Мы разошлись во мнениях относительно дальнейшего продвижения
"Клана". Я считал, что нужно найти своё звучание и характерный стиль. А "ковбойцы" нацелились на то, что умный учится на чужих победах и поражениях. Всё найдено до нас, и нужно только правильно интерпретировать чужие находки. А в процессе найдётся что-нибудь своё.
Меня били в лоб одним и тем же козырем – предлагали показать пример того, что, по моему мнению, нужно играть. Я же на тот период не мог предложить готовое решение. Я считал, что вправе рассчитывать на помощь единомышленников. На их мозги и идеи. На их время и силы.
Но они сдались, не начав поиска. Их привлекала коммерция и популярность. Но не осточертевшее "пойди туда, не знаю, куда и найди то, не знаю, что".
Я устал от "внутриклановой" борьбы. Я устал от войны на своей территории. Мне хотелось спокойного творчества и целенаправленной работы. Меня не радовали наши победы в хит-парадах – мне было стыдно за вещи, которые там представлялись. Меня тошнило от интриг внутри группы. И выхода я не видел.
Всё случилось настолько неожиданно, что я не успел опомниться.
Просто однажды я огляделся, и понял, что всё плохо. Всё очень плохо.
И что делать – неизвестно. Тогда я поступил не лучшим образом – впал в депресняк. Ступор. Гайка. Я по инерции ходил на репетиции, давал интервью, выступал на концертах. Но, по сути, это был не я. Это был мой труп. Моя безжизненная оболочка.
Обсудить создавшуюся ситуацию было не с кем. Палыч, брат мой, с которым мы сообща разгребали горы проблем, на этот раз был в противоположном лагере. Несколько раз я затрагивал этот вопрос в разговорах с ним, но он отмалчивался. Его глаза начинали бегать, а язык – выдавать общие, ничего не значащие, фразы. Я остался один.
Размышляя на эту тему, я двигался по направлению к Политеху. Мы должны были участвовать в большом студенческом фестивале
"Деформация". Грандиозное действо, две сцены, толпы народу, море музыкантов. "Гады", "Пятихатки", "Живая Вода", "Индюки" и другие. В честь такого события даже "Липтоны" решили тряхнуть стариной и выйти на сцену.
Для нас было очень важным участие в акции такого плана. Одно дело
– "фанерный" фестиваль, пусть даже транслируемый на всю страну, и совершенно другой компот – живая тусовка вкупе с "динозаврами". Я отбросил ко всем чертям свои депрессняки и решил "полностью соответствовать".
Погодка, правда, та ещё! Пронзительная сырость, ветер, пробирающий до костей. Осень, батенька! Дома я основательно подзаправился клюквенной водкой, и теперь почти не мёрз. Смуры я попытался спрятать поглубже, и, чтоб настроиться на нужный лад, мурлыкал себе под нос "штучки-дрючки".
По дороге я заскочил за Палычем. Он, по причине непогоды, тоже посчитал нужным "согреться". Я, естественно, составил ему компанию.
На саундчек мы почти успели. Быстренько настроились, попробовались и слиняли со сцены. До вечера можно было отдыхать.
Всей командой мы затарились в ближайший бар и тихо-мирно промариновались там до времени "Ч". Вернулись мы как раз ко времени своего выхода на сцену. Весь групец был в подогретом состоянии и настроевич держался на наивысшей отметке.
А концерт уже буял вовсю. На сцене корячился "Астральный План", где играл на басу наш "друг любезный" Ганс. Вокалист шаманил, и пипл оттягивался в полный рост. Руки, руки, руки! Раззявленные в крике рты, размытые движения. Кач, скажу я вам, некислый!
"Астральный План" освободил сцену. Юркий ведущий орал в толпу какие-то призывы, а потом махнул рукой:
– Встречайте! "Клан Тишины"!
Толпа заорала, и мы ринулись на сцену. Я обхватил задубевшими пальцами горло микрофона и заорал:
– Мы приветствуем всех людей с деформированным сознанием!
Море внизу заколыхалось и ответило мощным рёвом. "Ковбойцы" вступили с совершенно дикой подачей. Меня понесло по сцене в каскаде изломанных поз и махов. Короткие штрихи жестов, размашистые броски в стороны. Танцы. Танцы слепого. Танцы слепого на краю крыши.
Танці сліпого на даху,
Ваблячий культ безодні,
Прагнення низу наверху,
Музика падінь…20
Я изображал тонкую грань, на которой существует мой персонаж.
Бешеный выброс адреналина в кровь. Волна энергии оттуда, снизу, от толпы. Ярость выживания. В какой-то момент всё пропало. Осталась бездна, и на краю её – я. Одинокий слепой танцор. Где-то здесь момент истины, и его нужно найти наощупь. Шаманы высоты поют мне свои молитвы. Мы камлаем хором. Нате, жрите, демоны бездны! Я давился строчками, выплёвывал их, меня несло. Я летел в этом ветре, в этом дожде, в этом страхе своём непреодолимом. Таком тонком, готовом лопнуть, порваться в любой момент. И таком сладком. До спазм в горле, до боли в скулах. Кода! Я подыхаю в последнем гитарном запиле.
Море лиц зловеще ревёт. Паша без перерыва начинает "Тінь у вікні". Внизу начинается абсолютное безумие. На сцену летят шапки, носовые платки. Я пою на пределе. Я сцеживаю им всю мою кровь. Не по капле, но густой чёрной струёй. Я здесь перед вами наизнанку. Рвите меня на кусочки. Истерика! Хрип! Хруст сжатых пальцев! Кода!
Медленный балладный перебор.
Дивна пролиє вино…
Опускаю взгляд и вижу огоньки зажигалок. Площадь огней. Всё размыто, как на акварели. Слёзы? Ветер… Это всё мне.
Напоследок играем "На сьогодні – все". Про "пожежа нам дарує світло і тепло" скандируют все. На секунду удивляюсь, но не оставляю себе на это времени. До конца, до точки, до последней капельки.
Пляски с губной гармошкой! Кода! Несколько прощальных фраз. Амба! Я всё сказал! Аста ла виста! Меня больше нет. Но мы обязательно встретимся. Хотя, не исключено, что в другой жизни.
ГЛАВА 18
– Охо-хо! Вот идёт звёзда мудаков с деформированным сознанием! – заплясал Палыч в момент моего появления на "точке".
– Да, старичок, оттянул ты вчера народец в полный рост, – покачал головой Паша, – что это тебя так протащило?
– Ничего. Просто решил немного оттопыриться. Не стоит внимания.
– Нас вчера за тобой драйвануло до красной метки. В кайф.
– Ну-ну! Чё сегодня делаем?
– Новьё. Старую программу гонять нет смысла.
– Тогда поехали. У кого чего есть?
Было у всех. И опять началась тягомотина. Мы мурыжили куски гармоний, обрывки задуманных текстов, пытались импровизировать. И всё в ноль. Бесполезно. Мы чувствовали, что это никого не прёт.
Противостояние опять висело в воздухе и смердело громко и отвратительно. У меня временами появлялось такое впечатление, что все эти годы мы двигались не в одну сторону, а в противоположные.
Курва мать! Как же так? Ведь всё это время мы варились в одном баняке, жрали одно дерьмо, набивали одни и те же шишки. Почему же по концовке мы сделали разные выводы?
Доска моя кончается, сейчас я упаду… Упаду. Потому что, на одном конце доски – я, а на другом – они. И понятия "мы", похоже, не существует.
– Чем тебе не нравится эта тема?
– Всем.
– Это же готовый хит!
– Возможно! Но эту прекрасную песню ещё до нас написал и спел
Лени Кравитц.
– Ничего подобного! Ну, похоже немного. Ну и что? Всё написано до нас.
– Браво! Прогресс налицо! Стоило надрываться все эти годы, чтобы в конце заняться тривиальным плагиатом.
– В рок-музыке нет понятия плагиата.
И так – до бесконечности. Я – их, они – меня. Мои заточки критиковались с противоположной стороны:
– Оно, конечно, интересно… Только не поймёт никто. Заумь сплошная.
– Угу! Выгоднее штамповать до тошноты знакомые мелодийки.
– Не иронизируй. Сейчас важно решить, куда двигаться дальше.
– Пойми, нужно брать во внимание фонетику. Если мы поём по-украински, значит, музыку нужно делать, исходя из этого, а не драть заготовки с "фирмы".
– Коломыйки, что ли, играть?
– Пошёл ты в жопу!
Плохо! Плохо! Всё плохо! Сука, что же делать! Я устал! Устал биться головой в стену! Устал объяснять очевидные вещи! Меня никто не старается понять. Всем пофиг. Даже не пофиг, а похуй!
– Чуваки! Мы же всегда пытались делать что-то своё. Хорошо ли, плохо ли, но у нас получалось. Вчера же всё было замечательно! У нас только начинается нормальная раскрутка. Зачем же херить всё и бросаться в дешёвку?
– Это не дешёвка. Нельзя всю жизнь изобретать велосипед. Детство заканчивается, начинается жизнь. Разуй глаза и оглянись вокруг.
– Спасибо за совет. Но, я не вижу причин бросаться в банал. Да, нужно что-то менять. Но не в худшую же сторону!
– Идиот! Ты что, не понимаешь, что народ стремается непонятного.
Люди хотят, чтобы музон был проще, понятней. Они не хотят напрягаться.
– Так вы собрались для доярок играть?
– И для доярок тоже.
Пиздец! Приплыли! Элитная музыка, твою мать! Что же всё-таки случилось? Не могу понять. Вроде бы не дурак, вроде бы и соображаю, а здесь чего-то не пойму. Такое впечатление, будто у каждого в рукаве запасной козырь, а я, кретин, в открытую стараюсь.
– Это вы со своими параллельными проектами ёбнулись! С Таньками и
Владиками своими! Так если вы обратили внимание, народ не особо прётся от вашего с Танькой проекта! Скудненько!
– Ты ошибаешься. Здесь не об этом речь.
– Об этом, именно об этом. Да, сейчас вся тусня двинулась на параллельных проектах. Но не в ущерб же основному! Это же всё вопрос понтов и новизны. А есть же ещё и работа!
– Дело в другом! Пипл прётся от простенького и модненького. И ему лепят такую херню, что слушать противно! Неужели мы не сможем сваять что-нибудь в таком роде, только поприличней?
– "Что-нибудь в таком роде" – это значит драть с кого-либо. А это
– говно! Я на это не подписываюсь.
Таким макаром мы пререкались долго и нудно. Тем более, что этот разговор был логическим продолжением многих других. Мы не понимали друг друга. Мы даже не ссорились. На это не хватало драйва и желания. Мы вяло перебрасывались словами и не могли придти к общему знаменателю. Тогда-то решил, что пора мне тоже заиметь в рукаве припрятанный козырь. И идти ва-банк.
– Чуваки! Раз такое дело, раз мы не можем толком договориться между собой, я предлагаю на какое-то время разойтись. Пусть каждый реализует свои собственные планы, свои задумки. Пусть каждый определится с приоритетами. А позже, когда мы будем знать, что нам делать, мы, возможно, соберёмся опять. Если это будет кому-нибудь нужно.
Вот он, мой козырь!
Я обвёл глазами всех присутствующих. Никто не произнёс ни слова.
Я физически слышал что-то, что носилось в воздухе. Но не мог определить, что именно. Пауза затягивалась. Они переглядывались, и никто не произносил ни слова. Наконец, Паша высказался:
– Раз ты ставишь вопрос в таком ключе – это твоё право. Отнимать у тебя право на свои проекты никто не собирается. Пробуй. Пока разойдёмся, а там будет видно.
Щёлк! Что мы имеем? Пиздец и полные карманы смура.
– Тогда имеет смысл объявить о распаде группы?
– Погоди, не спеши. Торопиться не следует. Чем думаешь заняться?
– Да так, есть одна идейка. Что-то вроде сольного проекта… А вы?
– А мы повертим пока Таньку и Владика. А там видно будет…
Ку-ку! Мы строили, строили, и, наконец, построили! Спокойно, без соплей!
– Ну, бывайте! Удачи вам.
– Тебе того же. Созвонимся!
Как я устал! Теперь отдохну всласть! Оботдыхаюсь, курва мать!
Вот идёт человек, который только что зачеркнул несколько лет своей жизни! Как смешно! Да, правильно кто-то сказал: "Приходит время, когда нужно либо срать, либо освободить сральню"…
А вас, чувачки, никто не станет напрягать по поводу никому не нужных "экспирьянсов". Правильно, всё уже написано до нас, а в роке своё понятие плагиата. Я не мог не видеть, что у их идеи больше шансов на успех, но какая-то сволочь внутри меня не захотела играть по правилам. По концовке я потерял результат нескольких лет беспробудной паханины ради сомнительного права творить то, что я сам себе пока что слабо представлял. Но я знал точно – "Клана" больше не будет. Почему я мог потратить кучу сил и времени на то, чтобы
"найти" каждого из них, ждать, пока они "врастут" в музыку, ощутят себя музыкантами, перестанут тонуть в трёх аккордах? И почему они отказали мне в своём времени и в своей помощи, когда я нуждался в этом? Я заблудился в поисках СВОЕЙ музыки именно потому, что искал её один. А они смеялись мне в спину и просто ждали, когда я перестану изобретать велосипед. Я не перестал – я ушёл изобретать его в одиночку. Им легче – они знают чего хотят. А мне предстоит в этом болоте барахтаться самому. Закончилась тусовка друзей. Начался бизнес. И здесь нам не по пути.
ИЗ БОЛЕЕ ПОЗДНИХ ИНТЕРВЬЮ
… Мы сделали всё, что могли сделать в этом составе. Мы не чувствовали прежней связки. Андрей охладел к музыке, его перестало это интересовать. В конце концов, он ушёл из группы. Поскольку "Клан
Тишины" был его детищем, абсолютно логично, что в своём прежнем виде он перестал существовать. Теперь будет другая музыка, другие идеи.
Думаем, что наш новый материал будет более коммерческим и менее заумным. Хотя наотрез отказываться от "элитности" мы не собираемся.
… Я не мог больше работать в "Клане Тишины". В тот момент, когда началась серьёзная работа, всплыли "подводные камни", о которых никто не подозревал. Оказалось, что у нас кардинально разные взгляды на схему "раскрутки" группы. Я не считаю возможным в угоду коммерческим интересам жертвовать качеством музыкального материала, предлагаемого публике. Мои же коллеги готовы жертвовать
"творчеством" до момента обретения группой стабильного статуса на музыкальном рынке. Мы не нашли компромисса, и я был вынужден покинуть группу, поскольку не считаю возможным профанировать.
Возможно, в дальнейшем я буду более лояльно относиться к
"коммерциализации", но в данный момент я к этому не готов. Можете считать это недальновидностью или юношеским максимализмом. Я же называю это честностью.
ПЕРИОД ПОЛУРАСПАДА
Одиночество – изнанка свободы.
C. ЛУКЬЯНЕНКО "ЛАБИРИНТ ОТРАЖЕНИЙ"
ГЛАВА 1
This is the end
Beautiful frend,
This is the end
My only frend,
The end.1
Это конец, браток, окончательный и бесповоротный. Крах инженера
Гарина! Ты мчался, как подстреленный, ты выжимал из себя все соки, ты убил уйму времени! И каков результат? Ты лежишь на полу в своей квартире, пьяный и никому не нужный, там, в углу, склад пустых бутылок, шторы задёрнуты, и ты никого не хочешь видеть. Ты наблюдаешь за тенями от вращающегося светильника на потолке, и в девятисотый раз слушаешь, как мёртвый торчок2 Моррисон поёт тебе про
"The end". This is the end. Вот так-то.
Ты распечатал все свои надежды, ты вскрыл все конверты с сюрпризами и что ты там обнаружил? Свой пропитанный спиртным, никотином и безысходностью полутруп, к которому не решается приближаться даже жена. Она боится, что ты сделаешь с собой что-нибудь. Напрасно. Тебе страшно умирать, потому что ты знаешь, что ничего в этой жизни путного не сделал, и о тебе через полгода забудут все, кроме родственников. А ведь ты боишься быть забытым, выброшенным на помойку воспоминаний, стать никому не интересной тенью прошлого.
В тебе живёт какая-то дрянь, толкающая тебя на экстремал. Это
ОНО, а не ты, заявило о твоём уходе из группы. Это ОНО частенько принимает за тебя решения. Ты пытаешься с ним бороться, но ОНО сильнее благих намерений. Иногда вы заключаете перемирие и беседуете по душам. Вот и сейчас ОНО теребит тебя:
– Ну что, как жистянка?
– Иди к чёрту, – лениво отмахиваешься ты.
– Я поговорить. Тебе же хочется с кем-нибудь поговорить? Ты ведь устал быть один, а?
– Какое твоё дело?
– Не ерепенься. Ведь я – это ты. От меня никуда не денешься.
– Я тебя не звал, уходи.
– Давай подведём итоги, – продолжает ОНО.
– Давай, – тебе не остаётся ничего, кроме как согласиться.
– Ты хотел делать музыку…
– Хотел, – лениво соглашаешься ты.
– Собирал друзей, надеялся на что-то, пробовал, рвал жопу на клочки, чтобы что-либо вышло…
– Ну?
– А потом, когда стало тяжело, послал их к бениной маме, и угробил тобой же созданное детище.
– Не передёргивай. Меня поставили в такие условия, что я не мог оставаться. Может быть, это было сделано не специально, но это было сделано, – ты не замечаешь, как начинаешь поддерживать разговор
– Они имеют право поступать так, как считают нужным. Ты не можешь им навязывать своё видение музыки.
– Формально это так. Но практически всё обстоит иначе. Мы были больше, чем просто группа. Мы были друзьями. Из этого я исходил, когда создавал "Клан Тишины". Из этого я исходил, когда не искал готового гитариста, а учил Пашу. Из этого я исходил, когда Паша предложил учить Батьковича только потому, что он "наш человек" и у него пальцы длинные. Из этого исходили мы все, пока ждали, когда
Палыч освоит элементарные навыки игры на барабанах. Я мирился с недостатками каждого из них во имя общего дела. По этой же причине я отказался от руководства группой, требуя, чтобы все имели одинаковое право принимать решения.
– А когда ты сам запутался, и нужно было тебе самому помочь, они бросили тебя, – весело подхватывает ОНО и хохочет в полный голос.
Ты зажимаешь уши, но этот блядский хохот проникает в твой мозг через ноздри, глаза, рот… Он рвёт тебя на ошмётки, и ты никуда не можешь убежать от этого.
– Они не обязаны заниматься моими проблемами! – кричишь ты в исступлении.
– А ты? Ты обязан был заниматься ИХ проблемами? Учить Пашу первым аккордам, заставлять его, подбадривать и говорить, что всё получится. Ты обязан был принимать все проблемы Палыча как свои?
Считать его братом, и быть братом для него? Пахать почти в одиночку, отрабатывая аппарат? Вспомни, ведь практически отрабатывали только ты и Батькович!
– Я поступал так, как считал нужным, – бурчишь ты.
– То-то и оно! А они даже не посчитали нужным понять, что ты остаёшься один, тогда как они – втроём. Тебе нужно начинать с нуля, а им – всего лишь найти вокалиста. Тем более что есть Танька и есть
Владик, который спит и видит себя на твоём месте. Они не будут по тебе скучать, – злорадствует ОНО. – Они даже не посчитали нужным поинтересоваться, что ты делаешь сейчас. А ведь они – твои друзья!
Вы не играете в одной группе, но вы же не перестали быть друзьями?
При этих словах ты горько усмехаешься и ничего не отвечаешь.
– Им насрать на тебя и на вашу дружбу, – делает вывод ОНО.
– Открыл Америку…
– Так что, у тебя больше нет друзей. Твои действия?
– А бес его знает! Знаю только одно – я больше не хочу друзей. Я не буду рассчитывать ни на кого, кроме себя самого. Тогда не будет таких жестоких обломов. Я всегда буду один, и никого не подпущу к себе и на пушечный выстрел, – ты постепенно набираешь обороты и впадаешь в пафос.
– Тихо. Тихонечко, – ОНО прикладывает к губам палец. – Не кипишуй, кочумни. Я всё понял. Спасибо за интервью.
ОНО исчезает, ласково шепнув на прощание:
– И, всё-таки, это ты задушил малютку. Я имею в виду "Клан Тишины".
– Иди на хуй!!!
Некоторое время ты куришь, переваривая разговор и перемешивая мысли с хриплым речитативом Моррисона. Потом, качаясь, добредаешь до балкона, и тебя тяжко рвёт вниз, на чьи-то простыни и наволочки этажом ниже. This is the end!
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Андрей ты должен взять себя в руки милый не расклеивайся я умоляю тебя ты не должен так много пить мне страшно за тебя Господи что же это такое подонки вот кто они такие я их ненавижу милый я тебя умоляю встряхнись всё будет хорошо ты увидишь ты не можешь так просто наплевать на себя я прошу тебя умоляю не пей посмотри на себя ты уходишь и я ничего не могу сделать будь оно всё проклято!
ГЛАВА 2
Всё-таки, приятно вновь ощутить себя живым организмом! Шагать по мокрым тротуарам, ни о чём не думая, и вдыхать влажный воздух, впитывать его каждой клеточкой организма. Я осматривался по сторонам, и всё казалось мне новым, незнакомым, интересным.
Последнюю неделю я пил беспробудно, практически не приходя в сознание. Краткие минуты просветления я использовал для того, чтобы заправиться новой порцией спиртного и снова ухнуть в сумрачные ущелья болезненного смура. На улицу я не выходил – город с его движняком наводил на меня панический ужас. Я чувствовал себя похороненным в его узких улицах, лица прохожих вызывали отвращение.
Паника захлёстывала моё сознание тяжёлой мутной волной.
Звонок Палыча совпал с одним из немногих просветов в моём
"штопоре". Я поднял трубку, и вздрогнул от неожиданности:
– Привет, брат! Как делишки?
– Спасибо, нормалёк, – я пытался справиться с внезапно охрипшим голосом.
– А я, вот, к сессии готовлюсь. Опять хвосты, – пожаловалась трубка.
– А ты чего звонишь? – я пытался унять дрожь в руках.
– Ёксель-моксель! Что значит, зачем? Ты мне брат, или не брат? – зачастила скороговоркой трубка, – ты ж братик мой, брательничек, братишечка…
– Братишечка, – согласился я.
– Давай встретимся, посплетничаем, похихикаем, – предложила трубка, – у меня новость есть, закачаешься.
Что ж, встретимся, так встретимся. Мне паршиво, а он всё-таки мой друг…
– Когда?
– Давай завтра у Маринки дома! Чего на улице мокнуть? Подгребай часикам к шести, лады?
– О'кей, я буду.
– Вот и ладушки, – обрадовалась трубка и зависла на коротких гудках.
Я срочно стал приводить себя в порядок. Не хватало ещё показаться
Палычу и Марине в виде рыцаря печального образа с недельным перегаром и опухшей мордой. Вывести с физиономии следы "путешествий в другие отражения" так и не удалось, но я не стал особо расстраиваться. Чёрт с ними! Главное, что удалось хоть на день разжиться сносным настроением.
На следующий день в назначенное время я топтался перед маринкиной дверью. Я надавил кнопку звонка, и дверь открылась, предъявив улыбающиеся физиономии Палыча и Маринки. В первый момент в моё сознание снова рванулась паника, но сникла, убаюканная неожиданно навалившейся усталостью. Я выдавил из себя улыбку и перешагнул через порог.
– Хрювет, – мы обнялись с братом, обменялись улыбками с Мариной.
По-моему, она понимала, что творится у меня внутри, но притворялась, что ничего не замечает. Вообще, они оба пытались делать вид, что всё как в старые добрые времена. Два отпетых безобразника закатились в гости к приятельнице, и у неё только одна забота – чтоб не перепились выше крыши и не кинулись во все тяжкие.
Старая патриархальная темка! Я изо всех сил им подыгрывал. Марина сварила кофе, и мы уселись за стол.
– Что поделываешь? – завязал разговор Палыч.
Что, что? Бухаю, как подорванный! Что я ещё могу делать? Только я тебе, браток, об этом рассказывать не буду, обойдёшься. Незачем тебе знать такие интимные подробности. Считай, что всё у меня ништяк.
– Да так, всякие идейки реализую. Шуршу помаленьку.
– Батькович говорил, что ты собираешься сольник писать?
– Есть такая мысля. Батьковича я на бас подписал, он не против.
– Я знаю. А остальные?
А зачем тебе остальные? Какая тебе разница? Просто для вежливости, или из любопытства?
– Я пока что не знаю. Планирую на каждую композицию разных музыкантов подписать. Если получится.
Если получится. Хрен его знает, получится ли? Согласятся ли?
Нужно будет жопу рвать на фашистские знаки, чтоб согласились.
– Батькович говорил, что ты Апреля подписал?
– Подписал.
– И что, не выпендривался? И вообще, как ты с ним познакомился?
– Попросил Валика, он свёл. Апрель пришёл обдолбанный в дым. Но поляну сёк, послушал материал и согласился сразу. Сказал, что ему такой музон в кайф. Он, вообще-то, по блюзу отвисает, но мой материал его впёр.
Апрель был местной знаменитостью. Очень талантливый гитарист, имеющий стопроцентную "чуйку" на то, как нужно сыграть то, или иное произведение, он роскошно использовал слайдовую технику, и, вообще, был "в курсах". Тем не менее, он не задерживался подолгу ни в одной группе, так как имел один недостаток, который перечёркивал все его достоинства. Апрель "торчал". Причём, "по-чёрному". В конце концов, тем, кто с ним играл на данный период времени, надоедали его
"манцы", и Апрель вылетал из очередной группы. Мне он не требовался для постоянной работы, а для того, чтобы записать пару вещей, отстранённо-блюзовая манера Апреля подходила идеально. К моему удивлению, он не отказался работать со мной, и материал его явно заинтересовал, о чём я с удовольствием поведал Палычу.
Палыч на секунду задумался, переваривая информацию. Известие о том, что я буду работать с Апрелем, его явно заинтересовало. Немного подумав, он произнёс:
– Ну, если моя помощь понадобится, то ты обращайся. Я всегда помогу.
Спасибо, милок. Если бы ты вызвался до того, как всплыла информация об Апреле, я бы ещё подумал. А теперь – шиш. Понятно, что тебе интересно и на ёлку влезть, и жопу не ободрать – поиграть с гитаристом такого уровня хрен бы тебе выдалась возможность! Только мне такие игры не нравятся. Держись своего берега, а я уж как-нибудь сам о себе позабочусь.
– Я буду иметь в виду, – я не ничем не выдал своих мыслей на этот счёт.
– Можно вопрос? Почему ты пригласил Батьковича? – вкрадчиво поинтересовался Палыч.
Не знаю. Только с ним, почему-то, мне не внапряг общаться.
– Так получилось. Он подходит к моей задумке.
– Хватит вам о музыке, – вмешалась в разговор Марина и многозначительно посмотрела на Палыча, – нет, что ли, других тем?
– У меня язву нашли, – горестно сообщил Палыч.
Я в ответ посочувствовал. Ему теперь нельзя пить и жрать всякие вкусности. Несчастный человек. Что ещё можно сказать? Какое-то время мы болтали о всякой всячине. Подкалывали Марину, которая после долгой и безнадёжной любви к Палычу стала встречаться с Пашей.
Марина отшучивалась и краснела в ответ на наши непристойные шуточки.
Внешне всё выглядело так, как оно должно было выглядеть. Но…
Всегда это проклятое "но". В воздухе висела напряжёнка, стрём какой-то. Что-то не давало расслабиться. Марина поглядывала на
Палыча и будто старалась заставить его что-то сказать. Палыч делал вид, что не замечает её взглядов и трындел обо всём, что приходило в голову. В конце концов, я устал от этой игры в гляделки и собрался идти.
Потом мы шли к троллейбусу, не обращая внимания на мерзкий холодный дождь. Я расспрашивал его о том, чем занимаются остальные участники чудесной группы "Клан Тишины". Палыч рассказывал, что они записали несколько песен Таньке и аранжируют песни Владика.
– Знаешь, по сравнению с "Кланом Тишины" – полнейшая коммерция.
Слёзы мешают говорить. Но это даже интересно – сменить стиль.
Прикольно, брат.
Дальше Палыч плакался, как их всех достаёт непрофессионализм
Владика, чему я неподдельно удивлялся. Парень имел очень приятный тембр, неплохо с ним управлялся, и я слабо представлял, какие могут возникнуть проблемы, кроме дикции. Избавится от привычки завывать во время пения, походит к логопеду – и дело в шляпе. Но уточнять я не стал.
Палыч поведал, что они планируют попробовать сделать с Владиком программу, чему я не удивился. Король умер, да здравствует король!
– Только вот, тексты у него – полное говно, – Палыч напрягся и выстрелил, – Слушай, а может у тебя есть парочка невостребованных текстов? Для нас, а?
Вот оно что! А я гадаю – в чём причина такого желания повидаться. А вам нужны тексты! Нет, больше я дурака валять не буду!
– Прости брат, ничем не могу помочь. Сам понимаешь – себе срочно ваяю. Не обижайся, но ничего подходящего нет.
– Ну, если что-нибудь нарисуется, ты свистни. Ладно?
И тут мне стало противно. В буквальном смысле этого слова.
Тошнота подкатила к горлу и встала комом. Вот она, причина сегодняшней встречи – тексты. А я-то голову ломал! Я изо всех сил боролся с позывами рвоты, и при этом старался не подавать вида, что что-то не так. На моё счастье подошёл троллейбус, Палыч торопливо распрощался со мной и отбыл.
Я постоял, прислонившись к дереву и вдыхая густой туман. Снова накатывала липкая, как грязь, паника, страх перед городом, перед незнакомыми лицами. Я пытался с этим справиться и не мог.
Тогда я заскочил в ближайший "сквозняк", взял себе бутылку водки, и в ближайшем сквере влил её в себя в три приёма. Всё замерло, время остановилось и меня уже ничто не волновало.
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Ничего ничего не бойся всё будет хорошо я просто немного растерялся нет я не пропаду нет Татка я тебе обещаю я справлюсь с этим только подожди немного ты же знаешь стоит мне взять себя в руки и всё наладится лучше посиди со мной я что-то выбился из сил тебе страшно мне самому страшно но я тебе обещаю что я исправлюсь…
ГЛАВА 3
Тихо-тихо капает Тишина, стекает тоненькими струйками по лицу, забирается в волосы и ресницы. Тихо-тихо бродит Страх… Он выжидает, описывая круги вокруг тебя. Мягкое, аморфное поддатливое существо – Страх. Из него ты можешь лепить всё, что пожелаешь. Всё, на что хватит твоего воображения. Вслушайся, вслушайся в чуть слышный шелест его шагов, пусти в себя его вкрадчивые шёпоты. Тихие, тихие шёпоты… Они так многообещающи, они сулят так много интересного… Любопытное существо – Страх. Он – твоё домашнее животное. Вместо рыбок, вместо кошки. Он ластится и намекает на то, что голоден. Накорми его… Он питается твоими Фантазиями, он питается твоей Слабостью. Накорми его, и он раздвинет границы невозможного… Накорми его.
