надо перехватить пилота.
      Мы вылезли через окно и, подхватив автомат охранника, бросились к тому месту, где приводнился гидроплан. Слишком часто мне этот гидроплан попадался на глаза, чтобы не послужить ключом к поиску дома генерала Горделадзе.
      Залив оказался маленьким и неудобным. Ирина очень точно вывела меня к гидроплану. По моим расчетам выходило, что прежде чем подняться в воздух, гидроплан должен был выйти достаточно далеко в открытое море. Иначе он разнесет половину яхт, причаленных в бухте.
      Я порадовался, что сегодня не совсем хорошая погода, ветер, немного моросит. Пасмурная погода, да еще ночью – отличное прикрытие для ведения боевых действий. Но если ветер усилится, нам вряд ли удастся взлететь.
      Шагая по волнорезу, я высматривал только одну цель – охранников. Вскоре я их увидел. Это было чертовски трудно, но мои глаза оказались достаточно натренированными, чтобы в этой кромешной тьме разглядеть, а может, я был способен просто почувствовать охранников. Их было больше четырех человек. Один бродил по пирсу возле самого гидроплана, а остальные сгрудились на берегу. Ясно, что они охраняли гидроплан. Пришлось скрыться и изменить план. Неожиданно я увидел отсвет в кабине и понял, что и там кто-то есть. Это еще лучше.
      Вместе с Ириной мы вышли далеко от гидроплана к морю, и я попытался вытащить вбитый в песок металлический штырь, чтобы завладеть привязанным цепью к штырю катером. Мышцы мои напряглись, мне казалось, что сухожилия вот-вот лопнут. Ирина также вцепилась в штырь. Безрезультатно.
      – А если расшатать? – предложила девушка.
      – Отличная идея, – похвалил я Ирину. Мы как могли глубже подкопали штырь и начали расшатывать его в разные стороны. Через десять минут дело было сделано. Водрузив штырь на палубу, мы отчалили, чтобы зайти к гидроплану со стороны моря. Веслами нам служили автоматы. Мы заплыли далеко в море. Сейчас необходимо повернуть, чтобы выйти к намеченной цели.
      …Катер приближался к покачивающемуся в бухте гидроплану. Вот уже белоснежный корпус рядом. Кабина пилота открыта, и он курит, высунув руку с сигаретой в проем окна. Но едва я дотронусь до металлического корпуса гидроплана, как летчик почует опасность и поднимет шум, а то и начнет отстреливаться. Снова на ходу пришлось создавать новый план.
      Охранник не успел понять, чего прямо перед ним появился человек. Он даже открыл рот, чтобы задать вопрос, но я коротким ударом оглушил его, взвалил на спину и притащил к Ирине.
      – По-моему, ты не очень любишь людей, – заметила Ирина.
      – Люблю, – возразил я, – еще как люблю. Только когда они без оружия и не причиняют мне зла. Идем быстрее.
      Накинув на себя камуфляжную куртку охранника и его кепи, я в открытую пошел к гидроплану.
      – Ты куда лезешь? – услышал я недовольный и сонный голос пилота, когда начал по крылу пробираться к двери. В ответ я пробормотал что-то невнятное.
      – Кто там? – раздался все тот же, но более настойчивый и встревоженный голос.
      – Передают, с берега… – как можно более спокойно ответил я.
      – Что передают, кто это? Это ты?
      Пилот, неискушенный в таких переделках, или черт его знает почему, распахнул дверь и начал в темноте всматриваться в мое лицо. Он был совершенно пьян!
      Мне не стоило труда отрезвить летчика. Ударив его кулаком в лоб так, что он опрокинулся внутрь корпуса, я вскочил следом и зажал его руку болевым приемом. Дуло автомата уперлось ему в шею.
      – Пикнешь – размозжу башку!
      Потом я позвал Ирину. И вот я посадил пилота в его кресло и приказал лететь к вилле генерала Сосойи Горделадзе.
      – Не знаю такого! – ответил летчик. Голова его болталась, как на веревке. На приборной доске стояла опустошенная бутылка из-под коньяку. Пилот не мог понять, что случилось, почему сюда ворвались неизвестные люди и чего-то от него требуют. Он все время пытался протестовать, явно не адекватно оценивая ситуацию. И зря.
      Короткий удар в челюсть.
      – Стой, не дерись! Я счас те как дам! – Летчик пытался организовать отпор, но короткие удары по почкам приводили его в чувство.
      – Кто ты такой, чего ты дерешься? – Все еще не соображал летчик.
      Внезапно на берегу вспыхнул прожектор. Слепящее пятно нащупало гидроплан и замерло. Охрана услыхала возню, очевидно, окликнула своего товарища возле гидроплана и, не услышав ответ, решила посветить.
      – Взлетаем, черт побери! – прямо в ухо закричал я летчику. И для большей убедительности подставил ему под нос ствол автомата.
      Скорее всего обыкновенная исполнительность, доведенная до автоматизма, помогла в этой ситуации. Летчик бормотал что-то свое, щелкал тумблерами и неожиданно двигатель затарахтел, словно в ночной тишине раздались раскаты грома.
      – А ты отвязался? – спросил пилот. Он уже немного очухался.
      Черт побери!
      Но как только я выскользнул из гидроплана и начал отматывать трос с поплавка, яркое световое пятно заскользило по гидроплану и остановилось на мне. И тут же ударила автоматная очередь. Пули защелкали по корпусу поплавков. Я словно дожидался этих выстрелов – и одиночным выстрелом навсегда погасил прожектор.
      И вот я снова в кабине. Пошире открыв окошечко, приготовился дать отпор охранникам.
      – Не стреляй! – прокричал пилот, которого держала на мушке Ирина.
      – Почему?
      – Они все равно не будут стрелять!
      – Почему?
      Пилот не стал отвечать, а махнул рукой за спину. В гидроплане стояли выкрашенные в зеленую краску ящики, слишком хорошо знакомые мне по армейской службе. Я вскрыл один. Мать моя женщина! Там был тротил.
      Гидроплан здорово потряхивало. В открытом море поднялась изрядная волна. Мотор взревел, гидроплан начал разбег. Казалось, что мы никогда не оторвемся от поверхности моря. Она словно магнитом притягивала нас. Гидроплан ревел, его бросало из стороны в сторону, но идти вверх он не хотел.
      Тогда я открыл дверь и начал швырять ящики с тротилом в море. Может, именно это и помогло, и гидроплан, наконец, отделился от воды, поплавки начали шлепать по верхушкам волн, гидроплан полетел низко над водой. Мне пришлось кричать на ухо пилоту:
      – Сколько лететь до виллы генерала Сосойи?
      – Генерала Coco? – летчик скосил на меня глаза. Он уже почти отрезвел.
      – Да, генерала Сосойи Горделадзе…
      – Мы туда не долетим, – заявил летчик настолько уверенно, что я подумал о ловушке.
      – Почему? – в моем вопросе слышалась скрытая угроза.
      – Топлива не хватит. Груз большой, – но в голосе пилота чувствовалась неуверенность. Конечно, он боялся, что ему придется отвечать за сохранность груза. Если, конечно, он останется жив. Если мы все останемся живы.
      – Сколько километров мы не долетим? – пытался я уточнить ситуацию.
      – Может, и долетим, – летчик пожал плечами.
      – Если мы избавимся от груза, то долетим?
      – Нет, мы и так долетим, – занервничал пилот, поглядывая на меня.
      Тогда я сорвал брезент со следующей партии груза. Чего только там не было! И ящики с гранатами, и «цинки» с патронами, автоматы и пулеметы, противопехотные мины, бронежилеты, каски, полевые бинокли, гранатометы, заряды для гранатометов, мины с дистанционными взрывателями, несколько надувных лодок, гидрокостюмы, акваланги, приборы ночного видения, и даже стереоскопическая труба. И все – советского производства! Этого летчика можно вести прямо в военную прокуратуру.
      В море полетело все. Себе я, конечно, кое-что оставил.
      – Вай ме! – крикнул летчик, едва первый ящик исчез в темноте. – Это же тысячи!.. Вай ме! – не умолкал пилот, когда ящики один за другим последовали за борт. – Это же миллионы!
      Облегченный самолет начал легко подниматься. Я посмотрел на девушку. Глаза Ирины блестели, в них отражались огоньки приборов. Она была возбуждена. Ей хотелось говорить. Никогда прежде она не попадала в такие переделки. Я решил спросить: – Ирина, что ты подумала, когда я схватил тебя в аэропорту?
      – Подумала, что ты заодно с тем, с Георгием. Что вы меня так хитро разыгрываете. А честно признаться, страшно испугалась и думала, лишь бы ты не бил меня, вообще не трогал…
      – Кажется, теперь ты больше доверяешь мне?
      – Я чувствую себя преступницей, которая решила идти до конца, чтобы узнать, какой будет конец у этого преступления, – довольно загадочно ответила девушка.
      «Ты авантюристка, – подумал я, – Как и я, впрочем…» Самолет пошел на снижение. Я смотрел вперед. Далеко перед нами мутными пятнами светились огни какого-то города.
      – Я не уверен, но, кажется, это здесь. Ничего не видно… – прокричал пилот.
      – Если это не здесь, я улучшу тебе зрение, – приободрил я пилота.
      Пилот положил машину в крутой вираж и ушел далеко в море. Огни города исчезли. Впереди был глубокий мрак.
      – Что случилось? Куда ты ведешь машину? – встревожился я.
      – Иначе не сядем… Надо уйти в море и начать подход издалека, – пояснил пилот. Это был очень опытный пилот. Похоже, если ему дать выпить ящик коньяку и завязать глаза, он мог бы посадить гидроплан даже на Эльбрус.
      Через пару минут летчик снова сделал вираж, выровнял гидроплан и начал приводняться. Делал он это очень долго. Мы летели в кромешной тьме. По приборам нельзя было точно определить, сколько метров до поверхности моря. Летчик едва заметным движением штурвала опускал самолет вниз. Это продолжалось, казалось, вечность. Одно неверное движение – и гидроплан зароется поплавками в воду, перевернется, и мы разобьемся.
      Наконец, поплавки коснулись волн. Пилот погасил скорость, заглушил мотор, ухмыльнулся и уткнулся от усталости лицом в руки.
      – Где та вилла? – спросил я у пилота, не сомневаясь, что он может говорить.
      – Кажется, прямо по курсу. Никогда не думал, что попаду, – ответил летчик. Наверное, его самого радовало, что он смог в сплошной мгле посадить гидроплан. Теперь ему не хватало только спиртного.
      – Ирина, ты остаешься в кабине, – сказал я девушке. – Будешь держать его под прицелом. Только смотри, не нажми случайно на курок.
      Пилота я связал. На всякий случай. Если б у меня была бутылка спиртного, я бы не делал этого. Но у меня ее не было.
      Я торопливо принялся отбирать необходимую амуницию. Накачав надувную лодку, я привязал ее тросом к стойке поплавка и начал грузить в нее оружие. Ракетницы, мины, взрыватели, тротиловые шашки, гранаты, прибор ночного видения, гранатомет, бронежилет. Мне приходилось брать оружия побольше. Я был один против всех, и потому против этих всех должно быть достаточно оружия.
      Вскоре лодка оказалась нагруженной так, что борта едва не до половины ушли под воду. Я не стал грузить больше. Неизвестно, понадобится ли мне все, а лодка могла набрать воды, перевернуться, оружие пошло бы ко дну, а без него воевать слишком тяжело. Тяжело и долго. Времени же почти не осталось. Я стянул с себя тенниску, брюки и туфли, оставшись в одних плавках. Еще раз глянув на сложенные на дне вещи и оружие, пришел к выводу, что все самое необходимое взято. Тогда я быстро перебрался в лодку. Борта еще глубже ушли под воду.
      Ирина молча наблюдала за мной, стоя в кабине и держа летчика под прицелом, хотя тот и был связан.
      – Ты все запомнила? – спросил я у девушки.
      – Да, – кивнула она. – Ждать и не шевелиться.
      – Хорошо. Только молчи, пока я не начну, – предупредил я напоследок.
      – А как я узнаю?
      – Услышишь. Тут такое начнется… Ирина вздохнула.
      – Ну, будь осторожен и… удачи тебе.
      – Спасибо, – я улыбнулся и взялся за весла. Лодка скользнула по воде легко и быстро. Ирина смотрела из открытого окна.
      Я достиг берега, подхватил амуницию и скрылся среди прибрежного кустарника. Затем я вернулся, выпустил из лодки воздух, свернул ее и вновь растворился среди песка.
      Я надел бронежилет и начал крепить оружие. Часть убрал в многочисленные карманы, гранаты прицепил к специальным кольцам, пистолет спрятал в кобуру на поясе и начал разрисовывать лицо маскировочной краской. Я нанес вертикальные полосы на лбу, щеках, руки покрыл просто пятнами. Огрызок маскировочного карандаша зарыл в песок.
      Забросил автомат за спину, подхватил гранатомет под мышку и зашагал к вырисовывающейся из завесы моросящего дождя крыше особняка. Интересно, сколько в нем этажей?
      Если Сосойя Горделадзе действительно генерал, то у него должна быть солидная охрана. Крепкая стена вокруг особняка делала его неприступным только с виду.
      Мне пришлось попотеть, прежде чем я взобрался на стену и осторожно начал наблюдение через колючую проволоку и витки охранной сигнализации. В прибор ночного видения за стеной я увидел трехэтажный особняк, одноэтажный домик в глубине и большой гараж. Весь двор был заставлен иномарками. Казалось, здесь проходит очень важное совещание. Между особняком и одноэтажным домиком раскинулся розарий. Сейчас как раз зацвели розы, и площадка купалась в цветах. Повсюду стояли на подставках алебастровые статуи античных богов. Скульптур было слишком много для этого двора. Трое часовых, вооруженных «калашниковыми», размеренным шагом прохаживались вдоль розария, не обращая внимания на греческих богов и изредка лениво переговариваясь.
      Внутренность двора выглядела идиллически спокойной. Видимо, Сосойя Горделадзе был настолько уверен в своих силах, что не счел нужным выставить побольше постов.
      Мне стало смешно. Даже если не считать несоблюдения необходимых предосторожностей, люди Сосойи Горделадзе отличались особой беспечностью.
      Спрыгнув со стены, я обошел крепость и со стороны, где было одноэтажное строение, вновь вскарабкался на ограждение. Теперь мне предстояло преодолеть колючую проволоку и охранную сигнализацию. Я аккуратно, действуя с ювелирной точностью, переступил через нее. Эта преграда была рассчитана на несведущего и неопытного. Мягко приземлившись, я оказался в нужной точке. Одним броском достиг стены строения и замер. Все было тихо. Лишь где-то неподалеку переговаривались солдаты.
      Быстро и без лишней суеты прикрепил к стене две тротиловые шашки с радиодетонатором. Покончив с этой работой, пошел вдоль домика, оглядывая площадку перед ней. Тут стояли несколько военных грузовиков, скрытых под навесом, которых я раньше не заметил из-за деревьев и кустов.
      Хлопнула дверь домика, и я застыл на месте. Кто-то вышел. Шелест песка под подошвами и сосредоточенное дыхание. Я вытащил кинжал, прижался к стене. Человек в форме, похоже, омоновца появился из-за угла. Он даже не заметил притаившейся фигуры, настолько был уверен в собственной безопасности. Я бросился на него, обвил одной рукой шею и ударил кинжалом под ребро. Омоновец дернулся и свалился на землю.
      Затем я забежал за автомашины. На площадке послышалось гудение двигателя, и мимо проползла «Тойота» с двумя пассажирами, что-то оживленно обсуждавших.
      Я подождал, пока они скроются из виду, и пристроил еще одну мину у стены казармы. Затем заминировал автомашины, прикладывая взрыватели к бензобакам.
      – Эй, кто тут? – послышался голос, и в ту же секунду появился часовой. Сжимая в пальцах дымящуюся сигарету, он медленно шагал через площадку, осматриваясь, то и дело поправляя висящий за спиной автомат.
      Я рванул его за ноги, и когда он грохнулся о землю, из его горла уже торчала рукоятка кинжала.
      Я вытер кинжал о пятнистый рукав своей жертвы и вышел к особняку.
      Мне не следовало этого делать. Я со стены не заметил всех охранников, а их было больше, чем я предполагал. Позади меня послышалось щелканье затворов.
      Я напрягся. Те люди, что за спиной, наверняка, откроют огонь сразу же, как только я сделаю хоть одно неосторожное движение. Я медленно повернул голову.
      Вот они. Двое охранников, держа наизготовку оружие, застыли в трех метрах от меня, ловя каждый жест, каждый вдох, каждое мое движение.
      Медленно, стараясь не делать резких движений, я встал. Руки мои нащупали лезвия метательных ножей, закрепленных на поясе.
      Солдаты переглянулись. И тут я мгновенно и резко выбросил вперед обе руки. Ножи просвистели в воздухе и жертвы свалились на песок, не успев даже вскрикнуть.
      Я установил мину и побежал к стене. Теперь уже не было смысла особенно прятаться. На пути у меня неожиданно вырос еще один из охранников. Видимо, он так растерялся, увидев чужака, что не успел даже поднять автомат. Лезвие штык-ножа пробило ему горло, но он не успел умереть сразу, а дико заорал, захлебываясь собственной кровью.
      На шум из дверей одноэтажного домика начали выскакивать боевики. Я с разворота выпустил в них длинную очередь от бедра, а затем побежал, отшвырнув автомат в сторону. Выхватив на бегу пульт радиосигнала, я откинул предохранительный клапан и нажал кнопку.
      Мощный взрыв сотряс утреннее небо. Столбы огня и дыма возникли на том самом месте, где еще секунду назад стоял одноэтажный домик. В воздух полетели куски шифера, обломки балок, искореженные куски металла и обожженные куски человеческих тел. Все, кто успел выбежать из домика, сбитые ударной волной, падали на песок, пламя перекинулось на машины под навесом. Краска на кабинах пузырилась и лопалась. Резина горела, выплевывая черные сгустки сажи. Взрывались бензобаки, разбрасывая по сторонам струи горящего бензина.
      Я спрятался возле стены в кустах жасмина. Теперь мне предстояло расстреливать всех, кто в панике бегал по двору, короткими очередями, постоянно перемещаясь и стреляя то из-за ствола старого орехового дерева, то из-за кучи строительного камня. Навстречу от особняка уже бежали охранники. Пули из их автоматов рвали листья, впивались в стволы деревьев, пощелкивали о камни.
      Теперь у меня было преимущество: боевики находились на открытом месте, и я видел их так же хорошо, как и собственные руки, а они не могли различить меня среди кустов.
      Я «выводил из строя» одного за другим бежавших, пока те не сообразили, что у дома они будут в большей безопасности, и не откатились к особняку, из которого все выбегали и выбегали встревоженные люди с оружием и без.
      Их было много, все они были начальствующего вида. Точно, генерал Сосойя Горделадзе проводил очередное историческое заседание.
      Тогда я направил гранатомет прямо в парадную дверь трехэтажного особняка, взвел курок и нажал на спусковой крючок. Взрыв сорвал ее с петель, разворотил все внутри небольшого коридорчика, моментально убив находившихся внутри людей. Следующий выстрел из гранатомета понес летящую гранату внутрь помещения и та «лопнула» там так, что во всем особняке погас свет и посыпались осколки стекол.
      На некоторое время установилась тишина. Воспользовавшись передышкой, я сменил опустевший магазин, и, вскочив, помчался к особняку.
      …Я успел добежать до розария, когда вновь загремели выстрелы. От особняка и со стороны въездных ворот бежали охранники, стреляя на ходу. Пули свистели и визжали в воздухе, и мне приходилось двигаться, прячась за кустами роз. Мне удалось отбить первую волну нападавших, швырнув им под ноги пару гранат. «АКМ» в моих руках раскалился. Площадка под ногами была усеяна стреляными гильзами и листвой. Расстреляв четыре рожка патронов, я выхватил пистолет и наповал сразил еще двоих, бегущих со стороны ворот, сорвал предохранительную чеку у гранаты и швырнул в камуфлированные фигуры слева. Взрыв отшвырнул боевиков к стене.
      В этот момент что-то тяжелое шлепнулось в нескольких метрах от моих ног. Я повернулся и увидел черный шар гранаты, зарывшийся в песок. Я прыгнул прочь, на ходу переворачиваясь ничком, и обхватывая голову руками. Я не успел приземлиться… Взрыв оглушил меня, подбросил и швырнул оземь. Пистолет отлетел в сторону. Я вскочил на ноги и тут же почувствовал боль в правом боку, словно кто-то ткнул меня раскаленным прутом. Без оружия нечего было и думать справиться с этой волчьей стаей. Я не мог взять оружие у убитых, поскольку ближайший труп лежал метрах в шести, и меня изрешетили бы пулями прежде, чем я успел бы схватить автомат.
      Держась за раненый бок, я побежал к садовой будке возле стены. Если мне удастся укрыться в ней и найти хоть что-то, чем можно воспользоваться, как оружием, я вполне сумею вывернуться из создавшегося положения.
      Позади вновь раздались выстрелы. Я пригибался и старался бежать зигзагами, не давая врагам прицелиться. Пули впивались в дерн в нескольких сантиметрах от моих ног, но я не обращал на это внимания.
      Добежав до будки, я нырнул в прохладную темноту. Опустившись на пол, сбросил жилет и осмотрел рану. Пуля прошла вдоль ребер, содрав клок кожи. Болезненно, но не смертельно. Снова надел бронежилет. Теперь можно было оглядеться. Лопата, вилы, молотки, секатор для подрезания кустов, фрезы, ножи газонокосилки и еще много разного хламья. Интересно, кто этим занимается?
      Боевики окружали будку. Они не без некоторой опаски смотрели на прикрытую дверь, ожидая, что чужак выскочит сейчас, размахивая автоматом, стреляя на ходу. Но у меня не было оружия. Ни звука ни доносилось до них, потому что я был с голыми руками.
      – Огонь! – вдруг скомандовал один из нападавших, которые оцепили будку полукольцом.
      Оружие в их руках загрохотало с новой силой. Пули за секунду изрешетили дощатую лачугу, выбив стекла в маленьких окошечках, превратив доски в щепки. Очевидно, вояки решили, что если в будке и был кто-то, то теперь увидеть его живым невозможно. Несомненно, всякий, кто мог оказаться здесь, был бы изрешечен пулями. Но только не я… Теперь можно было подняться с пола.
      – Посмотри, – скомандовал главный. Пулеметчик отделился от этого полукольца и осторожно пошел к будке. Приблизившись, он открыл дверь и шагнул внутрь. Изо всей силы я пронзил ему грудь вилами, и вырвал из его рук пулемет. Первой очередью я сразил главного, который целился в меня из пистолета. Потом, еще раз толкнув дверь ногой, выпустил длинную очередь в бегущих на меня людей. Часть из них покатилась по траве, те же, кто уцелел, кинулись к дому.
      Я побежал следом, стреляя на ходу.
      Лепестки роз кружились в воздухе, сбитые пулями. Алебастровые статуи разлетались на куски. Цветные витражи лопались, и дом с каждой секундой все больше терял свое великолепие, превращаясь в груду развалин.
      Я заметил Сосойю Горделадзе – его силуэт в незастегнутом генеральском мундире был виден в окне второго этажа. Он готовился выстрелить в меня из какого-то странного ружья. Грохнул шумный выстрел. Я успел спрятаться за уцелевшую фигуру Венеры. Алебастр разлетелся вдребезги и расцарапал мне щеку. Странный запах серы ударил мне в нос. Я принюхался. Да, Сосойя Горделадзе палит дымным порохом! Я ружье, наверное, кремневое, старинное. Вот так-так!.. Я послал очередь в ответ. С диким звоном посыпались стекла, куски оконного переплета взлетели в воздух.
      Не дать ему спуститься вниз! Я влетел через зияющий парадный вход в коридорчик, прыжком вскочил в холл и спрятался за огромной напольной вазой.
      – Кузьмин! Ко мне! Кульмин! – вдруг послышался громкий, и в тоже время жалобный крик. Это генерал звал своего нукера, то есть, по-восточному, наемного охранника, оруженосца.
      Ага, значит, Кузьмин тоже здесь. Прекрасно! В ту же секунду загрохотали выстрелы из автомата, и рикошетом вдребезги разбило напольную вазу. Кузьмин стрелял со двора. Где же он шлялся до сих пор? А теперь находился во дворе и, значит, сейчас не был опасен.
      – Кузьмин! Ты слышишь меня?..
      – Да! – достаточно громко откликнулся он, и в тот же момент голова диктатора-неудачника (все диктаторы, в конце концов, неудачники) показалась в проеме двери.
      Худющий диктатор увидел меня. Он дернул головой, но я находился под таким углом к нему, что пули, пущенные из пулемета, ударили в лестничные перила и достали новоявленного генерала. Сосойя Горделадзе успел спрятать только голову. Падая, диктатор выбросил руки вперед и вцепился в перила, но я не пожалел даже оставшейся ленты, чтобы ударить ею по этим холеным жирным рукам с массивными золотыми печатками. Куски ракушечника падали сверху, а вместе с ними упал и генерал. Он ударился головой о мраморные плиты. Алые брызги крови черными точками усеяли пол. Чтобы получить звание генерала, надо уничтожить очень большое количество людей. А если Сосойя Горделадзе получил генерала авансом, то сколько людей я спас одним выстрелом!
      Оставалось расправиться с Кузьминым. Внезапно до меня донесся призыв, словно из подземелья:
      – Юра! Я здесь! Сюда!
      Это голос Людмилы! Она там!.. Невзирая на опасность, я закричал:
      – Я здесь!
      Закричал, как последний дурак, так как в этот момент я потерял контроль над собой. Крик Людмилы отвлек мое внимание настолько, что я совершенно забыл: пулемет мой без единого патрона – пустая лента выскочила из приемной рамки затвора.
      Я бросился по коридору, где виднелся проход к лестнице в подвал. Но громкий крик остановил меня:
      – Юрген! Стой!
      Это был голос Кузьмина.
      Я резко обернулся, мой пулемет вместо выстрела издал сухой щелчок.
      – Юрген! Мы ученики одного учителя, но я моложе. Сейчас ты умрешь… Не приближайся!
      Прилив бешеной ненависти к нему у меня прошел. Я знал, на чем нужно играть, когда разговариваешь с таким человеком. В глазах Кузьмина зажглись нездоровые огоньки. Черты его лица исказились, стали неустойчивыми, брови круто поднялись. Я понял: этот парень сходит с ума, его нужно дожать, уверить в том, что он сможет сделать то, чего хочет.