Когда, вернувшись в самолетное укрытие, Антоненко рассказал об указаниях Ильина Петру Бринько, тот помолчал, потом усмехнулся:
      - Так вражеская "чайка" любого из нас собьет... Очень уж все сложно...
      - А ты отверни, потом развернись и повтори атаку, - ответил Алексей и подумал: "Конечно, фактор внезапности в этом случае исчезает... Но что делать?"
      Бринько долго сидел молча на парашюте, о чем-то думал.
      Антоненко, чтобы как-то отвлечь друга от тяжелых мыслей, достал из планшета два конверта и бумагу. Подал один Петру, сказал:
      - Давай напишем письма нашим женам. Они ведь день и ночь волнуются: что с нами, живы ли?
      Алексей выбрал место на ящике с пулеметными лентами и начал писать крупным ровным почерком. Вот это письмо, оно сохранилось:
      "Дорогие мои, Виля и Алик! Наконец-то получил ваше письмо из Ленинграда. Вилинька, я рад, что большинство наших семей живут в одном месте. Конечно, школа - не квартира, а тебе, хлопотушке, хотелось бы, чтоб была кухня и все прочее... Ну, ничего, походите с Аликом пока в столовую. Наверное, ваши мучения к зиме кончатся. Хорошо, что ты отсюда уехала: дома, где мы жили, почти все разрушены и сгорели.
      О себе писать особенно нечего. Ты, наверное, слышала по радио обо мне и Петре Бринько или читала указ в газетах. Нам пока что везет, хотя мы воюем так же, как и многие другие. Мы сбили двадцать вражеских самолетов, но у фашистов их еще очень много. Летать поэтому приходится часто, но ты, Вилинька, не беспокойся обо мне, все будет хорошо. На аэродроме у нас для самолетов и людей построены прочные укрытия, а с врагами в воздухе я пока справляюсь и думаю, что и впредь справлюсь. Береги себя и Алика. Пишите чаще. Правда, с доставкой почты теперь дело трудное. Но, хотя и с большой задержкой, письма все же доходят. Ваш Алексей - муж и папа. 18.07.41 г.".
      А вскоре пришла беда. Было это так. После очередного вылета на боевое задание Антоненко и Бринько возвращались на свой аэродром. И тут навстречу им со стороны порта появились две "чайки". Антоненко и Бринько, помня о вражеских "чайках", пошли им навстречу. Антоненко, как было решено раньше, разошелся с первой "чайкой" и, не открывая огня, сделал боевой разворот. Бринько же, посчитав, что вторая "чайка" идет в лобовую атаку, дал по ней очередь. Истребитель пошел круто вверх, завертелся в штопоре и упал в воду рядом с берегом.
      Сердце Петра сжалось от боли. На падающем самолете мелькнули красные звезды. Он сбил боевого товарища, Ивана Козлова. Нелепая случайность, трагическая ошибка обоих летчиков... Тяжелее всех переживал ее Петр Бринько. Он не мог простить себе потерю выдержки в бою. И ему все время слышались слова Алексея: "А ты отверни и повтори атаку..."
      Антоненко сочувствовал ему и понимал, почему Бринько стремился на любое боевое задание. "В бою ему легче, там хоть на короткое время спадает тяжесть вины", - думал Алексей.
      Из столовой девушка принесла ужин. На большой ящик поставила перед Бринько и Антоненко миски с горячим рисом и жареным мясом. Она видела, что в обед Бринько выпил только стакан компота. Шурочка (так ее звали все на аэродроме) присела рядом на камень и сказала:
      - Я не уйду, пока все не съедите. Вы же, Петр Антонович, уже несколько дней просто голодаете. Думаете, на это легко смотреть?
      Шура быстро встала, отошла и закрыла лицо белым фартуком. Плечи ее вздрагивали. Антоненко подошел к девушке и сказал:
      - Шура! Надоел нам этот рис хуже прелой репы! Дай нам лучше черного хлеба да горсть соли. Потом запьем мы хлеб крепким чаем да и полетим на задание...
      Шура открыла полные слез глаза, достала из плетеной корзины полбуханки черного хлеба, подала Антоненко.
      - Неужели опять полетите? Боже ты мой, когда же это все кончится? сказала девушка и вновь села рядом.
      Алексей разломил хлеб, протянул кусок другу:
      - Ты ешь, больше пользы будет, потом пойдем прорабатывать задание...
      ...Три "чайки" и шесть И-16 появились со стороны заходящего солнца и внезапно атаковали корабли противника, маскировавшиеся в проливах. "Чайкам" удалось сбросить бомбы на миноносец, а И-16 "угостили" пушечно-пулеметным огнем сторожевые корабли. Наши летчики успели сделать по две-три атаки. После большого взрыва миноносец затонул. И тут появились истребители противника. Бринько, ввязавшись в бой с двумя "фоккерами", сразу же сбил одного. Пошел в атаку на второго и увидел, что Антоненко в опасности - его атакуют в лоб и в хвост. Бринько, создав неимоверную перегрузку, сумел все-таки вовремя развернуться и сбил второго "фоккера".
      Наша группа вернулась на аэродром без потерь. За один день летчики двух эскадрилий уничтожили семь вражеских самолетов и миноносец.
      В ночь на 25 июля командование базы осуществило высадку морского десанта на остров Бенгшер. Островок всего-то метров триста в длину и двести в ширину, но на нем находится сорокаметровый гранитный маяк, где размещались пост наблюдения противника и артиллерийский корректировочный пункт. С маяка видно все, что делается в юго-западной части полуострова. Поэтому для обороны Ханко захват островка имел огромное значение.
      Гитлеровцев на острове десантники захватили врасплох, но бой шел всю ночь. Противник высадил на остров контр десант, подтянул корабли. А наши самолеты не могли поддержать десантников: взлетно-посадочная полоса была буквально перепахана снарядами. Только в семь часов утра две наши группы, рискуя разбиться, все же вылетели на штурмовку. Им удалось повредить миноносец, канонерскую лодку, потопить три сторожевых катера и сбить два "фоккера". Пока техники готовили самолеты к новому вылету, Антоненко на мотоцикле помчался на командный пункт за получением очередного боевого задания. Вскоре над Ханко появился "юнкерс". Антоненко в это время был еще на КП. Узнав о разведчике, он бросился к мотоциклу и, перескакивая через канавы и бугры, помчался к самолету. Однако сигнал на взлет раньше получил Бринько и стартовал один. Впервые Антоненко отстал от своего ведомого. Шлем надел в полете, но привязные ремни не застегнул. А Бринько уже сбил Ю-88 прямо над базой и шел на аэродром. Антоненко он не видел. Благополучно посадил самолет. На аэродроме с беспокойством ждали Антоненко. Алексей умел садиться при любой видимости, но когда снаряд разорвался прямо на полосе впереди самолета, то истребитель резко подбросило, он перескочил через воронку и ударился колесами о вывороченную землю. Антоненко выбросило из кабины. Когда товарищи на руках принесли его в самолетное укрытие, он был мертв...
      Всего тридцать лет прожил прославленный летчик, но в эти годы уместилась большая боевая жизнь. В 1929 году слесарь железнодорожного депо комсомолец А. К. Антоненко поступил в военную школу и успешно закончил ее в 1932 году. Его, коммуниста, оставляют инструктором Ейского училища морских летчиков. В сентябре 1938 года Антоненко - опытный командир звена прибывает на Краснознаменный Балтийский флот. В 1939 году в монгольском небе он сражался с японскими летчиками. В 1940 году в составе 13-го истребительного авиаполка участвовал в советско-финляндской войне. Еще до начала Великой Отечественной боевые подвиги Антоненко были высоко оценены: орден Ленина и медаль "За боевые заслуги" украшали грудь отважного пилота.
      34 дня Алексей сражался храбро, дерзко, самоотверженно, успев за это время сбить одиннадцать самолетов врага. И вот погиб из-за пустяковой оплошности. Но ведь недаром говорят, что в истребительной авиации нет мелочей.
      Гибель самого близкого боевого друга потрясла Бринько. Это видели капитан Ильин и комиссар Бискуп. По их просьбе командир полка вызвал Бринько в Таллин под предлогом замены выработавшего ресурс мотора.
      Ранним августовским утром Бринько, взяв за бронеспинку техника самолета, взлетел. Он прошел над свежей могилой Антоненко, покачал крыльями и дал из пулемета в воздух прощальную очередь. Это был салют боевому другу, с которым он не знал поражений... И, едва долетев до Таллина, Бринько совершил новый подвиг.
      Не успел он отойти несколько шагов от самолета, как услышал стрельбу зениток: вражеский разведчик нагло делал большой круг над городом. "Высота около пяти тысяч метров", - подумал Бринько, бросился обратно к самолету и взлетел так, как взлетал Антоненко: быстрее остальных летчиков, дежуривших на аэродроме. Тем временем "юнкерс" пошел на фоторазведку боевых кораблей.
      Не жалея мотора, Бринько выжал из него все и успел выйти на курс встречной атаки. Первой же очередью вывел из строя один мотор "юнкерса". Скорость и маневренность самолета противника резко упали, и добить его для Бринько не составляло большого труда.
      За этим скоротечным воздушным боем наблюдали начальник морской авиации генерал-лейтенант Жаворонков и Герой Советского Союза полковник Коккинаки, прибывшие для выполнения специального задания Ставки: подготовки удара наших бомбардировщиков по Берлину. Знаменитые авиаторы сердечно поздравили лейтенанта Бринько с очередной победой. Коккинаки сказал:
      - Я в восторге от такого блестящего боя, какой я сейчас видел.
      Генерал Жаворонков расспросил подробно Бринько об обстановке в районе полуострова Ханко, о гибели Антоненко, однако о трагической смерти Козлова тактично промолчал.
      Потом Жаворонков сказал:
      - Бринько, замените мотор и летите под Ленинград в Низино. Там сейчас нужно вести решительную борьбу с фашистскими разведчиками.
      Бринько вскинул ладонь к шлему и сказал:
      - Буду воевать за троих: за себя, за Ивана Козлова и за Алексея Антоненко!..
      Утром 5 сентября летчики получили задание нанести штурмовой удар по войскам фашистов у железнодорожной станции Волосово. Технический состав готовил самолеты. Оставалось поставить реактивные снаряды, как вдруг серия красных ракет с командного пункта оповестила истребителей о срочном взлете по тревоге для отражения налетов фашистов на аэродром. Первым, как всегда, оторвался от земли лейтенант Бринько. Его ведомым был лейтенант Мальцев.
      Бринько и Мальцев, едва успев убрать шасси, пошли в атаку на ведущего первой группы из восемнадцати Ме-110, которые с двух сторон заходили для удара по аэродрому. Спасая своего командира, четыре Ме-110 свернули в сторону атакующих И-16 и сами пошли в атаку. Мальцев меткой очередью сбил одного из них. Успели взлететь еще несколько наших истребителей. Завязался ожесточенный бой.
      Были моменты, когда хорошо слетанной паре Бринько и Мальцеву приходилось туго: они с трудом отбивались от наседавших "мессершмиттов". У Бринько кончились патроны, и он решил таранить идущего в лобовую атаку врага. Ме-110 перестал стрелять, резко отвернул, и тогда Бринько, сделав молниеносный разворот, прочно сел ему на хвост. Расстояние между самолетами быстро сокращалось. Бринько убрал газ, немного потянул ручку управления на себя. Послышался треск, машину отбросило с огромной силой в сторону, мелкие стекла от приборов посыпались в ноги. Мотор затрясло как в лихорадке. Летчик успел выключить зажигание. Все стихло, погнутый винт остановился.
      Бринько определил высоту и понял, что дотянуть до аэродрома можно. Перед самой землей выпустил шасси и мастерски посадил самолет. Таран удался на славу. Это был двенадцатый самолет врага, уничтоженный отважным бойцом.
      Через три дня на отремонтированном "боевом коне", как иногда говорил Бринько, он сбил над передним краем разведчика "Фокке-Вульф-187", потом "Хеншель-126", а на другой день - "Юнкерс-88". Пятнадцатый вражеский самолет - это была последняя победа героя над воздушным противником.
      Под вечер в районе Ропши фашисты подняли аэростат. Наши воины называли его "колбасой".
      Начался сильный обстрел позиций наших войск и дорог вблизи линии фронта. Снаряды ложились все точнее и точнее.
      Противник за последние дни потерял два аэростата - их сбили наши истребители. Теперь воздушный корректировочный пост имел мощное зенитное прикрытие.
      На уничтожение аэростата полетели три самолета И-16. Они преодолели сильный зенитный огонь и атаковали "колбасу" сверху. Десятки зажигательных пуль попали в аэростат, но он не загорелся.
      Срочно подготовили вторую группу с реактивными снарядами. Ее должен был вести Бринько. Но он решительно возражал.
      - Если лететь группой, то внезапности не достигнуть. Разрешите, я пойду один и атакой снизу уничтожу корзину с наблюдателями. Аэростат сегментный, с нейтральным газом, он не загорится, а пулевые пробоины ему - что слону укус комара.
      Да, Бринько был прав. Немцы применяли именно такие аэростаты для корректировки.
      Командиру полка и комиссару не оставалось ничего иного, как согласиться с доводами Бринько и пустить его на это крайне рискованное задание.
      Аэростат висел на той же высоте и продолжал корректировку стрельбы своей артиллерии. Под ним чернела кабина наблюдателей...
      Скорость 500 километров, оружие готово к бою. И-16 пронесся над головой вражеских зенитчиков и, когда до аэростата оставалось около 800 метров, самолет взмыл. Бринько тщательно прицелился, выпустил по аэростату шесть РС-82 с дистанционными взрывателями.
      Черные клубы дыма закрыли кабину и аэростат. Теперь - три длинных пулеметных трассы по кабине. Для верности... Самолет Бринько красивой восходящей "бочкой" взлетел выше аэростата, сделал полупетлю и понесся вниз.
      Вокруг истребителя рвались десятки зенитных снарядов, разноцветные трассы неслись со всех сторон. Летчик мельком взглянул на аэростат - кабины под ним не было.
      Вдруг Бринько почувствовал, как что-то горячее кольнуло в правую ногу и в бок. В глазах замелькали огненные круги. Он поглядел на землю - она быстро надвигалась на самолет. Бринько автоматически потянул ручку на себя, убрал сектор газа. Приземление самолета он уже не почувствовал. К лежащему на фюзеляже И-16 подбежали бойцы-пехотинцы. Летчик в темно-синем кителе с Золотой Звездой, орденами Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды на груди сидел в кресле, откинув голову на бронеспинку. Бринько умер, изрешеченный пулями, но сумел все же последним усилием посадить самолет...
      Петр Антонович Бринько, боевой друг Антоненко, за свои двадцать шесть лет прошел такой же славный путь. Окончив в 1937 году Ейскую школу морских летчиков, еще до Великой Отечественной успел сразиться с японскими воздушными пиратами в районах озера Хасан и реки Халхин-Гол, участвовал в боях и на Карельском перешейке. Два с половиной месяца войны Бринько дрался на подступах к Ленинграду и погиб как герой.
      Обо всем этом подробно, допоздна рассказывал нам Белоусов. Мы слушали его, затаив дыхание. И понимали, что нужно сражаться за Ленинград так, как бились с врагом Антоненко и Бринько, - на высочайшем уровне мастерства, умно, расчетливо и до последнего вздоха...
      В непобежденном Гангуте
      Со школьной скамьи мне знакомо слово "Гангут". В эпоху Петра I Гангут стал местом неувядаемой боевой славы русского парусно-гребного флота, выигравшего в 1714 году битву со шведами. В честь и в память этого сражения была отлита медаль.
      И вот я, летчик морской истребительной авиации, через 227 лет со своими боевыми друзьями воюю в этих же памятных всем русским людям местах.
      Что такое группа из пяти летчиков-истребителей, пополнившая более чем двадцатишеститысячный коллектив героического Гангута? Она кажется крохотным ручейком, даже струйкой, впадающей в полноводную реку. Но именно этого ручейка и не хватало сейчас на полуострове Ханко.
      В 13 часов, до обеда, капитан Ильин объявил боевой расчет авиагруппы. Он впервые в авиации ВМФ предусматривал подбор пар или звеньев четырехсамолетного состава. Это позволяло эффективнее использовать их качества и повысить боевую готовность к ударам по наземному, морскому и воздушному противнику.
      Наш боевой расчет состоял из двух групп - бомбоштурмовой во главе с капитаном Ильиным и группы прикрытия и воздушного боя, водить которую было поручено мне.
      Ждем улучшения погоды и подвоза обеда. Все это необходимо для боя и жизни. Финская артиллерия аккомпанирует разрывами десятков снарядов. Бесстрашные аэродромщики, не обращая внимания на обстрел, заравнивают и укатывают воронки.
      По дороге к стоянке тихонько на открытой телеге, запряженной привычной к разрывам лошадкой, едет Шурочка - везет обед. Я хотел было броситься к ней и скорее увести сюда, в самолетное укрытие. Но техник схватил меня за руку и сказал:
      - Не надо, товарищ командир. Она с первых дней войны не обращает внимания на обстрелы и всегда вовремя доставляет питание на стоянки...
      Шурочка спокойно въехала под маскировочную сеть. Я сказал:
      - Шурочка, что же вы не бережете свой белый фартучек от осколков снарядов?
      Она, не поднимая головы, ответила:
      - Вы-то, летчики, не бережете себя, взлетаете и садитесь во время обстрела!
      Возражать не приходилось. Девушка была права.
      К середине дня погода немного улучшилась, и шестерка истребителей взлетела, взяв курс на юг. До восточного берега острова Даго (Хийумаа) мы летели на бреющем полете, а потом набрали высоту и начали искать цель. Поиск был недолог - десятка три крытых и открытых машин двигались по дороге в северном направлении. Звено Ильина перестроилось и пошло в атаку. Двенадцать РС-82 Ильина и Васильева накрыли середину автоколонны и в завершение пулеметный огонь. Потом колонну прошили пушечные и пулеметные трассы Бодаева и Цоколаева.
      Атака оказалась столь неожиданной, что зенитчики, спохватившись, открыли слабый, беспорядочный огонь, лишь когда звено заходило на повторную штурмовку.
      Я тщательно следил за воздухом и землей, барражируя на своей высоте. Истребителей противника пока нигде не видно. Значит, позволительно и мне пойти хоть на одну штурмовку. Внизу уже горели машины, что-то взрывалось...
      Мы полетели на север, в сторону наших войск. Над линией фронта фашистские самолеты, три "Хеншеля-126" и три "Юнкерса-88", кружились, бомбили и обстреливали боевые порядки наших войск.
      Разделившись попарно, пошло в атаку наше ударное звено. "Хеншели" бросились наутек. Один из них не сумел увернуться от короткой очереди и, не выходя из пикирования, врезался в болотный кустарник. Взметнулся столб огня и грязи. "Юнкерсы" начали уходить на восток. Я выбираю одного, подхожу метров на четыреста, посылаю два снаряда. Сближаюсь на короткую снайперскую дистанцию, стрелки "юнкерса" молчат, видимо, оба убиты. Длинная очередь из трех пулеметов прошивает самолет врага от хвоста до кабины. Ю-88, медленно заваливаясь на крыло, уходит вниз. Близ позиций наших войск на земле вспухает огненный шар...
      О нашем бое с "юнкерсами" и "хеншелями" еще до посадки сообщили по радио на КП базы Ханко, и генерал-лейтенант Кабанов приехал к нам поздравить с победой и одновременно познакомиться, как он сказал, с новичками из-под Ленинграда.
      - Это хорошо, друзья, что вы сразу взяли эстафету от Антоненко и Бринько. Держите ее и дальше, как гангутцы! - сказал генерал.
      В дальнейшем, чередуясь, по два-три раза в день вылетали на остров Даго, наносили штурмовые удары по войскам и технике противника, прикрывали наши шхуны, мотоботы, торпедные катера, "морских охотников", которые перевозили больных и раненых бойцов на Ханко.
      16 октября звено Васильева и пара Байсултанова, следуя на штурмовку, перехватили над островом четыре Ю-88, заставили их сбросить бомбы на свои войска и сбили один фашистский бомбардировщик.
      Потом три дня бушевал шторм. Едва он стих, как я повел группу истребителей к острову Даго. Возвращаясь, мы увидели сторожевик и сопровождавшие его семь больших катеров. Я набрал высоту и развернул группу в сторону кораблей.
      Вдруг с них дали три зеленых ракеты - сигнал "Я свой". Но мы-то знаем, что таких судов на Ханко нет. Даю команду на атаку. Те внизу поняли, что нас не обманешь, и пустили в нашу сторону несколько трасс спаренных "эрликонов". Пиратский отряд вышел из шхер на перехват наших мотоботов и катеров и сам попал в ловушку.
      Боезапас у нас остался, а главное, у меня и Байсултанова висело по два РС-82. Жаль, конечно, что они с дистанционными взрывателями. Ну да ничего, один заход сделаем всей группой. Покачиваю с крыла на крыло - сигнал следовать в атаку за мной.
      Идем парами на самый большой корабль-сторожевик. Он огрызается довольно сильно. Его поддерживают идущие рядом три катера. Нам к огню не привыкать, сближаемся, пускаем РС-82. Черные шапки дистанционных разрывов метрах в десяти над кораблем. Это очень хорошо - тысячи осколков сгонят зенитчиков с палубы в трюм. А мы вдобавок еще стегнули пулеметами и из пушек и на бреющем полете вышли из зоны обстрела. Я оглянулся: сторожевик начал поворот на север. Нет, этот номер не пройдет, через час сведем счеты до конца.
      После посадки я доложил о выполнении задания и встрече с вражескими кораблями. Сразу же поступило приказание: нанести повторный удар по катерам и сторожевику. Через час мы восьмеркой летели в район, где должны быть гитлеровские корабли. Я вел шесть И-16 и две "чайки". Все самолеты на борту имели РС-82.
      Противника долго искать не пришлось, он был в том же районе - видимо, подкарауливал наши корабли с Даго.
      Согласно разработанному плану, мы заняли позицию для первой атаки. Я, Татаренко и пара "чаек" - Овчинников с Лазукиным - атаковали с двух сторон сторожевик. Из двенадцати реактивных снарядов пять достигли цели. Прямые попадания. Атаку завершили пулеметным огнем. Байсултанов, Старухин, Бодаев и Цоколаев удачно атаковали два катера. Один из них взорвался, второй загорелся.
      Мы четверкой повторили атаку по сторожевику. Теперь его зенитки не стреляли. Несколько попаданий РС-82 - и на корабле возник большой пожар. Я заметил, как с борта в воду прыгают люди. Это хороший признак, это значит, что гибель корабля неминуема.
      После второй атаки на воде все же остались горящий сторожевик и пять катеров - один из них окутан дымом, не имеет хода. "Молодцы мои летчики", порадовался я и пошел на цель третий раз. Из пушек и пулеметов мы били по целям в упор с малых дистанций. Боезапас кончался, осталось на одну-две короткие очереди: на войне это надо всегда беречь.
      Неплохо... Не зря прыгали за борт вражеские матросы. Сторожевик взорвался и через пару минут затонул. Два корабля из восьми ушли на дно, третий горит. Нужно добивать остальных, нужно срочно повторить налет до наступления темноты.
      Подлетая к Ханко, я заметил, что все наши пушки, в том числе и зенитные, ведут огонь по артиллерийским позициям врага: помогают летчикам безопасно приземляться. И неплохо помогают...
      Мой доклад обрадовал командование гарнизона, и мы получили задание сделать еще один вылет до наступления темноты.
      Вылетели в том же составе. Обнаружили только пять катеров, шестого, горящего, уже не было. На палубах скопилось много людей - наверное, подобранные с потопленных нами катеров и сторожевика. Нам никто не мешал, а зенитный огонь в расчет мы не брали. От прямых попаданий РС в катерах возник пожар, а после того, как мы полоснули по ним пулеметно-пушечным огнем, один взорвался. В конце концов мы утопили все, кроме одного. Боезапас израсходовали без остатка. Хотелось добить последний катер, но наступила темнота и нужно было спешить на свой аэродром...
      22 октября гитлеровцы объявили о том, что полностью овладели островом Даго. Наши войска до конца выполнили свой долг перед Родиной, стояли до последнего солдата, до последнего патрона. Слава им и вечная память. Но главная сила, закрывающая проход фашистскому транспортному и боевому флоту в Финский залив, на подступы к Ленинграду, оставалась в наших руках. Мощные батареи Гангута и острова Осмусар вместе с минными позициями представляли собой непробиваемый щит.
      Враги с каждым днем усиливали артиллерийский огонь по аэродрому Ханко. Взлетать и садиться становилось все труднее и опаснее, но обстановка требовала систематических данных авиаразведки, и надо было бить плавсредства противника, пытающегося контрдесантами сбросить наших бойцов и моряков с вновь захваченных островов.
      24 октября Овчинников и Лазукин возвращались с разведывательного полета. Вслед за ними к западной части полуострова подошли две "чайки".
      На этот раз посты ВНОС сработали точно и дали сигнал на аэродром о том, что "чайки" чужие. Я и Татаренко взлетели. Ведомый у меня прекрасный. Он одинаково хорошо владеет и самолетом и оружием, все хорошо видит, понимает замысел ведущего, действует храбро и умно.
      Навстречу, чуть мористее, летели две "чайки". Вражеские? Очевидно... Наша пара на аэродроме. Все же в лобовую атаку я не пошел. Сделал боевой разворот, присмотрелся - и сомнения рассеялись, на самолетах чужие опознавательные знаки. "Чайки" бой не приняли - уходили на восток под защиту своих зениток. Сближение шло медленно. Еще две-три минуты - и они в зоне своего заградительного огня с земли.
      Иду точно в хвост врагу. Выпускаю два РС-82. Один разрыв - между верхней и нижней плоскостью, второй - метрах в пяти сзади, "чайка" разлетается в щепки.
      Татаренко, обгоняя меня, ведет огонь из пулеметов по ведущему самолету. Тот, сбавляя скорость, идет со снижением. Очевидно, поврежден мотор. Перед самолетом Татаренко разрывается сразу более десятка зенитных снарядов, тянутся трассы спаренных и счетверенных "эрликонов". Татаренко прекращает преследование.
      Пока они переносят огонь на меня, успеваю дать длинную очередь с дистанции двести метров. Строенная трасса прошила вражеский самолет, но одновременно зенитный разрыв тряхнул и меня. Я рванул ручку на себя, нажал на педаль, и "ишачок" завертелся в восходящей "бочке". Это и спасло меня. Я перевел самолет в пикирование, и зенитчики, видя, что я как будто падаю, прекратили огонь, а мой самолет вышел на горизонталь и выскочил из зоны обстрела.
      После этого боя и до конца пребывания на Ханко вражеских "чаек" мы больше не встречали.
      Кончался октябрь. Начинались частые снегопады. Долгими вечерами мы сидим в бетонном летном общежитии или лежим с открытыми глазами на двухъярусных койках. В памяти как бы заново проходят воздушные бои, штурмовки, видятся лица погибших боевых друзей. Но о чем бы ни думал, мысли неуклонно возвращались к близким и родным, оставшимся в осажденном Ленинграде, где голод, обстрелы и бомбежки косят десятки тысяч людей...
      Да еще вести о нависшей над Москвой опасности отдаются во всем теле холодным ознобом.
      Утром 30 октября политинформация (а они устраивались ежедневно) началась раньше обычного. Она имела огромное значение и превратилась в митинг личного состава. Капитан Бискуп зачитал письмо гангутцев защитникам Москвы, подготовленное политотделом и командованием полуострова Ханко. Вот его текст:
      "Дорогие москвичи! С передовых позиций полуострова Ханко вам героическим защитникам советской столицы - шлем мы пламенный привет.
      С болью в душе узнали мы об опасности, нависшей над Москвой. Враг рвется к сердцу нашей Родины. Мы восхищены мужеством и упорством воинов Красной Армии, жестоко бьющих фашистов на подступах к Москве. Мы уверены, что у ее стен фашистские орды найдут себе могилу. Ваша борьба еще больше укрепляет наш дух, заставляет нас крепче держать оборону Красного Гангута.
      На суровом скалистом полуострове в устье Финского залива стоит несокрушимая крепость Балтики - Красный Гангут.
      Пять месяцев мы защищаем ее от фашистских орд, не отступая ни на шаг.
      Враг пытался атаковать нас с воздуха - он потерял сорок восемь "юнкерсов" и "мессершмиттов", сбитых славными летчиками Бринько, Антоненко, Белоусовым и их товарищами.
      Враг штурмовал нас с моря - на подступах к нашей крепости он потерял два миноносца, сторожевой корабль, подводные лодки, торпедные катера и десятки других кораблей, устилая дно залива трупами своих солдат.
      Враг яростно атаковал нас с суши, он и тут потерпел жестокое поражение. Тысячи солдат и офицеров погибли под ударами гангутских пулеметчиков и стрелков. Мы отразили все бешеные атаки отборных немецко-фашистских банд. В кровопролитных боях мы заняли еще семнадцать островов.
      Теперь враг пытается поколебать нашу волю к борьбе круглосуточной канонадой и шквалом минометного огня. За четыре месяца по нашему крохотному полуострову фашисты выпустили больше трехсот пятидесяти тысяч снарядов и мин.
      В гнусных листовках враг то призывает нас сдаться, то умоляет не стрелять, то угрожает изничтожить до единого. Льстит нам, заискивает перед нами гитлеровский холуй барон Маннергейм, уговаривая сложить оружие и сдаться. Он называет нас в своем обращении доблестными и храбрыми защитниками Ханко.
      Напрасны эти потуги. Никогда никому не удастся заставить гангутцев сложить оружие.
      Месяцы осады сроднили нас всех боевой дружбой. Мы научились переносить тяготы и лишения, сохранять бодрость духа в самые тяжелые минуты, находить выход тогда, когда, кажется, нет уже возможности его найти.
      Здесь, на этом маленьком клочке земли, далеко от родных городов и родной столицы, от наших жен и детей, от сестер и матерей, мы чувствуем себя форпостом родной страны. Мы сохраняем жизнь и уклад советского коллектива, живем жизнью Советского государства.
      Много и упорно работаем, сознавая огромную ответственность, возложенную на нас народом, Коммунистической партией, доверившими нам защиту Красного Гангута. Каждый свой шаг, каждое движение мы подчиняем делу обороны советской земли от врага. Мы научились сами изготовлять оружие, снаряжение, строить под вражеским огнем подземные жилища и укрепления, восстанавливать разрушенные, изношенные механизмы, лечить тяжелораненых. В суровой боевой обстановке закалились советские люди.
      Для нас сейчас нет другого чувства, кроме чувства жгучей ненависти к фашизму. Для нас нет другой мысли, кроме мысли о Родине. Для нас нет другого желания, кроме желания победы.
      Среди нас есть много ваших земляков, сынов великого города Москвы. Вам не придется краснеть за них. Они достойны своего славного города, стойко отражающего напор фашистских банд. Они дерутся в первых рядах гангутцев, являются примером бесстрашия, самоотверженности и выдержки.
      Каждый день мы жадно слушаем по радио родную речь, родной голос любимой Москвы, пробивающийся сквозь визг финских радиостанций. "Говорит Москва", доносит до нас эфир, и в холодном окопе нам становится теплее, светлеет темная ночь над нами. Мы забываем про дождь и непогоду. Родина обогревает нас материнским теплом. Крепче сжимает винтовку рука, еще ярче вспыхивает огонь ненависти к фашизму, огонь решимости победить или умереть.