Приступил к ужину. У меня имелись: банка шпрот, кусок хлеба и несколько мятых помидоров. Мой стол выглядел не шикарно, но зато позволял сделать отличные бутерброды. Я размышлял о том, являются ли шпроты, которые я водружал на кусочки хлеба и покрывал ломтиками помидоров, хамсой? Может, это просто приготовленная на оливковом масле обыкновенная килька? Кстати, как насчет хамсы или кильки в местных водах? Кто об этом расскажет? Мне нужен местный проводник, который способен раскрыть тутошние тайны. Желательно, чтобы это была дама. Правда, говорят, что у кавказских женщин чрезвычайно волосатые ноги. Ничего. Горбачев откроет границу, и с Запада сюда навезут массу всевозможных эпиляторов. А может, у местных женщин вовсе нет волос на ногах. Во всяком случае через месяц мне об этом станет известно. Я надеялся. Я никогда не терял надежды.
      Страсти у соседей вновь накалились, и мне пришлось, уже в тренировочном костюме, выйти к ним.
      Я постучался в дверь и толкнул ее. Двое рослых парней и один недоросток что-то доказывали двум не на шутку перепуганным девушкам. Одна из них бросила заинтересованный взгляд в мою сторону. Боже, печать греховности на лице у нее была в двадцать раз выразительнее, чем у понравившейся мне на вокзале девушки!
      – Прошу прощения, но нельзя ли потише? – твердым и даже несколько мрачным голосом произнес я. Недоросток сразу ощетинился и с его лица мгновенно слетело игривое настроение. Он, не глядя на меня, сказал:
      – Послушай, дорогой, закрой дверь с той стороны.
      – Мужики, время позднее, не пора ли заканчивать сабантуй? – совершенно спокойно и, как мне казалось, весьма убедительно сказал я. Рослые абхазцы, к моему удивлению, равнодушно и несколько надменно поглядывая на меня, тем не менее отвалили свои могучие плечи от стены, которую они подпирали, и пошли к выходу абсолютно послушно и без пререканий.
      – Идем, Цейба, ты людям спать мешаешь, – сказал один из них.
      – Я остаюсь, правда, Наташка? – настаивал на своем тот, которого назвали Цейба.
      – Нет, уходи. Завтра придешь, – просила Наташка, девушка с круглым лицом, очень умело подмалеванными выразительными глазами и с той сладкой печатью греховности, перед которой я себя запрограммировал сдаваться в течение моего отпуска…
      Цейба с Недовольной миной и совершенно невыносимым надменным выражением лица начинает выходить из комнаты. Он проходит возле меня, стараясь задеть локтем. Сегодня с меня довольно, и я отступаю.
      – С тобой я еще разберусь, – бросает мне Цейба из глубины коридора.
      – Подожди, давай разберемся сейчас, – не выдерживаю я.
      Но Цейба уходит.
      – Спасибо, вы меня спасли, они такие наглые… Сегодня днем увидел меня и так пристал, так пристал, – говорит девушка с круглым лицом и выразительными глазами. Она из чувства благодарности выходит из комнаты и, заглядывая в лицо, идет следом за мной. Когда я открываю дверь своей комнаты, она смотрит туда и убеждается, что там никого нет.
      – А вы одни? К вам никого не подселили? – говорит девушка и берется за ручку двери, не решаясь войти внутрь. Девушка симпатичная, слегка выпившая, теплая, от нее прямо пышет здоровьем, жизнью и греховностью.
      – Проходи, – приглашаю ее, – тебя Наташей зовут, да?
      – Наташей, – отвечает доверчиво девушка и входит в комнату.
      Я запираю комнату на ключ, выключаю свет. Он гаснет, но в комнате светло от уличного фонаря. Я очень устал за сегодняшний день, полный приключений, и мне нужна разрядка.
      – Что вы делаете? – шепчет Наташа. – Зачем погасили свет?
      Я молча подхожу к девушке, обнимаю ее и приближаю свое лицо к ее губам. Девушка немного настороженно смотрит прямо в мои глаза и неожиданно вскидывает руки, обнимает меня, и наши губы сливаются в долгом, как ночь, поцелуе. Мои руки автоматически делают свое дело. – Невероятно, может у меня на лице клеймо греховности?
      – Подожди, – шепчет девушка, задыхаясь. – Я к тебе приду, подожди…
      Я отпускаю ее, сажусь на кровать и начинаю ждать. В соседней комнате шумит вода. На полу движутся тени от ветвей тополя.
      Последние два часа меня мучают дурные предчувствия. Я не суеверен, но не отрицаю того, что человек, в принципе, способен почувствовать опасность на какое-то время раньше, чем она обнаружится. Иногда это чувство приходит ко мне совершенно неожиданно. Вот и сегодня оно не очень сильно, но есть. Правда, я не смог предугадать событий на вокзале… По силе этого Чувства я всегда предпринимаю шаги перед грозящей опасностью, а что я противопоставил бы таксистам? Чаще всего, прогнозы оказываются верными тогда, когда я не предпринимаю мер предосторожности, хотя случалось, что тревога бывала и беспочвенной. Только с опытом я научился никогда не игнорировать это чувство и никогда не жалеть о том, если перестрахуюсь.
      Наташи долго нет, но вот, наконец, я слышу шаги, и в дверь моей комнаты тихонечко скребутся.
      – Входи! – громко шепчу я. Наташа не входит. Я поднимаюсь с постели, подхожу к двери, тяну ручку на себя. Что-то черное надвигается на меня. Инстинктивно отпрыгиваю и вижу, что в воздухе повис занесенный надо мною нож. На ходу перехватываю руку и направляю всю силу удара на противника. Мне некогда думать! Черный враг рывком согнулся пополам, захрипел и рухнул на пол. Я переворачиваю его, стараясь разглядеть лицо. Нет, это не Цейба. Это неизвестно кто. Лицо незнакомца начинает дергаться, глаза моргать… Неужели он умрет! Умрет от глубокого удара ножом в солнечное сплетение? Лицо незнакомца начинает застывать, а мышцы лица – расслабляться. Сейчас придет Наташа. Боже, что за день, что за ночь! Теперь ясно, что меня мучило эти два часа!
      Перекатываю труп под кровать и ставлю рядом тяжелую сумку. Наверняка у подосланного убийцы есть сообщники. Если они не дождутся его, поднимется переполох. Вот кто-то берется за ручку двери моей комнаты. Я напрягаюсь. В комнату неслышно входит девушка, одетая в красный домашний халат. Под халатом ничего нет, одна сплошная греховность. Я прихожу в ужас от мысли, что она сейчас эффектно сбросит его, предстанет во всей своей обнаженной красоте и протянет мне руки. И я пойду к ней навстречу, зная, что кровь в убитом мной человеке еще не свернулась.
      Но происходит следующее. Девушка прямо в халате залезает под одеяло и там избавляется от халата, Она стыдлива!
      Я поворачиваю ключ в двери, забираюсь к ней, и мы начинаем делать то, что делают миллионы мужчин и женщин. Я не хочу потерять ни одной южной ночи. Нельзя с этим мириться, с потерей ночи. Пусть у меня под соседней кроватью лежит мертвый враг, но это меня не смущает. Я воин.
      Пружины матраца начинают ритмично жаловаться на свою участь.
      Наташа тоже не хочет потерять ни одной ночи. Она демонстрирует свою пылкость. Она ненасытна. Если бы она знала, что находится под соседней кроватью, то уменьшила б свою прыть.
      Наконец, она успокаивается.
      – Наташенька, я люблю спать один… Мне нужно выспаться… – хочу выгнать я девушку.
      – Милый, я перейду на соседнюю кровать. Ни в коем случае! Эти пружинные матрацы прогибаются едва ли не до пола.
      – Котик, я тебя очень прошу… У нас впереди целый месяц… – начинаю уговаривать я, понимая, что наношу девушке сильнейшее оскорбление, избавляясь от нее теперь таким образом.
      Наташа надевает халат и, опустив голову, уходит. Возможно, она никогда больше не придет сюда.
      Едва услыхав, как она улеглась в соседней комнате, я начинаю действовать. Действовать надо бесшумно. Коридор пуст. В некоторых комнатах разговаривают.
      Жду, когда все уснут. Прислушиваюсь к каждому шороху. Выждав некоторое время, взваливаю труп и несу его к пожарной лестнице. Взбираюсь на последний этаж. Открываю люк лаза, ведущего на крышу. Пусть труп позагорает под звездами. Я не хотел убивать этого черного человека. Он сам виноват: напал на меня с ножом. Он погиб от собственного ножа.
      Спускаюсь, подхожу к комнате и вхожу в нее так, словно туда заползла гадюка. Первым делом вытягиваю сумку из-под кровати. Дергаю за язычок молнии. Сверху – женское белье, под бельем – что-то круглое и тяжелое, завернутое в тряпочки. Я сразу понял. Сумка была полна боевых гранат! Я насчитал их ровно сорок штук. Запалы в отдельной коробочке. Ну, по крайней мере, я теперь вооружен до зубов.
      Неужели Людмила торгует оружием? Вот почему она не решалась ехать на такси! Вот почему к сумке так стремились таксисты. Возможно, именно поэтому сюда проник убийца.
      Остаток ночи я провожу будто в кошмаре. Вздрагиваю при каждом шорохе. Утром перегружаю гранаты в свою сумку и ухожу в город. Убеждаюсь, что за мной не следят. Иду к морю. Берег пустынен. Ласковые зеленоватые волны с шипением набегают на песок. Забредаю подальше от пляжа, и в небольшой бухте топлю гранаты, заваливаю их галькой. Над моей головой пролетают чайки и резкими противными криками спрашивают меня, чем я занимаюсь.
      Глядя на рябую поверхность моря, я замечаю, что она уже не выглядит светло-лазурной. Мне видно, как в чистой воде плавают темные скопления водорослей, медленно раскачивающиеся у самого дна. Море, отступая от берега, становится все темней. Из лазурного оно «перетекает» в голубое, затем – в зеленое и, в конце концов, в темно-синее.
      Неожиданно я слышу гудение, и совсем близко вижу на этой темно-синей глади Черного моря белый гидроплан. Это обычный АН-2 на поплавках, но добротно выкрашенный в белый цвет. Частный самолет, отмечаю я, какая еще государственная организация будет красить самолет в белый цвет? Да и рядом огромный многоэтажный шикарный особняк, к тому же за капитальным забором. Это, скорее всего, владелец самолета. Ну, Кавказ! Уже имеют собственные самолеты в то время, когда по всей стране люди живут от зарплаты до зарплаты.
      Я отметил, что двигатель работает, пропеллер вращается, а человек, судя по всему, пилот, задрав голову вверх, разглядывает из-под ладони берег. Хочется верить, что он все же не обратил внимания на меня и не заметил «моих» боеприпасов.
      Теперь необходимо разыскать Людмилу. Вместо того, чтобы лежать на пляже и смотреть на облака, я вынужден работать. Работать на черт знает кого.
      …Надежда увидеть Людмилу ничтожная, уже прошло три или четыре дня, а я все кружу по городу, в карманах у меня по гранате. Стараюсь не попадаться на глаза таксистам. Люди судачат об убийстве в гостинице. Труп обнаружили на второй день.
      Две ночи я не ночевал в гостинице. Подходил к зданию, смотрел на горящие окна и не осмеливался войти. В комнате Наташи каждый вечер сидят три абхазца. Каждый раз из гостиницы выходят только двое. Тот, которого назвали Цейба, не выходит. Наташа не потеряет ни одной ночи.
      На третий день я пришел в гостиницу днем. Мои враги, в конце концов, не решатся поднимать шум на людях и среди белого дня.
      Наташа, услыхав шум в моей комнате, решила не терять и дня… Под красным халатом у нее одна комбинация. Цейба, кажется, не очень ей нравится.
      – Милый, где ты был? Тут у нас убийство произошло. Милый, как давно я тебя не видела!
      Я уже проворонил две ночи, но, кажется, Наташа поможет мне наверстать упущенное. Она в пылу атаки что-то бормочет о презервативах. Пользуюсь ли я ими? О, да! Но где их взять? У меня в карманах можно найти только пару боевых гранат, даже если я в отпуске и ехал заниматься именно тем, когда позарез нужны хорошие презервативы.
      Стоит душная и горячая погода. Давно не было дождя. Тела наши липкие.
      – Где ты был? – допытывается Наташа, – где ты был?
      Я настораживаюсь. Почему она выспрашивает меня?
      – Я потеряла без тебя три ночи!
      – Две, – уточняю я и успокаиваюсь. Теперь мне понятно любопытство женщины.
      Вечером к Наташе приходят ее знакомые абхазцы. Во главе с тем, кого зовут Цейба. Не обнаружив Наташи в ее комнате, они стучат в мою. Открываю. Входят все трое, как в собственный дом. Иронизирую:
      – Проходите, гости дорогие…
      – Нет, мы не гости, это ты гость, мы здесь хозяева. Это Абхазия, а мы абхазцы. Здесь все наше, – говорит Цейба то ли в шутку, то ли всерьез.
      – И девушка ваша…
      – Да, это наша девушка, дорогой.
      – Я не против, что ваша. Ваша, так ваша. Забирайте… Но хочет ли она быть вашей?
      Наташа моргает глазами. Ей не хочется уходить от меня таким образом, но ей также хочется поболтать с веселым и молодым Цейбой. Она приглашает на бутылку вина в свою комнату и меня.
      – А кого тут у вас убили? – начинаю я наводить справки.
      – Шакала одного… Мокрушника… Он на местного пахана работал. Но скоро его выгоним. Мы здесь хозяева, а не грузины.
      Разговор переходит на афганскую тему. Рассказывает Цейба, который, как оказывается, сам там не был. Рослые абхазцы молчат. Они там были. Поэтому-то и молчат. Все, кто там побывал, предпочитают молчать. Вообще, слишком много людей побывало в этом аду, и оттого им неинтересно слушать рассказы об Афганистане тех, кто там не был.
      Мое молчание нравится двум рослым парням. Мы оставляем коротышку с Наташей и идем пить лучшее вино в городе. Так говорят абхазцы. Еще они говорят, что скоро загорится земля.
      Мы пьем лучшее вино в городе, едим лучшее мясо с лучшим зеленым луком и лучшими помидорами. Абхазцы оказываются отличными собеседниками. Они все время молчат: Потом они ведут меня к себе домой и опять угощают самым лучшим вином в городе. Я ем фасоль. Она страшно наперчена. Я ем салат из крапивы, чеснока и грецких орехов. Вино булькает в желудке. Эти ребята – отличная охрана. Это природные нукеры. У них инстинктивная тяга охранять кого-либо. Этим пользуется Цейба. Теперь они будут охранять меня. Если потребуется.
      Мы договариваемся встретиться завтра, и я ухожу в темноту.
      …Днями кружу по городу, моей красавицы Людмилы нигде нет. Вокруг слишком много прекрасных вилл, на любой из которых центром внимания может быть такая длинноногая девушка с таким пухленьким ротиком. Впрочем, рот пухлый и у Наташки.
      Когда я днем прихожу в гостиницу, она тотчас приходит ко мне. Она вовсе не предпочла южанина. Выбор сделан в мою пользу. Но мне не до этого. Кроме того, я разорюсь на «гигиенических штучках». Мало того, с ее прытью ей не понять, что я приехал сюда не работать, а отдыхать. Чтобы охладить наши отношения, которые начинают не нравиться мне, спрашиваю о Цейбе. Наташа начинает путано говорить о своих отношениях с ним. Она меняет тему, и из ее разговора я узнаю о похождениях загадочной дамы, которая вовсе б…ь, а вот Наташка не б…ь, она – честная девушка. Чтобы загладить свою вину, Наташа готова на все. Я холоден, как айсберг. Тем не менее, из чувства благодарности и симпатии, она замыкает дверь моей комнаты, а ключ прячет себе в карман. Неожиданно мы слышим голос Цейбы. Он стучит в дверь комнаты Наташи, потом начинает ломиться к нам.
      – Ты здесь, я знаю, открой! – орет ревнивый молодой человек. – Открывай, иначе я выломаю дверь!
      – Открывай, сама виновата… – говорю я. Наташа открывает дверь. Влетает разъяренный Цейба.
      – Ты! – бросается он ко мне. – Ты зачем ее уводишь к себе? Это моя девушка!..
      – Знаешь, Цейба… Мне это надоело, – и я ради хохмы делаю шаг в сторону коротышки. Нукеров с ним нет. Да и теперь они не его, а мои нукеры… Цейба хватает Наташу за руку, силой уводит из комнаты. И слава Богу.
      Я выхожу в город и решаю хоть один раз сходить на пляж. Мне неприятно здесь отдыхать, ежеминутно озираться, ожидать мести от неизвестных мне врагов. Но я все еще не теряю надежды найти Людмилу, вернуть интересный и опасный груз.
      – Парень, как тебя зовут? – однажды слышу на улице. Оглядываюсь – и вижу Фарида. Наконец-то хоть одно знакомое лицо! Ты поможешь мне, Фарид!
      Вместе с ним мы были в учебке в Ферудахе. Он не пошел служить в Афганистан. Ему нельзя убивать мусульман, потому что он сам был мусульманином. Я подмигиваю Фариду и называю свое имя по легенде. Он тоже заговорщицки мне подмигивает и тихонько спрашивает: – Ты на задании?
      – Нет, на отдыхе, но мне нужно убежище. Мы идем пить лучшее вино в городе, есть лучшее мясо с лучшим зеленым луком и лучшими помидорами. Если учесть, что все это находится в совершенно другом ресторанчике, то у каждого горожанина свое самое лучшее! С этим нельзя спорить, с этим следует считаться.
      Мой приятель рассказывает очень интересные вещи. По большому секрету. Оказывается, его угораздило… в Анголу. Там ему пришлось пройти через огонь, воду и медные трубы. Фарид повествует мне о своих приключениях под жарким небом Африки. Думаю, что он рассказывает сказки. В каждой разновидности сказки, а также и приключенческой истории, есть нечто поэтичное.
      Об этом свидетельствует природа тайны: интенсивность, сложность схватывания сути из-за ее сжатости, видимость неразделимости, особая образность, заигрывание с абсурдом, фиктивный характер. Очень не хотелось верить, что можно проявлять по отношению к людям, даже и к африканцам, такую жестокость. Однако Фарид всякий раз подтверждает свои россказни демонстрацией шрамов. Особенно ужасны шрамы, полученные Фаридом после того, как он побывал в пасти акулы-людоеда. А подзалетели по дурочке. Решили искупаться в Атлантическом океане в том месте, где река выносит в океанический простор свои воды. Вместе с водой река выносила, разумеется, и трупы людей. Слишком много трупов, чтобы не привлечь внимания акул. Кровожадный и безмозглый морской хищник откусил ногу товарищу Фарида, схватил его самого поперек туловища. Фарид нащупал акульи глаза и что есть силы надавил на них. Хищная рыба выплюнула человека, изранив бока острыми как бритва зубами.
      – Здесь то, в Черном море, акул не следует опасаться? – спрашиваю я.
      – Боюсь, что следует, – загадочно отвечает Фарид, потом поясняет: – Только этих акул мы называем грузинами.
      Целыми днями мы плаваем на катере Фарида. Это небольшое, но с мощным мотором плавсредство. Управлять им просто.
      Берег мелькает вдали. Голубые брызги радуют меня, но Фарид не расположен к веселью. У него масса проблем, о которых он пока предпочитает молчать.
      Когда вечером он причаливает к мосткам, и мы уходим, оставляя мотор на катере, я спрашиваю:
      – А мотор ты не будешь снимать?
      – Пусть кто-нибудь тронет мотор Фарида. Потом он об этом пожалеет.
      Я ночую у Фарида на прекрасной вилле. Пока я воевал, он заработал на такую виллу. Он показывает мне старинный абхазский пояс с серебряными бляхами. Дает полистать изданную в прошлом столетии первую абхазскую грамматику.
      – Зачем нам грузины? – спрашивает он у меня. Я только пожимаю плечами. – Они привыкли командовать. Зачем они здесь, в Абхазии? Здесь ведь не Грузия. Понимаешь?
      Что у него на уме, у этого Фарида? Теперь я немного начинаю понимать смысл выражения «загорится земля». Неужели и мне придется участвовать в этом? Не пора ли улепетывать отсюда? Я спокойно половлю карасей в пруду – в средней полосе. Мне не надо загорать, я и так загорел в Афгане на всю жизнь. Кроме того, если начнется что-нибудь серьезное, меня тут же отзовет командование.
      На следующий день Фарид пришел и сказал:
      – Помоги провернуть одно дельце. Всего раз!
      Я не стал спрашивать, какое именно. На «жигуленке» мы проехали к морю. В пустынном месте остановились. Фарид стал ждать. Невдалеке появился автомобиль. Из него вышли четверо человек.
      – Дело немножко осложняется. Я надеюсь, ты умеешь держать в руках оружие? – Фарид улыбается. Впервые он улыбается, и то только потому, что речь идет об оружии.
      – Приходилось… – скромно говорю я. Фарид достает из машины охотничье ружье и пистолет «ТТ».
      – За неимением ничего лучшего… Пока оружие спрячем. У нас неравные силы. Их четверо, нас двое.
      Их вообще в Абхазии больше, но скоро не станет вообще. Нас, абхазцев, свыше восьмидесяти тысяч, а грузин за двести, но эта наша земля. Мы выстояли в пору татаро-монгольского нашествия, отбились от зависимости Турции. Неужели мы не отобьемся от грузин? Юра, скажи, отобьемся… Я предпочел промолчать.
      – Если ты поможешь, то отобьемся… – решает за меня Фарид. – Ты же видишь, что они в Осетии творят? Им только подчинись…
      – Да и ваши кавказские братья помогут… – как-то вяло говорю я.
      – Весь Кавказ вспыхнет, как только мы начнем. Кабардинцы, черкесы, абазины, адыгейцы, убыхи… – глаза у моего приятеля нехорошие. Впрочем, его дело. Это его земля, это его дело. А я, получается, помощник. Наемник по приятельской линии.
      У меня сложилось впечатление, что у Фарида разработан невероятный стратегический план, следуя которому он обязательно добьется своего. Мне стало не по себе.
      Что это за моровое поветрие такое: стремление народов к независимости и самостоятельности? Сколько надо пролить на земле крови, чтобы утряслись границы, и все, кому хочется, добились суверенности? Взять, да и поделить Землю на всех людей поровну. Каждому по куску океана, каждому по гектару пустыни. А пользоваться вместе… Глупости! Рассуждаю, как Клим Чугункин из фильма, который я недавно смотрел.
      Тем временем грузины расположились возле своего автомобиля, двое из них разделись и побежали купаться. Было очень жарко.
      – Фарид, так ты мне толком расскажи, что здесь должно произойти…
      – С моря ожидается катер. На нем – оружие. Автоматы и большое количество патронов. Грузины пронюхали. В принципе, эти ребята просто близки к тем кругам из милиции, которая состоит в основном из грузин. Это, так сказать, грузинские патриоты-империалисты. Вот и сейчас они на чисто общественных началах попытаются нам помешать. Мои ребята подъедут на своих машинах через полчаса, максимум через час. За нами сейчас ведут наблюдение, нас по возможности подстрахуют. Нам надо делать вид, что мы просто отдыхаем.
      От машины грузин отделился человек и пошел в нашем направлении. Говорю Фариду:
      – Кто-то идет.
      Лицо Фарида принимает некрасивое, хищное выражение. К нам подходит грузин, сухощавый и сутулый. Но рослый.
      – Фарид, ты опять задумал нехорошее. Мы тебя уже предупреждали, что если ты будешь…
      – Уходи отсюда, Гивия, – глаза у Фарида суживаются. Кулаки сжимаются. Откуда у человека такая способность ненавидеть?
      Гивия ушел.
      Фарид достал бинокль и скрытно, спрятавшись за автомобилем, стал наблюдать за морем. Неожиданно он сообщил:
      – Катер приближается. Тебе следует плыть туда. Предупредить. А я попытаюсь отбиться от этих…
      Я молча разделся и с разгона плюхнулся в море. Вода приятно обожгла тело, а через несколько минут я почувствовал, что она необычайно теплая. Море было вроде бы спокойным, но легкий ветерок уже начинал дуть с суши, и небольшие волны колыхали меня. Я радовался возможности искупаться и начал нырять, чтобы ввести в заблуждение грузин и беспрепятственно заплыть как можно дальше в открытое море.
      Я плыл и плыл, не спеша отдаваясь волнам, наслаждаясь морем и солнцем. Когда я устал и перевернулся на спину, чтобы посмотреть на Фарида, то увидел еще один «жигуленок», который подкатил к моему товарищу. Из автомобиля вышел человек, «посовещался» с Фаридом, а затем уехал. Грузины уже не купались, а одевшись, стояли у своей машины и курили: в прозрачном воздухе был виден дым.
      Я перевернулся в воде и поплыл дальше, изредка поглядывая вперед, чтобы увидеть катер. За мной увязалась чайка, которая черненьким глазком всматривалась в меня. Интересно, за кого чайки – за грузин или за абхазцев? Наверное, им все равно.
      Наконец, я увидел катер и помахал из воды рукой, чтобы меня могли заметить. Катер прекратил движение и встал боком. Я подплывал ближе.
      И тут я увидел, что на борту катера находится Цейба. Он стоял с автоматом на плече, смотрел на меня, и на его лице не отображалось ровным счетом ничего. Я еще раз дружественно помахал рукой.
      Все остальные абхазцы, которые находились на палубе, уже поснимали и попрятали оружие. Цейба продолжал стоять с каменным лицом. К нему подошел плотный человек и что-то сказал, но Цейба не шелохнулся.
      И тут случилось непредвиденное. Цейба резко сорвал с плеча «АКС» и, не целясь, начал строчить по мне. Пули подняли фонтанчики брызг. Из ствола автомата вылетали тугие облачка пороховых газов, к стрелявшему бросилось несколько человек, но Цейба оттолкнул их и, поняв, что расстрелять меня, не прицеливаясь, не удастся, вскинул автомат к глазам.
      Я сделал глубокий вдох и нырнул под воду. Под водой я развернулся и пошел влево. Я уже достаточно устал и не намеревался уходить от катера, тем более, что если они меня захотят убить, то элементарно догонят в открытом море. Когда я вынырнул, из катера по мне снова раздалось гулкое автоматное буханье.
      – Я от Фарида! – захлебываясь, закричал я.
      – Дорогой! – неожиданно закричал Цейба. – Неужели ты думал, что я хочу тебя убить? Дорогой…
      – Тогда ты дурак, козел и гад! – я был возмущен до глубины души.
      – Дурака я прощаю, у вас, русских, принято называть один другого дураками, а вот за козла ты у меня получишь!
      Совершенно голый и беззащитный, в открытом море – я был вынужден вести борьбу с человеком, который хотел отомстить за обиду из-за девушки.
      Автоматная очередь вспенила воду прямо перед носом. Я видел, как пули в воде теряют скорость и уходят на дно, в мрачную глубину Черного моря. Если этот идиот ошибется и поднимет ствол автомата хотя бы на сантиметр выше, мне конец. Он достанет меня.
      Наконец, у Цейбы вырвали автомат.
      Меня выволокли за руки на палубу катера. Я весь дрожал: то ли от холода, то ли от того, что в очередной раз побывал перед лицом смерти. А может, я дрожал потому, что никак не мог отомстить Цейбе.
      Лицо Цейбы было неподвижным. Оно ничего не выражало, как будто ничего и не случилось.
      Меня укутали одеялом, сунули стакан с коньяком.
      – Нельзя было стрелять! На берегу грузины! Сейчас подъедет милиция! – остервенело заорал я и залпом выпил коньяк, словно это была субстанция Цейбы и я намеревался эту субстанцию переварить собственной соляной кислотой в желудке.
      Собравшиеся наверху переглянулись.
      – Фарид сказал, что уходить в море нельзя. Только сегодня и сейчас оружие надо доставить к берегу. Будет бой, – докладывал я.
      – Что же, подготовиться к бою! А ты, – обратился старший к Цейбе, – оружия не получишь.
      Тем временем катер приблизился к берегу. На берегу можно было различить следующее. Возле «жигулей» грузин стоит милицейский «уазик» и суетятся люди. Возле автомобиля Фарида никого по-прежнему не было.
      Милиция цепью начала разбегаться вдоль побережья. Катер немного свернул, подошел поближе к «нашей» машине; милиционеры, вооруженные автоматами, тоже сместились к Фариду.
      Нас на катере было пять человек, включая меня и Цейбу. На берегу мы насчитали больше десяти человек. У них были, кажется, пять автоматов.
      Неожиданно к Фариду подъехала автомашина, а за ней еще одна.
      И тут раздался первый выстрел. Стрелял Фарид. Стрелял по автоматчикам. Один из автоматчиков схватился за живот и упал. «Началось», – подумал я и, выхватив из рук одного из близко стоявших абхазцев автомат, прицелился и выпустил очередь.
      Очередь пришлась как нельзя более кстати. Из-за внушительного расстояния я никого не подстрелил, но автоматчики залегли и обрушили шквал огня из автоматов по машине Фарида. Она задымилась и неожиданно ярко вспыхнула. Фарид выстрелил из ружья еще раз и перебежал за другую автомашину.
      – Вот сволочи, что делают! – сказал плотный абхазец, – Грузины автомашину подожгли.
      Началась беспорядочная пальба. Катер мчался к берегу, с каждой минутой создавая угрозу милиции. Мне принесли автомат. Цейба тоже вооружился, подмигнув мне с прежним каменным выражением на лице. Грузины перенесли огонь на катер. Пули защелкали об обшивку, один из абхазцев екнул и свалился на палубу.
      Я «поливал» короткими очередями не давал поднять головы стрелявшим с берега. Можно было уже десять раз окопаться, нагрести кучу песка перед собой, но милиционеры палили по нам с колен, представляя собой отличные мишени.
      Катер во всю свою мощь своего двигателя мчал к берегу, и, наконец, милиция не выдержала и побежала, оставив на песке пляжа четыре неподвижных тела.
      – Нельзя, не стрелять! – закричал плотный абхазец. – Пусть уходят, мы не хотим их смерти. Мы хотим, чтобы они ушли.
      Тем временем с шоссе съехали еще два «жигуленка». Фарид в пылу атаки продолжал стрелять из ружья, очевидно, пытаясь поджечь автомобиль грузин. Но грузины вскочили в свои «жигули» и, отчаянно буксуя в пляжном песке, уже выруливали на шоссе. Вскоре их след простыл.
      Абхазцы начали радостно кричать, вскидывая вверх оружие, а Цейба очередь за очередью салютовал в небо…
      Фарид цел и невредим. Я рад за товарища. Он бросается ко мне с распростертыми объятиями. Идет оживленное обсуждение боя. Мы перегружаем оружие на легковые автомобили, и они уезжают в горные деревни. Там идет формирование отрядов. Это уже серьезно. Но мне не очень интересно, кажется, я достаточно настрелялся.
      Фарид отвел меня в сторону и сказал:
      – Хочу попросить тебя еще об одолжении. Поживи у меня дома. Один. Понимаешь, они будут охотиться за мной, а тебя они не знают. Дом прочный, с удобствами. Можешь напустить пресной воды в бассейн, можешь купаться в море, оно рядом…
      Я уеду, меня здесь не будет, нас пока прижали, не буду же я сторожить стены? У меня дел столько!
      Неожиданно внимание Фарида отвлекает вертлявый человек, который начинает что-то рассказывать по-абхазски. Потом к Фариду обращаются его напарники, тоже на абхазском языке. Я остаюсь не у дел. Фарид говорит одному абхазцу:
      – Фазиль, отвезешь моего друга к моему дому. В случае чего, мы будем сам знаешь где. Можешь позвонить из дома, но особенно не распространяйся, могут прослушивать.
      Фарид уже не спрашивает, соглашусь ли я быть сторожем его дома. Ведь я еще не сказал ему «да»! Но у меня выхода нет. В городе мне показываться по-прежнему опасно.