Глеб Голубев
      ОГНЕННЫЙ ПОЯС
      Пропали без вести
      "Связь с батискафом прервалась 18 августа в 12 часов 42 минуты московского времени - как раз в момент второго, наибольшего толчка, достигшего десяти баллов. Все попытки нащупать батискаф с помощью эхолота и гидроакустической системы не увенчались успехом, так как в результате землетрясения произошли сильные смещения донных осадков на склонах глубоководной впадины, что вызвало искажения в показаниях приборов и практически сделало их совершенно бесполезными, На протяжении последующих трех суток велись поиски батискафа как с борта "Богатыря" так и с воздуха - экспедиционными вертолетами и несколькими самолетами, специально выделенными береговыми аэродромами. Поиски затруднялись плотной и низкой облачностью, закрывавшей все это время возможный район всплытия батискафа, и ни к чему не привели, Радиосвязь с берегом и самолетами часто нарушалась из-за сильных магнитных возмущений, что весьма осложняло координацию поисковых работ. Запас воздуха позволял батискафу находиться под водой в погруженном состоянии максимум двадцать часов, Если даже он всплыл раньше истечения этого времени, то, вероятно, в поврежденном состоянии, о чем свидетельствует отсутствие с ним связи. За трое же суток безрезультатных поисков в данном районе про' изошли новые серьезные стихийные бедствия, которым не приспособленный к надводному плаванию и к тому же поврежденный батискаф противостоять не мог:
      1. 20 августа в 05.48 московского времени прошли одна за другой с интервалом 12-15 минут три волны цунами, достигавшие, по наблюдениям с борта "Богатыря", девяти метров высоты. Они были порождены, видимо, землетрясением в районе Алеутской гряде. 2. Через восемнадцать минут после прохождения последней волны цунами - в 06.83 московского времени - судовыми сейсмографами, было зарегистрировано новое землетрясение на дне океана, эпицентр которого располагался на глубине 70-80 километров в, точке с координатами 45°18' сев. 154°ЗУ вост. Сила землетрясения достигала девяти баллов. 8. По данным авиаразведки, в тот же день в указанном районе акватории произошло извержение подводного вулкана. Пламя было видно даже сквозь толщу облаков, достигавшую здесь 600-800 метров. В дальнейшем намечено специально исследовать этот район. Учитывая все вышесказанное, считаю..."
      Докончить фразу было нелегко. Начальник экспедиции отложил перо, сердито потряс рукой - было неприятное ощущение, что она страшно затекла. Потом он, ссутулившись, с минуту смотрел, ничего не видя, куда-то в угол каюты. Было тихо. Только изредка что-то щелкало в трубах судового отопления. Вздохнув, он снова взял ручку и твердо, с нажимом дописал: "...считаю дальнейшие поиски батискафа бесполезными и прошу разрешения продолжать выполнение намеченной исследовательской программы". Старик яростно, разбрасывая брызги с пера, подписался и швырнул ручку на стол. Она скатилась на пол, но он не стал наклоняться за ней, тяжело поднялся, медленно подошел к койке, отдернул, едва не сорвав, веселенькую шелковую занавеску и лег, не снимая кителя с золотыми нашивками. Он лежал так долго, глядя в потолок, по которому скользили туманные блики. В дверь громко постучали. - Да. Войдите, - буркнул начальник, поднимая седую лохматую голову. Вошел капитан. В одной руке он держал фуражку, в другой - голубой листочек радиограммы. - Вы отдыхали, Григорий Семенович? Виноват... - Ничего. Что там? - Сообщение, Григорий Семенович. Береговые станции прослушивания уловили в звуковом канале на глубине четырехсот метров слабые сигналы. Позывные батискафа и несколько отрывочных фраз: "...вынуждены всплывать... не работает... определиться не... баз",- прочитал капитан. - Очень плохая слышимость. Старик сел на койке, задохнувшись, спросил:
      - Запеленговали? - Да. Это миль семьдесят от нас, к северо-востоку. Вот точные координаты. Они одновременно подошли к столу. Начальник экспедиции углубился в радиограмму, капитан развернул лежавшую на столе карту. Оба склонились над ней. - Подают сигналы, значит живы, - проговорил Старик и посмотрел на капитана, потом снова начал внимательно изучать радиограмму. - Но какой дьявол их туда занес, хотел бы я знать? И что вообще с ними приключилось? "Баз..." - это, видимо, Базанов. Тарабарщина какая-то. И добавил, опять поднимая на капитана удивленные глаза: - Но как они уцелели под водой, если прошло трое суток, а воздуха у них было на двадцать, часов?!
      Координаты неизвестны
      (Судовой журнал с комментариями С. Ветрова)
      "18 августа, 09.05. Дана команда к погружению. Экипаж батискафа занял места согласно бортовому расписанию. Приборы и механизмы проверены. Все в порядке". Славное было утро, когда, плотно позавтракав, я вышел на палубу. Легкая зыбь лениво и мерно покачивала корабль. Небо было чистым и синим, море сверкало под солнцем. От иллюминаторов и надраенных поручней по волнам танцевали веселые "зайчики". По палубе, топоча сапогами, сновали матросы. Скрипели тали, где-то на баке постукивала лебедка. Начиналась станция. Станцией мы, океанографы, называем каждую остановку в море для производства научных наблюдений. Иногда она бывает короткой, иногда продолжительной. Порой приходится стоять на одном месте целые сутки, регулярно повторяя наблюдения, чтобы знать, как живет океан в этом месте и днем и ночью. Но сегодня станция была необычайной. Под нами Курильская впадина огромная трещина в морском дне с глубинами до десяти с лишним километров. И вот в нее-то и предстояло нам нынче нырнуть. На юте трое матросов готовили к спуску дночерпатель, широко разинувший свои стальные челюсти-ковши. Когда он сядет на дно, челюсти захлопнутся, захватив кусочек грунта со всеми обитателями морского дна, подвернувшимися по неосторожности. Рядом, придерживая одной рукой фуражку, опускал за борт вертушку для измерения скорости подводных течений мой приятель Павлик Зарубин. Проходя мимо, я успел вытащить у него одну папироску: они, как газыри, торчат из карманов куртки. Увернувшись от его дружеской затрещины, поспешил дальше - туда, где виднелся из-за мачты наш батискаф, подвешенный на талях на специальной площадке возле кормовой рубки, Мы с ласковой фамильярностью называем его "лодочкой". Он действительно напоминает маленькую подводную лодку. Такой же прочный стальной корпус, узкий и заостренный. Наверху - рубка, антенна - все,. как у настоящей подводной лодки. Только стальная кабина, выступающая полушарием снизу из корпуса, придает батискафу необычайный вид. Зато он может спускаться на такие глубины, какие совершенно недосягаемы для обычных подводных лодок. Возле нашей "лодочки", конечно, уже суетился Базанов с гаечным ключом в руках, Обычный светло-кремовый костюм он сменил на синюю рабочую курточку, но менее щеголеватую. Она вся "механизированная", на сплошных застежках-"молниях". И галстук у него опять новенький... Откуда-то из-под батискафа вылез и третий непременный член нашего дружного экипажа Мишка Агеев. Перед каждым погружением он становится оживленнее и веселее. Обязанности между нами точно распределены раз и навсегда, и теперь мы без лишних слов принялись за дело. Михаил полез наверх, чтобы наполнить бензином стальной корпус "лодки". Бензин легче воды и заставляет батискаф всплывать, подниматься, словно воздушный шар. Кроме того, большая упругость бензина по сравнению с водой позволила сделать стенки корпуса тонкими, всего в четыре миллиметра. А толщина стенок полукруглой кабины, наростом торчащей внизу корпуса, гораздо больше - девять сантиметров. Я лезу в кабину, чтобы проверить электрооборудование. Она тесновата, но мы ужи привыкли к ней и почти не замечаем тесноты. Три иллюминатора, покрытые прочными решетками. Возле каждого оконца -откидной столик и крохотное, совсем детское креслице. Оно тоже откидывается. Вообще с каждым новым погружением мы все больше восхищаемся, как Базанов и его товарищи - конструкторы - здорово все продумали, до мелочей. Прежние гидростаты болтались на привязи у буксирующего корабля. А наша "лодочка" вполне самостоятельна. У нее своя электростанция из батареи мощных аккумуляторов. Она может плавать на любой глубине при помощи двух винтов, установленных по бокам корпуса. Правда, батискаф не может развить большую скорость, но быстрее плыть и не надо, иначе ничего не увидишь. Пять сильных прожекторов так установлены снаружи кабины, что из каждого иллюминатора открывается хороший обзор. Я проверяю, как работают наши "руки". Нажимая цветные кнопки на пульте, мы заставляем особые манипуляторы, вмонтированные в корпус глубоководного снаряда, брать пробы грунта и воды, измерять температуру ее, скорость и направление течений. Кажется, все в порядке. Я выбираюсь через люк наверх, чтобы поразмять ноги на палубе. Под водой ведь не погуляешь. Михаил тоже закончил свои дела и уже успел сходить на камбуз за продуктами. Я помогаю ему спустить .в кабину термосы с крепким чаем и какао, шоколад, пирожки и фрукты. Базанов занят самым ответственным делом: проверяет затворы бункеров с балластом. "Итого он никому не доверяет. Чтобы менять глубину погружения, мы то заполняем водой, то опорожняем особые баки, вмонтированные в корпус. Их продувают сжатым воздухом из балконов. Но есть и еще один балласт - аварийный: железная дробь, засыпанная в три больших бункера с электромагнитными затворами. Стоит только выключить ток - затвор откроется, дробь посыплется из бункера, и "лодка" наша начнет всплывать. - Ну, мальчики, кажется, все,- вытирая замасленные руки, говорит Базанов. - Остается десять минут. Вполне достаточно для перекура. Мы садимся прямо на палубу и закуриваем, с наслаждением подставляя лицо легкому ветерку. Торопливо, жадно затягиваясь, Базанов объясняет нам предстоящее задание: - Сегодня будем опускаться на привязи. Лобов приказал установить на палубной площадке телевизионный аппарат. Хочет старик непременно сам заглянуть в эту трещину. Значит, нас свяжет с кораблем кабель, питающий съемочную камеру электроэнергией. Ну что ж... Базанов бросил окурок за борт и встал. - Пора. Вон и "дед" шагает... Старик всегда непременно сам провожал нас под воду. И сейчас он подошел вразвалочку, спросил, все ли в порядке, каждому до боли потискал руку, потом неожиданно ласково погладил холодный стальной бок нашей "лодочки" и вздохнул. - Черт! Хорошо молодым, - сердито сказал он. - Все равно бы вас не взяли, Григорий Семенович, - засмеялся Базанов. - Это почему же? - Габариты у вас не те. Вы только в корпусе уместитесь, да я то лежа. Запела сирена, и мы друг за другом полезли по узкому трапу наверх, к люку-впереди Михаил, за ним я, последним Базанов. Прежде чем нырнуть в люк, я окинул взглядом море и Палубу. Снизу уже подталкивал нетерпеливый База-нов. Последний раз как следует хлебнув свежего морского воздуха, я начал протискиваться в узкий люк. Михаил уже пристроился на своем месте возле иллюминатора. Неудобно ему с такой медвежьей фигурой в детском креслице. Хотя он привык сгибаться в три погибели над микроскопом. Наверное,-поэтому и сутулится; Кажется, медики называют это профессиональными приметами: у ювелира всегда сточен ноготь на большом пальце правой руки, у чертежника - затвердение подушечки правого мизинца. Где-то я читал об этом? Интересно, а у меня в чем профессия проявляется?.. Философствовать некогда. Я включил рацию. Через несколько минут, завернув болты люка, к нам присоединился Базанов. - К погружению готовы, - негромко сказал он в микрофон. - Добро, - пробасил репродуктор. - Глубина по судовому эхолоту 5639. На лебедке - вира помаленьку! Сквозь стальные стенки слышно, как загремела лебедка, скрипнули тали. Нас качнуло и плавно понесло по воздуху. Сейчас весь экипаж корабля провожает нас глазами. Стрела развернулась, и мы начали опускаться за борт. По всей кабине, заставляя нас жмуриться, запрыгали солнечные зайчики. И вдруг сразу погасли. Иллюминаторы потемнели, кабина погрузилась в зеленоватый полумрак. Мы опустились на воду. - Дать свободу! - приказал Базанов. - Есть дать свободу! - послушно ответил репродуктор. Топот ног по палубе над нашими головами. Это матрос отцепляет трос. И вот уже наша "лодочка" свободно закачалась на волнах рядом с "Богатырем". Базанов включил моторы, чтобы отвести ее подальше от судна. Потом он взялся за штурвал балластных цистерн. В них хлынула вода. Мы начали погружаться. Черт, я совсем забыл о своих обязанностях! Надо же сделать первые записи в судовом журнале...
      "09.25. Погружение началось. Все в порядке..."
      Я уже много раз спускался в морские глубины, но все равно, когда дневной веселый свет меркнет в иллюминаторах, сменяясь зеленоватой полутьмой, сердце, Честно говоря, всегда немного екает. На светящихся циферблатах приборов чуть заметно вздрагивают стрелки. Мягко Шипит кислородная смесь, вырываясь из баллонов, - ее хватит нам на двадцать часов подводного плавания. Успокоительно подмигивает оранжевый глазок эхолота. Все идет хорошо, и мы приникаем к иллюминаторам. То, что мы видим, трудно пересказать человеку, никогда не бывавшему под водой. В этом удивительном мире совсем иные законы оптики и освещения. Мы привыкли, что на земле свет льется сверху, с неба. А здесь он струится отовсюду - и сверху, и с боков, и даже откуда-то снизу, из глубин. Свет неверный, зыбкий, постоянно переливающийся. Интересно, что в самых верхних слоях воды бывает светлее в пасмурный день, когда солнце прикрывают легкие облака. Мы не раз это замечали. Свет, яркий вначале, становится слабее на глубине примерно пятнадцати метров. Бывает, что к двадцати метрам делается почти совсем темно, а потом вдруг свет опять становится ярким, слабея с увеличением глубины уже мягко и постепенно. Он почти совсем лишен теплых красных и оранжевых лучей, которые поглощаются у самой поверхности моря. Если бы в воде сейчас плыл какой-нибудь красный предмет, мы видели бы его серым. Но за иллюминатором, у которого я сижу, пусто. Только изредка промелькнет прозрачный колокол ушастой медузы - аурелии. Кажется, будто она всплывает, пересекая поле зрения снизу вверх. Но это не так: просто мы погружаемся все глубже и глубже. Стрелка указателя глубин уже переползла за сто метров. В кабине еще так светло, что можно, не включая лампочки, делать записи в журнале наблюдений. Хотя записывать пока вроде и нечего. Я наклоняюсь к Михаилу и заглядываю через его плечо. Нет, в его иллюминаторе тоже пока не видно ничего любопытного. Время от времени, нажимая кнопки на пульте, Михаил берет пробы воды, чтобы потом исследовать их в лаборатории. Лапищи у него огромные, пальцы толстые, грубые, но залюбуешься, как ловко и бережно подхватывает он пинцетом какого-нибудь крошечного усатого рачка или манипулирует хрупкими пробирками. Тоже профессиональная тренировка... Ловкий, а недогадливый. Или прости увлёкся работой? Уже с трудом различает кнопки, а свет зажечь не догадается. Я включаю ему лампочку. Она прикрыта колпачком, пропускающим только узкую, как лезвие ножа, полоску света. Глубина 188 метров. Теперь за окном почти пропали зеленые тона. Все вокруг залито густым, сияющим, синим цветом. Поперек стекла иллюминатора, заставив меня вздрогнуть, быстро проносятся несколько креветок, похожих на сверкающие точки. Что их вспугнуло? Ага, понятно. На ними гонится большая сардина. Вряд ли им удастся ускользнуть от такой прожоры. Больше за иллюминатором пока ничего не видно. Да и не моя, собственно, забота - вся эта живность. Я наблюдаю за ней больше из любопытства и чтобы помочь Михаилу не пропустить что-нибудь интересное. Но следить за всем этим пестрым хозяйством и разбираться в нем-его задача. Моя область-гидрохимия и морская геология. Для меня пока работы почти пет, только предстоит взять несколько проб воды на разных глубинах. А вот когда прибудем на дно, тогда я стану главным наблюдателем. Можно пока послушать голоса моря. Я надеваю наушники гидрофона. Кто-то громко и настойчиво стучит в воде, потом хрипит и курлычет, как журавль. А вот где-то далеко словно захрюкал поросенок. Я уже немного научился различать голоса морских обитателей. Стучат морские рачки-алфеусы, выбрасывая при этом струйку воды, чтобы отпугнуть противников, - это нам удалось подсмотреть однажды. А хрюкает, наверное, рыба-солнце, похожая на мельничный плоский жернов, или крупная ставрида, которую рыбаки называют "лошадиной макрелью".
      В открытом океане, вдали от берегов, шумов в воде меньше. Но здесь, хотя и велики глубины, недалеко Курильские острова, в подводных скалах которых обитают самые шумливые морские животные. Долго я слушаю этот концерт. А свет за стеклом все меркнет и меркнет. На глубине 260 метров приходится включить прожекторы. Светящиеся конусы врезаются в густеющий мрак. Видимость до десяти метров, дальше беспросветная ночь морских глубин. А на глубине пятисот метров мгла за иллюминаторами становится так густа я черна, что после нее самая темная ночь на земле уже кажется полумраком. Не верится, что где-то над нами сейчас весело светит солнце, рассыпая искры по волнам, нежно голубеет высокое небо и свежий ветерок гонит по небу белые, как пена, облачка... - Где же планктон? - вдруг озабоченно бормочет над самым моим ухом Михаил. - У тебя тоже нет? Уже около шестисот метров. Забавно... Мишка буквально прилип к стеклу, высматривает свой заветный планктон. А Базанов невозмутим по-прежнему. Удобно откинувшись в кресле, вытянув через всю кабину длинные ноги, он даже мурлычет себе под нос что-то явно симфоническое. Внезапный свет за окном заставил меня прильнуть к иллюминатору. Сначала вдалеке вдруг вспыхнуло слепящее белое пламя. Оно медленно облачком разошлось по воде и потухло. Потом вспышка повторилась уже значительно ближе. Кто это может подмигивать нам из подводной мглы? Внезапно прямо в упор на меня глянуло такое страшилище, что я невольно отпрянул. Это была как бы сплошная жадно разинутая пасть, из которой торчали мелкие острые зубы. А вся рыбешка, как я теперь рассмотрел, была совсем крошечной, не больше пятнадцати сантиметров длиной. Она упрямо тыкалась своей уродливой пастью в стекло, словно пытаясь проглотить наш батискаф. Надо ее сфотографировать. Я сделал несколько снимков и позвал Михаила, чтобы он тоже полюбовался. - Хаулиодус слоанеи, - забормотал он над моим ухом. - Забавно. Чего она так глубоко забралась? Первое время меня злило, что Мишка то и дело ввертывает в разговор латинские термины. Как будто от этого мне станут понятнее его объяснения! Но потом я понял, что он вовсе не пытается "свою образованность показать". Для него это самые обыкновенные, совершенно точные названия, и он даже просто не представляет себе, что кто-то может не знать латыни... - Сделай еще снимок, - попросил Михаил. Но в тот же момент, словно вспугнутая его голосом, уродливая рыбешка исчезла. А еще через мгновение мимо иллюминатора прошмыгнули в полосе света три крупные креветки, смешно помахивая своими длинными усиками и извиваясь всем телом, будто танцуя. Через секунду в полосу света влетела еще одна креветка. Но она не стала убегать, а вдруг резко повернулась навстречу преследователю. За ней гналась крупная глубоководная рыба, похожая на длинную прозрачную ленту, светившуюся нежным голубоватым сиянием. Мгновение - и креветка вдруг выбросила облачко светящейся слизи. Вспышка была такой яркой, что мы с Мишкой зажмурились. А когда я открыл глаза, ни рыбы, ни креветки уже не было. Только, постепенно затухая, расходилось в воде светлое облачко. На больших глубинах, где царит вечная ночь, даже каракатицы вместо "чернильной жидкости" выбрасывают такие светящиеся облачка. Под их прикрытием легко ускользнуть от врагов. Так мы медленно продолжали погружаться все глубже и глубже, не отрываясь от иллюминаторов, чтобы не прозевать что-нибудь интересное. Это требовало много внимания, так что мы почти не разговаривали, только изредка перебрасываясь короткими фразами: - Миша, вижу глубоководного угря. Проследи, пожалуйста. Или: - Константин Игоревич, прибавьте, пожалуйста, воздуха. Что-то в висках постукивает. - Планктон! - вдруг радостно крикнул Михаил. Стоп! Еще немножечко вниз, Константин Игоревич. Так, хорошо. Гаси прожектор, Сергей! Нажимая одну за другой кнопки на пульте, Базанов уравновесил нашу "лодочку". Мы неподвижно повисли на глубине в 630 метров. Теперь за иллюминатором словно засияло звездное небо. Сплошная россыпь ярких огоньков, точно Млечный Путь, сверкала за холодным круглым стеклом. Но то были не звезды. Это сверкали в лучах наших прожекторов мельчайшие рачки, креветки, бактерии. Сколько их тут? Мириады! Вода буквально кишит ими, она кажется густой... - Как суп, - неожиданно говорит за моей спиной Базанов и вкусно причмокивает. - Мне нынче снилась солянка. Эх, стосковался по берегу, по Ленинграду, по "Астории", по настоящей, братцы, соляночке. Мы с Михаилом смеемся. - Да, этот суп не для вас, Константин Игоревич,- шутит Михаил. - Вот киту он по вкусу... Ну что ж пробы я ваял, надо доложить. Включи-ка телефон, Сергей! Я включаю микрофон и докладываю: - Мы на "ложном грунте". Глубина шестьсот тридцать один. Пробы взяты. Репродуктор отвечает голосом "деда": - Вижу. Попробуйте двинуться чуток к норд-норд-осту. Только очень немножко и медленно... Переглянувшись со мной, Базанов, косясь на гирокомпас, пускает в ход моторы. Руля у нас нет, мы поворачиваем, включая попеременно то один мотор, то другой. Я знаю, что сейчас наверху, в затемненной рубке, все столпились перед экраном эхолота. На экране, между дном и поверхностью моря, темнеет тоненькая полоска. Это наш подводный кораблик, нащупанный ультразвуком. Вот полоска чуть заметно поползла к краю экрана... - Стоп! - командует репродуктор. - Что за бортом? - Чисто, Григорий Семенович, - отвечает Михаил. - Планктона нет? - Очень мало. Пауза, потом новая команда: - Возьмите пробу и спуститесь метров на сорок, только не выходите из этой плоскости. - Есть, - отвечает Базанов, берясь за штурвал балластных цистерн. Я не свожу глаз с указателя глубин. - Есть дно! - восклицает Михаил. - Какое дно? - бурчит репродуктор. - До дна вам еще как до неба. - Простите, Григорий Семенович, "ложное дно",- смущенно поправляется Мишка. - Стоп! Да остановитесь же, черт вас возьми! - бушует "дед".-Берите скорее пробу. "Ложным грунтом" называют особый слой воды, насыщенный планктоном различными микроорганизмами, мельчайшими креветками и рачками. Он встречается во всех морях и океанах, хотя и на разной глубине. Ультразвуковые колебания, посылаемые эхолотом, даже частично отражаются от него, словно от настоящего дна. Именно благодаря эхолоту и удалось, кстати говоря, открыть это явление. Ну, Мишке теперь раздолье... Было такое ощущение, словно мы попали в самый * центр фейерверка. За стеклами иллюминаторов вспыхивали и мелькали бесчисленные яркие искорки зеленые, синие, ослепительно белые, голубые. Их отблески бегали по нашим лицам, заливая всю кабину каким-то волшебным светом. - Сколько раз собираюсь захватить с собой мольбертик под воду, специально сделал такой маленький, складной... Но как это передашь на картине? неожиданно прошептал над самым моим ухом Базанов. - Где взять краски? Только приглядевшись можно было рассмотреть, что каждая искорка крошечное живое существо. Мерцая, как голубые звезды, и извиваясь, проплывали прозрачные гребневики. Помахивая длинными хвостиками, колыхались в темной воде ночесветки - не то микроскопические животные, не то плавающие растения. И все эти ниточки, комочки, ромбики пылали холодным призрачным огнем, при свете которого в кабине хоть читай. Но так же внезапно свет за окнами померк. Мы снова зажгли прожекторы, но в их свете но появлялось ничего интересного. Только изредка сверкала, точно лезвие ножа, одинокая рыбешка. - Проба взята, - докладывает Михаил. Репродуктор некоторое время молчит, только слышно хриплое старческое дыхание. Наконец начальник экспедиции коротко разрешает: - Ладно, ищите край желоба и спускайтесь дальше. - Есть, адмирал! - весело отвечает Базанов, берясь за свой штурвал. Видно, уже заскучал без работы.
      3
      "18 августа. Глубина 618 метров. Начали дальнейшее погружение над краем глубоководной Курило-Камчатской впадины. Держим постоянную связь с кораблем. С борта командует погружением начальник экспедиции Лобов. Все в порядке". Я смотрел на эхограф. За стеклом в черной прямоугольной рамке медленно ползла голубоватая бумажная лента. Тонкое стальное перо непрерывно чертило на ней жирную коричневую линию из отдельных косых штришков. Это был профиль дна, проплывающего на огромной глубине под нами. - Кажется, подходим, - тихо кому-то сказал Лобов в репродукторе, наверное капитану. Линия дна на ленте все круче загибалась кверху. Местами она прерывалась резкими уступами подводных скал. Значит, подходим к самому краю впадины. 1417 метров. Наступает ответственный миг. Скоро будет обрыв ущелья. Базанов включил моторы вертикального движения, и спуск наш заметно замедлился. Теперь нужно не прозевать момент, когда появится дно, чтобы не стукнуться о него слишком сильно. Правда, у нас есть на днище кабины специальный амортизатор, и никакой опасностью такой толчок не грозит. Но, задев донный ил, мы замутим воду. Придется ждать, пока муть осядет, а время терять жалко. Базанов не отрывался от дрожащей стрелки эхолота, а мы с Михаилом до боли в глазах высматривали дно, Вода переливалась и словно клубилась в лучах прожекторов, Вдруг Базанов схватился за свой штурвал. Снизу медленно наплывало морское дно, покрытое зеленоватым диатомовым илом... А вот зияет и темный провал подводного ущелья. Когда мы приблизились и повисли над этой пучиной, сердце невольно забилось сильнее. Теперь моя очередь. Крутые скалистые откосы уходили вниз и терялись во мраке. Вид подводных скал был так угрюм и необычен, словно мы попали куда-то на другую планету. Базанов решительно повернул штурвал, и мы начали спускаться в ущелье... Наше сегодняшнее погружение - одно из многих исследований, какие ведутся в эти дни на всей планете по плану международных научных работ, получившему название "Проект Верхней Мантии". Всеми способами пытаются геологи узнать, что же скрывается под этой "мантией": бурят сверхглубокие скважины, устраивают искусственные землетрясения, ныряют на дно океанов, как мы. И кто знает: может, именно образцы, добытые мной сегодня, окажутся особенно интересными и ценными. Мы опускались, держась все время метрах в двух от скалистой стены. Она была изрезана трещинами и глубокими провалами. Какие страшные геологические катаклизмы так искорежили, смяли, порвали земную кору, прежде чем залить ее слоем воды толщиной в несколько километров? Отвлекаться на размышления некогда. Сейчас моя задача - отобрать самые интересные образцы. Анализировать их будем потом, в лаборатории. - Стоп! Надо захватить несколько конкреций, лежащих на уступе скалы. Миллиарды тонн таких шариков покоятся на дне океана. Они состоят из марганца, никеля, меди, железа, кобальта. Когда-нибудь мы до них доберемся и построим настоящие подводные рудники... Но подцепить их стальной клешней не так-то легко, срываются... Прихватить и немножко ила для анализа? Похоже, что он обычный, известковый... Но цвет может быть обманчив. Ладно, поехали дальше. Через несколько метров новая остановка. Мое внимание привлекает странный цвет вкраплений в одной из расщелин. Неужели это эклогит?! Приходится пустить в ход алмазный бур, чтобы вырезать из скалы небольшой керн. Моторы натужно урчат... Чертовски хочется тут же рассмотреть образец, пощупать собственными руками. Но пока он не доступен для меня. Механическая "рука" прячет его в один из наружных контейнеров. Я вздрагиваю оттого, что Михаил вдруг проводит какой-то влажной тряпкой мне по лбу. - Чего ты? - Ничего. Пот тебе вытираю. У тебя весь лоб мокрый. Ах вот почему щипало глаза!.. - Тронулись! И опять я высверливаю, соскребаю, откалываю от проплывающих за иллюминатором скал неподатливые образны. Один за другим они укладываются в контейнеры, а автомат отмечает, когда и на какой глубине взят каждый образец. 2000 метров... 2200... А до дна ущелья далеко, судя по эхолоту. Мы словно спускаемся прямо в недра планеты. Здорово! Изредка в поле моего зрения попадают рыбы, но теперь мне не до них. А они так и лезут в глаза, потому что каждая светится, да еще по-разному. Вот из мрака в полосу света высовывается пасть, усаженная острыми зубами. И каждый зуб мерцает розоватым светом. Другая рыба, быстро промелькнувшая мимо иллюминатора, была даже словно украшена разноцветными фонариками. Один из них сиял красноватым, другой, голубым, а третий - зеленым светом. Потом медленно проплыла медуза-как глубоко она забралась! Внутри нее переливались бесчисленные зеленые искорки, так что можно было легко рассмотреть не только малейшие подробности ее строения, но и проглоченных ею рачков. Но одна рыбина была столь необычной, что я не удержался, попросил Базанова на миг остановить батискаф и подозвал Михаила. Она была небольшая, но с какой-то длинной нитью, свисавшей с ее нижней зубастой челюсти совсем на манер бороды. "Борода" казалась раз в семь длиннее самой рыбы! - Что это за чудилище? Видишь? - спросил я Михаила. - Лампротоксус флагеллибарба, - "пояснил" он по своему обыкновению. - А если по-человечески сказать? - мне было немножко обидно, что эта рыба, оказывается, давно имеет название и, похоже, вовсе не удивила Михаила. - Очень точное название, - обиженно сказал он. - В переводе означает "вымпелобородая". - Ладно, а зачем ей борода? - Точно пока не известно. Но, вероятно, выполняет какую-то биологическую функцию... - Спасибо за исчерпывающие , объяснения. Подвинься, я ее все-таки щелкну. Но сфотографировать бородатую рыбу мы не успели. Она пугливо метнулась и растаяла в тумане. - Двинулись дальше, - сказал я. - Сколько на глубиномере? - Шесть тысяч четырнадцать, - ответил Базанов. - Чуть правее, командор. Мне хочется захватить на память вот тот черный обломок. Похоже, это базальт. Я уже потянулся к образцу стальной "рукой", но из этой затеи ничего не вышло. Конечно, как всегда бывает, уже, оказывается, забиты все контейнеры! Быстренько проверил - так и есть, ни одного пустого, все заполнены образцами. Я даже выругался в сердцах. - Чего же ты его не берешь? - спросил Базанов. - А куда мне его брать? В карман, что ли? Все контейнеры заполнены. Откатались, можно возвращаться. Говорил я вам, командор, что надо сделать контейнеры повместительнее... Базанов примирительно хмыкнул. Да я и сам уже чувствовал, что зря напал на него. Ни в какой контейнер ведь не запихнешь все океанское дно. - Будем всплывать? - виноватым голосом спросил Базанов. - Надо запросить "деда", как он решит. - Подождите хоть минут пять, - взмолился Мишка. - Я понаблюдаю за погонофорами. За иллюминатором на черных ребристых скалах одиноко торчат кольчатые, невзрачные на вид тонкие трубочки. Они выглядят такими же мертвыми, как и камни. Но из каждой трубочки пышным султаном высовываются кверху светлые нити.