ПРЕДИСЛОВИЕ

 
      Книга, которую вы держите в руках, относится к разряду антилитературы. Потому что написана она человеком, не имеющим ни малейшего понятия о ремесле литератора. И дело не в том, что я в себе неожиданно ощутил бурлящие литературные таланты, требующие немедленной реализации. И согласен я с тем, что "пусть сапоги тачает сапожник, а пироги печёт пирожник". Писать я стал от скуки. И для удовлетворения собственных амбиций. Из разряда "а мы и это могём!".
      Начав писать, я понял, что таки действительно могём. Косо, криво, но могём.
      Показав своё "творение" некоторым знакомым, я услышал самые разнообразные отзывы. Но понял, что кроме меня, сей "шедевр" может быть интересен ещё хотя бы паре-тройке людей. Поэтому вы держите в руках эту книгу и собираетесь или не собираетесь её прочесть. Но это абсолютно не значит, что я решил под шумок пробраться в стройные ряды профессиональных литераторов и срубить по-лёгкому деньжат и славы.
      Прошу воспринимать моё сочинение как чтиво сугубо развлекательное. Правда, не без претензий на нечто большее. Это взгляд изнутри на жизнь музыканта. Тема мне хорошо знакома и близка.
      Наверное, поэтому книгу нельзя назвать непредвзятой. Чувствуя свою неспособность более-менее правильно выстроить сюжетную линию произведения, я называю его не повестью, не романом, а записками.
      Хочу сразу же сакцентировать внимание на том, что "Записки" есть, в некотором роде, плод сочинительства, но ни в коем случае не документальная история львовского рок-н-ролла. Этим заявлением я хочу оградить себя от неудовольствия тех, кто найдёт в себе сходство с персонажами книги, и тех, кто упрекнёт меня в неточном освещении фактов, имевших место в действительности. Повторюсь – я не летописец, а всего-навсего сочинитель-самоучка.
      Мне приходилось слышать упрёки в свой адрес по поводу того, что данное "творение" наводнено ругательствами цензурными, полуцензурными и нецензурными. Я не собираюсь ни перед кем отчитываться в этом. Замечу лишь следующее – я пытался передать нужную атмосферу. Без ругательств она получалась несколько кастрированной. Если вас это смущает – просто отложите эту книгу в сторону или растопите ею печь.
      И последнее – критикам, доморощеным и профессиональным, совать сюда нос категорически воспрещается. Я не люблю эту свору с момента моего появления на музыкальной сцене. Не уверен, что литературные критики существенно отличаются от тех, с которыми мне приходилось сталкиваться до сих пор.

 
      Все совпадения и любое сходство с реальными событиями и лицами прошу считать неслучайными.
      Автор

ГЛАВА 1

 
      – Н-да… Видок у тебя – "заскучаешь". И что дальше? – Паша рассматривал меня прямо-таки с хирургическим интересом, выискивая на моей помятой физиономии следы блоковской печали. Но я твёрдо знал, что там сложно что-нибудь обнаружить, кроме следов пятидневного запоя и свежей царапины на щеке, приобретённой мною в результате доставания заначки из сливного бачка.
      – Ничего дальше. Всё – дерьмо! – смело обобщил я. – Короче, вспомним наши "экзерсисы" и будем двигаться дальше в выбранном направлении. Давно пора было.
      – Правильно! – с энтузиазмом поддержал меня Паша. – Музыка, она одна не предаёт. Всё преходяще, а музыка – вечна!
      Меня от этого пафоса слегка замутило, но виду я не подал. Паша, если не обращать внимания на его привычку воспитывать и говорить прописными истинами, всё-таки клёвый парень. Да и наши музыкальные
      "экзерсисы" можно смело назвать удачными. Тем более, что всё равно нужно как-нибудь отвлечься. А музыка – тоже хлеб.
      Всему этому разговору предшествовал "подготовительный период" приблизительно годовой длительности. Ваш покорный слуга приобрёл мерзкую привычку бренчать на гитаре на вечеринках и орать душещипательные песни. Когда все (или почти все) девичьи сердца в радиусе нескольких километров были покорены при помощи шести струн и стандартного набора "люблю – жду – умираю без тебя", у меня возникла идея стать рок-звездой. После длительных раздумий на тему: "Кто станет моим соратником", выбор пал на Пашу. Этот человечек грыз гранит наук в одном классе со мной и мы дружили. Это и явилось решающим фактором в назначении Паши на ответственную должность гитариста группы. К чести моего друга следует заметить, что он долго отнекивался, заявляя, что он-де не имеет ни слуха, ни голоса, и вообще никакими музыкальными талантами до сих пор не блистал. При попытках показать ему "три блатных аккорда"1 бывал буен и швырял в учителя (то бишь в меня) подручными средствами. В результате длительных пререканий и полусерьёзных потасовок кандидат в звёзды милостиво согласился напрячь мозги и пальчики.
      В первые недели обучения гитарному делу я чудом не умер от гипертонического криза. Мой ученик потрясал меня своей непроходимой тупостью, о чём я ему откровенно заявлял. В ответ мне было не раз высказано, где Паша видел таких учителей, как я, и что он вообще думает обо мне и о тех несчастных, которые осмелятся когда-нибудь присутствовать на наших будущих концертах. После каких-нибудь двух месяцев вырывания волос, криков, воздевания рук к небу и заявлений типа: "В гробу я видел всю эту затею", Паша вполне сносно играл произведения "Мурка", "Таганка" и песню группы ДДТ "Дождь".
      В этот счастливый момент было решено, что период обучения закончился и Пашу можно считать полноправным гитаристом нашей будущей группы. Следует заметить, что к этому времени он так вошёл в роль заправского истязателя струн, что садился с гитарой даже за обеденный стол, чем доводил до умоисступления свою бабушку. Паша был не дурак поскандалить, и квартира частенько напоминала палату для буйнопомешанных. Я имел все основания считать себя ответственным за все откровения, которыми потчевали друг друга бабушка и внук после вступления последнего на тернистый путь рок-музыканта.
      Вскоре Паша совершенно потряс меня своим открытием, что вторая гитара может вести самостоятельную партию, а не играть в унисон с первой. Он, также, показал мне каким образом можно подбирать соло.
      Оказалось, что нужно просто тыкать пальцами везде, где придётся, и искать места, которые не слишком режут уши. По нашим подсчётам выходило, что после двухчасовой работы с произведением одна треть звуков, извлекаемых из второй гитары, – "в кассу".
      Окрылённые успехом мы ринулись демонстрировать наши достижения всем знакомым. Как и следовало ожидать, все барышни, ранее покорённые мной в единичном экземпляре, просто таяли от восторга, услышав наш дуэт. Мы изнемогали под бременем похвал и дичайшей популярности, которая обрушилась на наши талантливые головы.
      Пришло время писать свои собственные произведения. У меня был опыт писания любовных стишат с шестого класса. Я тогда научился наповал сражать однокласниц "шедеврами" типа:
      О, как жесток Амур ты был,
      Когда стрелою золотою
      Меня ты в сердце поразил,
      И вот не знаю я покоя.
      Паша никакого опыта не имел. Стихов он не писал, не читал и не любил.
      Соединив свои талантливые сердца в едином творческом порыве, мы породили первого монстра. Это был громаднейший текст на четырех страницах, весь пропитанный мистицизмом и романтикой. Читать без ужаса это произведение было невозможно. По-моему, это был образец примитивизма и безвкусицы. Слава Богу, мы запнулись на написании музыки к этому дивному творению и оно так и не увидело свет.
      После первого неудачного опыта было решено отвлечься от написания больших литературных форм и попробовать сочинить чего-нибудь поскромнее. Для затравки было взято стихотворение Теофиля Готье
      "Дым" и положено на музыку. В результате получилась весьма недурная баллада, гармония которой напоминала весь плагиат мира, вместе взятый.
      Но Готье – Готьём, а мы тоже не ногой сморкаемся, и амбиции дело святое. Поэтому через небольшой промежуток времени были готовы несколько опусов на слова вашего покорного слуги. Первый барьер мы преодолели. Оставалось продвигаться дальше. Тут-то всё застопорилось.
      И дело не в творческом кризисе. И не в священной лени, милой сердцу каждого уважающего себя индивидуума. Просто я поступил в
      Политех и поехал в колхоз "на помидоры". По дороге к трудовым подвигам, прямо в поезде я познакомился с хорошенькой девушкой с экономического факультета. Она была зеленоглазой блондинкой, имела потрясающий бюст и умела очень весело и заразительно хохотать.
      Несколько дней спустя я понял, что влюбился по уши. Девица моим пламенным чувствам особо не сопротивлялась и мы вдвоём утонули в пучине любви. После романтических свиданий на фоне навозных куч и покосившихся заборов, после поцелуев, окрашенных в цвета стахановских подвигов, пришло время возвращаться в родной город.
      Тут-то и выяснилось, что возлюбленная моя обручена, свадьба имеет место быть через месячишко-другой и роман её колхозный здесь совершенно не к месту. Но гордая и влюблённая в меня девушка по возвращении в объятия жениха твёрдо заявила, что упомянутые объятия её абсолютно не устраивают. Она-де нашла себе другие, более уютные
      (то есть мои). Посему свадьба отменяется. Я, в свою очередь, честно заявил гордой и влюблённой девушке, что могу заменить жениха только в смысле объятий. Что же касается брака, то я "пас". Не созрел морально.
      Началась жуткая кутерьма. Неудавшийся жених оказался курсантом местного военного училища. Он заявил, что он этого так не оставит, и месть его будет страшна. А тут ещё весь третий курс этого училища, как один человек, заявил, что вступится за честь мундира товарища. В воздухе запахло моей кровью. Началась самая настоящая охота. Я старался пореже появляться в центре города. Кровожадные курсанты старательно искали встреч со мной. Однажды я всё-таки попался жениху в лапы, и на протяжении длительного отрезка времени мы старательно валяли друг друга в грязи близлежащего газона. Схватка закончилась с ничейным счётом. Я приобрёл репутацию лихого парня и ходил, задрав нос.
      А потом страсти вдруг улеглись. Жених, встречая меня, не хватался за твёрдые предметы, не кричал о поруганной офицерской чести, а, наоборот, зловеще ухмылялся. И по прошествии одного месяца я узнал о том, о чём давно знали все. Изобретательная девица, здраво рассудив, что чувства чувствами, а замуж выходить всё-таки нужно, назначила день свадьбы с курсантом. Я же в свете этого решения рассматривался как вариант "для нагуляться". Умный человек посмеялся бы над ситуацией и, особо не сопротивляясь, занял бы самую выгодную позицию
      – позицию "друга дома" и поставщика рогов на курсантскую, а в последствии офицерскую, голову. Но из меня полезли принципы, как геморройные шишки. Я почёл себя глубоко оскорблённым, обрушил на голову несчастной новобрачной целый шквал ужаснейших обвинений.
      После чего сделал вывод, что пора страдать и запил.
      Период страданий основывался на чередовании буйных и меланхолических стадий. Во время буйных стадий я употреблял алкоголь и вовсю безобразничал. Меланхолическая фаза характеризовалась чтением стихов и размышлениями на тему: "Жизнь – говно, а женщины – бляди (во всяком случае – некоторые из них)".
      Весь этот компот закончился так, как этого и следовало ожидать.
      Друзья мне сообщили день, когда счастливая пара должна была сочетаться браком. Я надел свой белый костюм и припёрся без приглашения во Дворец Торжественных Событий под ручку с одной из приглашённых дам. Сначала всё было тихо и мирно. Невеста то краснела, то бледнела, жених зеленел от злости, а в общем атмосфера была такой, словно в зал торжественно внесли покойника. В конце концов с новобрачной случилась истерика, а я был торжественно изгнан.
      После такого финала я пил ещё пять дней, а потом вдруг вспомнил, что я – будущая рок-звезда. Сообщить об этом радостном событии я припёрся к Паше. И теперь он созерцал мою помятую физиономию, злорадно прикидывая, как всю эту мою историю можно будет использовать для грядущих шантажей и обвинений в недостаточно серьёзном отношении к Общему Делу.
      – Ладно, – милостиво провозгласил Паша, – с завтрашнего дня приступаем к репетициям. А сейчас у меня есть одно предложение.
      – Ну-ну, – с готовностью вопросил я.
      – Перестань бухать, мудак! – рявкнул соратник.
      С этой исторической фразы началась эпоха рок-н-ролла в моей жизни.
 

ГЛАВА 2

 
      – Погоди, дай я попробую…
      – Да не мешай ты! Видишь, я не настроил толком…
      – Ты и не настроишь. Колок разболтан…
      – Иди ты на хрен. Тоже мне, Эрик Клэптон грёбанный…
      Обмениваясь такими профессиональными замечаниями, мы суетились, словно два дауна, вокруг предмета, который своими очертаниями отдалённо напоминал гитару. Это была подержанная чешская "Йолана", изготовленная, судя по внешним признакам, для игры в трактирах во времена первых крестовых походов. Сей замечательный инструмент был куплен в "комиссионке" за 50 рублей. В нагрузку прилагался неработающий "квакер"1. Гордясь своей профессиональной эрудицией, мы, почти не прилагая усилий, именовали вышеуказанные предметы
      "веслом"1 и "примочкой"2.
      Покупка должна была ознаменовать переход нашей рок-группы на следующий, более высокий, уровень. Предполагалось, что теперь в наши опусы можно будет вставлять протяжные соло в стиле Гарри Мура и
      "поливать" в духе Джимми Хендрикса.
      А пока выяснилось, что если "лабать"3 с овердрайвом4, то среди всей звуковой грязи почти не слышно "левых"5 нот. А звучание получалось настолько крутым, что во время исполнения очередной пьесы мы, бывало, увлекались только размахиванием причёсками и высовыванием языков, напрочь забывая о необходимости извлекать ещё и какие-то звуки.
      – Да, чувак, крутняк немерянный! – построил я очередную фразу на профессиональном слэнге. – Просто, хоть уже на сцену…
      – Нет, – твёрдо заявил Паша, – всё это хорошо, но музон нужно вылизывать и вылизывать.
      – Ты чё, опух? Это же не попса грёбанная. Это рок! А рок вылизывать не нужно.
      – Может и не нужно. А может и нужно. Ты послушай "Флойдов"6. Там всё чисто и красиво.
      Мне тоже захотелось, чтобы у нас всё было "чисто и красиво".
      Поэтому, с трудом удержав себя от соблазна попререкаться хотя бы для вежливости, я немедленно согласился со следующими предложениями: а) нужны бас-гитарист и барабанщик; б) нужны они немедленно; в) музыку по возможности "вылизывать".
      Придя к такому соглашению, захотелось немедленно броситься на улицу для поисков упомянутых граждан, совершенно необходимых для создания жутко популярной и дико талантливой рок-группы. Но по своему опыту мы уже знали, что нужные нам личности на улице не валяются, а если и валяются, то в неизвестных нам местах.
      Поэтому нам ничего не оставалось, кроме как продолжать наши экзерсисы и жарко мечтать о грядущих триумфах. Тем более, что имелась ещё одна проблема, решение которой отнимало громадное количество времени и умственных усилий. Как известно каждому, все более или менее порядочные группы как-нибудь называются. И название, как правило, несёт определённую смысловую нагрузку. Ведь даже сопливый первоклашка хорошо знает, что "как шхуну назовёшь, так она и поплывёт". Но поверьте мне на слово – очень трудно, почти невозможно придумать название, одновременно философское, легко запоминающееся, интригующее и просто классное! И поэтому мы всё время думали. Этот процесс для пущей продуктивности сопровождался запусканием пальцев в отрастающие патлы, задумчивым ковырянием в носу и нервным постукиванием костяшками пальцев по различным предметам (желательно звонким). Я промолчу о том, что из ногтей, съеденных в периоды интеллектуальных судорог, можно было выстроить небольшое рок-кафе.
      – А давай мы будем называться "Точка Росы" – предлагал Паша, млея от предвкушения того, как я грохнусь на пол и в немом восторге буду дрыгать всеми конечностями, не в силах говорить.
      – Не! Я придумал название покруче. Твоя "Точка Росы" сильно термодинамикой попахивает. А я этого дерьма в Политехе каждый день по ведру съедаю. А вот что ты скажешь насчёт "Пластилиновых Бульдогов"?
      – Это только ты по пьяни на бульдога похож, на пластилинового.
      Вот и возьми себе творческий псевдоним. А название группы должно звучать эстетично.
      – Да пошёл ты на хер! Эстет грёбанный! Если я на бульдога похож, то ты – бочка верблюжьего кала! Маньяк термодинамический!
      В этом месте выражения, которые принято употреблять в литературе, заканчивались. Начинался дурдом, хаос и махровое рукоприкладство.
      К сожалению, я вынужден отметить, что почти по всем вопросам консенсус достигался путём взаимных оскорблений и потасовок. Причём мы считали, что всё это в порядке вещей и способствует откровенному выражению своих мыслей. Мы были друзьями и были уверены, что дружба без подначек и постоянного выяснения отношений – дело скучное.
      Самое смешное, что окончательный вариант названия для группы был принят единогласно, без драк и оскорблений. Случилось это до боли прозаично. Я приволок задумку на очередной хит. Там были следующие гениальные строки:
      Мы – дети войны Земли и Луны,
      Мы – Клан Тишины.
      – А почему "Клан Тишины"? – спросил Паша.
      – Понимаешь, тишина – это идеальная музыка. Как белый цвет включает в себя все цвета спектра, так тишина включает в себя все звуки, существующие в природе. А Клан Тишины – братство людей, поклоняющихся идеальной музыке.
      – Клёво, – восхитился мой соратник.
      Сей замечательный опус так и не увидел свет, но Паша задумался и тихо проговорил:
      – А классное название – "Клан Тишины", ты как думаешь? – и мгновенно принял оборонительную позицию.
      Но я нападать не собирался. Я и сам так считал. Всё обошлось без драки. И наша будущая гениальная группа стала носить гордое название
      "Клан Тишины". После этого эпохального события мы немедленно совершили несколько необходимых с нашей точки зрения действий: а) стали восторгаться названием коллектива; б) срочно оповестили о нашем названии всех знакомых; в) написали название группы на всех стенах и других подходящих для этого сооружениях. Расчёт был прост – пусть все, кто увидит, думают, что это наши фаны.
      Итак, идея есть, название есть, вдохновители есть. Оставалось найти достойных соратников.
      – Давай возьмём Батьковича басистом, – предложил как-то Паша.
      – А кто это? – поинтересовался я с изумлением.
      Причины для изумления были. Мой гениальный гитарист отличался крайней болтливостью. Поэтому появление нового имени, необтрёпанного его языком, я воспринял, мягко говоря, с интересом. Но всё оказалось гораздо проще, чем я думал. Паша не обманул моих ожиданий.
      – Это брат Косточки, – пояснил он.
      Вика Косточка была нашей однокласницей. Одно время она была спутницей моих романтических прогулок при луне со всеми необходимыми атрибутами. Это рассматривалось как школьная любовь. Потом чувства наши увяли и перешли на другой уровень, который принято именовать взаимным уважением. А за несколько месяцев до окончания школы за
      Викой вдруг стал ухаживать Паша. Походы на дискотеки, длительные сидения вечерами на скамеечке в парке, слушание соловьёв и всякое такое. Долго эта благодать не продлилась. Мне неизвестно по каким причинам, но Вика отшила моего друга. Я подозреваю, что Паша попросту напряг её своим затейливым трёпом, от которого опупевали даже самые терпеливые девицы.
      После разрыва с Викой Паша сохранил приятельские отношения её родным братом Юрой. Юра – долговязый оболтус, спокойный как удав и загадочный, как египетские письмена, был на два года младше нас. Во времена моих посещений дома Косточек мне так и не удалось разговорить эту флегму. Но Паша нашёл свой ключик к его сердцу. Они общались, и, как выяснилось, довольно успешно. Теперь сей экспонат, который, оказывается, носил псевдоним "Батькович", предлагался на роль бас-гитариста нашей звёздной группы.
      Я потребовал обосновать этот странный выбор.
      – Другой кандидатуры всё равно нет. А у него пальцы длинные, – выложил свои козыри на стол Паша.
      Возразить было трудно. Но мне почему-то казалось, что для приёма в рок-группу следует оценивать какие-то другие критерии. Какие именно, я, в силу своей неопытности, сказать не мог. Поэтому пришлось опуститься до дипломатической уловки.
      – Давай повременим немного. А?
 

ГЛАВА 3

 
      Совершенно неожиданно нашёлся барабанщик для нашего коллектива.
      Свершилось это весьма символичным образом. Солнечным сентябрьским утром я направлялся в Политех, дабы постигать таинства инженерных наук. Но так как к инженерным наукам я не испытывал ни малейшей склонности, то всю дорогу пытался придумать для себя достойный предлог сачкануть. Эти размышления вылились в титаническую борьбу между моей гипертрофированной ленью и совершенно мизерными зачатками чувства долга.
      По прибытии к корпусам родной "alma mater" я с надеждой обозрел окрестности. И не ошибся в своих ожиданиях. Со ступенек первого учебного корпуса мне зазывно махали руками. Сразу же стало ясно, что конспектов сегодня мне не писать.
      Я забыл упомянуть, что в период моего пребывания в колхозе я был занят не только ухаживаниями за прекрасной дамой и трудовыми подвигами. Подобралась недурная компания парней и девушек, с которыми было весело и интересно. Нашей ватаге завидовал весь курс, а головоломные авантюры обсуждались и студентами и преподавательским составом, изнывающим от непомерного чувства ответственности за наши молодые жизни.
      После возвращения к родным пенатам и печальной развязки моего любовного романа компания раскололась на два лагеря. За очень короткий срок две стороны вдрызг разругались и прекратили всякое общение между собой. На моей стороне остались два человека: Светка и
      Игорёк.
      Светка была существом донельзя легкомысленным и весёлым. Она напоминала всех положительных персонажей детских мультфильмов, вместе взятых. С ней было легко и просто. Я вообще не воспринимал её как лицо противоположного пола и считал своим в доску парнем.
      Игорёк состоял при Светке возлюбленным. Живое воплощение Шурика из кинокомедий Гайдая. Очкастый, всегда смеющийся, он за свою худобу получил кличку Толстый. Сложно найти более приятного собутыльника и душевного товарища.
      И вот эта самая парочка приветствовала меня на ступенях Политеха.
      Рядом с ними стоял невысокий молодой человек с модной стрижкой и стильно прикинутый. Он с молчаливым одобрением взирал на наш стандартный приветственный обмен шуточками и колкостями.
      Толстый поймал мой вопросительный взгляд и представил парня.
      – Это наш новенький. Денис. Вроде бы неплохой гражданинчик. Но, представляешь, всё время молчит! За два дня общения с ним я вытянул из Дениса только его имя и несколько междометий.
      – Тогда есть предложение, – оживился я. – Едем ко мне. Я купил новый диск "Аквариума". Возьмём пузырь. Посидим душевно. Устроим парню проверку на вшивость!
      Так мы и поступили. Взяли четыре бутылки "Кагора" и поехали ко мне. Я поставил музыку. Светка суетилась на кухне, готовя незатейливую закусь. Толстый тихонько матюкался себе под нос и отвёрткой ввинчивал шурупы в бутылочные пробки.
      – Ты когда себе штопор заведёшь, плебейская твоя морда! – ныл он, орудуя отвёрткой. – Полная ванная бутылок, а штопора нет!
      – Я, батенька, в основном водку пью. От вашего шмурдяка башка болит и штын такой, что только мух травить. А вставлять – не вставляет. Ты мне лучше скажи, на хер ты во все пробки позакручивал сразу?
      – Дык, я всё стараюсь ещё на трезвую голову сделать. По пьяни отвёрткой в прорезь шурупа сложно попасть. А вытащить пробку и не облиться – и подавно.
      Толстый был прав. Штопора в моей хате не водилось при всём разнообразии предметов, которыми она была наводнена. Поэтому открывать бутылки с вином приходилось весьма хитроумным способом. В пробку ввинчивался шуруп. Потом один из жаждущих держал бутылку, а другой тянул за шуруп плоскогубцами. В восьми случаях из десяти пробка успешно вынималась. В остальных двух неудачных вариантах пробка проталкивалась вовнутрь и вино выпивалось с огромными неудобствами. Но мне кажется, что всякий цивилизованный человек знаком с этими способами, а значит не стоит на них останавливаться.
      – Народ, у меня всё готово! – радостно сообщила Светка.
      – У нас – тем более, – не менее радостным тоном отозвался
      Толстый, критически осмотрев откупоренные бутылки и понюхав вино.
      Бокалы были наполнены. Толстый предложил выпить за знакомство, что мы немедленно и выполнили. А дальше всё пошло по накатанной схеме. Мы, не торопясь, выпивали, вели степенную беседу, а
      Гребенщиков дрожащим голосом пел нам про поезд в огне. Наш же поезд на всех парах нёсся к долгожданой станции, о чём никто пока не догадывался.
      – Я вам гитару новую показывал? Классное весло! – выдал я после очередного выпитого бокала.
      – А ну, а ну, – вежливо поинтересовался Толстый.
      Я с гордостью достал из шкафа "Йолану", почищенную и доведённую до ума. Колки первозданно блестели. Струны отливали серебром.
      – А ну, сбацай чё нибудь, – попросила Светка.
      – С нашим удовольствием, – я подключил инструмент к усилителю и повернул ручку громкости.
      Я пел свой новый гиперхит "Глоток свободы", а поезд уже был в огне и на полном перегрузе пёр к пункту назначения.
      Последний аккорд.
      Гудок, свисток!
      Восторги Толстого и Светки.
      Ты играешь в группе? – спросил Денис.
      Скрежет рельсов. Давление в котлах на пределе!
      – Да, у нас группа "Клан Тишины". Только ещё нет басиста и барабанщика…
      Никто не слышит, как визжат шестерёнки, как идут трещины по стенкам котла.
      – Я барабанщик, – спокойно произнёс Денис.
      Стоп машина! Мы прибыли и остались в живых! Праздничный салют!
      Восторженные матюки встречающих! Рок-н-ролл жив!
 

ГЛАВА 4

 
      – Он учится в одной группе с моими приятелями с экономического.
      Со Светкой и с Толстым.
      – А он играл где-нибудь раньше?
      – Нет. Его учили играть на барабанах друзья. Он говорит, что из него неважный барабанщик. И барабанов у него нет. Но парень, вроде бы, неплохой. Можно попробовать.
      – А что он слушает из музыки?
      – Ты, курва мать, ещё бы анкету составил, Карнеги хренов! На двадцать листов! И так, бляха, задрал всех своими сраными психологическими экскурсами! Вот увидишь, сбежит он от нас. Тебя, трындуна, испугается и сбежит! Нормальные люди к такой херне непривычные!
      Таким макаром мы с Пашей перемывали кости нашему кандидату в барабанщики. Паша ещё не познакомился с Денисом, и его глодало жесточайшее любопытство. По этой причине он мне плешь проел своими вопросами. А я, пользуясь удобным случаем, выливал ему всё, что накопилось у меня на душе.
      – Всё! Больше ни одного вопроса! Через два часа репетиция. Сам всё увидишь.
      Не имея альтернативы, зануда был вынужден подчиниться. Было видно, каких усилий ему стоит удерживаться от дальнейших вопросов.
      Складывалось впечатление, что он страдает жесточайшей формой нервной чесотки вкупе с болезнью Паркинсона и пляской святого Витта. Моего друга подбрасывало, передёргивало, он нервно почёсывался, подпрыгивал на месте. Временами он произносил невнятные междометия.
      А я, дабы сохранить остатки душевного равновесия, был вынужден делать вид, что не замечаю его страданий.
      Репетиции мы проводили в актовом зале организации с потрясающим меганазванием "ВОДОКАНАЛТРЕСТ". Как я упоминал, у нас не было недостатка в сочувствующих. Одна из многочисленных почитательниц нашего творчества была знакома с сыном директора вышеуказанного учреждения. Благодаря этому "крюку", мы получили роскошную репетиционную "точку".
      Денис нас ждал возле дверей. Паша, как и следовало ожидать, впился в него демонически-изучающим взглядом. Я церемонно представил их друг другу. Когда с этим было покончено, Денис сообщил, что его желательно называть Палычем.
      – Вообще-то, я Владимирович. А Палыч – производная от барабанных палочек. Так звонче, – улыбнулся он.
      – Нет проблем, – заверил его я.
      Мы, как настоящие рокеры и заядлые тусовщики, испытывали вполне понятную слабость ко всякого рода "погремухам". И меня, и Пашу смущало, что ни ко мне, ни к нему ничего такого не прилипало. Мы выдумывали себе пышные псевдонимы, а потом забывали на них отзываться.
      – К делу, – предложил я. – Мы поиграем, а ты послушаешь, подходит ли тебе всё это кино.
      Потом мы с Пашей долго и нудно музицировали. Гость вежливо слушал, зажигая в особо патетических местах зажигалку и размахивая ею над головой. Когда выступление было закончено, Палыч заявил, что его всё устраивает. Музыка гениальная. Тексты – Цой спрячется. И вообще, всё ништяк.
      И тут же мой неугомонный гитарист прервал поток лести всяческими заковыристыми вопросами. Его интересовало мнение Дениса о сильных сторонах наших произведений, о слабых сторонах, об их влиянии на подсознание человеков и животных, на половую сферу и т.д., и т.п. Он раскатал такую бодягу со своими вопросами, что я не выдержал.
      Коротко завывая и вытирая слёзы, сдерживая все эпитеты, которыми так хотелось попотчевать этого Мюллера в образе музыкантском, я, пошатываясь, удалился в сень кулис.
      Там я находился всё время, пока продолжался допрос с пристрастием. До меня долетали обрывки умных фраз, уточняющих замечаний, но меня уже ничто не могло смутить.