Первое время он подробно описывал свои ощущения от ночевок в мрачной гробнице возле пустого гранитного саркофага. Отмечал каждый шорох, случайные ночные звуки. Потом он стал засыпать спокойно, даже приручил летучую мышь, чтобы не так одиноко чувствовать себя вечерами. Затем бытовые записи почти совсем прекращаются, лишь изредка попадается коротенькая пометка: "Спал спокойно". Видимо, работа захватила все внимание археолога.
      Как показывают дальнейшие записи в дневнике, Красовский довольно быстро убедился, что в пирамиде Хирена, куда каким-то образом они проникли, и сами грабители оказались в дураках, обнаружив вместо ожидаемого богатства кенотаф с пустым саркофагом.
      Тогда Красовский занялся детальным изучением всех потайных переходов пирамиды и установил точно путь, каким проникли в нее грабители. Я нашел среди записей некоторые любопытные наблюдения, их покойный исследователь почему-то не включил в опубликованный отчет:
      "...Да, конечно, грабители шли по хорошо известному им пути. Кто-то из строителей пирамиды для них даже двери оставил предупредительно полуоткрытыми. Я обнаружил, что по замыслу архитектора вход в пирамиду, устроенный вопреки традиции с южной стороны, должен был закрываться тремя монолитными глыбами гранита. Опущенным же, закрытым из этих трех крепких затворов оказался только один, наружный. Это было ловко задумано. Конечно, когда уже закрыты внешние, наружные двери, невозможно.проверить, как обстоит дело с двумя внутренними. А они распахнуты настежь: пожалуйста, заходите, жадные до наживы осквернители царских могил!"
      Разве можно удивляться, что при таком всеобщем предательстве и продажности даже приближенных чиновников почти все древние гробницы оказались разграблены?
      "Конечно, Хирен и не собирался быть похороненным в этой пирамиде. Она сразу была задумана им фальшивой. В этом меня окончательно убеждает отсутствие специальных комнат для хранения вещей, которые должны были понадобиться покойному фараону в загробных полях Иалу. Такие хранилища всегда устраиваются в пирамидах по соседству с погребальной камерой.
      Нет и камеры для традиционного сердаба, где хранилось бы изваяние покойного с его Ка..."
      Тут, пожалуй, нужно сказать несколько пояснительных слов о верованиях древних египтян, связанных со смертью. Без них останутся непонятны многие важные загадки, мучившие Красовского.
      По представлениям древних египтян, человеческая душа состояла из двух частей: "Ка" и "Ба". После смерти обе они могли якобы скитаться в загробном мире. Но для этого следовало непременно сохранить и тело от тления. Ради этого и создали древние египтяне сложный обряд мумифицирования покойников. Потому и возводились над гробницами фараонов, тело которых следовало беречь особенно тщательно, исполинские пирамиды с хитроумными ловушками против грабителей.
      Сложный и запутанный ритуал погребения всегда соблюдался очень тщательно, и Красовский был прав, отмечая малейшие отступления от него: они помогали разгадать замысел Хирена, построившего себе в пустыне эту фальшивую гробницу.
      "Меня все время поражает, - продолжал я читать записи Красовского, - как продумана до мельчайших мелочей архитектура пирамиды. Взять хотя бы расположение погребальной камеры. Чтобы вся масса пирамиды не раздавила сравнительно хрупкий свод ее, служивший к тому же ловко замаскированным входом в этот самый сокровенный покой, Хирен устраивает прямо над камерой широкий коридор, а по обеим сторонам его - еще два небольших зала. Так что над камерой - пустоты, а вся тяжесть верхних многопудовых глыб равномерно распределяется в стороны, на боковые монолитные стены. Поистине он был великим строителем!
      И снова мне начинает плохо вериться, что столько изобретательности и выдумки затрачено им лишь для того, чтобы создать фальшивую гробницу. Наверное, он все-таки был похоронен именно здесь, только грабители унесли его мумию".
      "Сегодня я сделал поразительное открытие!!!
      Отношение между длиною окружности и ее диаметром есть величина постоянная. Чтобы вычислить длину окружности, достаточно умножить ее диаметр на число "пи", равное 3,1416...
      И вот что я установил: если сложить четыре стороны основания пирамиды Хирена, то получим для ее обвода 43,71 сажени. Разделив это число на удвоенную высоту (2 Х 6,95 сажени), имеем в результате 3,1416!!!
      Значит, Хирен уже за тридцать веков до наших математиков знал священное число "пи"! Можно считать, что сама его пирамида представляет собой материальное воплощение этого магического числа..."
      Дальше две странички были сплошь исписаны цифрами, которые Красовский складывал, делил, перемножал в самых причудливых сочетаниях, пытаясь уловить якобы скрытый в них "сокровенный смысл".
      Подобной цифровой мистикой увлекался, к сожалению, не он один. Особенно "повезло" в этом смысле самой знаменитой из всех пирамиде Хеопса. Из плана ее ворот, проходов и погребальных камер некоторые даже ухитрялись вычитать всю историю человечества и даже предсказать будущую мировую войну! Но что угодно, конечно, можно "доказать", произвольно переводя в современные метры такую расплывчатую величину, как древний египетский "царский локоть".
      Итак, Красовскому становится ясно, что вряд ли удастся найти в пирамиде что-нибудь ценное для науки. Работы становится меньше, игра с цифрами надоедает. Все больше времени проводит археолог в одиночной камере, куда сам добровольно заточил себя.
      И вот уже несчастный устал бороться с кошмарами и болезнью. Он выписывает странные стихи из поэтического диалога на одном древнем папирусе - египтологи дали ему условное название "Беседа разочарованного со своей душой". В отрывке, который переписал в свой дневник Красовский, "разочарованный" страстно призывает смерть:
      "Смерть стоит передо мною сегодня,
      Как запах лотосов,
      Словно сладостное ощущение человека, сидящего
      на берегу опьянения...
      Смерть стоит сегодня передо мною,
      Как небо, очистившееся от облаков.
      Смерть стоит сегодня передо мною,
      Словно сладостное ощущение странника,
      желающего снова увидеть свой дом
      После того, как он провел долгие годы в плену..."
      Дальше сиротливо белели три чистых, неисписанных листочка.
      От тяжелого, гнетущего чувства я не мог отделаться до самого вечера, когда понес возвращать дневники Красовского его сыну. А может, оно усугублялось тем, что, в сущности, бумаги покойного археолога, за которыми я так гонялся, почти не помогали выяснить, в каком направлении вести дальнейшие поиски.
      Вероятно, Моргалов сразу догадался об этом по выражению моего лица, потому что первым делом, еще в прихожей, спросил:
      - Что, не густо?
      Я молча кивнул.
      - Я же вас предупреждал, что ничего особенного от этих бумаг ждать не следует.
      - Да, - вяло согласился я. - Их писал явно больной человек. Так и чувствуешь с каждой страницей, как постепенно им все прочнее завладевает болезнь. Ужасно!
      - Да, он умер в больнице. И знаете от чего?
      - От чего? Он окончательно помешался?
      - Нет, хотя был близок к этому.
      - От чего же он умер?
      Он внимательно посмотрел на меня, помедлил и тихо проговорил:
      - В настоящей причине его смерти я разобрался уже много лет спустя, когда стал заниматься физикой. Мой отец умер от лучевой болезни.
      ГЛАВА XII. ЧТО ПОКАЗАЛ СЧЕТЧИК ГЕЙГЕРА
      Несколько минут я смотрел на Моргалова. Потом растерянно пробормотал:
      - Но разве в те годы была лучевая болезнь?
      Он усмехнулся..
      - Ведь Хиросимы тогда еще не было, хотите вы сказать? Однако радиоактивные минералы существуют на Земле миллионы лет и все это время непрерывно излучают свою смертоносную эманацию. Но мы узнали об этом лишь совсем недавно, в конце прошлого века, после знаменитых опытов Анри Беккереля и супругов Кюри. И разве Мария Кюри не погибла в конце концов от облучения, полученного во время этих опытов, задолго до Хиросимы и первого атомного взрыва?
      Тут перед моим мысленным взором вдруг отчетливо встала одна незабываемая сценка, так поразившая меня в свое время на Всемирной выставке в Брюсселе.
      Среди других экспонатов там во французском павильоне лежали в одной из витрин несколько листочков пожелтевшей бумаги, исписанных мелким, торопливым почерком - формулы, непонятные для меня физические термины, какие-то математические расчеты.
      Это были странички из лабораторного дневника Марии Склодовской-Кюри. Молодой вылощенный экскурсовод заученным движением подносил к ним счетчик Гейгера... И тотчас же в притихшем зале раздавалось громкое сухое пощелкивание.
      Счетчик ловил радиоактивные частицы, вылетавшие из бумаги. Прошло тридцать с лишним лет, как погибла замечательная исследовательница сокровенных тайн микромира, а невидимая смерть, погубившая ее, все еще пряталась в этих мирных страничках, все еще подавала свой грозный, ворчливый голос!..
      - Но где же мог Красовский подхватить лучевую болезнь? воскликнул я. - Ведь он же не занимался физикой!
      - По-видимому, в пирамиде.
      - Ничего не понимаю. Что вы хотите сказать?
      Моргалов взял меня за руку и потянул за собой.
      - Пройдемте все-таки в комнату и сядем. Разговор, видимо, будет долгий.
      Только тут я заметил, что мы все еще стоим в прихожей.
      Когда мы прошли в комнату и сели возле круглого стола, Моргалов закурил, пододвинул мне сигареты и пепельницу и сказал:
      - Видимо, песчаник, из которого сложена пирамида, содержит в себе какие-то радиоактивные минералы. Скорее всего, уран. Особенно опасно внутреннее облучение, когда радиоактивные элементы попадают в организм с пищей или при дыхании. А Красовский ведь прожил в пирамиде больше года...
      - Неужели вы хотите сказать, будто Хирен сознательно построил свою фальшивую гробницу из такого смертоносного материала?
      Моргалов пожал плечами и кашлянул, отмахиваясь от табачного дыма.
      - Не знаю, это придется выяснять вам. Возможно, радиоактивный песчаник подвернулся строителям случайно. А может быть, такая хитрая ловушка и была задумана сознательно. Ведь, судя по всему, этот ваш Хирен был большим искусником на всякие выдумки.
      - Но не мог же он открыть радиоактивность за тридцать веков до супругов Кюри? Вы же физик, серьезный человек, а начинаете, по-моему, тоже ударяться в какую-то мистику, преувеличивая познания древних.
      - При чем тут мистика? - засмеялся он. - Вот если бы я стал вам доказывать, будто Хирен за тридцать веков до Эйнштейна вывел формулу E=mc^2, или что-нибудь в том же духе, - вот тогда бы вы могли вызывать санитаров и отправить меня в сумасшедший дом. Но ведь мы же знаем, что природная радиоактивность существует испокон веков, и почему не допустить, что такой изобретательный ум, как Хирен, проживший, кстати, большую часть своей жизни именно в тех краях, где был добыт этот песчаник, подметил его губительные свойства и решил их использовать, вовсе не пытаясь как-то теоретически объяснить явление, остававшееся загадочным до Беккереля и супругов Кюри? Верно?
      Да, с такой логикой трудно было не согласиться. И все-таки мое лицо, видимо, выражало столь явное сомнение, что Моргалов добавил:
      - Из тяжких болезней сейчас привлекает всеобщее внимание рак. И, скажем, полиомиелит наши медики научились лечить только недавно. Или вы всерьез будете на основании этого утверждать то, что в шутку сказал известный юморист Ликок, - будто "появлением всех этих болезней мы обязаны медицине"? Они мучают человечество очень давно, хотя, может, и под другими названиями. Но следы явно раковых опухолей находят и при исследовании мумий, а на одной из древних египетских фресок, помнится, медики обнаружили изображение мальчика, изуродованного полиомиелитом.
      Он наступал уже, вторгаясь в мою вотчину, и все никак не унимался:
      - А нильская рыбка мормирус. Слышали вы о такой?
      - Нет, признаться, не слышал.
      - Ну как же! Хотя наверняка видели ее изображение на древних фресках! С таким забавным длинным носом трубочкой. Видели?
      - Наверное, видел, но не обращал особого внимания. А что в ней такого особенного? Я, собственно, не рыболов...
      - Я тоже рыбной ловлей не слишком увлекаюсь, - засмеялся Моргалов, - но теперь интересуюсь этой рыбкой как физик.
      - А какое она может иметь отношение к физике? - Этот любопытный человек начинал мне все больше нравиться.
      - Вот если бы вы были более наблюдательны, то наверняка обратили внимание на то, что древние египтяне изображали эту рыбешку непременно висящей уже на крючке. Других рыб египетские художники рисовали по-всякому: и просто плывущими в воде, и запутавшимися в сети среди зарослей папируса, и уже лежащими в корзинах или на праздничном блюде. А вот мормируса они изображали всегда в одном положении: пойманного непременно удочкой, на крючке. Почему?
      Вопрос застал меня врасплох, и я мог только неуверенно пожать плечами и задумчиво промямлить :
      - Ну, как вам сказать... Египетское искусство вообще очень традиционно.
      - Вы хотите сказать: канон такой был и художники не решались его нарушить?
      - Возможно.
      - Так и все думали тридцать веков подряд и проходили мимо удивительного открытия, а оно буквально плавало у нас перед носом. Все дело в том, оказывается, что природа наделила мормируса поразительным... электролокатором, что ли? - не знаю даже, как и назвать его, потому что ничего подобного техника пока не знает. У самого основания хвоста этой рыбешки есть особый электрический орган, вроде батареи с напряжением порядка четырех-шести вольт. Излучаемые ею электромагнитные колебания попадают в воду и улавливаются специальным приемником, он находится у мормируса в зоне спинного плавника. Чувствительность этой природной системы так велика, что позволяет рыбке в мутной нильской воде по изменению электрического поля обнаруживать добычу и любое препятствие, даже если оно не толще капроновой нити, из какой плетут сети. У нас в лаборатории живут сейчас три мормируса, мы наблюдаем за ними. Так, поверите, - стоит лишь подойти к аквариуму поближе и начать причесываться, как рыбешки уже весьма бурно реагируют даже на разряды от трения гребенки о волосы.
      - Что-то я уже ничего не понимаю, чем вы занимаетесь, перебил его я.-То вы сказали, будто физик, то вдруг рыбешки... А побиваете мои сомнения примерами из египтологии.
      Моргалов опять засмеялся, и лицо его стало лукавым и добродушным.
      - Ну, во-первых, само время сейчас такое, что не дает стать узким специалистом, подобным флюсу. О бионике слышали? Вот она и заставляет нас, физиков, интересоваться и рыбками и многим иным. А интерес к египтологии у меня, так сказать, наследственный. Вообще стараюсь, как это Герцен говорил, "жить во все стороны".
      Он снова закурил, задумался о чем-то и добавил:
      - Да, так вот эта история с мормирусом, для чего я ее вам рассказал? Тут сразу два открытия, если хотите: у рыбки обнаружен чрезвычайно любопытный локатор, его бы весьма заманчиво скопировать и нам в технике, а с другой стороны, выясняется, что древние египтяне были в большей степени реалистами, чем вы предполагали. Они весьма точно изображали то, что видели. Мормируса просто невозможно поймать в сети, только на крючок, если он его, так сказать, добровольно захочет проглотить, привлеченный наживкой. И древние египтяне это прекрасно знали, хотя, возможно, и считали каким-то мистическим чудом. Вот вам еще пример, как между эмпирическим знанием какого-то природного явления и его научным объяснением вполне может пройти тридцать веков, а то и побольше. Разве не примечательно, что все крупные месторождения урана расположены в малолюдных, глухих местах? Похоже, будто их издавна обходили стороной, избегали селиться поблизости.
      - Сдаюсь, - ответил я. - Вы меня убедили. Хотя пока только своей железной логикой! Но не ошиблись ли вы сами в своих предпосылках? Пока ведь нет никаких доказательств, будто песчаник, из которого сложена пирамида Хирена, радиоактивен...
      - Проверить это просто. Поезжайте в Египет, поднесите к вашей пирамиде счетчик Гейгера - и все сразу станет ясно.
      Но тут я снова вспомнил, как щелкали невидимые радиоактивные частицы, вылетая из пожелтевших бумажек с лабораторными записями Марии Склодовской-Кюри, и схватил его за руку:
      - Постойте, постойте, нам не надо ехать в Египет, мы можем это проверить сейчас, немедленно!
      - Как?
      Я торопливо рассказал ему о том, что так потрясло меня на выставке. Судя по тому, как менялось лицо Моргалова, эта история тоже произвела на Атона Васильевича сильное впечатление.
      - Как же я не догадался раньше! - пробормотал он, выслушав мой рассказ и беря в руку папку с документами Красовского.
      Я так и замер: вот сейчас сразу все разъяснится!
      Но он отложил папку в сторону и сказал:
      - Ладно, завтра же проверю.
      - Почему завтра?
      Наверное, вид у меня был столь обескураженный, а тон такой жалостный, что он посмотрел на меня удивленно и расхохотался.
      - Что же вы думаете, у меня целая лаборатория на дому? И счетчики Гейгера, и всякая такая штука? Потерпите уж до завтра, я вам утречком позвоню.
      Опять я долго не мог уснуть в эту ночь. И снова мелькали в голове сумбурные, скачущие мысли.
      "Я побывал в пирамиде и заболел, форменным образом заболел, дорогой мой!" - вспомнились вдруг слова профессора Меро. Они оказались пророческими!.. Сообщить ему о наших предположениях? Но почему же я не заболел? Или пробыл в камере слишком мало времени? Нечего поднимать панику. Ведь это пока лишь догадка, врачи сами там разберутся.
      Если Моргалов прав и пирамида действительно сложена из глыб радиоактивного песчаника, может, удастся разыскать каменоломни, где его добывали. Хотя что это мне даст? Ведь важно найти настоящую гробницу Хирена. Но коли он применил такой смертоносный строительный материал сознательно, то уж, наверное, использовал его для защиты и своей настоящей гробницы. Так что ее следует искать по тому же признаку повышенной радиоактивности.
      Ушебти! Как я забыл о ней. Ведь она находится здесь, в одном из залов Эрмитажа, и я всего несколько дней назад любовался ею. А статуэтка пробыла в радиоактивной пирамиде тридцать три века и наверняка обладает более сильной радиоактивностью, чем странички из дневника Красовского. Надо и ее непременно проверить!..
      Потом я начал мысленно заново просматривать все выписки из дневников покойного археолога - и, кажется, продолжал этим заниматься уже даже во сне.
      Моргалов позвонил мне утром в начале одиннадцатого и лаконично сказал:
      - Щелкает, хотя и не шибко. Недоказательно, можно отнести за счет природного фона.
      Я торопливо рассказал ему про ушебти.
      - Хорошо, давайте проверим и ее, - ответил он. - Я сейчас приеду в Эрмитаж.
      Наверное, никогда еще торжественные залы Эрмитажа не видели таких необычных исследований. Все произошло очень быстро и просто. Моргалов поднес к статуэтке счетчик Гейгера - и он сразу защелкал на весь зал.
      - Вот и все, - суховато сказал Моргалов, убирая прибор. Если вы нам дадите эту фигурку на денек, мы сможем точно определить степень радиоактивности.
      - Она представляет какую-нибудь опасность для посетителей? - тревожно спросил сопровождавший нас сотрудник музея.
      - Вряд ли, - пожал плечами Моргалов. - Но проверить поточнее все-таки не мешает. Пришлите ее нам вот по этому адресу.
      Мы вышли с ним вместе из Эрмитажа и пошли по набережной в сторону Летнего сада.
      - Ну, теперь у вас есть ниточка, за которую можно ухватиться, - сказал Моргалов, шагая рядом со мной. - Но вы, кажется, не очень довольны?
      - Просто я озабочен...
      - И уже мысленно там, в пустыне?
      Я засмеялся.
      - Нет, пока еще в Москве. Разрабатываю план дальнейших поисков и стараюсь уговорить начальство, чтобы мне утвердили смету.
      Моргалов понимающе кивнул. Некоторое время мы опять шли молча, потом я спросил у него:
      - Скажите, Атон Васильевич, а почему вы до сих пор молчали о своей гипотезе?
      - А что я должен был сделать? Послать заметку куда-нибудь в журнал "Вокруг света" или в "Технику - молодежи"? И назвать ее "Радиоактивная гробница"? Несолидно это как-то для физика. Да и никаких конкретных данных у меня ведь не было, одни догадки, а я так работать не умею. Так что вы уж сами занимайтесь теперь сенсациями, а меня, умоляю, не втягивайте в это дело.
      - Нет уж, придется нам дальше распутывать загадки вместе. - Я шутливо погрозил ему пальцем. - Кстати, и помогите мне разработать методику проверки радиоактивности для будущей экспедиции, тут вам все карты в руки. Какие приборы понадобятся, как ими пользоваться...
      - Знал бы я, что вы такой настырный, промолчал бы о радиоактивности. А то сколько хлопот навлек на свою голову. Ну ладно, методику я вам так и быть пришлю, давайте адрес.
      Я записал ему все свои московские координаты. Он аккуратно сложил записку, спрятал в карман и протянул мне руку:
      - Ну, пожелаю вам успеха. А мне привезите мормируса, если, конечно, сумеете поймать. - Он лукаво подмигнул.
      Мы попрощались, и я уже хотел уходить, как Моргалов вдруг смущенно окликнул меня:
      - Слушайте, Алексей Николаевич, есть у меня еще одно предложение... Об этом вашем "Речении", помните, вы мне рассказывали?
      - Да, а что?
      - Вы не могли бы мне оставить или прислать из Москвы фотокопии всех текстов, которые бесопорно принадлежат Хирену, и тех, где авторство его вы только подозреваете.
      - Зачем?
      - Хочу попытаться, чтобы физика еще раз пришла на помощь египтологии. Или, точнее, кибернетика на сей раз...
      - Ничего не понимаю! Объясните Получше, что задумали, неожиданный вы человек! - взмолился я.
      - Тогда давайте зайдем в Летний сад и сядем где-нибудь в сторонке, а то на нас уже начинают обращать внимание.
      Мы выбрали пустую скамью в боковой аллейке и сели.
      - Насколько я понял, вам важно доказать на основе стилистического анализа, что автором и "Речения" и надписи, найденной вами в пустыне, является Хирен, так?
      - Так. Но при чем тут физика?
      - Не физика, а кибернетика. Хочу привлечь для анализа ваших текстов электронно-вычислительную машину, она есть у нас в институте. Вы слышали, как американцы недавно с помощью такой машины установили авторство нескольких анонимных памфлетов, приписываемых Гамильтону, одному государственному деятелю конца восемнадцатого века?
      - Нет, признаться, не слышал.
      Моргалов укоризненно покачал головой.
      - Вот видите, выходит, мы, физики, больше вашими делами интересуемся, чем вы - нашими.
      - Ладно, учту ваши уроки и тоже постараюсь жить "во все стороны". Это Герцен так советовал?
      - Герцен. Нравится его совет?
      - Очень. Но продолжайте, Атон Васильевич, не томите меня отступлениями.
      - Сохранилось, кажется, двенадцать анонимных памфлетов. Авторство их одни исследователи приписывали Гамильтону, другие его литературному сопернику Джеймсу Медисону, тогдашнему президенту США. И вот арбитром в научных спорах предложили стать электронной машине. Попросту говоря, заставили ее сравнить анонимные памфлеты с другими документами, бесспорно принадлежащими как Гамильтону, так и Медисону. Конечно, закодировав их сначала определенным образом и составив специальную программу. И вот машина на основе стилистического анализа, по частоте повторения "ключевых" слов и другим признакам установила, что одиннадцать памфлетов из двенадцати, несомненно, принадлежат Гамильтону...
      - И вы думаете, что такой же эксперимент можно повторить с предполагаемыми текстами Хирена? - прерывающимся голосом спросил я.
      - Ну вот, вы уже заволновались. Так нельзя. Попробовать, по-моему, стоит, но надежд на хороший результат, честно говоря, мало. Во-первых, уж документов-то у вас раз-два - и обчелся, почти нечего сравнивать.
      - А во-вторых, все они написаны ведь не самим Хиреном, а разными писцами, которым он диктовал в различное время, добавил я сразу погрустневшим голосом.
      - Верно, это усложняет положение. И, кроме того, машина будет иметь дело - вернее, не машина, а мы, когда станем составлять программу, - не с обычным текстом, а с иероглифами. Но ведь именно по сочетанию каких-то излюбленных иероглифов, по частоте их повторения в надписях и пытаетесь вы установить, так сказать, "стиль Хирена", верно? Так что попробовать стоит. Присылайте все фотокопии, какие найдете.
      Я крепко пожал ему руку.
      - Чудесный вы человек, Атон Васильевич! Так помогли мне и столько новых идей подарили, что прямо не знаю, как и благодарить...
      - Ну что там, пустяки какие. Мне ведь самому интересно. Итак: жду материалов и желаю успеха,
      ГЛАВА XIII. МОРГАЛОВ ПРАВ
      В Москве все обернулось гораздо лучше, чем я полагал. А может быть, это Моргалов заразил меня такой энергией, что я быстро и весьма успешно всех уговорил немедленно начать поиски гробницы Хирена?
      Даже старика Савельева мне почти не пришлось убеждать. Едва я рассказал ему о своей догадке и начал "иронически" читать "Речение", вскрывая подтекст, как Михаил Сергеевич выхватил книгу у меня из рук и так и впился в нее.
      - Пожалуй, ты прав, - пробормотал он, свирепо глянув на меня и снова склоняясь к книге. - Как же я не понял этого раньше, ах, старый пень!
      Какой все-таки молодец старик! Умеет отказаться даже от собственной давно выношенной теории, убедившись в ее ошибочности.
      У меня прямо язык чесался от пространных доказательств, которые я приготовил в защиту своей гипотезы. И, как это ни смешно, мне даже стало обидно, что убеждать старика вовсе не придется. Но зато какую неистовую деятельность он теперь развил, чтобы помочь мне поскорее отправиться на поиски гробницы Хирена! Замучил телефонными звонками директора института, привел в трепет всех снабженцев и работников бухгалтерии, на заседании Ученого совета грозно повторял с вошедшей в пословицу настойчивостью Катона:
      - Гробница Хирена должна быть найдена и спасена для науки!
      По его настоянию нам выделили самое современное оборудование: новейшую аппаратуру для электрической и магнитной разведки, радиометры, портативную рацию.
      - Нечего скупиться, - приговаривал он. - Речь идет об изучении эпохи древнейших народных восстаний, коренной ломки общественных отношений. Кому же этим заниматься, как не нашим, советским археологам? Здесь столпам зарубежной археологии, вроде того же профессора Меро, делать нечего, только напустят какого-нибудь туману идеалистического. Так что надо провести эту работу на самом высоком научном уровне. Никакой кустарщины! И людей отбирайте в экспедицию лучших, самых способных, не стесняйтесь!
      Савельев так разошелся, что даже собирался послать египетским властям письмо с предупреждением об опасной деятельности "лжеархеолога Вудстока, за которым надо вести постоянное, неусыпное наблюдение", - мне стоило немалых трудов удержать его. Как я потом пожалел об этом!..
      Почему нет никаких вестей от Моргалова? Получится ли у него что-нибудь с анализом текстов, я ведь послал их ему сразу же по возвращении в Москву.
      Я уже хотел писать в Ленинград, как Моргалов, словно почувствовав на расстоянии мое нетерпение, сам прислал коротенькое, очень теплое письмо. Он сообщал, что вовсе не забыл о своем предложении и занимается присланными документами, "даже в ущерб своей основной работе, по мнению нашего директора. Но составление программы и перевод ваших иероглифов, местами весьма напоминающих тех собачек и птичек, каких все мы рисовали в милом детстве, оказалось делом куда более затяжным и трудоемким, чем я предполагал..."
      Письмо кончалось опять пожеланиями всяческих успехов и удач, а внизу была сделана приписка:
      "Передайте привет мормирусу, если, конечно, вам удастся его поймать..."
      Письмо успокоило меня: можно было уезжать в Египет, Моргалов сам доведет исследования до конца.
      И вот, наконец, вся суета сборов позади. Москва провожает нас затяжным осенним дождиком, а в Каире - благоухающая оранжерейная духота, от которой мы все уже успели отвыкнуть.
      Первым делом я, конечно, отправился в больницу навестить профессора Меро. Он похудел, сильно осунулся. Видимо, болезнь замучила его, и он очень обрадовался мне.
      - Вот видите, дорогой коллега, как быстро сбавила мне жирку эта проклятая пирамида вашего зловредного Хирена, - сказал он, слабо пожимая мне руку. - Я стал жертвой мести фараона, не иначе, если верить газетам. Боже мой, какая чепуха! Но поневоле начнешь в нее верить, ведь они все никак не могут разобраться в моей болезни, эти местные знахари. Надо скорее выбираться во Францию, там меня быстро поставят на ноги...
      Он неосторожно повернулся на кровати и сморщился от боли.
      - И главное - эти проклятые язвы, они никак не заживают. Где меня угораздило подцепить эту гнусную тропическую заразу?
      Тропическая зараза... Сказать ему об истинной причине болезни? Я не решился и промолчал.
      Он расспрашивал меня о наших планах. Где-то рядом, совсем под моим ухом, громко тикали часы. Я осмотрелся и увидел их на тумбочке возле кровати. Это были все те же знакомые мне часы с полустершимися от старости затейливыми буковками. "Пока вы смотрите на часы, время проходит", - прочитал я и начал прощаться.
      Потом я прошел в кабинет главного врача и доверительно рассказал ему о наших подозрениях. Худощавый и стройный доктор араб с совершенно седой головой выслушал меня очень внимательно.
      - Мы кое-что подозревали, - задумчиво сказал он, - но сомневались, не зная причины. Теперь многое становится ясным, благодарю вас. Но очень прошу, йа эфенди: газетчикам пока об этом ни слова. И самому больному, конечно, надеюсь, вы ничего не говорили?..
      Я сообщил также о наших предположениях относительно радиоактивного заражения пирамиды Хирена и местным властям. Мне посоветовали по приезде в Асуан немедленно связаться с инженером Али Сабиром, возглавлявшим там геологическую службу.
      Как ни тянуло воспользоваться случаем и осмотреть древние памятники по пути, особенно мне хотелось заглянуть в Долину царей, где находилась гробница Тутанхамона, и в Тель-аль-Амарн, на развалины бывшей столицы еретика Эхнатона, - мы не могли нигде задерживаться. Уж очень хотелось поскорее проверить догадки и предположения, все еще казавшиеся даже нам невероятными. А если они оправдаются, надо срочно искать настоящую гробницу Хирена по новым, более определенным признакам.