- Так и есть, - говорю. - Незадолго здесь, на пустом берегу, топоры заговорили, да так и до сей поры не умолкают. Подымаются новые дома, просторные да светлые, растут этажи, прибавляются улицы. Гляди - и сейчас по свежей щепе идем. Тут недавно ребята меж домов еще морошку собирали, а рядом по улицам автомобили забегали. Ненцы теперь не только на оленях ездят, а и в самолетах летают.
      Веду я светлозерцев по городу, показываю да рассказываю:
      - В порту нынче тихо, одни морские бота хлопочут, выходить готовятся. На боте "Якут" сын мой Степан капитаном, вехи да фонари вдоль субоя ставит. По этим фонарям да вехам придут из Архангельска морские пароходы, начнется в порту горячая пора. Тут и ночь за день идет. Подъемные краны грузами ворочают, тюки да ящики на берег выметывают. А с берега грузчики по трапам бочки катят, рыбу грузят. У речной пристани, вон меж двух пароходов-речников, катерок крутится, "Зорька" его зовут. На нем другой мой сын, Николай, капитаном.
      - Не сегодня-завтра бота кверху отправятся, - говорит светлозерская гостья, та, что постарше.
      - Пойдут в вашу сторону и дальше, до самой Якши**, - говорю я. - А сверху уголь приплывает. Засвистят пароходишки, а город гудками откликнется. Лесопильный да консервный заводы, да две электростанции, одна другой больше, да механические мастерские в порту, да такие же в рыбтресте, да рыбзавод, да хлебозаводы, - вон сколько у нас промышленности выросло! За Полярным кругом, в Большеземельской тундре, а не отстаем от больших советских городов.
      Прошли мы добрую половину города - мимо театра и окружного музея, мимо магазинов, столовых, почты, гостиницы и городского Совета, мимо конторы оленеводческого совхоза и педагогического училища, мимо большой школы-десятилетки и редакции газеты "Красный тундровик", мимо двухэтажного полукаменного - кирпичного с деревянными крыльями Дома Советов.
      - А куда нынче Калюш-то делся? - спрашивает светлозерка помладше.
      - Вот вспомнила! Калюш с городом давно смешался, - отвечаю.
      - Нынче деревня с городом недальняя родня, - говорит другая.
      - Сама себя деревня переросла, - подхватил Матвей. И от полной души прибавил: - У нас деревня с городом под одну крышу строятся!..
      - Где-то нам рыболовный участок отведут? - гадал Матвей, когда мы поднимались на крыльцо Печорского рыбакколхозсоюза.
      - Никак Матвея Лукьяновича вижу! - приветствовал Перегудова председатель правления.
      Рассказал ему Матвей про свое дело: правление колхоза "Весна" отправило его с бригадой промышлять рыбу, а участок еще не отведен.
      - Завели скотинку, да не построили хлевинку. У нас в Усть-Цилемском районе на семгу круглогодний запрет. А все мы рыбаки природные. Вот и едем ближе к морю, здешние берега испытать. Приткните нас куда ни на есть.
      Председатель сразу точного места не отвел, а Матвея все же обнадежил:
      - Печора у нас широка, а усть-морье - шире того. И наши нижнепечорцы ловят, и приморцы с Двины место находят, и вам, устьцилемам, тоньку отведем. Вечером правление созову, потолкуем.
      Пригласила я Матвея к себе в гости, а он говорит:
      - Надо мне еще в МРС наведаться.
      Директора МРС на ту пору не случилось: уехал он по колхозам рыбаков поторапливать. По договорам к этим дням они должны были уже на месте находиться. В директорском кабинете нас встретил какой-то невидный из себя человек в сером костюме с невеселым серым лицом. Матвей к нему со своим делом:
      - У нас, - говорит, - рыболовецкой станции нету. Вся надежда на вас.
      А тот и слушать не хочет.
      - Мы, - отвечает, - только свои нижнепечорские колхозы обслуживаем, а до чужих нам дела нет.
      - Это кто же чужой-то?
      - Вы, устьцилемы.
      - Да что мы, из Англии, что ли, приехали? - насел на него светлозерский бригадир. - Выходит, нам старопрежним способом с пуда конопли начинать? Женок да ребят за прялки посадить? Стариков - нитки сучить да сетки вязать, да мочальные тетивы вить? С Чердыни купцов ждать или из Архангельска? Нет, мил человек, нынче о нас государство заботится.
      Да тут же поднял Матвей телефонную трубку и требует секретаря окружкома.
      - Это окружком партии? Вот что, товарищ секретарь...
      И Матвей толково рассказал про свою незадачу и про неласковый прием в МРС. Что ему отвечали, я не слышала, но только по лицу Матвея видно было, что его поддерживают.
      - Правильно, товарищ секретарь, - отвечал он, - это ты правильно рассудил. Из-за того я и побеспокоил... Передать трубку?..
      После разговора с окружкомом начальник взял у Матвея бумажку из колхоза "Весна", прочитал и буркнул:
      - Получите в складе.
      Склад нашей МРС тут же, во дворе. От самой крыши до пола висят здесь, как занавесы в театрах, семужьи поплави шестиметровой высоты, а длиной на добрый километр, белорыбные и краснорыбные рюжи, стенки** и ящики ставных неводов. Глаза у Матвея разбежались. Он ходил по складу, поднимался на потолочный настил вдоль крыши, осматривал, ощупывал все это рыболовное добро и шумно радовался:
      - Здесь же на миллионы рублей запасено! Вот она, наша рыбацкая индустрия! Такую войну отвоевали, а богаче прежнего живем. Вот тебе и Печорская МРС!
      - Ты не думай, что наша МРС - вот только этот дом с кабинетами да этот склад, - похвалялся кладовщик. - Это целая держава рыболовная. Десятки моторных ботов, катера по Печоре и морю ходят, рыбаков возят. На три миллиона сетей в колхозы роздано. Тысячам рыбацких семей МРС дает работу.
      - Богатство немалое, да начальник-то у вас больно скудненький, Матвей кивнул в сторону кабинета.
      Кладовщик заулыбался.
      - Да какой же это начальник? Он человек временный.
      - Ничего, он теперь не временно запомнит, как надо о деле заботиться.
      Кладовщик отложил для светлозерцев большущую семужью поплавь, два тяговых невода на бело-серую рыбу, несколько ящиков ставных неводов и большую кучу неводных стенок.
      - Богатого вам промысла! - пожелал он Матвею на прощание.
      2
      Пока светлозерцы собирались да свозили к берегу сети из МРС, неприметно подошел вечер. Погода выдалась - любо-дорого взглянуть.
      Узнал Матвей, что и я на путину собралась, уговорил вместе с ними ехать.
      - Да у меня вся родня в Пнёво ловит, - говорю, - а сынишка Клавдий там живет. Я ледохода только ждала.
      - Так поедем с нами. Мы тебя к рыбакам-голубчанам доставим, а по пути ты и у нас погостишь.
      Подумала я и согласилась.
      - Ладно, - говорю, - посмотрю, что вы за народ такой, светлозерцы.
      Подняли якоря, расселись мы по карбасам, завел Василий Сергеевич мотор - и прощай Нарьян-Мар!
      С летней стороны потянул ветер верховец. Сначала он поднял шутейную зыбь. Дует ветер нам под корму, катеру бежать помогает. Валы идут ровные, спокойные. Подбегают они к карбасам, поднимают кормы на самые гребни, опускают их в междувалье и снова поднимают.
      Идем мимо деревень, а у берегов колхозники лодки готовят, на путину собираются. Светлозерцы им с карбасов машут.
      - А все-таки мы первые проскочили! - кричит Василий Сергеевич.
      - Золотые руки! - говорит про моториста Матвей. - Это ведь наш колхозный кузнец, кроме глаз - все сделает. На тракторе он тракторист, на катере - моторист, на автомобиле - шофер. А ведь, кроме того, он и слесарь, и плотник, и рыбак, и охотник, и мастер корабельный, и за старшего механика в колхозе отвечает. Посмотришь на такого - в нем одном две молодости кроется.
      3
      На других участках рыбаков ждут весновщики. Заехали они еще по зимнему пути и все приготовили: сетки пересушили, ставные невода перебрали, рюжи перечинили.
      Пойдет лед - знают весновщики, что рыбаки не замешкаются, свое время помнят. К самому приезду вымоют весновщики стены в доме, побелят печки, начистят самовары - как женихов ждут. Получат телеграмму из Нарьян-Мара, мол, бригада выехала, - напекут пирогов, навертят кулебяк, нажарят отборной рыбы, а по особому заказу и бражку сварят. Приезжают рыбаки под готовый стан, только ножки ставь.
      Не то у светлозерцев. В Глубоцком шару, куда они приехали, все нужно было сделать самим. Из устьцилемской дали колхоз "Весна" не мог зимой послать сюда людей для подготовки. Приехали светлозерцы к заколоченным окнам, к немытым стенам, к нетопленым печам. Пришлось порядок наводить. В дороге на волнобое никто не спал, да и теперь про сон думать не могли.
      Глубоцкий шар, или, как мы его зовем, Глубокое, - завидное место: берег мягкий, некаменистый, без отмелей. В непогоду здесь хотя и шумно, а все не на открытом месте.
      Заплыли мы, как в распахнутые двери, и подъехали прямо к обрезу берега. Вода стояла вровень с кряжем. Приткнулись мы к нему, поставили карбасы бок о бок, вынесли якоря - и хоть в чулках выходи. Под ногами у нас ровная сухая луговинка. Вдоль берега ольшаник, да ивняк, да желтая ветошь прошлогодней травы. На берегу большой одноэтажный дом - повернулся лицом к морю, нас поджидает.
      - Здравствуй, матушка путина, святой бережок! - кричит Матвей с карбаса.
      На зеленый лужок первым выскочил Юра, разыгрался будто ретивый, необъезженный жеребенок.
      - У мальчика отец на войне голову сложил, - говорит мне Анна Егоровна. - А мать у него еще раньше померла. Матвей его к себе за сына взял. Шустрый мальчишка, нос не весит, а отцовская ласка нужна. И у нас, женок, он как под материнским крылом живет.
      Разбежалась с карбасов молодежь. Смеются, песни заводят.
      Оленька запела частушки:
      Как на матушке путине
      Кверху рыба мечется.
      Пятилетним новым планом
      Раны все залечатся.
      Если надо мне поставить
      Золотой мой неводок
      Не удержит быстра реченька,
      Ни буйный ветерок.
      К синю морюшку по камушкам
      Печорушка течет.
      Рыбакам - большая славушка,
      Стахановский почет.
      - Эй, вы, игруны! - кричит Матвей. - На путине песни голову не кормят! Можно песни петь да и дело делать.
      На Матвеев оклик бросили рыбаки всю беготню, и игры, и песни, посыпались все к карбасам.
      - Разгружать да по своим местам расставлять! - командует Матвей.
      А сам у склада лодки оглядывает: как они зиму перезимовали?
      Выкладываем мы из карбасов на берег сетки и харчи, веревки и постели, тащим - что в склады, что к дому. Сетки да веревки развесили по жердям, чтобы их ветром продувало. Той порой отодрали от окон доски, затопили печь. Женки взялись стены да полы мыть. Через час навели такую чистоту смотри да глаза прищуривай!
      А еще через час удивили всех Матвей с Василием Сергеевичем да Мишей: забросили они в какой-то заливчик шутейную сетку и принесли около трех пудов рыбы.
      - Теперь можно и рыбу варить да жарить, - говорит Матвей. И тут же заботится. - Рыба-то, ребята, носом в берег толкается, сама на гору идет. Нужно сразу пользоваться. Пока к большому лову готовимся, надо рыбу не упускать.
      И людей на невод выделил: Мишу - звеньевым, а с ним Феклу Поздееву, двух парней, Васю да Ваню, и пожилого колхозника Степана Петровича Дуркина.
      Все мы, рыбаки, видывали рыбу: белую - нельму, сигов, чиров, пелядь, омулей; серую - щук, налимов, окуней. Знаем мы рыбу осеннюю и летнюю, ходовую - когда она вверх идет, и окатистую - когда она в ямы скатится и стоит там. Понимаем мы вкус и толк во всякой рыбе. А спросите любого печорского рыбака, какая рыба лучше, жирней, вкусней да слаще, - всяк ответит: заледная - та, что вслед за льдом поднимается.
      Вот и сейчас: нажарены у нас обыкновенные сиги да чиры печорские, наварена уха из простых щук, а мы сидим и не нахвалимся:
      - Хороша рыба варена, а того лучше жарена!
      - Вот так сиговинка!
      - Вот так щучка, Матвеева внучка, - стучит Матвей по широкому лбу огромной щуки.
      Нет поры в году краше вешней, а за долгие сутки весенние нет часа краше утреннего!
      Солнце только что прокатится над самым берегом, чуть заденет край моря и пойдет в подъем. Запоют птички побережнички, загогочут гуси по вешним заводям, запосвистывают утки-перелетки. Заговорят и люди.
      - Э-ей, ребятки, вставать пора: птицы поют, солнце греет, вода плещет, рыба кличет!
      Добрые рыбаки второго зова не ждут: вскочат, выбегут на Печору, глаза прополощут, руки намоют, шеи натрут - как из бани выйдут. Не успеют рыбаки койки заправить, а на столе, как на скатерти-самобранке, первое блюдо красуется: сырая рыба - весной нельма, летом семга, кубиками вырезана. Для нас, печорян, это самое милое угощение - только вилки сверкают. А там, глядишь, у поварихи Марьи вареная с вечера осталась, жареная запасена.
      - Нажимай покрепче: скорее новая подойдет!.. - покрикивает старший.
      А рыбаки и сами не плошают, у них тоже одна рука вилку держит, другая - к веслу тянется, один глаз в блюде, второй - в лодке. Запьют они завтрак недолгим утренним чаем, - и за работу...
      Однако после завтрака на работу не сразу пошли. Матвей, не выходя из-за стола, объявил:
      - Товарищи! Надо нам поговорить. За дело браться - так надо знать, кому за какой конец. План у нас не мал, а рыбаков колхоз, сами знаете, в обжим выделял: нас ведь не одна путина кормит. Перед выездом посулили мы колхозу выполнить свой план не на сто, а вдвое. А слово держать - не поветерью бежать. Языки-то прокричали, а руки промолчат - весь план и рушится.
      - Ну, Матвей Лукьянович, так-то у нас не бывало еще, - задористо сказал молодой парень бравой выправки. - Не о том речь, выполним ли план, а о том, насколько перевыполним...
      - Замах у тебя, Миша, правильный, недаром тебя звеньевым колхоз назначил, - похвалил Матвей. - К этому замаху да верный удар - будет рука не короче языка.
      Похвалил бригадир Мишу - парню будто премию вручили.
      - Ты сам, Матвей Лукьянович, говаривал: хочешь стахановцем быть, - и в малом деле всемирный замах имей. А мне бы хоть не всемирный, печорский...
      - Один у нас, Миша, замах: советский, - поправил Матвей, - а такой замах всему миру видно...
      Помолчал - и снова за свое:
      - Люди нас стахановцами зовут. А стахановские руки процентами говорят. Сумеем мы с первых часов дело на ноги поставить - оно ходом пойдет. Не сумеем - будет сиднем сидеть. Наметили мы в колхозе, что одно звено ловить станет, остальные будут готовить орудия лова. Так мы и ставные невода подготовим, и рыбу не упустим. А по вчерашнему судя - рыбы в Печоре густо.
      - Не мы рыбу ждем, а рыба нас, - говорит Миша.
      - Вот-вот! - поддержал Матвей. - Рыба ждет, так и самим не надо зевать. Надумал я прежнюю нашу наметку расширить: не в одной, а в двух лодках надо веслами греметь да неводами шевелить, можем мы на ловлю еще одно звено выставить.
      Удивились колхозники:
      - А стенки к ставным неводам кто готовить будет?
      - А кольё тесать?
      - А за камнями кто поедет?
      - Сколько нас останется, той силой и справляться будем, - говорит Матвей. - Малой силой да большое дело одолеем - чести больше будет.
      - А кого в другую лодку звеньевым-то поставить? - спрашивает Миша.
      - Не терпится? - смеется Матвей. - Хочешь знать, с кем соревноваться будешь? По-моему, с этим делом Анна Егоровна справится. Дело она видала, с тобой потягаться может...
      Помню я, на первых годах в колхозе женки знали только рядовую работу: к каждому делу за руку веди. Дадут весло в руки - веслом машет, к тетиве поставят - тянет. А скажи в то время: "Ты, Анна Егоровна, кормщиком будешь", - Анна Егоровна руками замахала бы.
      - Куда мне кормой! Веслом-то бы владеть! За столько голов отвечать!.. За одну-то бы ответить!
      Как грозного мужа, боялись женки ответственности...
      А тут Анна Егоровна на Мишу с усмешкой глянула и однословно сказала:
      - Могу!
      Выделил бригадир людей к Анне Егоровне. Оленька было запросилась в Мишино звено.
      - Ты, девушка, комсомолка, - осек ее Матвей, - знаешь, что всем в одной лодке не ехать. Любовь в эту пору на берегу оставить надо. Будешь под началом у Анны Егоровны ходить.
      Оленька смутилась, рыбаки заулыбались.
      - Ну, не пора ли, братцы, с берегов сниматься? - закончил беседу Матвей. - Что сказано, надо помнить, что поручено - думать, что намечено выполнять.
      4
      Весело взялись за работу светлозерцы.
      Звеньевые покрикивают:
      - Сетки на берег!
      - Веревки в лодки!
      - Оленька, тащи матицу**, - кричит Анна Егоровна.
      Стаскали рыбаки сетки к лодкам, разобрали их из тюков, расстелили по берегу, одна к одной, как половики в избе. Каждое звено свой неводок шьет: тетивы узлами, ячею к ячее шпагатом шьют.
      - За большими неводами не гонитесь, - учит Матвей. - Тридцать пять сеток на звено - как раз по силе будет.
      Сетка у нас десять метров, невод - на триста пятьдесят метров и невелик, да на семь человек при весенней воде - самая мера.
      Анна Егоровна у своего невода за работой смотрит. Сама она только примеривает сетки одну к другой да вяжет узлами тетиву с тетивой, чтобы перекоса не было. Ловкими руками прямой узел завернет, нижнюю тетиву с верхней сверит да примерит, а там на руки рыбакам отдаст - сетку с сеткой сшивать.
      - Смотри да учись, - говорит она Оленьке.
      А Оленька давно в оба глаза глядит да своей звеньевой помогает. Две-три тетивы связала, а там Анна Егоровна ее вместо себя оставляет.
      - Вяжи да глаз востро держи. В одном узле ошибешься - весь невод наперекос пойдет.
      А сама к веревкам: отмеривает, сколько их с берега пустить, сколько к берегу, чтобы хватило доехать, сколько про запас накинуть. Связала она из веревок береговые и речные уши, к неводу их прихватила - и делу конец. Забирают рыбаки готовый невод в лодку да посматривают на Мишино звено.
      У Миши незадача. Помогал ему Степан Петрович узлы вязать, да, видно, где-то неровно вымерил. Перекосило у них невод, а где - не знают. Вот и возятся, ищут, где Степан промахнулся.
      Непривычному человеку никогда бы не доискаться, в каком месте узел неправильно связан: узлы для него все одинаковы. А приметливый рыбак только взглянет - сразу узнает, чьи руки делали. Нашел Миша узел, от которого перекос пошел, позвал Степана и говорит:
      - Ну?
      - Вот ведь беда-то! - качает головой Степан.
      - Эх, Степан Петрович, - вздыхает Матвей, - дела-то ты и больше Мишиного видал, а понимаешь-то меньше. Выходит, что и молодой мастер старше старого подмастерья. Руки дремливые - и дело дремлет...
      Той порой звено Анны Егоровны все в порядок привело, и сама она с Оленькой уже у Мишиного невода, помогают сети в лодку бросить. А когда оба звена за весла взялись, Матвей их спрашивает.
      - Вы куда отправились-то?
      - Как это куда?! Рыбу ловить, - оба в голос отвечают звеньевые.
      - А далеко?
      - Берег-то везде рыбный...
      - А бригадира спросить надо? - поднял голову Матвей. - Вам бы только на тоню выскочить да неводом воду процеживать.
      Вернул он рыбаков из лодок.
      - Во-первых, - говорит, не поевши на тоню не ездят: отправитесь ловить без обеда, так с ловли торопиться будете. А во-других, на ловлю выезжать нужно с большим смыслом.
      Повел Матвей всех к готовому обеду, а за столом говорит:
      - Посмотрели вы: на прибыль вода идет али на убыль?
      - В прибыль, - отвечает колхозник Николай Богданов.
      - Коли вода на прибыль идет, надо на Шубницу ехать: там в это время и невод на руки идет, и рыба к берегу. А сунетесь вы на какую-нибудь подводную отмель - вас на прибылой воде самих оттуда тащить надо будет и всю рыбу размутит. Везде нужна сноровка. За временем по часам следите. Что приметите, запоминайте.
      Выслушали рыбаки и отправились. Со звеном Анны Егоровны поехала и я.
      Едут лодки по Глубокому, одна другую догоняет да перегоняет, от весел гром гремит, на воде шум шумит. Оленька гребет с прискоком, а сама поет, да так, чтобы в Мишиной лодке слышно было:
      Тише, тише, тишина!
      Едет лодка Мишина.
      Едет рядом дорогой,
      Только в лодочке другой.
      Далеко по реке летит полнозвучный Олин голос. Где-то у берега будто в ответ крякнули утки. Слышит Миша песню, любо ему, что Оленька перед всей бригадой, перед солнцем и небом, землей и водой поет о своей любви. А не хочет подать виду упрямый парень, отвел глаза в сторону: пусть губы смеются - брови хмурятся. А Оленька заводит новые частушки:
      Русы волосы до пояса,
      Кудерышки до глаз.
      Мой миленочек задористый,
      В работушке не сдаст.
      Оттолкнусь веслом еловым
      От крутого бережка,
      Не отстану я в работе
      От сердечного дружка.
      Миша теперь смотрит в нашу лодку, улыбается, будто говорит: "А это еще посмотрим, не отстанете ли".
      Мишины гребцы нажали посердитей на весла и обогнали нашу лодку. За кормой волна, как от парохода, раскачнулась.
      - Наша молодая! - перегоняя, кричит нам, по рыбацкому обычаю, какой-то пожилой колхозник.
      - Вы веслом в воду или шаньгой в кринку макаете? - кричит на гребцов Анна. - Ты, Оленька, в песнях-то обещать мастерица: "Не отстану". А сама отстаешь и догонять не умеешь.
      Приналегли наши гребцы на весла, и к берегу мы подошли вместе с Мишиной лодкой.
      Вышли рыбаки на берег. Анна Егоровна и Миша тычками уровень отметили. Минут через пятнадцать вода покрыла тычки.
      - Прибылая, - говорят звеньевые.
      Уехал Миша на свой замет. Аннино звено решило метать невод там, где стояли.
      - В добрый час! - махнула рукой Анна Егоровна.
      Оттолкнула Оленька от берега лодку. Бережник Николай Богданов взял веревку покрепче в руки, накинул на плечо лямку и стоит - ждет. Вот кончилась в лодке веревка, метнула Анна Егоровна неводные уши и махнула веслом. Это значит, что невод в воду пошел.
      Началась весенняя путина.
      5
      Трудна у кормщика работа! Всю душу ему надо вложить, чтобы правильно выметать невод.
      За двоих работают у него руки: правой он держит руль, левой - мечет верхнюю тетиву.
      За пятерых глядят у него глаза. Надо смотреть за себя и за напарника, чтобы в порядке шел в воду невод. Что глаз заметит - руки сделают. Надо глядеть, чтобы лодка шла по правильному курсу: у гребцов на спине глаз нет. Надо видеть бережников, чтобы дать им команду, когда начинать тянуть. Надо не упускать из виду невод, чтобы вовремя завернуть лодку и выехать на берег с концом веревки в руках.
      За все звено в ответе. Не успела лодка от берега отплыть, а уж кормщик начеку. Обмерит он умом водное поле, охватит глазом берег, а в голове уж и план готов: куда курс держать, до какого места выезжать. И за все время, пока идет выметка невода, кормщик только за тем и следит, чтобы все звено одной душой жило, чтобы каждый занос весла был ни долог, ни короток, а ровно таков, какой ему, кормщику, нужен.
      Вот и сейчас - ведет тоню Анна Егоровна, и все дело у нее в руках, весь план в уме. Выруливает она лодку по верному курсу: глаз у кормщика должен быть правильней компаса. Выметывает она невод на пару с Юрой, а сама не столько ушами, сколько сердцем слушает лодку.
      В склад да в лад поют на веслах молодые руки. Плещут весла да курлыкают уключины, как птицы, да шумит под носом лодки вода. Не вытерпел, прихватился к веселой трудовой песне запасной гребец-удалец, шестидесятилетний Трифон Окулович. В три весла гребут, в три души поют, в три сердца радуются светлозерцы и прислушиваются: что-то скажет про их трудовую песню Анна Егоровна, верный их кормщик, главный их запевала?
      А у нее руки работают, а душа отдыхает. Выметала Анна Егоровна половину невода, подтянула к рукам матицу. Метнула ее кормщица, будто платком махнула, и к береговой стороне, наискосок, лодку повела.
      Брови у Анны Егоровны сдвинуты, губы сжаты, глаз навострён, а в голосе железо зазвенело:
      - Подергивай! Нечего весла плавить!
      Прогремела, а сама последним броском конец невода в воду метнула.
      - Юра, в весло!
      Две пары весел, как две пары крыльев, подхватили лодку. Анна Егоровна правит на берег, а сама следит глазом, как идет из лодки веревка: подойдет буек - она выбросит.
      Кончились буйки. Лодка набежала на берег, а впереди себя привела широкую шумную волну.
      Лодка в берег - веревка в руки. Выскочила Анна Егоровна, а в руках у ней самый конец веревки. Женки помогают ей веревку тянуть, а Трифон Окулович что-то в лодке замешкался. Звеньевая к нему со строгостью:
      - Ты что там, молодость ищешь, что ли?
      - Да я еще не терял ее, - отвечает Трифон Окулович, а сам из лодки, как ошпаренный, выскочил.
      Впрягся он в лямку рядом со звеньевой и ворчит:
      - На меня так еще не крикивали. Я небось годами-то побольше тебя...
      - Больше, да не старше, - отрезала Анна Егоровна.
      До невода осталось еще полсотни метров, а бережники с речниками сошлись.
      - Смело ты взяла на первый раз, - говорит Николай Богданов, - широко размахнулась. Как у вас веревки-то хватило?
      - Пришлось встать, так надо и взять, - отвечает поговоркой Анна Егоровна.
      Оленька жалуется:
      - Он мне так и не дал тянуть. У меня руки дела просят, а он прочь гонит.
      - Тянуть - тоже время надо знать, - хмурится Николай. Вот сейчас сколько силы есть тяни, да не морщись...
      - Старший бережник дело понимает, его и слушать надо, - учит Оленьку Анна Егоровна.
      Налегла Оленька на лямку, Николай уступить не хочет.
      - Ого, девушка, - смеется Николай, - сила есть! Любого из неволи вывезешь.
      Пошло у бережников дело, а там они и невод на руки берут.
      Завило водой береговые сетки. Николай с Оленькой потихоньку разбирают их да поджидают пору, когда и к речникам невод подойдет, чтобы вместе тянуть. Довольны они оба: все, что от бережников требуется, они сделали. Не приметили они только одного: на берегу, рядом с неводом, набило водой мусору.
      Подбегает Анна Егоровна, показывает:
      - Вы что ж, не видите - грязь? С первой тони залепим невод - похвалит нас бригадир?
      И везде Анна Егоровна доглядит да досмотрит, к любому пустяку подойдет с толком да смыслом, - глядишь, а это вовсе и не пустяк.
      "Ну, - думаю, - баба! Будто она не первый день, а весь свой век в звеньевых ходит. Умел Матвей подметить, умел и выдвинуть".
      А самой Анне Егоровне говорю:
      - У вашего бригадира глаз - что алмаз; один зорок, не надо сорок.
      - Ты к чему это? - недопоняла Анна Егоровна.
      - А к тому, что хоть руки у тебя и не горячие, а все от них кипит.
      Не знаю, дошли мои слова до Анниных ушей или не дошли. Добрались речники до невода - некогда звеньевой разговоры говорить.
      - Ты, Параня, поди к бережникам, нижнюю тетиву потянешь. Трифон Окулович, ты здесь тем же делом займешься. Юра, лодку поближе подводи, невод брать будешь, - командует Анна.
      Туго идет невод к берегу, будто кто-то его не пускает.
      - Ишь, как рыба-то носами уперлась: не своротишь, - шутит Трифон Окулович.
      Мало-помалу невод полегче в руки пошел.
      - Николай, нам с тобой подальше в воду идти надо, невод оттягивать, говорит Анна и сама заходит со своей стороны.
      Ловчий берег всегда отмелый, чуть-чуть покатый. В иных местах можно забрести до середины невода, а в рыбацкие сапоги-бродни и вода не зальется. Забрели Николай с Анной с двух сторон - и к берегу помогают тащить, и друг от друга невод приудерживают.
      Сетка за сеткой на берег выходят, а рыбы не видно. Хоть бы одна на смех попала!
      Тянет Трифон нижнюю тетиву из-под ноги да вздыхает:
      - Эх, рыбка не веселит!..
      - Погоди, Окулыч, все еще впереди, - утешает его напарница Паня.
      В Аннином звене две молодые женки, и обе Прасковьи. Чтобы их не путать, одну зовут Паня, другую Параня.
      - Да чего уж тут доброго ждать! - крутит головой Трифон. - Скоро матица подойдет, а у нас...
      Не успел он закончить свою стариковскую воркотню, да как заорет:
      - Есть!
      И кряду же:
      - Другая!
      А дальше и кричать ему нечего: в неводе рыба ключом кипит. Анна и Николай оба воюют с рыбой: хлопают тетивой с поплавками о воду, ногами норовят взбурлить воду, чтобы рыба их пугалась да из невода не выходила. А сами идут все ближе к матице. Надо им оттянуть матицу, расправить ее, чтобы плыла она в воде, как надутый парус, и забирала всю рыбу.
      А на берегу в это время все ниже к воде пригибаются рыбаки, все круче перебирают тетиву руки.
      - Окулыч! - радуется Паня. - Где твои вздохи?
      Рыба мечется в рыбацкой ловушке, плещется поверх воды, тычется в сети, суется в берег - и все без толку.
      Вот одна матерая нельма изловчилась, выскочила кверху, перевалилась через тетиву и упала на отмель. Не сплошала Параня, захватила она свободной рукой сколько могла сетки с берега и метнула на рыбину. Нельма снова подпрыгнула, перевернулась в воздухе и запуталась.
      - Мне суждена, так из рук не уйдешь, - говорит Параня.
      Подошла она, спокойненько взяла нельму вместе с сеткой и вместе с сеткой метнула на берег.
      Присмирела рыба и в матице: негде ей больше разгуляться. Сжалась она, как в бочке, и чуют рыбацкие руки - набита эта бочка до отказа. Пощелкивает рыба друг о дружку, пошевеливает хвостами - только ей и простора.
      За пять метров от берега матица остановилась.
      - Грузна, матушка, - удивляется Трифон Окулович.
      Не вытерпел Юра, выскочил из лодки - и к рыбе. Вместе с Анной да Николаем выметывает он добычу из неводных крыльев да подкрылков, чтобы рыбакам можно было до большой рыбы добраться.
      - Ящики нужно тащить? - спрашивает он звеньевую.
      Анна усмехается:
      - Какие тут ящики! В лодку-то вошло бы...
      А Юра уже и лодку ведет.
      - Про такие тони раньше говорили: рыболова одна тоня кормит, хвастал, сидя на ворохе рыбы, Трифон Окулович.
      6
      Мы едем на рыбацкий стан в простой ловецкой лодке. Едут люди в будничной одежде, к своему будничному делу. А глянешь на них - все в тебе ликует, и рядовой день кажется праздничным.
      На корме Анна Егоровна задумалась, будто корабль на воду спускает. Что у нее в мыслях в беспечальную эту минуту? Я оглядываю всех других рыбаков и примечаю, что Николай Богданов, которому довелось сегодня быть бережником, хочет разгадать то же, что и я. Он гребет и, сам того не замечая, любуется Анной и не знает, что на него самого тоже стоит полюбоваться. Всегда немного хмурый, он сейчас весь просветлел, загорелся.