Нам все стало ясно, и доводы Василия Павловича казались совершенно неопровержимыми. Как только мы сами не додумались до этого?
      - Теперь нам предстоит продвинуть раскопки вот сюда, чтобы уточнить контуры судна, - продолжал Кратов, показывая на те места схемы, где пунктир обрывался и начинались "белые пятна". - Но в этом году мы, вероятно, не успеем все закончить. Только после полного завершения раскопок, уважаемый Трофим Данилович, мы, может быть, сумеем, наконец, ответить на вопрос, интересующий нас всех, - как же были устроены суда у древних греков?
      - Как, Василий Павлович, неужели мы не закончим работу в этом году? огорчилась Светлана. - Мы вам будем доставать по сто амфор в день!
      - Вот этого-то я как раз и боюсь, - покачал головой профессор. - Опасаюсь вашей прыти. Она ни к чему хорошему при раскопках не приводит. Поймите же, что не амфоры нужны. Их много в музеях, а вот судна ни одного. КОГДА мы выберем все амфоры, тогда только и начнется, в сущности, настоящая работа. Придется применять какие-нибудь машины, что ли, и просеять весь песок на месте крушения. Только так, по крупицам, и добывается в археологии истина. И конечно, в этом году мы все проделать не успеем. Уже сентябрь, скоро вода станет холодной...
      - По последнему прогнозу, - вмешался капитан, - в ближайшие дни следует ожидать хорошего шторма. А тогда придется бежать отсюда. Если прижмет наш "Алмаз" к банке Магдалины, то как бы нам не повторить последний путь вашего древнего корабля - на дно морское. Море-то ведь осталось таким же, не постарело за две тысячи лет.
      - Вот видите, - засуетился Кратов, свертывая свою схему. - Значит, для работы остались буквально считанные дни. Не будем же их растранжиривать на всякие происшествия!
      Он все-таки чудак немножко, наш старик. Как будто мы нарочно ищем приключений или сами вызываем "всякие происшествия"! Море есть море. Когда ныряешь, не знаешь, какие сюрпризы поджидают в его глубинах.
      Отдохнув, мы на следующий день взялись за работу с большим азартом и подняли на поверхность двадцать шесть амфор!
      Выкапывая их из песка, я мечтал уже о других, более интересных находках. Меня все время тянуло порыться в том месте, где Светлана нашла чудесную статуэтку. Видимо, там были каюты команды или капитана. Может быть, в песке у подножия скалы скрыты какие-нибудь сокровища?
      Перед очередным погружением я отозвал Михаила в сторону и сказал:
      - Помнишь наш уговор? Теперь моя очередь поискать что-нибудь интересное, пока ты за меня будешь раскапывать амфоры.
      - Справедливо, синьор, - согласился он. - Но мы же с тобой работаем в разных нарах. Поменяйся со Светланой, тогда я смогу выполнить свое обещание.
      Осуществление своего плана я решил отложить до другого дня. Но, проснувшись утром, сразу понял, что ничего из моего замысла не выйдет: койка раскачивалась; по полу каюты, как живые, ползали чьи-то ботинки; переборки скрипели; на полочке дребезжал графин. Начинался шторм, а это значит - конец нашей работе.
      Я вышел на палубу. Она качалась и ускользала из-под ног. На крыле мостика стоял капитан в плаще, придерживая обеими руками фуражку.
      - Три балла! - весело крикнул он мне, - И ветерок крепчает!
      Нашел чему радоваться. Конечно, старик ни за что не разрешит дам сегодня опускаться. Инструкция "не рекомендует" погружения даже при волнении в два балла. А почему? Ведь на дне сейчас спокойно, как всегда. Волнение затихает уже в нескольких метрах от поверхности моря.
      В десять часов мы собрались на совещание в кают-компании. Кратов был мрачен и сразу предоставил слово капитану.
      - Мнe жаль вас огорчать, Василий Павлович, - сказал тот, - но, судя по всему, придется уходить. Ветер крепчает, и к ночи достигнет баллов шести. На таком грунте мы не устоим и на двух якорях. Придется дальнейшие поиски отложить.
      Кратов поднял голову, тяжело вздохнул и пожал плечами.
      - Ну что же, - сказал он медленно, - с морем, конечно, не поспоришь. Только как мы сможем в следующий раз найти это место?
      - Об этом вы не беспокойтесь, запеленгуем наше положение, и в будущем году вы точно придете сюда.
      Кратов помялся, а потом со смущенной улыбкой добавил:
      - Если бы можно... было как-нибудь... прикрыть место раскопок... На суше мы всегда так непременно делаем. А то размоет все штормом, - и выжидательно посмотрел на капитана.
      - Это на дне-то? - капитан громко рассмеялся. - Простите, профессор, но вы плохо знаете море. Поверьте мне: там, где лежит затопленное судно, сейчасполный штиль. Если уж ваши амфоры за двадцать веков не разбило вдребезги, то наверняка ничего с ними не случится еще за год.
      - Вы правы, - смутился Василий Павлович, Но по выражению лица Кратова было видно, что слова капитана его, все-таки не успокоили. Он боялся потерять так счастливо найденный корабль.
      Заметил это и капитан и, подумав, предложил:
      - А что, если нам поставить под водой сигнальные буйки? Чтобы надежнее определить границы раскопок? На поверхности их могут сорвать зимние штормы, да и не стоит привлекать к этому месту внимание. А если их укрепить на якорьках метрах в двух от дна, то никакая волна не потревожит.
      Как загорелись мы этой идеей! Еще бы: совершить погружение в шторм! Воспоминаний хватит надолго
      Профессор засомневался:
      - Предложение весьма заманчиво, Трофим Данилович. Но ведь работать в Шторм под водой запрещает инструкция.
      - А вы не читайте ее, - -к нашему восторгу, добродушно ответил капитан. В шторм инструкции листать некогда. Да и .разве предусмотришь в -них все случаи? Ребята у вас бравые, ныряют отлично. А если вы в них сомневаетесь, могу послать кого-нибудь из своих морячков. Вот Курзанову, например, доводилось нырять и не в такой шторм, чтобы освободить от намотавшихся сетей рулевое перо...
      Мы никак не ожидали от капитана такой прыти и так зашумели, что он шутливо замахал на нас руками и закричал:
      - Да это форменный бунт! По морским законам я могу вас всех перевешать сейчас на рее!
      Однако его предложение подменить нас задело и начальника экспедиции. Кратов потребовал тишины и сказал решительно:
      - Так и сделаем. Аристову и Козыреву готовиться к погружению, Павлик и Борис страхуют.
      С помощью матросов мы быстро привязали к двум буйкам тяжелые грузила на коротеньких тросах. Сначала выбрали более яркие красные буйки, а потом сообразили, что под водой они потеряют яркость и будут плохо заметны. Решили их заменить белыми.
      Буйки с грузилами надо было сбросить на дно и щючно укрепить у предполагаемого носа и кормы затонувшего корабля.
      На этот раз погружением руководил капитан. Нам предстояло спускаться в воду не с трапа, как обычно, а не веревочной лестнице, спущенной со стрелы, чтобы волна не шарахнула нас о стальную обшивку судна. Стрела же, с помощью которой на палубе поднимают грузы, выступает далеко над бортом.
      Первым полез на стрелу Михаил. Он неуклюже спустился по веревочной лесенке и повис на ней, выжидая набегающую волну. Вот она накрыла его. Мишка разжал руки и сразу ушел на глубину. Это у него довольно легко получилось. Наступила моя очередь. Стрела сильно раскачивалась, я чувствовал себя котенком, вцепившимся в маятник стенных часов и не зияющим теперь, как спрыгнуть на землю. Дважды чуть не сорвался и не полетел в бушующие волны. Нелегко было во время качки с, тяжелыми баллонами за спиной спускаться по лесенке. Зыбкие веревочные ступеньки предательски ускользали из-под ног.
      Зато, очутившись в воде, я сразу почувствовал облегчение, как рыба, вернувшаяся в родную стихию. Волна качнула меня и властно потянула вниз. С каждым метром глубины вода становилась прозрачнее и спокойнее.
      Спустившись на дно, я увидел ожидавшего меня Михаила. Телевизионную установку уже подняли на борт, и дно, где еще вчера мы с таким азартом работали, выглядело теперь пустынным и заброшенным. Волнение здесь совсем не ощущалось. Только чуть колыхались стебельки водорослей, торчавшие из песка.
      Михаил поднял руку. К нам неторопливо опускался буек, покачиваясь, словно воздушный шар. Немного правев и выше его виднелся и другой. Михаил направился к нему, а я, поймав первый буй, потащил его к подножию скалы, чтобы отметить носовую часть корабля.
      Установка буя заняла не больше пяти минут. Закончив ее, я огляделся вокруг. До чего мне хотелось покопаться напоследок в песке! Ведь как раз сюда я давно стремился. Не упускать же такую возможность!
      Определив примерно место, где Светлана нашла статуэтку, я начал разгребать песок чуть левее. По схеме Кратова каюта капитана погибшего корабля должна была находиться где-то здесь.
      Рылся я пять минут, десять, но безрезультатно. Мои пальцы не нащупали в песке ничего, кроме двух обломков скалы, а в запасе оставалось всего десять минут.
      Обозлившись, я стал так разгребать песок, что вокруг поднялась муть. Видел бы Василий Павлович, как я веду раскопки, ох и отругал бы меня!
      И вдруг левая моя рука нащупала какой-то острый предмет. Чтобы рассмотреть, что это такое, мне пришлось поднести его к самым глазам, такая мутная стала вокруг вода. Это оказался всего-навсего черепок глиняной чашки!
      Как ни странно, даже такая ничтожная находка придала мне силы. Значит, я все-таки на правильном пути: чашки могли находиться именно в жилых помещениях, где готовили пищу, обедали, спали. И я решил продолжать раскопки.
      Но не прошло и минуты, как сигнальный конец, обвязанный вокруг пояса, трижды туго натянулся, Меня вызывали наверх.
      "Покопаюсь еще хоть несколько минут", - подумал я и, сообщив ответным подергиванием троса, что сигнал понял и выполняю его, продолжал рыться в песке.
      Что-то круглое попалось мне под руку... Словно палка или, скорее, тонкое бревно. Неужели дерево сохранилось в воде?! Я лихорадочно потянул бревно из леска. Оно оказалось коротким или, может, обломилось?
      Разбираться некогда. Сверху решительно потянули за сигнальный конец. Прижимая обеими руками к груди найденный обломок, я покорно начал всплывать.
      Подтащив меня кверху метров на десять, трос слегка отпустили, чтобы я сделал необходимую по инструкции остановку.
      Здесь вода была чище, и я смог наконец рассмотреть свою находку. Это был вовсе не обломок бревна, как мне показалось сначала. Я держал в руках странный цилиндр длиною почти в полметра, а диаметром сантиметров в двадцать. Я поскреб его кончиком кинжала, счищая плесень.
      Цилиндр несомненно был металлический!
      "Разум отказывается верить."
      Пока я нырял, море за какие-то полчаса разгулялось не на шутку. Волна едва не ударила меня о борт корабля. Мне не удавалось уцепиться за веревочную лестницу: ведь руки-то были заняты. .
      К счастью, с палубы заметили это и поспешили на помощь. Один из матросов влез на стрелу и повис над волнами на веревочной лесенке. Я передал ему цилиндр и, выбрав момент, крепко вцепился в лестницу. Потом стрелу повернули, и она плавно перенесла нас по воздуху прямо на палубу.
      Еще паря в воздухе, я увидел, какое свирепое лицо у Кратова. Надо было первому переходить в наступление. Выхватив из рук матроса найденный цилиндр, я молча подал его оторопевшему профессору.
      Он повертел его в руках и вдруг крепко прижал к груди:
      - Циста! Боже мой, это же циста! Я. боялся надеяться - и вдруг...
      Никто ничего не понимал. А старик, не выпуская находки из рук, подскочил ко мне и трижды поцеловал в мокрую щеку.
      - Ты понимаешь, что ты нашел? - спросил он. - Это же листа!
      Я постарался изобразить на лице изумление и радость, но, наверное, это мне не очень удалось, петому что Кратов покачал головой и укоризненно сказал:
      - Они не знают, что такое циста! - тут он посмотрел на своих студентов. И еще собираются стать археологами! Благодарите судьбу, что сегодня не экзамен. Я бы всем вам недрогнувшей рукой поставил по двойке!
      Он поднял цилиндр высоко над головой и торжественно проговорил:
      - Запомните раз и навсегда - в таких медных футлярах греки перевозили книги и рукописи. Это бесценная находка, потому что рукописей древних сохранилось ничтожно мало. Мы знаем, что великий Софокл написал сто двадцать три пьесы, а дошло до нас только семь. Понимаете теперь, как дорога для науки каждая -вновь найденная древняя рукопись?!
      - А вдруг эта циста пуста? - испуганно перебил я профессора.
      Василий Павлович сердито посмотрел на меня, словно я покушался отобрать у него драгоценную находку. Он снова начал вертеть цилиндр в руках.
      - Не может быть, - сказал он наконец. - Кто станет так тщательно запечатывать пустой футляр? В нем несомненно что-то есть. Сейчас проверим...
      Сопровождаемый чуть ли не всеми, кто оказался на палубе, Кратов спустился в каюту. Торопливо стянув с себя маску и переодевшись, я через несколько минут исследовал за ними, но в каюте Кратова никого не нашел. Оказывается, туда набралось столько желающих присутствовать при вскрытии цисты, что пришлось всем перебраться в более просторную кают-компанию.
      Когда я протолкался туда, Василий Павлович, расстелив на столе большой лист бумаги, уже осторожно соскабливал с цисты наросшие за века водоросли: Находка, видимо, действительно очень взволновала его, потому что против обыкновения он стал необычайно разговорчив.
      - Циста... Я мечтал с самого начала.. - не очень связно восклицал он, возясь с цилиндром. - Помните, когда нашли статуэтку, я сразу подумал, что на корале... плыл человек, интересующийся искусством. У него могли быть и рукописи. Сейчас мы узнаем, какие... Сейчас мы посмотрим, что же в ней таится...
      Я постепенно проталкивался поближе к столу. Как главного виновника-торжества меня пропускали, хотя и не слишком охотно.
      Между тем профессор острым скальпелем продолжал счищать водоросли с медного позеленевшего цилиндра.
      Что в нем? А вдруг мне посчастливилось подарить миру неведомую раньше трагедию Софокла? Или Эсхила? Или какой-нибудь удивительный философский трактат, который перевернет все наши знания о древних греках?!
      Ну, а если вода проникла в футляр и рукопись превратилась в грязную кашицу? Или вовсе растворилась в морской воде, как и тот неведомый корабль, на котором ее везли двадцать веков назад?
      - Нет, крышка засмолена хорошо, - сказал Кратов.
      Он словно читал мои мысли!
      Затаив дыхание мы следили, как профессор начал Потихоньку соскабливать слой за слоем окаменевшую смолу. Потом попробовал отвернуть крышку. Но она не поддавалась.
      - Огня! - скомандовал Кратов. - Налейте спирту и подожгите. Только осторожно!
      Светлана сбегала к нему в каюту и принесла спирт. Его налили на блюдце. Капитан, который примостился рядом с Василием Павловичем, торопливо чиркнул спичкой. Спирт загорелся голубоватым пламенем.
      Кратов поднес к огню крышку цисты. Смола зашипела. Еще несколько поворотов - и крышка начала отвинчиваться.
      Кратов снял ее, перевернул футляр, и из него медленно, словно нехотя, выполз толстый сверток.
      Пергамент! Я никогда в жизни не видел пергамента, по сразу догадался, что это именно он.
      Профессор дрожащими пальцами начал его разворачивать. В трубочку были скатаны два больших листа, слипшихся вместе. Кратов осторожно разделил их и положил перед собой на бумагу, тут же с помощью Светланы придавив куском толстого стекла.
      По серому листу неровными строчками рассыпались буквы. Неужели можно их расшифровать? Буква наскакивала на букву, видно, писали во время сильной качки.
      Но наш старик ни на минуту не растерялся. Он сразу начал читать с листа, словно текст ему был давно знаком:
      - "От Аристиппа, сына Мирмека, дорогому другу Ахеймену - привет! Спешу тебя порадовать, дорогой друг и покровитель, славными новостями..." Это может читаться и как известие, и как новость... "Грозная опасность, нависшая над благословенным Боспором, к счастию, миновала. Славный Диофант, присланный к нам сюда мудрым царем Митридатом - да продлят боги его жизнь! - в решительном сражении разбил мятежного раба Савмака..."
      Профессор остановился, посмотрел на капитана и перечитал снова, точно не веря себе:
      - Да, совершенно несомненно: сигма, альфа" ипсилон, мю... Савмак! И Диофант, конечно, тот самый!
      Он снова склонился над пергаментом:
      - Где я остановился? Да... "Подлый раб схвачен живым и будет отправлен ко двору великого Митридата. Я надеюсь, что вы подберете ему наказание, какого он заслуживает. Жаль, что его ближайшим помощникам, коварному Бастаку и нечестивцу Аристонику, удалось ускользнуть от нас. Это случилось поистине чудесным образом, чему сам я оказался свидетелем.
      Произошло это так. Мы окружили последнюю группу мятежников в крепости Тилур, расположенной, как ты помнишь, в дикой и суровой местности на самом берегу Понта Евксинского..."
      Василий Павлович остановился и задумчиво произнес, цодняв глаза к потолку каюты:
      - Тилур... Крепость Тилур на берегу Черного моря, Не знаю такой.
      Покачав головой, он продолжал чтение:
      - "Мятежники спрятали в крепости, где у скифов было древнее святилище, много награбленных ими сокровищ, поэтому ты понимаешь, как стремились все наши воины овладеть его. Мы взяли крепость после трехдневного штурма. Представь наше удивление, дорогой Ахеймен: среди убитых и захваченных в плен мы не нашли никого из вожаков мятежа. Не обнаружили мы и сокровищ. Они исчезли совершенно бесследно. Сразу же среди воинов прошел слух, будто защитники крепости в самый последний момент вознесены их проклятыми варварскими богами на небо. Разум отказывается верить таким нелепым суевериям, но согласись со мной, что дело это поистине удивительное. Мы обсудим его подробнее при скорой встрече, а пока я кончаю, ибо начинается буря и писать становится трудно. Твой Аристипп".
      В каюте воцарилась тишина, только скрипели переборки и было слышно, как воет на палубе ветер. Все мы, наверное, думали об одном и том же: о событиях далекой старины и о судьбе людей, которые плыли много веков назад в шторм по этому морю. Сквозь века до нас словно донесся на миг их живой голос. Донесся и оборвался на полуслове.
      Мне было немного обидно, что вместо драгоценных творений древних философов и поэтов в цисте оказалось самое обыкновенное письмо...
      - А тут какие-то стихи, - вывел меня из задумчивости взволнованный голос Кратова.
      Он- рассматривал уже второй листок пергамента, вынутый из цисты.
      - "Муза... ты расскажи каждому... всем о муже, который, полный отваги, стремясь навстречу... на свидание с другом..." - бормотал Кратов и покачал головой. - Пожалуй, подражание Гомеру, но, надо сказать, весьма слабое. Вероятно, этот Аристипп увлекался поэзией и, попав в бурю, возомнил себя вторым Одиссеем, Стихи, конечно, вряд ли содержат важные исторические сведения, а художественной ценности, совершенно очевидно, не представляют. Мы ими займемся на досуге. А зато письмо чрезвычайно интересно. Новые сведения о восстании Савмака! Первое революционное восстание на территории нашей родины, а мы о нем почти ничего не знаем. Если бы нам найти эту крепость и там как следует покопаться! Тилур... Вы случайно не слышали о таком месте? повернулся он к капитану.
      Тот пожал широкими плечами и, словно извиняясь, ответил:
      - Нет; профессор, плаваю по Черному морю вот уже тридцати лет, такого порта не знаю.'
      - Да, и откуда же вам знать, - спохватился Кратов, - ведь все это было двадцать веков назад! Но и ни в одном из источников такая крепость не упоминается... Нет, не помню...
      Он опять склонился над письмом.
      - Посмотрим, может быть, что-нибудь даст текстологический анализ.... Автор письма, конечно, грек. Пишет он некоему Ахеймену. Судя по имени, это, вероятно, перс. Скорее всего, придворный Митридата Евпатора. Диофант известный полководец, руководивший операциями против Савмака. О нем есть введения в источниках. А вот весьма любопытны имена сподвижников Савмака. Бастак - имя, пожалуй, скифское; Аристоник, несомненно, грек. Значит; к восставшим примкнула и какая-то часть греческого населения. Это важное свидетельство!
      Он опять забыл обо всем окружающем, снова и снова вчитываясь в каждую букву и бормоча:
      - Если бы еще хоть какой-нибудь намек... Найти эту крепость...
      Капитан осторожно потянул его за локоть.
      - Вы меня извините, профессор, но больше задерживаться нельзя. Надо уходить в Керчь, а то якоря не выдержат.
      Только тут, мы заметили, что свист ветра перешел в глухой, монотонный рев. Я заглянул в иллюминатор. Море стало белым от пенистых гребней, по стеклу катились хрупкие брызги.
      - Да, да, конечно, капитан, - торопливо закивал Кратов. - Пожалуйста, командуйте, вам виднее.
      Мы помогли перенести цисту и найденные в ней записки в каюту и вышли на палубу.
      Ветер пронизывал .до костей, всю палубу то и дело обдавало брызгами. Нос судна то проваливался вниз, то взлетал под самое небо. Наташа побледнела; жалобно пискнула и, схватившись рукой за горло, убежала, Светлана продержалась дольше, но вскоре сказала:
      - Куда это Наташка подевалась? Плохо ей стало, что ли? Пойду поищу ее...
      Все убыстряя шаги, она тоже помчалась в каюту и больше не появлялась. Мы покурили, любуясь разбушевавшимся морем, а потом поспешили вниз, где было тепло и сухо.
      Павлик с Борисом уселись играть в шахматы, падавшие поминутно на пол, а Михаил сказал, что хочет немного вздремнуть, и лег на койку. По-моему, его тоже начинало укачивать, только он не хотел признаваться.
      Достав из чемодана Павлика все книги по античной истории Крыма, я начал искать сведения о восстании Савмака.
      Их оказалось поразительно мало. Кратов не преувеличил: все достоверные исторические сведения, дошедшие до нас об этом первом в пределах нашей страны восстании рабов против угнетателей, в сущности, заключались в одной-единственной надписи на триумфальной плите, найденной археологами при раскопках Херсонеса. Эту стелу жители Херсонеса воздвигли в честь полководца Диофанта. Надпись была длинная, Но о Савмаке в ней говорилось совсем мало.
      Сначала идут всякие традиционные фразы, восхваляющие Диофанта. Я их пропускаю.
      Слова, взятые в скобки, подставили исследователи этой надписи, чтобы сделать белее связным ее текст:
      "...скифы, с Савмаком во главе, произвели государственный переворот и убили боспорского царя Перисада, выкормившего Савмака, на Диофанта же составили заговор; последний, избежав опасности, сел на отправленное за ним [херсонесскими] гражданами судно и, прибыв в [Хероонйс], призвал на помощь граждан. [Затем], имея ревностного сподвижника в лице пославшего его царя Митридата Евпатора, Диофант в начале весны [следующего года] прибыл с сухопутным и морским войском и, присоединив к нему отборных херсонесских воинов на трех судах, двинулся из нашего города, овладел Феодосией и Пантикапеем, покарал виновников восстания; Савмака же, убийцу царя Перисада, захватив в свои руки, отправил в царство [то есть в Понт] и снова приобрел власть [над Боспором] для царя Митрич дата Евпатора". Вот и все, что нам известно о восстании Савмака. Кроме того, как я узнал из книг, археологам удалось найти две мелкие серебряные монеты тех времен. Надписи на них полустерлись, сохранились только четыре греческие буквы: сигма, альфа, ипсилон, мю. По-русски они читаются как начало имени вождя восставших рабов: САВМ... Но действительно ли эти монеты чеканились от его имени, пока восставшие держали власть в своих руках, - ученые не сошлись во мнениях.
      А восстание, видно, было значительным. Целый год рабы владели Боспором.
      Если бы узнать обо всем этом побольше! А мы не знаем почти ничего. Как выглядел Савмак? Где он родился, как провел свою юность? Каким страшным казням предал его царь Митридат Евпатор, прославившийся даже в те времена своей непомерной жестокостью? Ведь он, пробиваясь к власти, убил родного брата и заточил в темницу собственную мать. Митридат, не задумываясь, убивал своих детей, лишь стоило ему только заподозрить их в стремлении к власти. Можно представить, как расправился он с рабом, осмелившимся восстать против империи, которую сорок лет не мог победить Рим!
      Теперь я начинал понимать радость Василия- Павловича. Раз мы так мало знаем о восстании Савмака, каждый новый документ бесценен для науки. Если бы еще разузнать, где находилась эта крепость, ставшая последним оплотом восставших! Вдруг там сохранились какие-нибудь рукописи, оружие... Хотя преследователи, конечно, все перерыли в поисках спрятанных сокровищ, об этом же говорится в письме.
      Но куда делись последние защитники крепости? Не улетели же, в самом деле, на небо! Чертовщина какая-то! И вряд ли мы когда-нибудь узнаем об их судьбе, Попробуй теперь разобраться, через двадцать веков...
      Мои размышления прервал матрос, позвавший нас на ужин.
      За ужином капитан спросил Кратова:
      - Ну как, профессор, наверное, вы уже. порылись в книгах? Не нашли, где была эта самая крепость... простите, забыл ее название.
      - Тилур. Представьте себе, нет. Никаких упоминаний. Конечно, источников здесь у меня под рукой мало, но и вспомнить, главное, я ничего похожего не могу. Судя по названию, это какое-то скифское укрепление. А может быть, его построили тавры. Они обычно обитали в прибрежных районах и частенько промышляли пиратством. А вот стишки я разобрал. Они действительно, к сожалению, дрянные.
      С этими словами он вынул из кармана лист бумаги и, надев очки, начал заунывно читать:
      Муза, расскажи всем об отважном муже,
      Который, к другу стремясь, вышел в разгневанный океан,
      Много испытаний выпало на его долю,
      Но он их все перенес, богами хранимый.
      Только покинули гавань, где мы одержали победу,
      Как быстровейный Зефир подхватил наш корабль.
      Бог Посейдон, в руки трезубец схватив, отправил в погоню
      Стаю различных ветров и тучами землю и море
      Густо окутал. Глубокая ночь опустилась с неба.
      Утром Зефир передал нас в лапы Борея седого.
      Лучше б в бою мне погибнуть, чем гнев испытать Посейдона.
      Ночью и днем нас бросали громадные волны,
      Чтобы на третью ночь Евру жестокому стал наш корабль игрушкой!
      Василий Павлович на миг прервал чтение, чтобы пояснить капитану:
      - Тут все образы заимствованы из мифологии, Трофим Данилович. Посейдона, бога морей, вы, конечно, знаете. Борей - это северный ветер. Зефир - западный, Евр - восточный, а Нот - южный.
      - Я уже понял, не беспокойтесь, профессор, - успокоил его капитан. - Мы и сейчас жестокий норд-ост, который частенько свирепствует у этих берегов, называем борой.
      - Совершенно верно, - кивнул Кратов и продолжал чтение.
      Шесть носило нас дней по гороподобным волнам, Так же, как северный ветер осенний гоняет по равнине Колючие стебли травы, сцепившиеся Друг с другом. То наш корабль Нот бросал в лапы Борею, То его Евр предоставлял гнать дальше Зефиру. Только к исходу шестого тяжелого дня море немного утихло. Музу благую призвав, побившим описать злоключения ваши."
      - Описание бури в подражание "Одиссее", - заключил Кратов, снимая очки. Но весьма слабо, небрежно. До Гомера нашему стихотворцу-мореплавателю далеко, как до звезд. Историю древнегреческой литературы подобные вирши не украсят...
      - Разрешите? - капитан взял листочек из рук Кратова и перечитал вслух: "То наш корабль Нот бросал в лапы Борею, то его Евр предоставлял гнать дальше Зефиру". Черт его знает, тарабарщина какая-то!..
      - Стихи, - пожав плечами, снисходительно сказал профессор. - Так называемые "поэтические красоты". Чем марать пергамент такими стишками, лучше бы этот Аристипп написал свое письмо подробнее и обстоятельней...
      По следам ветра
      В Керчи мы появились настоящими триумфаторами. Весть о наших находках взбудоражила город. Здесь всегда работает несколько археологических экспедиций, раскапывая древний Пантикапей и окрестные боспорские городки и поселки. Так что нашего старика буквально с утра до вечера атаковали старые и молодые археологи, желавшие узнать все подробности поисков. Во дворе маленькой хатки на склоне горы Митридат, где располагалась база нашей экспедиции, теперь вечно толпился народ. Мне удалось лишь пару раз вырваться в гости к дядюшке.
      В конце концов нас замучили .бесконечными расспросами, и Кратов решил сделать доклад в городском саду. Народу собралось много. Возле летней эстрады мы выставили найденные на дне амфоры. Светлана нарисовала большую цветную схему раскопа с примерными контурами корабля. Все это выглядело весьма внушительно.
      К несказанному удивлению, среди слушателей я заметил и своего дядюшку. Он все время делал пометки в толстом блокноте.
      Со свойственной ему педантичностью, Кратов начал доклад с нескольких осторожных фраз: речь-де идет только о самых предварительных результатах, что какие-либо итоги подводить, конечно, совершенно преждевременно. Но лотом он разошелся и рассказывал очень живо и интересно. Даже мы, все это сами пережившие, заслушались.
      Когда он кончил, посыпались вопросы. И потом его еще долго не отпускали, окружив плотным кольцом,
      Но вот все постепенно разошлись. И тут к Василию Павловичу подошел... Кто бы вы думали? Мой дядя!
      - Простате, профессор, не могли бы вы мне дать переписать здесь, при вас, те стихи, что вы отыскали? - сказал он, прикладывая руку к козырьку своей морской фуражки.
      Просьба, видно, показалась совершенно неожиданной не только мне, но и Кратову, потому что он спросил:
      - А вы что, поэт?
      - Нет, я, собственно, метеоролог, - ответил дядя.
      - Зачем же вам эти стихи? - удивился Кратов. Дядя Илья помялся, потом туманно ответил:
      - Понимаете, есть у меня одна идея, - он пошевелил в воздухе толстыми, короткими пальцами. - Но, как вы только что прекрасно выразились, идея эта весьма еще расплывчата и требует уточнения. Так что мне, с вашего разрешения, не хотелось бы пока распространяться более обстоятельно...
      - Пожалуйста, пожалуйста, как вам угодно! - засуетился Кратов. - Садитесь вот сюда, за стол, и перепишите. Я могу вам предложить и фотокопию греческого оригинала с условием, конечно, что вы нигде не будете ее пока публиковать.
      - Конечно, профессор, очень вам благодарен и дай слово...