СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ В ВОСЬМИ ТОМАХ
      – ---------
      ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
      ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
      Москва 1954 3
 
      И. А. ГОНЧАРОВ
      СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ ТОМ СЕДЬМОЙ
      ОЧЕРКИ, ПОВЕСТИ,ВОСПОМИНАНИЯ
      ----------
      ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
      ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
      Москва 1954 4
 
      Подготовка текста и примечания К. Н. ПОЛОНСКОЙ
 

 
      Иван Савич сидел после обеда в вольтеровских креслах и курил сигару. Ему, повидимому, было очень скучно. Он не знал, что делать. Для препровождения времени он то подожмет ноги под себя, то вытянет их во всю длину, по ковру, то зевнет, то потянется или стряхнет в чашку кофе пепел с сигары и слушает, как он зашипит; словом, он не знал, что делать со скуки. Ехать в театр еще рано, в гостях он быть не любил. В передней храпел слуга, у ног спала собака. Все сердило Ивана Савича, и эта досада простиралась и на лакея и на собаку. Иван Савич уже попотчевал двумя пинками Диану, которая сунулась было лизать ему руку. Она, свернувшись, легла на ковер и чуть-чуть дрожала, только по временам открывала один глаз и искоса поглядывала на своего господина.
      – Авдей! – закричал он.
      – Че-о изволит… – впросонках пробормотал тот.
      – Не храпи! Эк ты храпишь: за две комнаты слышно.
      Храпенье прекратилось; место его заступила продолжительная, энергическая зевота, с прибавочными звуками: ге! ге! ге!
      – Не зевай или зевай как следует, про себя! – закричал Иван Савич.
      Воцарилось молчание, но ненадолго. Поднялся сухой, продолжительный кашель. Приятель мой пожал плечами.
      – Вот, кашлять стал! Не можешь посидеть смирно? А отчего кашель? оттого, что все по сеням да по двору таскаешься в одном жилете. Говорил тебе: нет, не8 слушаешься. Ну, смотри, у меня и спи на дворе, а здесь я кашлять тебе не позволю.
      После этого увещания оба замолчали, и Иван Савич опять принялся за свои занятия: за вытягивание и поджимание ног, за стряхивание пепла и проч.
      Вдруг в зале послышались шаги Авдея. Он явился в кабинет и стал у дверей. То был низенький, плешивый, пожилой человек. Волосы у него на затылке были с проседью.
      – Что тебе надо? – спросил Иван Савич.
      – Я забыл вам сказать: дворник давеча говорил, что на вас хотят жаловаться…
      – Кто? кому? – с испугом спросил Иван Савич.
      – Хозяину жильцы.
      – Жильцы? хозяину?
      – Да-с: слышь, женскому полу проходу не даем…
      – Цс! что, дурак, орешь!
      – Да-с. Вон этот чиновник, что против нас живет, – продолжал Авдей, – очень недоволен. Дворник говорит: как, говорит, твой барин со двора, так и жена эвтого чиновника на рынок-с с девкой идет. На что это, говорит, похоже? Муж-то, говорит, раз и пошел следом за вами и видел, говорит, как вы, вишь, вышли из переулка да с ней рядом и пошли, и был, говорит, очень, очень недоволен: ворчал целый день и только к вечеру угомонился, и то оттого, что выпил.
      – Гм! какой варвар! – сказал Иван Савич, покачав головой, – ну?
      – Еще, слышь, булочник жаловался…
      – А этот на что?
      – Все, вишь, дочь его мимо наших окошек шмыгает да в кухню к нам часто заглядывает.
      – В самом деле? На кого ж булочник жаловался: на меня или на дочь?
      – Не могу знать.
      – Так знаешь что? – сказал Иван Савич.
      – Не могу знать.
      – Ищи поскорей другую квартиру.
      – Опять! – горестно сказал Авдей, – давно ли переменили.
      – Давно ли! что ж делать! ты сам видишь, что нам житья здесь нет: притесняют. Долго ли до беды? Ищи!9 – Этакую квартиру менять! – сказал Авдей, – и сарай и ледничек особый…
      – Вот еще! зачем нам ледничек! Мы дома не стряпаем, впрок ничего не запасаем.
      – Как зачем-с? неровно пригодится. Вот раз дыню на лед клали… Мало ли зачем?
      – Нет, ищи! Да мне эта квартира и надоела. Я уж всех здесь знаю: все наскучили. Не с кем пожуировать жизнию.
      – А Марья Михайловна?..
      – Ну, уж дрянь-то! Ищи!
      – Побойтесь бога, Иван Савич, – сказал Авдей, – грешно, право, грешно.
      – Полно! – с досадой возразил Иван Савич. – По-твоему, не пожуируй! Сиди вот этак с тобой да с Дианкой дома: не с кем слова сказать. Да еще пожалуются – беда выйдет, пристанут! Ищи. Да смотри, чтоб окна выходили на улицу и на двор. А если где заметишь в доме… понимаешь?.. того… так хоть на улицу и не будет окошек, нужды нет.
      Ежедневный образ жизни Ивана Савича, как нынешние драмы, разделялся на три картины. Утро в должности. Это он называл серьезными занятиями,хотя иногда сидел там, ничего не делая. Обед в трактире, часто с приятелями. Тогда обедали шумно и напивались обыкновенно пьяны. Это называлось кутитьи считалось делом большой важности. Вечер или в театре, или в обществе какой-нибудь соседки. Последнее значило у Ивана Савича и подобных ему жуироватьжизнию. Выше и лучше этого он ничего не знал. Родители оставили ему небольшое состояние и познакомили его с порядочными людьми. Но он нашел, что знакомство с ними – сухая материя,и мало-помалу оставил их. Книг он не читал, хотя учился в каком-то учебном заведении. Но дух науки пронесся над его головой, не осенив ее крылом своим и не пробудив в нем любознательности. Каким он вступил в учебное заведение, таким и вышел, хотя, по заведенному в этом заведении похвальному обычаю, получил при выходе похвальный лист за прилежание, успехи и благонравное поведение.
      На другой день Авдей доложил Ивану Савичу, что на трех воротах видел объявления и осмотрел две квартиры: обе казались хороши. Иван Савич оделся и отправился10 вместе с ним. Они пришли к большому четырехэтажному дому. У ворот сидел мужик в тулупе.
      – Не дворник ли ты? – спросил его Иван Савич ласково.
      Мужик зевнул и молча стал смотреть в другую сторону.
      – Где здесь дворник? – спросил Авдей.
      Мужик молчал.
      – Дома дворник? – спросил опять Иван Савич.
      Мужик посмотрел на них обоих и молчал.
      – Да что ж ты, глух, что ли? говори.
      – Я не здешний! – лениво отвечал мужик, запахивая тулуп.
      – Так бы и говорил, чухна проклятая! – сказал Авдей, – а то молчит!
      Они вошли на двор. Им навстречу попался еще мужик.
      – Дворник? – спросил Иван Савич.
      – Никак нет-с, – проворно отвечал мужик, приподняв шляпу, – вон где дворник живет. Извольте позвонить. Кажись, дома.
      – Позвони, Авдей!
      Авдей позвонил. В дворнической никто не пошевелился Иван Савич позвонил сам сильнее: нет ответа. Авдей спустился со ступенек к засаленной двери и постучал кулаком. Молчание. И Иван Савич постучал посильнее. Тоже.
      – А вы бы покрепче! – сказал тот же мужик, который, указав им конуру дворника, все вертелся поодаль от них у ворот.
      Иван Савич постучал очень крепко.
      – А вы изо всей мочи, – сказал мужик.
      – У меня уж нет больше мочи. Поди-ка ты, Авдей!
      Все безуспешно.
      – Пожалуйте-ка, я, – сказал мужик и застучал так, что стекла задребезжали.
      Никто не откликнулся.
      – Ну, видно, дома нет, – говорил мужик. – Я думал, не заснул ли он. Лют спать-то: нескоро добудишься. Нет ли разве на другом дворе?
      Барин и слуга отправились на другой двор; за ними, в качестве наблюдателя, поплелся и мужик. Там бродили два гуся да пяток кур. В одном углу баба мыла кадку, в другом кучер рубил дрова.11 – Не знаешь ли, тетка, – спросил Авдей, – где дворник? Нет ли его здесь?
      – Нет, батюшка, не видать. Он должен быть на том дворе.
      Они пошли опять на первый двор и прошли было уж ворота.
      – Кого вам, господа? – закричал кучер, – дворника, что ли, надо?
      И с этими словами вонзил топор в бревно, обернул его, поднял над головой и хлопнул оземь. Бревно разлетелось надвое; одна половинка ударила по коленке Авдея.
      – Вишь тебя, леший… – сказал Авдей, прыгнув.
      Кучер опустил топор к полу.
      – Да, да, любезный, дворника. Где он? – спросил Иван Савич.
      – Да, где он? – примолвил, почесывая коленку, Авдей.
      Кучер поглядел на них, потом поплевал на ладони, взял топор и опять занес его над головой.
      – Не знаю, не видал! – отвечал он, тряхнув головой, и вонзил топор в другое бревно.
      – Зачем же ты ворочаешь попустому? – сказал Авдей. – Этакой народец!
      И пошли прочь. Они уже решились итти на другую квартиру. Между тем Иван Савич глазел на окна всех этажей, и вдруг глаза его заблистали: в окне третьего этажа мелькнуло белое платье, потом показалось и тотчас спряталось кругленькое женское личико, осененное длинными черными локонами. Из-за него выглянуло другое, старое и некрасивое женское лицо.
      – Ну, вот: тебя очень нужно! – проворчал Иван Савич, относя это ко второму явлению.
      Когда они проходили мимо дворнической, из глубины ее, как из могилы, выдвинулась сонная фигура самого дворника, в рубашке, с самоваром в руках.
      – Ты дворник? – спросил Авдей.
      – Я-с. Что вашей милости угодно?
      – Что! где ты прячешься! барин спрашивает тебя.
      – Какой барин? – говорил дворник, поглядывая с любопытством на Ивана Савича.
      – Мы тебя целый час ищем, – сказал Иван Савич,
      – А вы бы позвонили.12 – Мы даже трезвонили; руки отколотили, стуча в дверь.
      – Не слыхал. Признаться, соснул маленько, – сказал дворник.
      – Так не мы тебя разбудили? – спросил Иван Савич.
      – Нет-с, я сам проснулся. Диво, как я не слыхал. Мне только чуть дотронься до скобки, я и услышу.
      – В третьем этаже здесь отдаются три комнаты и кухня? – спросил Иван Савич. – Покажи-ка нам.
      – Сейчас-с. Вот ключи только возьму. Пожалуйте-с.
      Он поставил самовар на землю и повел было их на лестницу, но вдруг заметил того мужика, который помогал Ивану Савичу и Авдею стучать в дверь, и воротился. И они воротились.
      – А! ты здесь! – начал он кричать. – Зачем пожаловал? Послушай! толком тебе говорю: убирайся и не показывайся сюда, а не то, брат, худо будет. Хозяин велел тебя взашей вытолкать. Слыхал ты это?
      Мужик спрятался за ворота.
      – То-то же; будешь у меня прятаться, – примолвил дворник. – Пожалуйте-с.
      Они пошли на лестницу. Дойдя до первого этажа, дворник бросился к окну в сенях посмотреть, ушел ли мужик. Но он оказался опять на дворе.
      – Аль тебе мало слов? – кричал дворник, грозя из окна ключами, – ну, так я кликну городового: он с тобой разделается; уходи, говорят, уходи, покуда цел. Пожалуйте-с.
      И Иван Савич с Авдеем смотрели в окно и видели, как мужик опять спрятался. Пошли выше.
      – А ведь, чай, не ушел, проклятый, – сказал дворник, всходя на площадку второго этажа. – Хоть побиться!
      Наконец пришли в третий этаж к дверям. Дворник прежде всего подошел к окну.
      – Не видать! – говорил он сам с собой. – Поди, чай, врет: не ушел! Этакая должность проклятая! Усмотри за ними! Пожалуйте-с.
      Он стал отпирать двери. В это самое время из дверей противоположной квартиры выглянула та же самая хорошенькая головка, что смотрела из окна, и тотчас спряталась.13 – Я думаю, я найму эту квартиру, – сказал Иван Савич и толкнул локтем Авдея.
      Авдей отворотился.
      – А? как ты думаешь, Авдей?
      – Что вы, сударь, торопитесь, – отвечал он. – Может, еще не хороша.
      – Как понравится, – примолвил дворник.
      – Прехорошенькая, – заметил Иван Савич.
      – Да ведь вы еще не видали ее; а может быть, она и холодна, – сказал Авдей.
      – Холодна! как можно, холодна! – ворчал Иван Савич.
      – Будьте покойны, – говорил дворник, махнув ключом и тряхнув головой, – такая жара, словно в печке: одни жильцы даже съехали оттого, что больно тепло.
      – Как так?
      – Четыре печки, сами посудите. В кухне русская, да и солнышко греет прямо в окошки. Жили иностранцы какие-то, и не понравилось; а нам, русским, пар костей не ломит. Довольны будете.
      – Видишь, Авдей, кроме передней, какая у тебя еще славная комната? – сказал Иван Савич.
      – Что мне видеть-то! – проворчал Авдей, взяв каргуз из одной руки в другую.
      – Экой дурак! а ты отвечай по-человечески! – сердито заметил Иван Савич.
      – Я и то по-человечески говорю; вестимо, человек: по-барски не умею, – сострил Авдей.
      Квартира оказалась годною. Зала окнами выходила в переулок, а кабинет и спальня на двор. Все как хотелось Ивану Савичу.
      – А что это за пятно на потолке, как будто мокрое? – спросил Авдей.
      – Да, в самом деле, что это за пятно, и еще в спальне? – спросил и Иван Савич. – Кажется, течет сверху?
      – Точно так-с, – отвечал дворник, наклонив немного голову в знак согласия, – протекает маленько. Ино бывает наверху ушат с водой прольют, оно и каплет в щель.
      Иван Савич покачал головой.
      – Не извольте сумлеваться, – поспешил примолвить дворник, – будете довольны. А это пятно – так ничего! не глядите на него – оно дрянь!14 – Вижу, что дрянь. Но ведь этак, любезный, пожалуй штукатурка отвалится да на нос упадет.
      – И, нет-с, щекатурка крепка – не отмокнет: другой год каплет. Вы только, как станет капать, ведерко извольте подставить.
      – А как не доглядишь, – сказал он, – да вода-то твоя на мебель или на платье потечет?
      – Нет-с, услышите: ведь оно закаплет, словно дождь пойдет: так и забарабанит.
      «Дождь в комнате! – думал Иван Савич, – лишнее, совершенно лишнее!» Зачем же не замажут? – спросил он.
      – Все тоже спрашивают, – отвечал дворник, – я сказывал хозяину, да он говорит, что уж он замазывал в ту пору еще, когда вот эти жильцы нанимали, что съехали. «Неужто, говорит, для каждого жильца стану замазывать!» да еще ругнул меня.
      Иван Савич задумался было, но вспомнил о соседке и махнул рукой. «Что ж! ванны не нужно, – прибавил он, обращаясь к Авдею. – Стал под это пятно да попросил там вверху пролить ушат с водой, вот тебе и душ».
      Он дал задаток.
      – Позвольте, сударь, позвольте! – сказал торопливо Авдей и вырвал у дворника ассигнацию, – надо все с толком делать: а есть ли сарай для дров?
      – Есть: сажен на пять.
      – Ну, а ледничек особый?
      – Ледника нет. Да на что вам ледник? У вас ведь нет хозяйства; али барин женат?
      – Нет, мы холостые. Да как не нужно ледника? Случится поставить что…
      – Да что вам ставить?
      – Как что? дыню иной раз…
      – Ты все вздор говоришь, Авдей! отдай задаток! – сказал Иван Савич.
      – Вздор! – повторил тихонько Авдей. – Сам вздор делает: дрова, вишь, у него вздор и ледник вздор, а глазеть куда не надо – не вздор!
      – Можно на хозяйский ледник поставить, коли что понадобится, – сказал дворник.
      Авдей отдал задаток назад.
      Пока слуга торговался, Иван Савич отворил ногой дверь из передней в сени и поглядывал в лорнет в полуотворенную15 дверь противоположной квартиры. Оттуда изредка выглядывали попеременно то молодое, то старое женское лицо.
      – Ах, как мила! – бормотал Иван Савич, отворяя побольше дверь. – Черные глазки, свеженькая: можно пожуировать. Экое чучело! – говорил он потом, вдруг захлопывая дверь. – Какая беленькая шейка! О, да она много обещает! Никогда не видывал гаже хари! Что это она так часто выглядывает?
      Вдруг в голове у него мелькнуло сомнение насчет соседки, и он тоже схватил ассигнацию из шапки дворника. Дворник потянулся было проворно прикрыть ее рукой, но не застал уж ее в шляпе и прикрыт пустое место. Он разиня рот смотрел, куда спрячет Иван Савич деньги. Но тот держал их в руке. Они вышли в сени.
      – Кто тут живет напротив? – спросил Иван Савич.
      – Тут-с… мужние жены, – отвечал дворник.
      У Ивана Савича отлегло от сердца.
      – Ну вот, слава богу, что порядочное соседство: честные женщины; а то ведь иногда… попадешь так, что и жить нельзя!
      И он бросил ассигнацию опять в шапку. Дворник сжал ее в кулак с ключом, а шапку надел.
      – А тут кто?
      – Тут-с барышня, дочь умершего чиновника.
      – Слышишь, Авдей, барышня.
      – Что мне слышать-то! – сказал Авдей.
      – А вон там повыше кто? – спросил Иван Савич.
      – Это-то?
      – Да.
      – Женатый чиновник.
      – А внизу?
      – Чиновник вдовец.
      Иван Савич стал морщиться.
      – Ас другой стороны? – спросил он.
      – Чиновник-с.
      – Что за чорт! А там? – говорил Иван Савич, указывая на самый верх, и, не дожидаясь ответа, сам кивнул головой, как будто догадываясь, кто. И дворник кивнул.
      – Тоже?
      – Тоже.
      – Хм! – с досадой сделал Иван Савич. – Женатый?16 – Никак нет-с… у него экономка, Фекла Ондревна, всем распоряжается. Хорошая женщина, такая набожная: ни обедни, ни заутрени не пропустит. А про вашу милость, коли спросит хозяин, как прикажете доложить? Кто вы?
      – Кто я? – с важностию произнес Иван Савич, подступая к дворнику.
      Дворник попятился и снял шапку.
      – Кто я? – повторил Иван Савич. – Я холостой… чиновник!
      Дворник надел шапку, тряхнул головой и только что не сказал:
      «Что за чудо! Напугал понапрасну. Нам они не в диковинку».
      Он запер дверь и тотчас посмотрел в окно из сеней.
      – Нет, нету! – сказал он сам себе, – уж не пробрался ли на другой двор? чего доброго от этакого анафемского мужика ждать! Он, пожалуй, и на другой двор пойдет, да даром: пусть пойдет, Фомка-то без сапог сидит.
      Иван Савич с Авдеем стали сходить с лестницы. Им встретилась баба с корытом. Они слышали, как она остановилась с дворником.
      – Здравствуйте, Савелий Микитич! – сказала она.
      – Наше вам, Степанида Игнатьевна!
      – Что это, никак вам бог жильцов дает?
      – Да, наняли.
      – Кто такие?
      – Вестимо, кто: чиновники. Я рад-радехонек. Теперь по этой черной лестнице у нас всё чиновники живут. А то уж как я боялся, чтоб не нанял какой мастеровой.
      Дня через два на новую квартиру явился Авдей… За ним въехали на двор три воза с мебелью и другими домашними принадлежностями. Получше мебель и разные мелкие вещи несли солдаты на руках. Сам Авдей нагружен был мелочами, как верблюд. Одной рукой он обнял стенные часы; гири болтались и били его по животу. Между пальцами торчал маятник. В другой руке была лампа. Сзади из карманов сюртука выглядывали два бронзовые подсвечника. В зубах он держал кисет с табаком.
      – Постой, постой! эк ты ломишь! – кричал он направо и налево. – Не ставь зеркала на грязь-то. Погоди носить: надо посмотреть, пройдет ли. Где дворник? да что ж он не17 отпирает? Господи воля твоя! это сущая каторга. Нет, чтоб самому хоть немножко присмотреть.
      – Да где барин-то твой? – спросил подошедший в это время дворник.
      – Где! чорт его знает, прости господи, где! Любит на готовое приехать. Переезжай, говорит, Авдей, а я ужо к вечеру буду, да и был таков. Вот ты тут и переезжай как хочешь. Того и гляди все мое доброе растащат; у меня одного платья рублей на семьдесят будет.
      Долго еще раздавалась по двору команда Авдея. Он, как гончая собака, раз сто взбежал и сбежал по лестнице. Там поддержит уголок дивана или шкафа, там даст полезный совет, как обернуть мебель, верхом или низом.
      – Вот так, вот так, – слышалось беспрестанно, – нет, нет, повыше, еще, пониже, пониже: так, так; ну, слава богу, прошло!
      Из окон глядели любопытные. Иные не отходили от окна во все время перевозки: часа этак четыре. Всё по разным причинам. Один любит знать, какая у кого мебель, кто на чем спит, ест, – словом, любит соваться в чужие дела. Другому, видно, наскучили свои, и он зевает по целым часам на чужое добро. Третий любит замечать какие-нибудь особенности и судить о них по человеку, четвертый – смотреть на разные мелкие вещицы.
      – Вот шкаф несут, – говорил один соседу.
      – Теперь, чай, возьмут комод, – отвечал тот.
      – Эх, картину-то как он взял, дурачина: того и гляди заденет за перила! – и тут же не вытерпит и закричит из окна: – смотри, картину-то, картину попортишь!
      Экономка чиновника, Фекла Андревна, набожная женщина, оставалась у окна до тех пор, пока Авдей внес последнюю утварь – кадочку с песком, корзинку с пустыми бутылками, две сапожные щетки и кирпич. Она пересказала все своему чиновнику.
      – Новый жилец переехал, Семен Семеныч! – сказала она.
      Семен Семеныч понюхал табаку, поправил крест в петлице и молчал.
      – Богатый должен быть, – начала она опять, – нанял ту квартиру, что на нашу и на парадную лестницу выходит. Зало-то окнами на улицу. Восемьдесят рублей в месяц ходит.18 Тот все молчит.
      – Шандалы, я думаю, одни рублей сто заплачены; а столы, стулья какие! диваны красные и зеленые, да премягкие: я на один присела, пока он стоял на коридоре, так и ушла вот до этих пор, инда испужалась.
      – До каких пор? – спросил Семен Семеныч флегматически.
      – Вот до сих.
      Она показала рукой.
      – А где он служит?
      – Не успела спросить у человека… вот ужо разве.
      – Добро, давайте-ка обедать, – сказал Семен Семеныч, – нечего растабарывать.
      И хорошенькая соседка вертелась все на пороге. Она прыгала и резвилась, как котенок, даже поговорила с Авдеем.
      – А кто твой барин? – спросила она.
      – Он-с барин, сударыня!
      – Знаю, да кто?
      – Не могу знать, майор ли, советник ли какой: должен быть полковник.
      – Где ж он?
      – Кушать где-нибудь изволит.
      – А разве он не дома кушает? А богат он?
      И засыпала вопросами.
      – Пусти меня заглянуть к вам, пока нет барина.
      – Извольте, сударыня! Да ведь у нас еще не убрато.
      Она вбежала, все пересмотрела, посидела на всех диванах, креслах и выпорхнула, как птичка.
      – Вот погоди ты, егоза! – ворчал Авдей, разбираясь на новой квартире, – ужо он тебе все сам расскажет, усадит тебя, уймешься, перестанешь прыгать-то!
      Хлопоты Авдея заключились тем, что он побранился с верхней бабой, Степанидой Игнатьевной, знакомой дворника.
      – Что ты, тетка, оставила ушат на дороге? убери! – сказал он.
      – Ну, погоди, уберу.
      – Чего годить! Вот барин приедет ужо, даст тебе.
      – Боюсь я твоего барина? что он мне даст? Эка невидаль! мы сами чиновники.
      – Убери, говорят тебе, старая ведьма!19 – Еще ругается! как я скажу своему хозяину, так он тебе скорее даст. Будешь помнить, как ругаться, окаянный, каторжник, чтоб тебе ни дна, ни покрышки…
      Она еще звонко кричала, но Авдей захлопнул дверь.
      – Ух! – сказал он, отирая пот с лица, – умаялся! С утра маковой росинки во рту не было. Хоть бы закусить чего-нибудь. Боюсь в лавочку сходить: неравно приедет. Да, чай, уж и заперто – поздно. Нешто выпить?
      Он отворил маленький шкаф, достал узенькую четырехугольную бутылку светлозеленого стекла в плетенке, потом запер на крюк дверь, налил рюмку и поставил ее на стол. Он оглядывал ее со всех сторон.
      – Какая бутылка! – рассуждал он, смеючись, – словно наша косушка, а ликера прозывается! Три целковых за этакую бутылку – а? Ну, стоит ли? Вот деньги-то сорят! Как у них горло не прожжет? – ворчал он – и отхлебнул.
      – Какая мерзость! – говорил он с гримасой, – а поди ж ты!
      И выпил всю рюмку.
      – Право, мерзость!
      Между тем Иван Савич возвращался в это время домой. Пошел дождь, один из тех петербургских дождей, которым нельзя предвидеть конца.
      Иван Савич позвонил у ворот – никто не показывался. Он другой раз – тоже никого. Наконец после третьего звонка послышались шаги дворника.
      – Господи, боже мой! – ворчал он, идучи к воротам. – Что это такое? совсем покою нет: только заснул маленько, а тут чорт какой-то и звонит… Кто тут?
      – Я.
      – Да кто ты?
      – Новый жилец.
      – Какой жилец?
      – Что сегодня переехал.
      – Что те надо?
      – Как что: пусти поскорее. Ты видишь, я под дождем.
      – Ну, вот погоди: я за ключом схожу.
      Дворник ушел и пропал, а дождь лил как из ведра.
      Иван Савич принялся опять звонить что есть мочи. После третьего звонка послышались шаги дворника и ворчанье.20 – Что это такое, господи! покою совсем нет. Должность проклятая… не дадут! Кто тут?
      – Да я же, тебе говорят!
      – Да кто ты?
      – Новый жилец.
      – Ты еще все тут? что те надо?
      – Как что? ах ты, разбойник! пустишь ли ты меня? я до костей промок.
      – Ну, вот погоди: ключ возьму.
      Он пошел и, к удовольствию Ивана Савича, возвратился тотчас и начал вкладывать ключ в замок.
      – Ну, скорее же! – сказал Иван Савич.
      – Вот постой, что-то ключ не входит. Что это, господи, за должность за проклятая, совсем покою нет! так и есть… не тот ключ взял: это от сарая.
      – Отпирай же! – кричал Иван Савич, – не то…
      – Да ты бы где-нибудь заснул; вишь ты, ключа-то долго теперь искать.
      – Куда я пойду? Пусти сейчас.
      – Ну, вот погоди, принесу ключ.
      Наконец через добрых полчаса Иван Савич попал к себе, а Авдей только что было собрался пить третью рюмку, как вдруг сильно застучали в дверь. Авдей проворно спрятал бутылку с рюмкой в шкаф, обтер наскоро губы и отпер.
      Вошел Иван Савич.
      – Что, Авдей, совсем убрался? э! да ты еще ничего не расставил.
      – Я один, – отвечал Авдей, – у меня две руки-то.
      – Оттого-то и надо было убрать, что две. Вот ежели б одна была – другое дело.
      Авдей, не ожидавший этой реплики, поглядел ему вслед и покачал головой.
      – Ведь скажет, словно… э! ну вас совсем! – бормотал он, – отойди от зла и сотвори благо!
      – А что соседка! – спросил Иван Савич.
      – Не могу знать, – отвечал Авдей.
      – Разве ты не видал ее, не говорил с ней?
      – Нет-с. Что мне с ней говорить?
      – Ну, как что… А чей это платок?
      Авдей молчал.
      – Чей платок? – повторил Иван Савич.21 – Не могу знать.
      – Как не могу знать. Здесь был кто-нибудь?
      – Нет, это, верно, как диван стоял в сенях, так кто-нибудь положил. Пожалуйте, я завтра спрошу.
      – Вот славный случай: ты завтра спроси у соседки, не ее ли, и между тем порадей в мою пользу.
      – Как-с, порадей?
      – Скажи, что я и добрый, и… ну, будто тебе в первый раз.
      – А зачем это, сударь?
      – Как зачем… познакомимся, а там… пожуируем.
      – Да неужели вы и здесь станете разводить такую же материю? экой стыд! там только что ушли от беды, теперь опять захотели нажить другую! уж попадетесь, Иван Савич, ей-богу, попадетесь.
      – Э! – сказал Иван Савич, – еще скоро ли попадусь, а между тем мы с тобой пожуируем.
      – Нет, уж журируйте одни… да и вам не хорошо: бросьте, сударь!
      – А! а! а! – начал зевать Иван Савич, – покойной ночи, Авдей; завтра разбуди в девять часов.
      Утром, когда Авдей стал подавать чай, первый вопрос Ивана Савича был:
      – Ну, что соседка?
      Авдей молчал.
      – А?
      – Ничего, отдал платок.
      – Так он ее был? ну, а порадел ли ты мне?
      – Говорил.
      – Что ж она?
      – Говорит, рада доброму соседу. Коли, говорит, случится надобность в чем, так не откажите; мы вам тоже постараемся, чем можем. Не понадобится ли, говорит, барину когда пирожок испечь: я, мол, мастерица.
      Иван Савич вытаращил глаза.
      – Как, пирожок?
      – Пирожок-с, с рыбой или с говядиной… с чем, говорит, угодно. Еще говорит, не нужно ли вам рубашек шить?.. я, говорит, могу…
      Иван Савич вскочил с постели.
      – Как рубашек?
      – Еще… – начал Авдей.22 – Стой! ни слова больше! ищи сейчас квартиру… Куда я попал? Вон, вон отсюда!
      – Что вы, опомнитесь, сударь: что вам за дело? Нам же лучше.
      – Такая хорошенькая – и печет пироги! – говорил сам с собой Иван Савич, – ужас! ну, с чем это…
      – С рыбой и с говядиной, – подхватил Авдей.
      – Э! молчи, дуралей! тебя не спрашивают.
      – Ведь она не больно хороша, – заметил Авдей, – глаза-то словно плошки, да и зубы не все.
      – Да, ты много смыслишь! – отвечал Иван Савич, стараясь попасть ногой в туфлю, – такая молоденькая – и шьет рубашки! а?
      – Что за молоденькая, сударь: уж ей за пятьдесят, – сказал Авдей.
      – Как за пятьдесят! да ты с которой говорил?
      – Ну, с той, что квартиру нанимает, – с самой хозяйкой.
      – Со старухой? что ж ты мне не скажешь давно? Кто просил тебя радеть мне у этой старой ведьмы?
      – Ведь вы сами вчера приказывали.
      – Я сам приказывал! – передразнил его Иван Савич. – Я толком тебе говорил жуировать:можно ли с таким страшилищем жуировать? разве тебе самому охота? вечно только подгадишь мне! Впрочем… нет… ничего, больше доверенности! пусть пироги печет. Я ей, пожалуй, и рубашки закажу. Ну, а молодая кто?
      – Жилица у ней, – нанимает две комнаты.
      Иван Савич не ходил в тот день на службу под предлогом переезда на новую квартиру. Авдей возился, уставлял, а он надел красивый шлафрок, отворил вполовину дверь и глядел к соседкам: это он называл жуировать.
      – Разве не пойдете в должность? – спросил Авдей. – Пора бы одеваться – одиннадцатый час…
      – Нет, не пойду… Что должность? сухая материя! надо жуировать жизнию. Жизнь коротка, сказал не помню какой-то философ.
      В комнатах соседок, видел он, то мелькнет что-то легкое, воздушное, белое, кисейное, то протащится неуклюжее, полосатое. Иногда в узком промежутке неплотно затворенной двери светился хорошенький черный глаз с длинными ресницами, потом хлопал глаз без бровей, как23 будто филин. Вскоре послышались звуки фортепьяно. .
      «Кто же это играет? – думал Иван Савич. – Уж, конечно, она, молоденькая. Где той… месить пироги и играть на фортепьяно?»
      Он взял скрипку и тоже заиграл. Там перестали играть.
      «Вот и видно, что она женщина строгой нравственности! – подумал Иван Савич. – Иная бы пуще заиграла». Он посмотрелся в зеркало и причесал бакенбарды.
      Вскоре дверь там отворилась побольше и наконец почти совсем.
      – У нас труба дымит, – сказала старуха Авдею. – Летом всё отворяем дверь. Вот другой год твердим хозяину, чтобы переделал… нет! их дело только деньги брать.
      Прошло дня два. Иногда соседка не очень быстро мелькала сквозь двери. Она приостанавливалась и как будто улыбалась, потом вдруг пряталась. На третий день дворник принес паспорт из части.