Когда я выполняю задание, то всегда люблю ясность. Теперь же мне приходилось ориентироваться на месте, исходя из сложившейся ситуации, и ежеминутно принимать решения, отменять их, вновь принимать новые.
      Что сейчас в голове у этого парня? Мне неизвестно. Ведомо ли мне, куда он едет? Я не знаю. Зачем он забрел в универмаг? Не понимаю. Знаю ли я, есть ли у Георгия оружие? Нет. А знает ли Георгий, где находится подвал, в котором спрятана Людмила? Тоже мне неизвестно!
      Вот эта чертовая неизвестность и убивает. В подобных случаях вероятна самая неожиданная случайность. Возможно, хохотун просто хочет что-то купить. Нет, навряд ли. Георгий все-таки нервничает. Кого-то ждет? Возможно. Кого? А что, если сейчас сюда заявится Кузьмин? Причем не один.
      Происходило то самое, чего я терпеть не мог: собственных колебаний и нерешительности. Когда у тебя один шанс из ста, одна ниточка, готовая оборваться в любой момент, или которая может никуда не привести вообще – да, такое тоже возможно, то колебание – самое худшее, что вообще может быть.
      Вот Георгий деланно, враскачку направился по лестнице на второй этаж универмага. Если он пожелает скрыться, лучшего момента не придумаешь. Выйти можно через два боковых выхода и один центральный. Надо идти следом за Георгием. Он может ускользнуть.
      Я не выпускал запястья девушки из своих рук, и мы быстренько поднялись по лестнице на второй этаж. Останься мы внизу, Георгий сразу же нас заметил бы сверху. Несмотря на вечерний час, был наплыв людей, а может, даже благодаря этому. Георгий будет вглядываться, и, несомненно, заметит меня из-за моего высокого роста и рваной тенниски. Поэтому следует проявлять максимум осторожности.
      Брюнет, заглядываясь на каждую продавщицу, поспешил к расположившемуся в угловом павильоне кафетерию. Из открытых дверей доносились разговоры, звон посуды, звучала музыка. Неужели Георгий будет есть?
      Я не пошел к кафетерию. Мне было вполне достаточно того, что я видел, стоя в переходе возле колонны, частично ею скрытый. Правда, Георгия не видно, но я понимал: деться тому некуда.
      Подобное местоположение устраивало меня еще и потому, что из этого перехода я легко мог попасть как на первый, так и на третий этаж. Кроме того, между колонной и перилами лестницы был промежуток, дававший возможность, если это понадобится, скрыться от глаз Георгия. Но, самое главное, я в любой момент, затратив всего полминуты, очутился бы у дверей кафетерия, если бы этого потребовала ситуация.
      Я вспомнил, что этот чертов день начался с завтрака, который так и не закончился. До торта даже не дотронулся. С какой любовью Людмила украшала торт, с какой любовью выводила буквы заветных слов! Откуда все взялось, что помешало нормальному развитию событий?
      Я продолжал держать свою пленницу за руку, и она пока вела себя спокойно. Но в любой момент девушка могла запсиховать и заорать! Если появится милиционер, она это и сделает. Ее глаза с мольбой о помощи беспрестанно моргают. Надо хоть что-нибудь рассказать ей, успокоить, приободрить.
      – Слушай, похитили мою сестру, – я старался говорить убедительно, – я могу вернуть ее, но мне некогда объяснять, каким образом. Если этот парень увидит меня или потеряется, моя сестра умрет. Пожалуйста, подойти к нему и скажи, что ты влюбилась в него. Нужно заставить его спуститься вниз, уйти в кусты, или к машине, твоей или его. Остальное я беру на себя, вот и все. Ты вернешься к нормальной жизни, хорошо?
      Девушка слушала меня с открытым ртом. Вблизи она была хорошенькая, и даже слегка плосковатые большие зубы, как мне теперь казалось, не портили ее, а наоборот, придавали ее лицу своеобразное очарование.
      – Нет, – твердо сказала она.
      – Пожалуйста, – повторил я, – ну помоги мне. Это моя единственная сестра. У меня осталось меньше десяти часов на то, чтобы найти ее. Иначе она погибнет, понимаешь?
      На этот раз девушка испугалась выражения моего лица. Ей, скорее всего, почудилось, что если она откажется, то с ней случится нечто ужасное.
      – Ладно, хорошо, – пролепетала она.
      Я разжал руку, и девушка как перышко от дуновения ветерка, не пошла, а именно полетела к кафетерию. Она ежесекундно оглядывалась. Конечно, она меня принимает за члена враждующих банд, и поэтому мне не доверяет. Она простая обывательница, все сложности жизни, связанные с преступным миром, привыкла решать только с помощью милиции… Вот «белка» уже стоит перед дверьми кафетерия.
      Ну откуда мне было знать, что в кафетерии уплетают булочки, запивая их кофе с молоком, двое милиционеров! И что девушка сразу же бросится к ним и выложит все как есть!
      Просто я увидел, как из кафетерия вышли два молоденьких сержантика, и один все еще дожевывал свою булочку, а другой уже переговаривался по рации, видимо, вызывая дежурную машину. Если бы они не рыскали глазами, я не обратил бы на них особого внимания. Ну мало ли чего надо ментам в универмаге, в кафетерии? Но уже то, как они держали дубинки в руках, нетерпеливо играя ими, выдавало, что они ищут именно меня. Похитителя женщин, угонщика автомашин и вообще странного долговязого типа с изорванным рукавом и, вероятно, психа, каких еще свет не видал.
      Милиционеры подошли ближе и остановились метрах в пяти от меня. Они не решались напасть, боясь не совладать со мной. Впрочем, ничего криминального я и не совершал. Ну, стоит себе тип в испачканных брюках, и пусть себе стоит. Мне, товарищи милиционеры, уходить отсюда нельзя, потому что девушка что-то долго задерживается, уж не случилась ли с ней какая-нибудь неприятность? Возможно, Георгий удерживает ее в кафетерии…
      А теперь еще эти милиционеры. Сейчас они подойдут ко мне.
      Я не ошибся. Один из сержантов, покрепче, держа дубинку таким образом, чтобы было удобно, если потребуется, моментально нанести удар, двинулся с места и теперь приближался ко мне. Крепкий парень, подумал я, но мне хотелось бы обойтись без крайних мер. Кроме того, у него на поясе «дезодорант» с «черемухой». И полная неизвестность, что у мента в голове.
      – Что вы здесь делаете? – спросил «мусор» не очень дружелюбно. Сказано это было примерно так: «Ну вот, засранец, ты и нажил себе кучу неприятностей».
      – Я жду… – просто ответил я.
      – Да ну? – ухмыльнулся сержант. – Знаешь что, – он перешел на ты, а это не предвещало ничего хорошего, – тебе лучше пройти с нами.
      Дубинка в его руках застыла.
      – Да нет, – покачал я головой, – ты ошибаешься. – Я был старше парня на пару годиков, и мое «тыканье» воспринималось более естественно.
      Ухмылка медленно сползла с лица патрульного.
      – Ты пойдешь с нами, козел, если не хочешь, чтобы тебе переломали ребра, – тихо и зло повторил он.
      – Ладно, как скажешь…
      Я отлепился от колонны, сделал шаг вперед и, не давая милиционеру опомниться, ударил его ладонью в лицо. Это был хлесткий удар, не калечащий человека, но оглушающий и лишающий ориентации. Я усмехнулся. Видит Бог, я к нему не приставал.
      Сержант охнул и вскинул руки к глазам. В ту же секунду его напарник, уже дожевавший булочку, рванулся вперед.
      Его я встретил прямым ударом в челюсть. Сержантик снопом повалился на пол. Фуражка полетела в сторону, проскочила между перилами и заскользила вниз, делая кульбиты в воздухе.
      Откуда-то сзади подоспел еще милиционер. Он занес дубинку и наверняка обрушил бы на мою голову, но я уклонился, поймал руку нападавшего в захват и ребром ладони ударил легавого между подбородком и нижней губой. Глаза патрульного закатились, и он беззвучно сполз к моим ногам.
      Неожиданно я увидел, что по лестнице поднимаются еще трое или четверо милиционеров, правда, без экипировки. Скорее всего, они приехали на машине, вызванные по рации, чтобы забрать меня. Увидев потасовку, они, совершая гигантские прыжки, перепрыгивая через три-четыре ступеньки сразу, бросились на меня. Я стоял на верхней площадке лестницы и легко расправился с ними по очереди. Да и сами они резво отскакивали, боясь попасть под удар. События принимали новый оборот. Развязанная драка, а точнее, избиение, превращалась в затяжные военные действия локального характера.
      Дубинки мелькали в воздухе, то поднимаясь, то опускаясь, не причиняя мне особого вреда, но весомо доставая самих милиционеров; достаточно было их ловко подставить под удар.
      Молодой сержант в новенькой форме браво кинулся вперед, налетел на удар локтем в грудь, громко охнул и сполз под ноги своим коллегам. Еще двоих, не в меру ретивых, я успокоил, шмякнув их как следует головами о колонну.
      В глазах рябило от ментовской формы. Я боялся, что слишком много людей наблюдают за подобным избиением, и вся слава и честь советской милиции пойдут насмарку. Целый наряд, если не два, превратились в ораву стонущих, орущих, воющих, ползающих на четвереньках людей. Не от трусости, – никто из них не был трусом, – а от боли. Они столкнулись с тем, с кем сталкиваться не привыкли: с профессионалом во всем, что касалось обращения с человеческим телом…
      Причем все это время я умудрялся не упускать из виду дверь в кафетерий. Девушка то выглядывала оттуда, то снова пряталась; теперь она боялась мести с моей стороны. Но вот появилась из двери и рожа Георгия. Он на мгновение застыл, рот его раскрылся, и в первые секунды он ничего не соображал. Затем оттолкнул девушку и рванул к боковому выходу. Я прыгнул к лестнице. Надо было срочно перехватывать Георгия.
      На моем пути встали двое милиционеров. У одного и у другого были разбиты губы. Первый уже хладнокровно доставал пистолет из кобуры. Удар ногой! Милиционер кубарем катится по лестнице. Другой отпрянул. Георгию потребуется пятнадцать секунд, чтобы набрать по телефону нужный номер и сообщить, что я здесь, никуда не улетел. Упавший милиционер лежа вытащил пистолет и направил в мою сторону. Я ухватился за перила и, резко оттолкнувшись, приземлился почти у самых телефонных будок.
      Георгий в междугородней телефонной будке. Лицо его стало белым, как полотно. Рот его немо открывался, легкие судорожно втягивали воздух. И, вообще, он стал похож на рыбу, выброшенную на берег приливом.
      Его рука нырнула за пазуху. Так и есть, у него револьвер. Скорее всего, наган. Он, не целясь, стреляет в меня прямо сквозь стекло кабины. Звук выстрела приглушенный, лопающийся… Сам того не желая, Георгий оказал мне услугу. Стекло вылетело, и теперь я элементарно смогу добраться до него. Мало того, он переключил внимание милиционеров на себя.
      Можно сказать, мне здорово повезло. Пуля прошла мимо. Возьми Георгий чуть левее, и я, пожалуй, не смог бы действовать правой рукой.
      Георгий уже не пытается набирать номер. Теперь он лишь ждет смерти. Ужас сковал тело, он видит мое лицо и не может даже пошевелиться. Сейчас я сверну ему шею или сломаю хребетник…
      Я не спешил сделать ни то, ни другое. Мне нужно было действовать наверняка. Слишком мало козырей у меня, слишком много противников. Я вцепился в верхний край будки, наклонил ее, невероятным усилием оторвал край будки от пола и обрушил ее вместе с Георгием. С удовлетворением отметил, что провода оборвались.
      Георгий заорал. Не то, чтобы у него была буйная фантазия, но воображения хватило нарисовать крайне неприятную картину: телефонная будка с окровавленным трупом внутри.
      Лица у Георгия не будет, вместо него – ало-бурое месиво, пальцы скрючены, тело выгнулось под неестественным углом, потому что его позвоночник будет сломан ударом моей ноги.
      Кабина грохнулась об пол – стекла со звоном посыпались, а брюнет рассек себе щеку, – и замерла, предоставив для обозрения всем желающим белое лицо «весельчака».
      Георгий, тихонько завывая, начал выбираться наружу, через окно, заливая костюм и пол кровью, обдирая руки, не выпуская, однако, револьвера, прикрываясь им, забыв, очевидно, что из него можно стрелять.
      В ту же секунду на меня вновь навалились милиционеры. Разом человек восемь. Они повисли у меня на плечах, на шее, на руках, стремясь повалить, скрутить, удержать, лишить возможности двигаться. Зашипел газовый баллончик, но я смог увернуться, и мои глаза остались целы. Резко защипало в носу. На левую руку мне пытались нацепить браслет наручника. Я не мог допустить, чтобы меня повязали. Пригнувшись еще ниже, лишив ментов равновесия, я резко, словно пружина, распрямился, разбросав нападавших.
      Тем временем выдержка изменила Георгию. Он неожиданно выстрелил прямо в пол, потом навел револьвер на случайного человека, а затем произвел еще один выстрел, но уже в ближайшего милиционера.
      Пуля ударила сержанту в лицо, и он согнулся. Кровь брызнула из-под его пальцев тонкой струйкой, оставляя на полу черное пятно, закапала на брюки. Георгий, задыхающийся, перепуганный, кинулся бежать.
      – Стой, сукин сын! – заорал я.
      Но Георгий опять, не целясь, с полуоборота выстрелил в меня, решив, что пуля должна сама меня найти. Разумеется, он ошибался. Я еще раз приказал ему остановиться. Но брюнет и не думал этого делать. Напротив, припустил еще быстрее. Тут грохнул выстрел со стороны милиционеров. Зазвенело стекло входной двери. Я понимал, что Георгий хочет убежать. Это не было непоправимым до тех пор, пока брюнет не растворился в вечернем городе. Между его исчезновением и настоящим моментом есть две или три минуты – время, которое понадобится «весельчаку», чтобы добежать до «Волги», завести ее и убраться от универмага куда подальше. Эти две-три минуты были временем, которым я располагал.
      Милиционер кинулся на меня. Я присел, вонзил локоть в форменный китель – точно в солнечное сплетение, затем в пах, а завершил серию мощным ударом в зубы. Если так отбиваться, то дело скверно. В первую очередь нужно избавиться от насевшей на меня своры. Мне надо только достичь входной двери, не получив вдогонку пули.
      И тогда я решил схитрить. Ведь можно было выбраться наружу через боковой выход. Рядом была высокая стеклянная стойка с полочками, на которых различная дребедень: бижутерия, нитки, катушки, ленточки. Я заскочил за этот стеклянный ящик и толкнул его в сторону милиционеров. Стойка с грохотом и звоном разлетелась на полу. Тем временем я уже бежал по первому этажу магазина, пытаясь достичь бокового выхода. За мной увязалось двое милиционеров. Не очень, впрочем, уверенно… Они настороженно посматривали на меня, пытаясь угадать, как я поведу себя в следующий момент. Каждый из них уже испытал на себе силу моих ударов, попробовал их на вкус. И теперь было непонятно, чего им больше хочется – задержать меня или дать возможность удрать. Долг и инстинкт самосохранения боролись в них, и эта борьба в полной мере отражалась на их лицах.
      Я не ждал, пока они сделают выбор. У меня не было ни времени, ни желания.
      Неожиданно из бокового выхода выскочил милиционер и прямо в упор наставил пистолет.
      – Стой, стрелять буду! – закричал сержант, который был решительнее остальных, поскольку вытащил пистолет и хотел применить его. – Ни шагу! Не шевелись!
      Он выстрелил бы. Он по второму этажу обогнал меня, думая зайти мне в тыл. Он перехитрил меня. Я стоял на месте. Он точно выстрелил бы. Но тут появилась девушка, которая навела на меня ментов. Она коротко размахнулась и ударила сержанта сбоку ногой в пах, а затем свалила на пол прямым в челюсть. Махнула рукой и исчезла в дверном проеме. Ай да «белка»! Я без раздумий последовал за ней. Мы выскочили на улицу. Черная «Волга», взревев, рванулась с места и помчалась мимо нас. Я выскочил ей наперерез, надеясь, что напуганный до предела брюнет автоматически нажмет на тормоз. Но тот, похоже, вообще потерял всякую способность нормально соображать. Белое пятно лица четко проявилось за лобовым стеклом – выпученные глаза и судорожно хватающий воздух рот.
      «Волга» мчалась теперь прямо на меня, набирая скорость, хищно урча захлебывающимся двигателем. Я подпрыгнул, переворачиваясь в воздухе на триста шестьдесят градусов. Только благодаря этому машина не изуродовала меня. Я покатился по широкому капоту, лобовое стекло отбросило меня в сторону, и мне удалось упасть на асфальт, отделавшись парой кровоточащих царапин…
      Не задерживаясь, я побежал к припаркованной неподалеку «Ниве». Признаюсь честно, в тот момент я совершенно не думал о девушке, которая своей выходкой помогла мне избавиться от милиционеров. В какой-то момент она решила перейти на мою сторону. Что заставило ее принять такое решение, не знаю. Я думал только о Георгии. У меня из головы не выходил этот слащавый брюнет, причастный к похищению очень близкого мне человека, и который чуть не убил меня. Думал о том, что он хороший парень, и что он нравился мне. Именно поэтому я решил его убить последним.
      Я повернул ключ в замке зажигания, и ноги сами нажали на педали. «Нива» рванула с места, визжа шинами.
      И тут мне пришлось резко затормозить.
      – Стой! Подожди меня! – «Белка» выскочила на дорогу и чуть не угодила под колеса. – Мать твою, – выругалась она, отскакивая в сторону.
      Я остановил «Ниву», давая девушке возможность сесть в салон. Если кто-то и делал это быстрее, чем она, то я не помнил этого.
      Девушка устроилась рядом со мной. Ей было неудобно на откинутом сидении, но она не могла с ним справиться.
      Я ударил по педали газа – девушка очутилась на заднем сидении и лежала теперь на спине. При этом юбка задралась, обнажив стройные ножки. Она закрыла их руками, одернула юбку.
      – Слушай, кто ты такой, черт возьми? – кричала она, пытаясь подняться. – Угнал мою машину, угрожал мне! Господи! Я из-за тебя ударила милиционера! Он хотел, кстати, тебя пристрелить! Я уже начинаю сомневаться, правильно ли поступила, помешав ему. Боже, теперь меня тоже посадят. Как соучастницу!
      Я усмехнулся. Тебя точно не посадят. И меня не посадят.
      – …Ты там все здание разнес! – продолжала девушка, немного сбавив тон, мало-помалу успокаиваясь. – Прыгал – точь-в-точь каратист. И я еще из-за тебя влипла… Так может, теперь хоть скажешь, что происходит, а?
      – Нет, – коротко ответил я. – Ты лучше расскажи, что ты доложила обо мне товарищам милиционерам?
      – Сказала, что ты псих. Взял меня в заложницы… – ответила девушка. – Но похоже, они не очень-то и поверили. Ты спокойно стоял. Вовсе не как псих.
      – Ты не ошиблась, я и есть псих. Только я психую ради жизни дорогого мне человека, – сказал я и умолк, давая понять, что разговор окончен.
      Я и в самом деле не был расположен к разговорам. Меня занимал лишь мчавшийся впереди автомобиль «Волга» с обезумевшим водителем. Я не слушал причитаний девушки. В будущем я собирался возместить ей причиненный ущерб, но только после того, как все закончится. А сейчас говорить – только тратить время.
      «Волга» постоянно поворачивала, но в городе ей некуда было деться, и она выскочила за город. Тут я попытался выжать из «Нивы» все, на что она была способна. Но больше ста двадцати она не шла. И то ее начало трясти, она грозила рассыпаться на части, когда стрелка спидометра переваливала за сто десять. А когда я выворачивал руль на поворотах, не уменьшая скорости, девушка визжала:
      – Что ты делаешь!? Что ты делаешь! Осторожней! Господи, что за день у меня сегодня!
      Я не отвечал. Мои пальцы сжимали руль с такой силой, будто я хотел его раздавить. На обочине мелькали деревья, по-моему, каштаны. Еще вчера Цейба привез из города большущую корзину жареных каштанов. От них шел соблазнительный пар. Каштаны были необычайно вкусны. Мы сидели на кухне, наслаждались каштанами и болтали.
      – Ты, наверное, военный специалист по женщинам, – продолжала в тот вечер свою бесконечную тему Людмила.
      Все время она пыталась разгадать мое прошлое. Я ничего не отрицал. Это ее злило. С ней надо было уметь молчать. С мужчинами молчать проще. Молчишь себе и молчишь, а вот с женщинами не так. Они все время норовят одержать верх. Если они чувствуют, что это им не удается, начинаются капризы. «Каприз – хромой призрак власти», – сказал кто-то из классиков. Людмила беспрестанно хромала. И тогда я начинал рассказывать ей сказки. На тему приключений в Афгане. Она успокаивалась и не претендовала на первенство. Людмила была достаточно умна, чтобы понять, что всякий, кто побывал южнее Памира, уже немного не в себе…
      Дорога пошла в гору, и начались ухабы. Всякое преимущество в мощности мотора Георгий потерял. «Волгу» бросало, она шла юзом, и ему пришлось снизить скорость. Это было мне на руку. «Нива» прыгала с горба на горб, приближаясь к цели. Еще через пару километров подъем и ухабы кончились, но теперь слева от дороги темнела пропасть, а огни города, плывущие в густо-чернильной темноте, блестели далеко внизу. Я знал, что это впечатление обманчиво: пропасть не столь глубока, по крайней мере, не так, как кажется. Однако, если рухнуть вниз, то от машины останется груда лома, а от меня и девушки – бесформенное месиво. Об этом лучше не думать.
      На очередном повороте я, наконец, настиг «Волгу». Слева подымалась отвесная стена горы, а справа чернела все та же пропасть. Видимо, из-за своей расхлябанности Георгий держал автомобиль, что называется, в «черном теле». Двигатель был не отрегулирован и не отлажен. Потому Георгий и не смог от меня оторваться. Теперь я пытался встрять между стеной и «Волгой», надеясь, что, испугавшись пропасти, Георгий затормозит. Но Георгий обезумел и сделал ошибку. Он резко повернул влево, чтобы ударить, смять мою машину, но я вовремя притормозил. «Волга», словно ракета, вылетела на холм и перевернулась, встав на левый борт. Георгия выбросило из салона, и он покатился по дороге.
      – Моя машина!!! – вдруг заорала девушка во всю силу своих легких.
      Я следил только за Георгием. А когда глянул перед собой, то оторопел: прямо перед «Нивой» маячил непонятным образом возникший посреди дороги столб.
      – Держись! – крикнул я девушке.
      За секунду до столкновения я вытянул правую руку и уперся ею в дверь, защищая девушку от удара в приборную панель.
      Тарарах! «Нива» врезалась в столб с такой силой, что я сломал плечом рулевое колесо. Я очень сильно звезданулся о щиток.
      Девушка, к счастью, осталась невредима. Конечно, помогла рука, которой я подстраховал ее.
      – Все в порядке? Ничего не болит? – осведомился я. – Цела?
      – По-моему, я умерла, – только и смогла выдавить девушка. – Но точно не знаю. – Она открыла глаза и огляделась. – Хм… Если это рай, то я – Алла Пугачева…
      – С тобой все в порядке, – удовлетворенно сказал я. – Подожди меня, я только немного поболтаю с приятелем.
      – Поболтаешь? – изумилась девушка.
      – Разумеется, – подтвердил я, вылезая из изуродованной машины. – Поговорю о погоде.
      Я пошел по дороге назад. Георгий уже умудрился подняться. Руками брюнет зажимал разбитое лицо. Между пальцами сочилась кровь и капала в пыль.
      Но я не обратил на это внимания, а подошел к стоявшей на боку «Волге» и, наклонившись, начал осматривать выпавшие из «бардачка» мелочи. Ага, солнцезащитные очки, платок, записная книжка – я сунул ее в карман – и пластиковый брелок в виде маленьких долларовых купюр. Любит, бродяга, деньгу. Кроме этого брелка, я подобрал ключ с металлическим жетоном, на котором были выбиты цифры и надпись на грузинском языке. Ключ отправился следом за записной книжкой.
      Все.
      Георгий застонал и сделал несколько неуверенных шагов к машине. Его пошатывало. Где, бродяга, твой револьвер?
      Я подошел к нему, ухватил за шиворот и потащил к пропасти. Брюнет даже не пытался оказывать сопротивления. Он судорожно переставлял ноги, стараясь сохранить равновесие.
      Я оттащил его чуть в сторону, так, чтобы девушка не могла видеть того, что произойдет сейчас.
      Город, раскинувшийся внизу, казался особенно красивым в темноте.
      Я подумал, что это иллюзия. Ведь взойдет солнце – и все изменится. Вся жизнь – иллюзия. Утром я был сильным, хозяином положения, и вдруг выясняется, что все наоборот. Я слаб и жалок.
      Утром у меня была девушка по имени Людмила, а сейчас, в пылу погони я едва припоминаю черты ее лица. Может, и Людмила тоже иллюзия? Мои чувства к ней – иллюзия… Еще утром этот парень смеялся и радовался жизни, а через несколько минут превратится в мертвеца, сломанную куклу, и ничто его не воскресит.
      Все, все под этим небом – иллюзия.
      Я отогнал дурацкие мысли. Мне необходимо действовать.
      Ухватив Георгия за ногу, я поднял его и теперь держал над пропастью. Брюнет размахивал руками, пытаясь высвободиться. Тщетно.
      – Ну что, Георгий? – спросил я, глядя весельчаку в глаза.
      Тот побледнел, хотя все еще пытался сохранить остатки самообладания.
      – Поцелуй меня в задницу, – сумел выдавить он.
      У меня вдруг появилось дикое желание поставить этого парня на дорогу и дать ему такого пинка, чтобы тот перелетел через Кавказский хребет и навсегда нырнул в Каспийское море. Но это было слабостью. Обычной человеческой слабостью, которым подвержены все люди. Только одни реже, а другие чаще.
      Я вздохнул.
      – Ты ведь слышал меня?
      – Пошел ты к такой-то матери, Юрген, – ощерился брюнет. – Я знаю, ты профессионал-убийца.
      Я почувствовал усталость. Неожиданно заныло избитое тело. Мускулы требовали отдыха, которого я не мог им дать. И я вдруг осознал: мне нельзя отпускать Георгия. Как бы этого ни хотелось. Независимо от того, скажет тот правду или нет. В общем-то, я понимал это и раньше, но сейчас ощущение безысходности стало отчетливым и глубоким. Я понял, что мне придется убивать, убивать и еще раз убивать. Отдыха не получилось. Любви не получилось. Возможно, мне придется убить столько, сколько я не убивал за всю предыдущую жизнь. А за безысходностью пришли равнодушие и апатия. Возникла предательская мысль: а что, если откупиться от этих смертей одной-единственной? Нет, пусть лучше эти подонки подохнут! И честь здесь ни при чем. Просто так нужно. Я, Юрий Язубец, шагаю по вырытой кем-то колее и не могу свернуть с нее, как бы мне ни хотелось. Не я контролирую ситуацию, а она держит меня, затягивая все глубже. По мере того, как я бреду все дальше и дальше по кривой дорожке убийств.
      Вдруг я почувствовал, что стал старым. Слишком старым. И я снова подумал о том, как мне ненавистна эта работа. Убивать людей. Работа – убивать людей? О, Боже, я твой помощник на земле. Только ты отнимаешь жизни. Я усмехнулся. И Георгий испугался этой улыбки. Злой и горькой.
      А дальше я начал говорить слова, из которых складывались фразы. Слушая эти фразы, брюнет трясся от страха все сильнее.
      – Ты надоел мне. Вы все надоели мне. Ты все расскажешь мне, Георгий. Все. – Мой голос звучал пусто и ровно. Не человек, а машина. Наверное, такой голос мог быть у робота-убийцы. Фразы складывались в моем мозгу, распадались на слова у губ и выплевывались ими, страшные, как серебряные пули. Они вонзались в уши Георгия и снова собирались во фразы в моей голове. – Самое главное для тебя сейчас… знаешь что, Георгий? Гравитация. Ты умеешь летать, а, Георгий?
      – Подожди, подожди, Юрген! – торопливо забормотал брюнет. – Постой! Ты не можешь убить меня! Нет, не можешь! Я нужен тебе. Я кое-что знаю!
      Казалось, я не слышу его. Пустые глаза уставились на Георгия, но, глядя ему в лицо, я пытался заглянуть внутрь, вглубь человека. В его мозг. Смотрел – и не видел ничего.
      Брюнет испугался. Крик застыл в горле ледяным комом. Он понял, что я вообще ничего не вижу. Ни его, ни пропасти, ни сияющего в ночи города. Ничего.
      – Где она? – спросил я. Наверное, я походил на сомнамбулу.
      – Я не знаю, – заорал брюнет, стараясь отогнать тот дикий безотчетный ужас, который овладел им. – Я не знаю, но… Послушай, Юрген. Дато знает! А я знаю, где Дато! Я скажу тебе, где Дато! Слышишь, Юрген? Я скажу, где Дато!
      – Я и сам знаю, – ответил я. – Вот в этой гостинице, – звякнул ключом на жетоне.
      – Послушай, дорогой, там живут одни военные, это уже не гостиница, а казарма… Послушай, ты ведь обещал, что не убьешь меня…
      – Нет, Гоша, я обещал тебя убить последним, только и всего. Но я тебя обманул…
      Резким ударом левой я оглушил Георгия и разжал пальцы правой руки. Брюнет рухнул в пропасть. Несколько раз было слышно, как его голова ударялась о камни. Потом все стихло. Звука удара тела о дно пропасти слышно не было. Слишком высоко.
      Некоторое время я смотрел в бездонный мрак, покачивая на ладони брелок.
      Да. Я вновь готов к действиям. Верно. Убивать. Я готов убивать. Иначе убьют меня… И Людмилу. Самое главное – Людмилу. Эти ублюдки способны на все. Но я их убью первыми.
      …Девушка стояла у разбитой «Нивы», обхватив руками плечи и задумчиво глядя пред собой. Каблуком туфли она чертила странный узор в пыли. Заметив меня, она удивленно осмотрела пустынную дорогу за моей спиной.
      – А где тот парень?
      – Георгий? – переспросил я, выигрывая время, чтобы придумать ответ. – Я его отпустил.
      – Да? – девушка с сомнением посмотрела на меня. – Он, наверное, очень просил.
      – Нет, – пожал я плечами и добавил: – Наоборот, хотел остаться, но я его уговорил.
      – Понятно, – вздохнула девушка. – Теперь мы остались без машины. А почему он кричал?
      – У нас есть машина, – возразил я, кивнув на перевернутую «Волгу», игнорируя вторую часть вопроса. Девушка не настаивала.
      Я подошел к автомобилю, уперся в него плечом и, напрягшись, вернул «Волгу» в нормальное положение. Машина, конечно, пострадала, но, учитывая, что выбора не было, нас она устроила.
      Я повернул ключ в замке зажигания. Двигатель заскрежетал, но заработал, выплюнув из выхлопной трубы черное облако. С первого же взгляда стало понятно: «Волга» долго не протянет, да и у милиции внешний вид машины мог пробудить вполне понятный интерес.
      – Вы знаете эту гостиницу? – спросил я, когда мы катили обратно к городу, показав «Белке» ключ на жетоне. Я перешел на «вы», чтобы подчеркнуть: мое отношение к девушке имеет деловую основу. Она должна помочь мне.
      – Да, знаю, – ответила девушка, – это почти в центре города.
      Одна рессора просела, и машину временами трясло, но тем не менее девушка чувствовала себя нормально. Через пару километров я почувствовал, что сейчас самое время поговорить.