Ромальцев молча стянул через голову мокрую от пота и крови майку, протер полотенцем плечо и грудь и бросил все это в приоткрытую спортивную сумку. Затем все так же молча ушел в душевую. Дмитрий уселся на старого "коня" с ободранной дерматиновой оболочкой.
      - Я насчет нашей шарашкиной конторы, - послышался голос Влада из душа. - Познакомь меня с теми людьми, о которых ты говорил в тот раз.
      Дмитрий с грохотом свалился с коня. Хорошо хоть успел подставить ногу.
      - Чего?!
      - Что - "чего"?
      - Ты хочешь поднять свою фирму?
      - Да, мне понравились твои советы.
      - Ну, братан, у тебя и шея, я скажу! Пока дойдет - все волки в лесу передохнут. И долго ты телился, пока надумал?
      Вытираясь, Влад вышел в раздевалку. Прежней чопорности как не бывало. Раньше Ромаха ни за что не позволил бы себе разгуливать при ком бы то ни было абсолютно обнаженным, а сейчас ему не было до этого никакого дела. Он подошел к зеркалу, раскрыл аптечку, небрежно откупорил упаковку пластыря и, уронив на пол облатку, залепил кровоточившую царапину. Дмитрий тихо обалдевал с его тугодумия.
      - Мне нужна наша команда для работы в "горячей" точке.
      - Именно в "горячей"? - с сомнением уточнил Аксенов, полагая, что ослышался.
      - Горячее не бывает. И еще - оружие.
      - У тебя такие скромные запросы, братан, я тебе скажу! Какое и сколько?
      - Различное и много.
      - И когда?
      - Скоро. К концу лета.
      - Этого лета?
      Ромальцев одарил его непередаваемым взглядом. Так смотрят санитары на умалишенных. Дмитрий встряхнул головой:
      - Вау! На кой оно тебе сдалось?
      - Подробности позже. Я знаю, что через тебя я могу это провернуть, - Влад неторопливо оделся.
      В это время в дверь стукнули:
      - Эй, чё вы там закрылись? - крикнул голос Лешего. - Войти можно?
      - Нельзя! - дуэтом откликнулись Влад и Дмитрий.
      - Ну, блин! И долго вы там будете торчать?
      - Долго мы тут будем торчать? - осведомился Аксенов.
      - До тех пор, пока ты мне не ответишь, - пожал плечами Влад.
      "Молодой и нахальный" смог только утвердительно кивнуть. Ромальцев подошел к двери и открыл щеколду. Леший окинул его взглядом:
      - Как твое это? - он показал на свой висок. - Здорово он тебя...
      Влад прихватил сумку и на выходе встретился с огромной фигурой Усманова - самого добродушного парня в их компании по прозвищу "Горец". Ромальцев не был маленьким или ледащим, но рядом с Горцем он выглядел как доберман рядом с ньюфаундлендом. Хусейн пожал ему руку и пропустил мимо себя с улыбкой, полной одобрения.
      Дмитрий поскреб в затылке. Да, Ромаха - не Вулф... Он, скорее, Бульдозер...
      ШЕСТНАДЦАТОЕ ИЮЛЯ
      Зинаида Петровна решила, что пора закатить сыну истерику. Любимый домашний котик Владичка одичал так, что уже четвертые сутки возвращается домой под утро (значит, живет ночной жизнью), спит всего-навсего два-три часа, а потом снова сбегает. Где его носило, Ромальцева даже не подозревала. Он или отмалчивался, или отвечал, что на работе. Что за работа такая? И "мобильник" стал отключать, чтобы она его не беспокоила по пустякам: видите ли, своими частыми звонками она его отвлекает! Что с этим ребенком?! Неужели забыл, как неделю назад его полумертвого выловили из реки?!
      Зинаида Петровна специально дождалась приезда Влада, пять раз задремывая в кресле у телевизора, но всякий раз просыпаясь от малейшего шороха. Весь ее организм настроился на предстоящий спектакль, и она просто не могла дать себе нормально заснуть. Наконец в прихожей зазвенели ключи и щелкнул замок.
      - Владик! - придав своему голосу твердость и строгость, заявила она. - Так больше нельзя! Ты обо мне хоть немного думаешь?!
      Влад весело взглянул на нее:
      - Не говори, что я тебя разбудил!
      - Разве я могла заснуть? Как тебе не стыдно?
      - Ма! Во-первых, привет! - он подхватил на руки ее отнюдь не невесомое тело, закружил и расцеловал; Зинаида Петровна охала и ахала, боясь, что он либо уронит ее, либо надорвется. А во-вторых, я до жутиков голодный. Покормишь меня, ладно? Ну-у, мамуль! Не дуйся! Я же тебя люблю!
      - Перестань! Перестань! Ты как сумасшедший! - но истерика уже отменялась. Целующийся, да еще и веселый Влад - ценная реликвия. Своего рода, раритет. - Где ты ходишь в такое время?
      - Я не хожу, ма, я езжу. По делам.
      - По делам своей фирмы? Зачем она тебе сдалась, если из-за нее ты не можешь как следует отдохнуть?!
      - Я не хочу отдыхать! Я наотдыхался на всю эту жизнь, честное слово! Покорми меня, иначе я сейчас умру! - он засмеялся и поставил ее на ноги.
      Зинаида Петровна принялась разогревать остатки ужина, а Влад с упоением полоскался в ванной. Вечно взмыленный, словно какой-то грузчик. Рубашки меняет каждый день, и все равно они у него как у трубочиста. И постоянно приходится стирать его спортивные костюмы: он из них буквально не вылезает. Чем таким можно заниматься "по делам фирмы"?
      - За стол - в одних плавках?!! - Ромальцева чуть не потеряла сознание.
      Влад улыбнулся:
      - Ма-а-а! Если я сейчас чего-нибудь не закину в желудок, то и рукой не смогу пошевелить! Не веришь?
      - Но так нельзя! Это не эстетично!
      Не слушая ее доводов, Влад уже уминал за обе щеки то, что было на тарелке.
      - Зато так вкусно! - расправившись с доброй половиной щедрой порции, отозвался он. - Мам, ты - гений кулинарного искусства! Правда-правда!
      Знает, негодник, как подлизаться. Ну, как тут на него злиться?.. А надо... Господи! Как он ест! Как голодный волк! Неужто целый день ничего не ел?! Прямо как Дениска-паршивец. Ну, что с ними делать?
      - Когда ты будешь приходить домой, как положено? - Зинаида Петровна села напротив.
      - Ой, ма, не знаю! Не спрашивай! Наверное, очень нескоро... Боюсь, что мне придется много поездить... Слушай, чего такое я только что съел? Это сказка!
      - Худющий стал, как неизвестно кто! Разве так можно?
      - И можно, и нужно. "Сальце-то лишнее мне зачем"? процитировал он кого-то и со смехом поднял к губам стакан с молоком.
      - Тебя Зоя никак не может найти. Она уже замучила меня своими звонками. Ты уж разберись с нею.
      Влад оторвался от стакана:
      - Она уже приехала? Я не знал. Скажи ей, что я сам позвоню, когда смогу.
      - Ой, пороть вас некому, а мне некогда! Ты что, забыл, почему она тебя ищет?
      - Почему?
      - У тебя в воскресенье будет день рожденья!
      Он засмеялся:
      - Оу! Честное слово, забыл! Ма, я потом сам вымою. Иди спать! Спать, спать, спать! - и, составив посуду в мойку, он испарился.
      Схватившись за сердце, Ромальцева залила корвалолом полкухни, чтобы до утра не выветрилось. Правда, пить его она не стала.
      Привольно раскинувшись на постели, Влад уже видел десятый сон. Раньше он никогда не спал на животе. Дыхание у него было тихим, как у зверя в засаде. Одежду, естественно, всем скопом бросил на стуле: убирай, мама! Зинаида Петровна приложила к носу его рубашку в надежде унюхать женские духи: может быть, он на самом деле просто загулял, у мужчин это случается. Тогда она бы так не тревожилась. Не тут-то было. Рубашка носила в себе странный аромат смеси хвойного дымка, мяты, каких-то экзотических пряностей и... чего-то неопределенного, будившего давние воспоминания, но все равно не уловимого. Уж чей-чей, а запах кожи и волос собственного сына Зинаида Петровна прекрасно знала. И это не был его запах, а на парфюм он не похож.
      Ромальцева демонстративно развесила его одежду на вешалки и села с краю кровати. Он даже не пошевелился. Владичка всегда спит чутко, а сейчас точно выключился. И спать на животе его не заставишь: он с детства привык скручиваться в комочек и заворачиваться в одеяло или простыню.
      Зинаида Петровна осторожно погладила его по черным волосам и охнула: его тело так и дышало жаром, настолько сильным, что даже мокрая после душа голова уже почти высохла. Может быть, он заболел? Но больные так не едят и матерей на руках не носят. Безобразник! Загонит он ее в могилу! Она прикрыла сына простыней, подошла к шкафу и забралась в карман его джинсов. Ключи от машины и от гаража он всегда носил справа, а теперь переложил в левый карман. Мелочь, конечно, но как-то странно...
      Сбросив тапочки, она обула сабо и отправилась в гараж.
      То, что она обнаружила в багажнике, повергло бедную Зинаиду Петровну в долгосрочный шок.
      Машина была забита различным оружием, и не пневматическим, а настоящим, даже несведущая во всех этих делах Ромальцева сразу поняла это, с первого взгляда. На нее хищно смотрели автоматы, винтовки, что-то типа пулеметов, ТТ, еще какие-то пистолеты... В углу багажника, небрежно завернутые в газету, лежали ножи разных образцов и размеров.
      О боже! Вот за что мальчика едва не убили! Вот почему он скрывал от всех, как очутился в реке!
      Ромальцева бросилась домой. Разбудить! Сейчас же! Немедленно! Пусть все объяснит!
      Влад изъявил недовольство, когда его вырвали из объятий Морфея. Прежде чем ответить на вопли матери, теребящей его и требующей объяснений, он взглянул на часы и со стоном с размаху рухнул лицом в подушку:
      - Ма, я мог бы поспать еще целых полтора часа! Ну что тебе неймётся? Иди, поспи... Книжку почитай, в конце концов...
      - Ты меня в гроб загонишь! Отвечай сейчас же! Прекрати отшучиваться, это очень серьезно - то, что ты творишь! Думаешь, если я умру, тебе будет хорошо?!
      Влад поднялся и отправился на кухню, где сразу же учуял запах любимого маминого корвалола. Он поморщился:
      - Ма, давай договоримся: ты не будешь лезть в мои дела, а я не стану прятать от тебя ключи, слушать твои жалобы etc, etc... - вытащив сигарету, он закурил.
      - Не смей здесь курить!
      Ромальцев вышел на балкон, но мать преследовала его по пятам:
      - Влад! У тебя нет ни души, ни сердца!
      - Ма, ты переборщила со своими каплями. Иди поспи, а?..
      Она расплакалась. Ему надоело слушать все это. Он выбросил сигарету и, ни слова больше не говоря, отнес ее в спальню:
      - Добрых снов! - уложив ее в постель, Влад набросил на нее покрывало.
      И тут Зинаида Петровна ощутила, что безудержно хочет спать. Она тщетно боролась с этим состоянием секунд пятнадцать, а Влад тем временем прикрыл за собой дверь.
      Ей приснились высокие кедры с душистыми стволами, маленький костер и младенец в люльке, который звал ее тихим плачем. Весь свой сон Зинаида Петровна возилась с этим малышом, который то и дело превращался в каких-нибудь ласковых и невероятно хорошеньких зверюшек. Она получала несказанное удовольствие от этого общения, словно это было ее собственное дитя. Она не хотела просыпаться и длила этот сон с маленьким рыженьким мальчуганом, улыбавшимся ей из люльки...
      ПО ПРОШЕСТВИИ ДВУХ НЕДЕЛЬ
      Спать хотелось неимоверно, а маленький рыжий Сашка не давал ей сомкнуть глаз. В его плаче было столько неподдельного горя и тоски, что Рената засомневалась в утверждении врачей, будто дети на самом деле в этом возрасте так общаются и настоящих слез у них нет. Малыш, похожий на нее как две капли воды, словно хотел ей на что-то пожаловаться, а она утратила способность понимать его.
      Наконец усталость взяла свое. Рената рассердилась и строгим голосом предупредила, что больше не может петь ему колыбельные и что так себя вести нельзя.
      - Ты его ужасно напугала! - вынимая голову из-под подушки, с иронией откликнулся Гроссман, но обнаружил, что Шурик и правда замолчал.
      Рената молча сунула младенца под бок Николаю и свалилась спать.
      - Да, кажется, такой тон для тебя великая новость! - не мог не признать Гроссман. - Верно я говорю, ваше высочество?
      Мальчик взглянул на него одним глазом, чмокнул губами и задремал. Николай поправил на нем перекосившийся чепчик и ослабил пеленку, стиснувшую маленькое тельце. Ему всегда казалось, что Рената закручивает сына слишком туго. Она лентяйка, а с прижатыми к бокам руками Шурик засыпает быстрее (ну, кроме сегодняшней ночи, разве что). Мальчишка благодарно гукнул сквозь сон и раскинул в разные стороны сжатые в кулачки крохотные ручонки.
      - Ну, привет! - шепнул Николай, наклоняясь к его уху. Строгая у нас мамаша, правда? Ух, она такая! Я тебе уже про нее рассказывал, только боюсь, ты меня тогда еще не слышал... Хорошо тебе: побуянил - и байки! А мне еще на работу утром...
      Гроссман покосился на Ренату: не слышит ли она? Нет, слава богу, спит мертвым сном: ей только дай. Значит, можно поболтать еще. При ней он обычно стеснялся: ему казалось, что она будет смотреть на него как на идиота. Николай предпочитал делать вид, что относится к Шурику нейтрально. Так неосознанно хотела Рената и тем самым диктовала ему, как он должен держаться с "чужим произведением". Однако это "произведение" родилось настолько похожим на Ренату, что в глубине души Ник не мог себя заставить не любить его, хотя все его иллюзии насчет девочки рассыпались в прах. Пусть мальчик. В каком-то смысле, пожалуй... это даже и лучше... Он чистая страничка, в него можно вложить все, чего нет в них с Ренатой. Гроссман пообещал себе, что будет, по крайней мере, стараться.
      Заболтавшись, он и сам не заметил, как заснул в обнимку с ребенком. Утром, естественно, оба проснулись в луже, но ужасно довольные. Сашкин даже и не подумал кукситься, лежал, водил взглядом по потолку и самозабвенно гулил. Рената хмуро поднялась и отправилась за бутылочкой и соской. Ник посмотрел на часы и прикинул, что на работу еще слишком рано, так что можно поваляться и поиграть с малышом.
      - Какие у нас уже большущие руки! Ручищи, я бы даже сказал! Да-а! Рената! Как ты отнесешься к моему предложению выбраться куда-нибудь в это воскресенье? Марго предлагала свой любимый ресторанчик. Давай развеемся?
      Рената налила воду в бутылку и, завинчивая крышечку, что-то неопределенно проворчала. Спросонья она была весьма неприветлива. Шурик жизнерадостно тыкался носом в Гроссмановскую грудь и кривил ротик в сторону того, откуда, по его разумению, ему должна была достаться пища. Николай засмеялся и пощекотал пальцем его нежную щечку. Малыш потянулся губами еще активнее и схватил ручонкой мизинец Гроссмана.
      - Ладно, не ворчи! Давай выберемся? Нам нужно немного отдохнуть! Ты разве не хочешь побывать в людском обществе?
      - Там будет видно! - буркнула она, отняла Сашку и унесла перепеленывать и кормить. Рыжику все это весьма не понравилось, и он снова недовольно замяукал и заквохтал.
      Нику было обидно, что Рената никогда не кормит сына в его присутствии. Как будто он чужой! Как будто не он был с ними рядом все эти трудные месяцы! Как будто не с ним она строила всякие планы, если была в хорошем настроении!
      Гроссман вздохнул, поднялся и стал молча собираться. Журавль да цапля, точнее не скажешь...
      Проснувшись до конца, Рената заметно подобрела и даже позволила поцеловать себя на прощание. Шурик уцепился за его нос и как будто не хотел отпускать.
      - Какой ты у нас уже взрослый и способный! - сказал Гроссман, сделал ему "козу-козу рогатую" и убежал.
      Рената с тоской посмотрела ему вслед. Она скучала по нему, но только когда не видела. Стоило ему появиться, вне зависимости от ее воли в ней вспыхивали противоречивые чувства. Отторгая его, Рената страдала, но не могла поступить иначе. Он был какой-то не такой. И еще: она слишком хорошо помнила, каким он был раньше, так что теперь ничто не могло заставить ее изменить свое к нему отношение. А Сашкин все время напоминал ей то, что могло бы у нее быть и что она безвозвратно потеряла. Гроссман старался, иногда он был похож на... на Сашу... но... это был не он и это было редко. Когда такое происходило, Рената только раздражалась, так что Ник боялся лишний раз сделать или сказать что-нибудь неправильное. Как же он, взрывной, огненный, способен столько терпеть? Это мог только Саша, но ведь это был Саша...
      К счастью, времени на такие размышления у нее было мало. Периодически его не хватало на то, чтобы подойти к зеркалу и не заставлять Рыжика созерцать непричесанную и встрепанную мамашу. "Рыжик" - это прозвище, придуманное Риткой. Гроссман бунтовал поначалу, но потом смирился. Он ведь тоже называет Сашкина Шуриком, и Ренате тоже это не нравится - но ничего!
      Рената опустила голову и посмотрела на присмиревшего сына:
      - Ты - самый лучший... - прошептала она и поцеловала его в круглый лобик.
      *************************************************************************************
      Зоя нарядилась по полной программе: в ресторане соберется немало ее коллег, так что выглядеть нужно на все сто: пусть Влад смотрит только на нее и восхищается только ею! Кроме того, сопровождать их снова будет этот забавный тип, Дмитрий. Они так давно не встречались, что Зое было даже любопытно пообщаться с ним снова: в микродозах он, в общем-то, даже прикольный.
      Ромальцев был одет, как истинный джентльмен: в черном, при "бабочке", в лаковых туфлях. Статный. Все эти облезлые грымзы сегодня сдохнут от зависти, увидев ее в обществе таких кавалеров!
      - Шик-блеск-красота! - провозгласил Дмитрий, едва завидев их. - Фирма гарантирует: все будут в обмороке!
      Правда, сам он явился в повседневном костюме, но смотрелся тоже ничего.
      Вестибюль ресторана был прямо-таки переполнен. Узнав в толпе кого-то из коллег, Зоя отошла перекинуться словечком. Ромальцеву не нравился бессмысленный шум, и он посматривал, нельзя ли куда-нибудь улизнуть, пока не появится возможность подняться в зал. Манекенщица поправляла прическу и макияж, подруги наперебой что-то говорили ей, смеялись, жестикулировали.
      - Саша?! - вдруг услышал он тревожный голос и ощутил чьи-то пальцы на своем предплечье.
      От неожиданности Влад сильно вздрогнул, а зрачки его расширились.
      - Ради бога, прошу прощения! - молодая женщина с зеленовато-янтарными глазами убрала руку и отступила. Кажется, я обозналась! Извините!
      Он проводил ее глазами. По сравнению с теми дивами, что украшали собой вестибюль, она была сереньким неинтересным воробышком, даром что кто-то постарался, уложив ее рыжие волосы по-гречески в локоны, под серебристую тесьму и нарядить в серебристое же, напоминающее тунику, платье с палантином, которое искусно скрывало некоторые недостатки ее фигуры. Вообще же она походила скорее на продавщицу в магазине, нежели на завсегдатая таких вот заведений. Женщина как женщина. Баба.
      Обогнув несколько скучившихся компаний, она подошла к высокому брюнету, которому не доставала и до плеча, взяла свою сумочку, и они перекинулись парой фраз. Брюнет улыбнулся, вложил ее маленькую руку себе под локоть и повел к лестнице.
      Ренате было очень неудобно. Во-первых, не к чему было так выкрикивать этому парню в ухо чужое имя. Во-вторых, из-за ее дурацкого вопля он так сильно вздрогнул, его зрачки были так расширены, что в тот момент Рената и сама испугалась. Ну, а в-третьих, между ним и ее телохранителем не было ничего общего - он, конечно, не мог этого знать, но она-то знала, вот в чем все дело! Что же заставило ее броситься к нему, когда она случайно увидела его - со спины?! Сумасшедшая, ничего не скажешь. Она чокнулась уже, помешалась от всего, что произошло: в каждом встречном-поперечном ей видится его призрак. Сентиментальная идиотка...
      Чтобы немного прийти в норму, Рената отправилась в дамскую комнату, где смочила виски холодной водой и поправила прическу, придуманную специально для нее Маргаритой. Да, кстати, а где она сама? Марго, конечно, может найти себе спутника и отправиться с ним в другое место, чтобы дать Гроссманам побыть наедине - такое вполне в ее духе. Но Ренате не хотелось быть с ним наедине. Тем более, какое там - наедине - в этом гудящем, как улей, ресторане?! Смешно, право!
      Все еще улыбаясь после встречи с подругами, Зоя вернулась к своим спутникам и, взяв за руку Влада, поцеловала его в щеку:
      - Идём-идем! - шепнула она и повлекла его за собой.
      Дмитрий ухмыльнулся и пошел за ними.
      Танцоры из "Варьете" скакали по сцене, как заведенные, но мало кто обращал на них внимание. Каждый из присутствующих развлекал себя в меру своих возможностей и фантазии. На фоне профессиональных танцовщиков и танцовщиц любители смотрелись не очень выигрышно, однако никому не было до этого дела.
      Зоя с удовольствием поймала на себе и на Владе несколько завистливых взглядов и откинула за спину белокурые завитушки мелко накрученных волос. Еще бы! Смотрятся они оба отпадно!
      - С днем рожденья, милый! - произнесла манекенщица, поднося свой бокал к бокалу Влада.
      - Присоединяюсь, именинник! - тут же заявил Аксенов.
      Тот кивнул и молча выпил свое шампанское - судя по выражению лица, и не прочувствовав его вкуса. Аксенов произнес длинный витиеватый тост, но Ромальцев выслушал его не слишком-то внимательно. Казалось, мысли его далеко от собственного дня рождения и от этого столика. Зоя нахмурилась и приступила к наблюдению.
      Дмитрию же не терпелось повторить с нею тот залихватский танец, но уяснив, что намеки его не дошли до адресата, сказал прямо:
      - Спляшем, Зоенька?
      Та недовольно передернула плечиком. В это время Влад немного повернул голову и посмотрел на один из соседних столиков. Манекенщица стиснула салфетку: непобедимая женская интуиция подсказала ей, что такой взгляд у мужчины не появляется просто так. Сердце ее бешено застучало: за тем столиком, куда так косилась ее "зазноба", сидела какая-то незнакомая, ничего из себя не представляющая рыжая девица с красавцем-брюнетом, которого Зоя почему-то прозвала про себя капитаном Немо. Окончательно разозлившись, она толкнула под столом колено Влада и прошипела:
      - Тебе что, так нравятся большие титьки?!
      Ромальцев как будто не понял, о чем это она. Точно неожиданно разбуженный во время увлекательного сновидения, он моргнул и, вздернув бровь, воззрился на подругу:
      - Что?
      - Я спрашиваю, у тебя что, изменились вкусы? - она мотнула головой в сторону рыжей, которая мило беседовала с "капитаном Немо", снисходительно позволяла ему целовать свои ручки и вообще выглядела весьма счастливой; "капитан" же смотрел на нее влюбленными глазами. Надо же! Прямо семейная идиллия... Мымра...
      Влад слегка улыбнулся и покачал головой, дескать, ай-яй-яй, как нехорошо ты выражаешься... Но Зою это не только не развеселило, но и проняло еще больше:
      - Она же толстая, как не знаю что! - не обращая внимания на уставившегося в ее сторону Дмитрия, сообщила она. - С каких это пор ты стал тащиться от коров?!
      Ромальцев упрямо поджал губы:
      - Зоя. Успокойся! - очень членораздельно приказал он и заглянул ей в глаза.
      - Я все вижу, не пытайся меня переубедить!
      Он откинулся на спинку стула:
      - Дмитрий!
      - Аллё?
      - Дмитрий, сходите потанцуйте, ладно?
      - Если бы ты знал, с каким удовольствием я сделал бы это, если бы...
      - Вот и сделай.
      - Что это еще за распоряжения?! - возмутилась Зоя, но вдруг горячая ладонь Ромальцева придавила ее кисть, и необъяснимо-повелительный взгляд потемневших синих глаз пробрался в самую душу. Манекенщица ощутила, как на загривке у нее сами собой шевельнулись волосы, но в следующий момент шок прошел и сменился... умиротворением. Она и сама от себя такого не ожидала! Ну, нравится ему - пусть смотрит! А она пришла сюда повеселиться. В конце концов, у него сегодня день рожденья, а эта рыжая ей и в подметки не годится. Было бы от чего переживать! Тем временем Дмитрий подхватил ее под руку и повлек в круг танцующих. По счастливому совпадению, тут же заиграла одна из ее любимых песен Джо Дассена. Пусть смотрит! Никуда он от нее не денется, она уже знала об этом после вчерашнего дня, проведенного вместе с ним...
      Влад снова покосился на ту даму. Теперь и она, словно ощутив его взгляд, оглянулась и встретилась с ним глазами. Лицо Ромальцева не выразило никаких эмоций. Рыжеволосая смущенно улыбнулась, словно повторно извиняясь за нечаянную ошибку. Влад успокаивающе качнул головой, опустил ресницы и с горечью усмехнулся, машинально делая из салфетки кораблик...
      **************************************************************************
      По негласному правилу, при въезде поезда на территорию Чечни никто из пассажиров даже не пытался не то, что выглянуть, но даже приблизиться к окнам. Мало этого, так люди даже старались вообще лежать на своих полках в купе или плацкарте.
      Ехавший из Джанкоя Роман Комаров не был охвачен волнением остальных пассажиров: когда поезд пересек границу, он крепко спал себе на верхней полке.
      Внезапно состав дернулся, словно налетел на какое-то препятствие, и, скрежеща колесами, резко стал. Едва не кувыркнувшись со своего места, Комаров с чувством выругался. По вагону быстро распространился слух, что это терракт, что рельсы впереди повреждены, а быть может, взорван и сам электровоз. Правда, взрыва никто не слышал, но ведь этот вагон находится в хвостовой части состава, могло и не долететь.
      На самом деле все было иначе. За несколько минут до непредвиденной остановки две неопрятного вида и неопределенного возраста женщины в косынках, громко и оживленно переговариваясь на каком-то из вайнахских языков, как ни в чем не бывало, прошли со своими баулами в тамбур. Ничего странного, подозрительного или необычного в этих тетках не было, если только не считать того, что не только станции, но и самого что ни на есть задрипанного полустаночка на этом отрезке маршрута не предвиделось. Непонятно, зачем они собирались трястись в тамбуре тридцать-сорок минут, если можно было успеть высадиться за то время, пока состав будет стоять.
      Продолжая смеяться и тарахтеть на своем наречии, тетки активно жестикулировали натруженными, большими, как у мужчин, дочерна загорелыми руками. Одна из них была темноволосой, с широкой переносицей, худощавой и усатой. Эта еще более или менее походила на классическую горянку. Вторую, если бы она молчала, с легкостью можно было бы перепутать с русской или украинкой: рыжеватые с проседью волосы были прикрыты капроновой с пестрыми блестками косынкой, светлые глаза смотрели добродушно, как у гостеприимной тетушки из деревни, дородная фигура была облачена в широкое длинное платье, похожее на халат. На ногах обеих были хорошо разношенные мужские сандалии с обрезанными ремешками на пятках.
      Усатая прижалась к дверному стеклу, как будто пытаясь что-то высмотреть в темноте. Толстая взглянула на часы. Тогда ее товарка обернулась и молча кивнула. На лицах обеих появилась просто сказочная сосредоточенность. Тетка в халате дернула стоп-кран. Поезд резко затормозил, высекая из стальных рельсов яркие искры.
      Когда движение полностью прекратилось, тетки открыли дверь и убрали порожек. Довольно проворно спустившись вниз вместе со своими сумищами, они помахали руками подъезжающему к составу фургону. Он был крыт брезентом и ехал с выключенными фарами. Между тетками и теми, кто выпрыгнул из фургона, завязался непродолжительный обмен фразами все на том же языке, и наконец женщин подсадили в кабину.
      На электровоз взобралось пятеро молодчиков в камуфляже или во всем черном; все как один были вооружены до зубов. Машиниста предупредили, что поезд остановлен для досмотра документов, и караулить его вызвался один из зловещих субъектов. Остальные двинулись по вагонам.
      Когда эта новость докатилась до купе Комарова, он успокоился и лег, заложив руки за голову. Понятное дело: акция местных властей. Время-то не мирное. Ему, само собой, бояться нечего, ведь никакой гадости он с собой не везет, журналистом или еще каким-нибудь мало-мальски важным человеком не является, к армии тоже отношения не имеет. А в Гудермес следует, чтобы помочь с переездом сестре и матери. Документы в полном порядке.
      Прошло больше часа, но они по-прежнему стояли. Паспорта проверяли неторопливо, чинно, вдумчиво, подтверждая догадку Романа о том, что это - законные представители власти Ичкерии. "Наша республика вам не проходной двор, мы за этим следим строго", - словно говорили они.
      Наконец четверо парней с автоматами наперевес вошло в предпоследний, плацкарту, и стали заглядывать в каждое из отделений-"купе". Говорили они мало, а если и говорили, то очень плохо, со страшным акцентом и почти невнятным грамматическим построением. Роман на это внимания не обратил, но вот сидящая внизу загорелая девушка, на которую он посматривал еще со времени следования по Украине, вдруг наклонилась к своей спутнице, пожилой простоватой женщине, не сходящей с узелков и сумок, и вполголоса сказала на чудовищной смеси украинского и русского диалектного языка:
      - Бачишь, що за нарид? Це не пограничники, ненько... Русску мову як коверкают, а!
      Пожилая закивала и шепнула:
      - Ой, уж не бандиты ли?..
      "Ну, будут шмонать, что ж теперь поделаешь? - подумал Комаров. - Ну и хрен с ними. Я не такой дурак, чтобы большие деньги с собой возить. Где пристанут, там и отстанут".
      Четверка внимательно перелопатила вещи соседок Романа. Комаров заметил, что девушка понравилась одному из "горцев", но остальные, размахивая руками, в чем-то убеждали его. Наконец один из них на ломаном русском с сильным гортанным и квохчущим призвуком спросил, кто из родственников у них остался в России. Мать хотела было что-то ответить, но девушка с невинной улыбочкой перебила ее и развела руками:
      - Никому немае! Мы з Грозногу, з Черноречья... Вот, назад едем, ничього не знайшлы, дома лучше...
      Четверка посовещалась, но в конце концов все же уловила общий смысл ее лепета. Двое нехорошо усмехнулись, а один сказал:
      - Бежать хотел? Зачем бежать? Что, дома, Грозный, плохо? Э? - он игриво подтолкнул девушку в ребра стволом АКС и вернул мамаше документы.
      Комаров увидел, как девчонка пропорола ногтями собственные ладони - даже кровь выступила. Она стискивала челюсти, но загорелые щеки помимо ее воли дрожали. Правда, джигитам уже не было до нее никакого дела: они принялись за Романа.
      Тот без спора открыл им все свои чемоданы, отдал документы и позволил обыскать себя на предмет оружия...
      "А чего ты вообще сюда поперся, зима тебя побери, парень?! Сыновний долг вспомнил? Ну-ну! Давай!"
      Роман вздрогнул: ему почудилось, что это сказал кто-то из бандитов. Однако те были отчаянно заняты его чемоданами. Тот, что положил глаз на "хохлушку" разглядывал его паспорт, довольно успешно делая вид, что умеет составлять из узнанных букв слова. Наконец одному надоело возиться в чужом барахле, он поднялся и, обхлопав одежду на Комарове, затеял "светский" разговор: