- Любимая моя! Вам будет очень трудно; вы такая маленькая и такая слабенькая.
      Еще крепче прижав его руку к своему лицу, она прошептала:
      - Меня ничто не страшит.
      Наступило молчание, исполненное нежности, молчание, которое, казалось, будет длиться вечно. Вдруг она обвила его шею руками и поцеловала.
      - И пусть будет, что будет! - прошептала она и, подобрав платье, скрылась в темноте.
      XII
      На следующее утро Кристиан проснулась с улыбкой на устах. В ее движениях, голосе, выражении глаз появилось что-то счастливое, приятное и сдержанное, словно она все время думала о чем-то сокровенном. После завтрака она взяла книгу и села у открытого окна, откуда были видны тополя, стоявшие на страже у входа в сад. Дул ветерок, и ей кланялись розы, вовсю трезвонили соборные колокола, над лавандой гудели пчелы, а в небе, как большие белые птицы, проплывали легкие облака.
      По комнате разносился голос мисс Нейлор, четко и отрывисто диктовавшей Грете, которая писала, вздыхая и глядя одним глазом на бумагу, а другим на Скрафа. Пес лежал на полу, свесив черное ухо на лапу и подрагивая рыжеватыми бровями. Он попал в немилость, ибо Доминик застал его, когда он, "усердно помолившись" перед пудингом, уже вознаграждал себя за благочестие этим же пудингом.
      Кристиан тихо положила книгу и выскользнула из комнаты. Между тополями появился Гарц.
      - Я вся ваша! - прошептала она.
      Их пальцы встретились, и он вошел в дом.
      Она снова скользнула в комнату, взяла книгу и стала ждать. Казалось, прошла целая вечность. Выйдя, он только махнул рукой и быстро зашагал прочь; на мгновение она увидела его лицо, бледное, как смерть. Совершенно расстроенная, она побежала в комнату отчима.
      Герр Пауль стоял в углу, растерянно поглядывая по сторонам. У него был вид беспечного человека, столкнувшегося с непредвиденной трудностью. Его обычно безупречная манишка сморщилась, словно он под влиянием какой-то сильной эмоции вдруг выдохнул из груди весь воздух; темное пенсне болталось где-то на спине; пальцы он запустил в бороду. Взгляд его был устремлен в какую-то точку на полу, словно он ждал, что она взорвется и разнесет все и вся в клочья. В другом углу миссис Диси с полузакрытыми глазами терла лоб кончиками пальцев.
      - Что вы сказали ему? - крикнула Кристиан.
      Герр Пауль посмотрел на нее тусклыми глазами.
      - Mein Gott {Боже мой (нем.).}, - сказал он. - Мы с твоей тетей...
      - Что вы оказали ему? - повторила Кристиан.
      - Какая наглость! Анархист! Нищий!
      - Пауль! - проговорила миссис Диси.
      - Бандит! Негодяй!
      Герр Пауль забегал по комнате.
      Вся дрожа, Кристиан выкрикнула: "Как вы смели?" - и побежала вон из комнаты, оттолкнув мисс Нейлор и Грету, которые стояли в дверях бледные и испуганные.
      Герр Пауль перестал метаться по комнате и, по-прежнему не отрывая глаз от пола, проворчал:
      - Хорошенькое дело... hein? Что творится! Подумать только! Анархист... Нищий!
      - Пауль! - проговорила миссис Диси.
      - Пауль! Пауль! А вы куда смотрели! - Он указал на мисс Нейлор. - Две женщины... не могли уследить! Hein!
      - Оскорблениями делу не поможешь, - пробормотала миссис Диси, проводя платком по губам. Смуглые щеки мисс Нейлор вспыхнули, она подошла к герру Паулю.
      - Надеюсь, вы не... - сказала она. - Я уверена, что не произошло ничего, что я могла бы предотвратить... И я была бы рада, если бы это поняли.
      И, с достоинством повернувшись, маленькая гувернантка вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
      - Вы слышали?! - с глубоким сарказмом вымолвил герр Пауль. - Ей нечего было предотвращать! Enfin! {Наконец! (франц.).} Скажите, пожалуйста, что же я должен делать?
      "Светские люди", чья философия диктуется этикетом и прописными истинами, считают всякое отклонение от своих предрассудков опасным, шокирующим и невыносимо скучным. Герр Пауль всю жизнь смеялся над предрассудками, но когда дело коснулось его самого, смешливость его как рукой сняло. Ему казалось невыразимо ужасным, что девушка, законным опекуном которой он был, выйдет замуж не за респектабельного, холеного и состоятельного человека. С его точки зрения, ужас этот был весьма оправдан, и естественно, что он не мог судить, оправдан ли его ужас с других точек зрения. В его растерянности было что-то трогательное; он напоминал ребенка, столкнувшегося с совершенно непонятным явлением. Разговор с Гарцем лишил его чувства уверенности, а это ему казалось особенно обидным.
      Дверь вновь открылась, и вбежала Грета. Лицо ее пылало, волосы развевались, она была вся в слезах.
      - Папа! - сказала она, всхлипывая. - Ты обидел Крис. Она заперлась. Мне слышно, как она плачет. Почему ты обидел ее?
      И, не дождавшись ответа, она выбежала. Герр Пауль схватился за волосы.
      - Хорошо! Очень хорошо! И это говорит моя собственная дочь! А что будет дальше?
      Миссис Диси томно поднялась со стула.
      - Голова у меня болит невыносимо, - заслонив глаза от света, тихо сказала она. - Зачем так волноваться... из этого ничего не может выйти... У него нет ни гроша, У Кристиан ничего не будет, пока вы не умрете, а до этого еще далеко, если, конечно, вам удастся избежать апоплексического удара.
      При этих словах герра Пауля всего передернуло. "Гм!" - произнес он с таким выражением, словно уже весь мир ополчился на него. Миссис Диси продолжала:
      - Насколько я могу судить, этот молодой человек после того, что вы ему сказали, сюда не вернется. Что же касается Кристиан, то вам лучше поговорить с Николасом. Пойду прилягу.
      Герр Пауль нервно оттягивал пальцем воротничок, облегавший его толстую, короткую шею.
      - С Николасом! Конечно же... Превосходная мысль! Quelle diable d'affaire! {Вот чертово дело! (франц.).}
      "Заговорил по-французски, - подумала миссис Диси, - значит, у нас скоро воцарится мир. Бедняжка Кристиан! Жаль, конечно, но в конце концов все это дело времени и благоприятного случая". Эта мысль весьма утешила ее.
      Но для Кристиан, испытывавшей смешанное чувство тоски и стыда, страха и гнева, эти часы казались непрерывным кошмаром. Простит ли он? Будет ли он верен ей? Или уедет, не сказав ни слова? У нее было такое чувство, будто вчера она вступила в какой-то иной мир, а сегодня потеряла его. А что придет на смену этому новому чувству, опьяняющему, как вино? Какая мучительная, ужасная развязка!
      Как внезапно ей пришлось окунуться в мир фактов и низменных побуждений!
      Немного погодя она впустила в комнату Грету, потому что девочка расплакалась, но не разговаривала с ней, а сидела у окна, подставляя лицо ветерку и с тоской глядя на небо и деревья. После нескольких попыток утешить сестру Грета опустилась на пол и полулежа робко поглядывала на Кристиан в тишине, нарушавшейся только ее всхлипываниями и птичьим гомоном в саду. К вечеру Грета потихоньку вышла и больше не возвращалась.
      После разговора с мистером Трефри герр Пауль принял ванну и тщательно надушился, ясно давая понять, что при таких обстоятельствах он не может оставаться дома. Немного погодя он отправился в Кургауз и не вернулся к обеду.
      Кристиан сошла в столовую после обеденного гонга. На щеках ее рдели пятна, под глазами темнели круги, однако вела себя она так, словно ничего не случилось. Добросердечная мисс Нейдор была так расстроена, что машинально скатывала хлебные шарики, поглядывала на них с удивленным видом и неловко прятала. Мистер Трефри покашливал, и голос его, казалось, дрожал больше обычного. Грета молчала и старалась перехватить взгляд Кристиан. Одна миссис Диси как будто чувствовала себя непринужденно. После обеда мистер Трефри пошел к себе в комнату, тяжело опираясь на плечо Кристиан. Опустившись в кресло, он сказал ей:
      - Возьми себя в руки, дорогая!
      Кристиан ему не ответила. Едва она вышла в коридор, как Грета схватила ее за рукав.
      - Посмотри! - прошептала она, сунув в руку листок бумаги. - Это мне от доктора Эдмунда, но тебе надо прочесть,
      Кристиан развернула записку и прочла следующее:
      "Мой маленький философ и друг, я получил вашу записку и отправился в мастерскую вашего друга; его там не оказалось, но полчаса тому назад я наткнулся на него на площади. Он не совсем хорошо себя чувствует, немного перегрелся на солнце - ничего серьезного. Я отвел его к себе в гостиницу и уложил в постель. Если он не уйдет оттуда, то через денек-другой поправится. Во всяком случае, сейчас он из моих когтей не вырвется.
      Кланяйтесь мисс Кристиан.
      Ваш друг и единомышленник Эдмунд Дони".
      Кристиан читала и перечитывала записку, а потом обернулась к Грете.
      - Что ты писала доктору?
      Взяв записку, Грета ответила:
      - Я написала ему: "Дорогой доктор Эдмунд, мы беспокоимся о герре Гарце. Нам кажется, что он не совсем здоров сегодня. Мы (я и Кристиан) хотели бы знать, что с ним. Сообщите нам, пожалуйста. Грета". Вот что я ему написала.
      Кристиан потупилась.
      - А почему ты написала?
      Грета грустно посмотрела на нее.
      - Я думала... О, Крис! Пойдем в сад. Мне очень жарко и без тебя так скучно!
      Кристиан наклонилась и потерлась щекой о щеку Греты, затем, не говоря ни слова, бросилась наверх и заперлась в своей комнате. Девочка прислушалась. Услышав, как щелкнул замок, она опустилась на нижнюю ступеньку лестницы и взяла на руки Скрафа.
      Спустя полчаса мисс Нейлор, шедшая со свечой в руке, увидела, что она крепко спит, положив головку на спину терьера, а на щеках ее следы слез...
      Вскоре появилась миссис Диси, которая тоже со свечой в руке направилась в комнату брата. Сложив руки на груди, она стала перед его креслом.
      - Николас, как быть?
      Мистер Трефри наливал в стакан виски.
      - К черту все, Кон! - ответил он. - Откуда мне знать?
      - Кристиан в таком состоянии, что всякое вмешательство может оказаться опасным. Я знаю, что не имею на нее никакого влияния.
      - На сей раз ты права, Кон, - подтвердил мистер Трефри.
      Миссис Диси так пристально смотрела на него своими бесцветными глазами, что он тоже невольно взглянул на нее.
      - Будь так добр, оставь свое виски и выслушай меня. Вмешательство Пауля...
      - Пауль - осел, - проворчал мистер Трефри.
      - Вмешательство Пауля, - продолжала миссис Диси, - при сложившихся обстоятельствах может привести к опасным последствиям. Любое несвоевременное противодействие с его стороны может толкнуть ее бог знает на что. Кристиан натура хрупкая, как говорится, "чувствительная", но стоит пойти ей наперекор, и она становится упрямой, как...
      - ...Мы с тобой! Оставь ее в покое!
      - Я понимаю ее характер, но признаюсь, я совершенно не знаю, как быть.
      - Никак!
      И мистер Трефри выпил еще стакан. Миссис Диси подняла свечу.
      - Мужчины! - сказала она с загадочной интонацией, пожала плечами и вышла.
      Мистер Трефри поставил стакан.
      "Понимаю? - подумал он. - Нет, ты не понимаешь, и я не понимаю. Кто поймет молоденькую девушку? Фантазии, мечты - вздор!.. И что она увидела в этом маляре! - Он тяжело вздохнул. - Черт возьми, я дал бы сто тысяч фунтов, лишь бы этого не случилось!"
      XIII
      Уже прошло много часов с тех пор, как Дони привел Гарца к себе в гостиницу, а он все лежал пластом, мучась от жестокой боли в затылке. До этого он целый день провел на ногах под палящим солнцем, без маковой росинки во рту, в страшном душевном волнении. Любое движение причиняло такую боль, что он боялся пошевелиться и только считал пятна, мелькавшие перед глазами. Дони делал для него все, что мог, а Гарц с какой-то неприязненной апатией ловил на себе настойчивый, испытующий взгляд спокойных черных глаз доктора.
      К концу второго дня он уже мог подняться; когда Дони вошел, он сидел на постели в рубашке и брюках.
      - Сын мой, - оказал Дони, - расскажите-ка мне лучше о своей беде... Это пойдет нам только на пользу, упрямец вы эдакий...
      - Мне надо работать, - сказал Гарц.
      - Работать! - медленно проговорил Дони. - Куда вам, и не пытайтесь.
      - Мне надо.
      - Дорогой мой, вы же не отличите один цвет от другого.
      - Мне надо что-то делать; я не могу сидеть здесь и думать.
      Дони подцепил большими пальцами проймы жилета.
      - Ничего не попишешь, вам еще три дня нельзя показываться на солнце.
      Гарц встал.
      - Завтра же я пойду в свою мастерскую, - сказал он. - Обещаю не выходить из нее. Мне надо хотя бы видеть свои картины. Если я не могу писать, то я буду рисовать, держать в руках кисти, перебирать свои веши. От безделья я сойду с ума.
      Дони взял его под руку и стал прохаживаться с ним по комнате.
      - Я отпущу вас, - сказал он, - но войдите в мое положение! Для меня так же важно поставить вас на ноги, как для вас написать сносную картину. А теперь ложитесь. Завтра утром я отправлю вас домой в экипаже.
      Гарц снова сел на кровать и долго сидел без движения, уставившись в пол. Вид его, такой несчастный и жалкий, тронул молодого врача.
      - Вы сами разденетесь? - помолчав, спросил он.
      Гарц кивнул.
      - Тогда спокойной ночи, старина.
      И Дони вышел из комнаты.
      Он взял шляпу и направился к вилле. Между тополями он в раздумье остановился. Деревья сада казались черными и рельефно выделялись на не погасшем еще золоте заката; большая ночная бабочка, привлеченная огоньком сигары, запорхала у самого лица доктора. Доносились то громкие, то замирающие звуки концертино, словно вздыхал какой-то разочарованный дух. Дони постоял немного, вглядываясь в дом.
      Его провели в комнату миссис Диси. Она держала перед глазами журнал и встретила гостя с неподдельным облегчением, которое по привычке постаралась скрыть.
      - Вас-то я и хотела видеть, - сказала она.
      Он заметил, что журнал, который она держала в руках, был не разрезан.
      - Вы человек молодой, - продолжала миссис Диси, - но поскольку вы мой врач, я могу рассчитывать на вашу скромность.
      Дони улыбнулся; его широкое, чисто выбритое лицо принимало в таких случаях до смешного глупый вид, и лишь глаза сохраняли обычное выражение.
      - Разумеется, - сказал он.
      - Я говорю об этом злосчастном деле. Если не ошибаюсь, мистер Гарц находится у вас. Я хотела бы, чтобы вы воспользовались вашим влиянием и отговорили его от попытки встретиться с моей племянницей.
      - Влиянием! - сказал Дони. - Вы же знаете Гарца!
      Голос миссис Диси зазвучал зло.
      - У каждого человека, - сказала она, - есть слабости. Этот молодой человек уязвим, по меньшей мере, с двух сторон: он страшно горд, во-первых, и очень любит свое дело, во-вторых. Я редко ошибаюсь в оценке характеров; все это для него жизненно важно, а следовательно, может сыграть решающую роль. Жаль его... конечно, но в его возрасте и для мужчины такие вещи... Ее улыбка стала особенно бесцветной. - Дали бы вы мне что-нибудь от головы. Глупо так волноваться! Нервы!.. Но я не могу не волноваться. Вы знаете мое мнение, доктор Дони. Этот молодой человек далеко пойдет, если не свяжет себе руки; он станет человеком с именем. Вы окажете ему огромную услугу, если убедите его, что этим он свяжет себя по рукам и ногам... И вообще это для него унизительно. Помогите же мне! Только вы можете это сделать!
      Дони вскинул голову, словно стряхивая с себя подобное обвинение; подбородок его теперь выглядел очень внушительно, да и весь вид у него был внушительный: вид человека, на которого можно положиться.
      Его поразило, что миссис Диси действительно очень встревожена, и деланная улыбка, словно сбившаяся набок маска, не скрывала уже ее истинных чувств. И Дони думал в замешательстве: "Никогда бы не поверил, что она способна на такую..."
      - Это нелегкое дело, - сказал он. - Я подумаю.
      - Благодарю вас! -проговорила миссис Диси. - Вы очень любезны.
      Проходя мимо классной комнаты, он заглянул в открытую дверь. Там сидела Кристиан. Дани поразило ее лицо - бледное, застывшее. На коленях у нее лежала какая-то книга, но смотрела она не в книгу, а прямо перед собой. Вдруг он подумал: "Бедняжка! Я буду скотиной, если ничего не скажу ей!"
      - Мисс Деворелл, - сказал он, - в него вы можете верить.
      Кристиан попыталась что-то ответить, но губы ее так дрожали, что она не могла говорить.
      - До свидания, - попрощался Дони и вышел.
      Три дня спустя Гарц сидел у окна в своей мастерской. Сегодня он впервые почувствовал, что может работать, и теперь, устаю, сидел в полумраке и смотрел, как медленно удлиняется тень от стропил. Жужжал одинокий комарик, сонно чирикали два воробья, обитавшие под крышей. Под окном проносились ласточки, чуть не задевая синеватыми крыльями спокойную воду. Кругом царила тишина. Гарц уснул.
      Он проснулся от смутного ощущения, что рядом кто-то стоит. При тусклом свете многочисленных звезд все в комнате имело неясные очертания. Гарц зажег фонарь. Пламя метнулось, задрожало и постепенно осветило большую комнату.
      - Кто здесь?
      В ответ послышался шелест. Он внимательно осмотрелся, пошел к двери и отдернул занавес. Закутанная в плащ женская фигура отпрянула к стене. Женщина закрыла лицо руками, только они и были видны из-под плаща.
      - Кристиан?
      Она пробежала мимо него в комнату, и когда он поставил фонарь, она уже стояла у окна. Кристиан быстро повернулась к нему.
      - Увезите меня отсюда! Разрешите мне ехать с вами!
      - И вы действительно этого хотите?
      - Вы говорили, что никогда не расстанетесь со мной!
      - Но вы понимаете, что вы делаете? Она кивнула головой.
      - Нет, вы не представляете себе, что это значит. Вам придется терпеть такие лишения, какие вам и не снились... голод, например! Подумайте, даже голод! И родные не простят вам... Вы потеряете все.
      Она покачала головой.
      - Я должна решить... раз и навсегда. Без вас я не могу! Мне было бы страшно!
      - Но, милая, как же вы поедете со мной? Здесь мы не можем пожениться.
      - Моя жизнь принадлежит вам.
      - Я вас недостоин, - сказал Гарц. - Жизнь, которую вы избираете, может оказаться беспросветной, как это! - Он указал на темное окно.
      Тишину нарушили чьи-то шаги. На дорожке внизу был виден человек. Он остановился, по-видимому, раздумывая, и исчез. Потом они услышали, как кто-то ощупью искал дверь, открыл ее со скрипом и стал неуверенно подниматься по лестнице.
      Гарц схватил Кристиан за руку.
      - Скорей! - прошептал он. - Спрячьтесь за холст!
      Кристиан дрожала. Она надвинула на лицо капюшон.
      Уже было слышно тяжелое дыхание и бормотание гостя.
      - Сейчас он войдет! Быстрей! Прячьтесь!
      Кристиан покачала головой.
      С замиранием сердца Гарц поцеловал ее и пошел к двери. Занавес отдернулся.
      XIV
      Это был герр Пауль. Тяжело дыша, он стоял на пороге, держа в одной руке сигару, а в другой шляпу.
      - Извините! - оказал он хриплым голосом. - Лестница у вас крутая и темная! Mais enfin! nous voila! {Но наконец мы здесь! (франц.).} Я взял на себя смелость зайти и поговорить с вами.
      Взгляд его упал на закутанную в плащ фигуру, стоявшую в тени.
      - Простите! Тысяча извинений! Я не знал! Прошу прощения за бесцеремонность! Могу ли я полагать, что теперь вы откажетесь от своих притязаний?! У вас тут дама... мне нечего больше сказать. Приношу миллион извинений за свое вторжение. Простите меня! Спокойной ночи!
      Он поклонился и повернулся, чтобы уйти. Кристиан сделала шаг вперед и сдернула с головы капюшон.
      - Это я!
      Герр Пауль сделал пируэт.
      - Господи! - залепетал он, роняя сигару и шляпу. - Господи!
      Фонарь вдруг вспыхнул и осветил его багровые трясущиеся щеки.
      - Ты пришла сюда, ночью! Ты, дочь моей жены! Тупой взгляд его глаз блуждал по комнате.
      - Берегитесь! - крикнул Гарц. - Если вы окажете о ней хоть одно дурное слово...
      Они смотрели друг другу прямо в глаза. Фонарь внезапно замигал и погас. Кристиан снова запахнулась в плащ. Молчание нарушил герр Пауль, к нему уже вернулось самообладание.
      - Ага! - сказал он. - Темнота! Tant mieux! {Тем лучше! (франц.).} Как раз то, что нужно для нашего разговора. Раз мы не уважаем друг друга, то чем меньше нам будет видно, тем лучше.
      - Вот именно, - подтвердил Гарц.
      Кристиан подошла поближе. В темноте можно было рассмотреть ее бледное лицо и большие блестящие глаза.
      Герр Пауль махнул рукой; жест был выразительный, уничтожающий.
      - Разговор, полагаю, будет мужской, - сказал он, обращаясь к Гарцу. Перейдем к делу. Будем считать, что вы все-таки намерены жениться. Вы, наверно, знаете, что мисс Деворелл сможет распоряжаться своими деньгами только после моей смерти?
      - Да.
      - А я сравнительно молод! У вас есть деньги?
      - Нет.
      - В таком случае вы, очевидно, собираетесь питаться воздухом?
      - Нет, работать. Живут же люди...
      - И голодают! Вы готовы поселить мисс Деворелл, благородную девушку, привыкшую к роскоши, в лачуге вроде... этой! - Герр Пауль обвел взглядом мастерскую. - В лачуге, пахнущей краской, ввести ее в среду людей "из народа", в общество богемы, быть может, даже в общество анархистов?
      Гарц стиснул кулаки.
      - Отвечать на ваши вопросы я больше не буду.
      - В таком случае вот вам ультиматум, - сказал герр Пауль. - Послушайте, герр преступник! Если вы не оставите страну завтра к полудню, о вас будет заявлено в полицию!
      Кристиан вскрикнула. Минуту в темноте было слышно только тяжелое, прерывистое дыхание двух мужчин. Вдруг Гарц крикнул:
      - Вы трус, я не боюсь вас!
      - Трус! - повторил герр Пауль. - Это уж поистине предел всему. Берегитесь, милейший!
      Он наклонился и ощупью нашел шляпу. Кристиан уже исчезла, ее торопливые шаги отчетливо доносились с лестницы. Герр Пауль замешкался.
      - Берегитесь, милейший! - сказал он хриплым голосом и стал нащупывать стену.
      Криво нахлобучив шляпу, он начал медленно спускаться с лестницы.
      XV
      Николас Трефри сидел под лампой с зеленым абажуром и читал газету; на здоровой ноге у него спал, слегка похрапывая, терьер Скраф. Собака обычно спускалась вниз, когда Грета ложилась спать, и пристраивалась рядом с мистером Трефри, который всегда отправлялся на покой последним в доме.
      Сквозь стеклянную дверь свет падал на плиточный пол веранды, прочерчивая светящуюся дорожку и разрезая сад надвое.
      Послышались торопливые шаги, зашелестела ткань, в дверь вбежала Кристиан и остановилась перед мистером Трефри.
      Глаза девушки горели таким неистовым возмущением и тревогой, что мистер Трефри уронил газету.
      - Крис! Что случилось?
      - Отвратительно!
      - Крис!
      - Ах, дядя! Его оскорбляли, ему угрожали! А мне один его мизинец дороже всего на свете!
      Голос ее дрожал от возбуждения, глаза сверкали. Глубокое беспокойство мистера Трефри нашло выход в одном отрывистом слове: "Сядь!"
      - В жизни больше не буду говорить с отцом. О дядя! Я люблю Алоиза!
      Внешне спокойный, несмотря на чувство великой тревоги, охватившей его, мистер Трефри оперся о ручки кресла, подался вперед и внимательно посмотрел на Кристиан.
      Крис больше нет! Перед ним была незнакомая женщина. Губы его шевелились под крутым полукружием усов. Лицо девушки вдруг побледнело. Она опустилась на колени и прижалась щекой к его руке. Щека была мокрая, и к горлу у него подкатил комок. Убрав руку, он взглянул на нее и вытер ей слезы рукавом.
      - Не плачь! - оказал он.
      Она снова схватила его руку и приникла к ней; это движение, казалось, привело его в ярость.
      - В чем! дело! Черт побери, как я могу тебе помочь, раз ты мне ничего не говоришь?
      Она взглянула на него. Страдания последних дней, переживания и страх последнего часа, новые мысли и чувства - все это вылилось потоком слов.
      Когда она кончила говорить, наступила такая мертвая тишина, что стал слышен шелест крыльев ночной бабочки, порхавшей вокруг лампы.
      Мистер Трефри медленно подеялся, пересек комнату и позвонил.
      - Передай конюху, - сказал он вошедшему Доминику, - пусть запрягает лошадей и сразу подает их; принеси мои старые сапоги, мы едем на всю ночь.
      Его сгорбленная фигура казалась огромной, ноги и туловище были освещены лампой, а плечи и голова терялись в полумраке.
      - Доставлю я ему такое удовольствие, - сказал он, угрюмо поглядывая на племянницу, - хотя он этого не заслуживает, да и ты, Крис, тоже. Садись и пиши ему; пусть слушается меня во всем.
      Он повернулся к ней спиной и направился к себе в спальню.
      Кристиан села за письменный стол. И вдруг вздрогнула от чьего-то шепота. Позади стоял Доминик, держа пару сапог.
      - Мадмуазель Крис, что же это такое? Всю ночь где-то ездить?
      Но Кристиан не ответила.
      - Мадмуазель Крис, уж не больны ли вы?
      Но, увидев выражение ее лица, он тихо вышел из комнаты.
      Кристиан закончила письмо и пошла к фаэтону. Мистер Трефри сидел под поднятым верхом.
      - Вы мне не нужны! - крикнул он конюху. - Залезай, Доминик.
      Кристиан сунула ему в руку письмо.
      - Передайте ему это, - сказала она и вдруг, охваченная страхом, прильнула к его руке. - О дядя, будьте осторожны!
      - Крис, раз уж я ради тебя взялся за это...
      Они с грустью поглядели друг на друга. Потом, покачав головой, мистер Трефри взял вожжи.
      - Не беспокойся, дорогая, не беспокойся! Но-о-о, кобыла!
      Экипаж рванулся в темноту, разбрасывая колесами гравий, и исчез, качнувшись между черными стволами у входа в сад.
      Кристиан стояла, прислушиваясь к удалявшемуся топоту копыт.
      Раздался шелест белой ночной рубашки, тонкие руки обхватили Кристиан, лица коснулись пряди волос.
      - Что случилось, Крис? Где ты была? Куда уехал дядя Ник? Ну, скажи!
      Кристиан отпрянула.
      - Не знаю, - сказала она. - Я ничего не знаю!
      Грета погладила ее по лицу.
      - Бедная Крис, - прошептала она. Белели ее босые ноги, светились золотом волосы на фоне ночной рубашки. - Пойдем спать, бедняжка Крис!
      Кристиан засмеялась.
      - Ты мой маленький белый мотылек! Посмотри, какая я горячая. Ты спалишь свои крылышки!
      XVI
      Гарц одетый лежал на постели. Гнев прошел, но он чувствовал, что скорее умрет, чем уступит. Вскоре на лестнице послышались шаги.
      - Мосье!
      Это был голос Домииика; на его освещенном спичкой лице застыло выражение иронического неодобрения.
      - Мой хозяин, - сказал он, - шлет вам привет; он говорит, что времени терять нельзя. Вас почтительнейше просят сойти вниз и ехать с ним!
      - Ваш хозяин очень добр. Скажите ему, что я сплю.
      - Э, мосье, - сказал, кривя губы, Доминик, - я не могу вернуться с таким ответом. Если вы не пойдете, я должен передать вам вот это.
      Гарц вскрыл письмо Кристиан.
      - Иду, - сказал он, кончив его читать.
      Когда они выходили из калитки, били часы. Из темной пещеры фаэтона донесся отрывистый голос мистера Трефри:
      - Поторапливайтесь, сэр!
      Гарц сунул внутрь рюкзак и сел.
      Фигура его спутника качнулась, ремень кнута скользнул по боку пристяжной. И когда экипаж помчался, мистер Трефри, спохватившись, крикнул:
      - Эй, Доминик!
      С запяток донесся дрожащий, иронический голос Доминика:
      - M'v'la, m'sieur {Я тут, сударь (франц.).}.
      Мелькали темные ряды притихших домов, и люди, еще сидевшие в освещенных кафе, провожали глазами экипаж, не отнимая стаканов от губ. Узкая речка неба вдруг раздалась и стала огромным прозрачным океаном, в котором трепетали звезды. Экипаж свернул на дорогу, ведущую в Италию.
      Мистер Трефри дернул поводья.
      - Но! Вперед, упрямицы!
      Левая лошадь, вздернув голову, тихонько заржала; в лицо Гарца шлепнулся клочок пены.
      Художник поехал под влиянием порыва - не по собственной воле, а потому, что так велела Кристиан. Он был зол на себя, его самолюбие страдало, потому что он разрешил себе принять эту услугу. Быстрое и плавное движение сквозь бархатную темь, отбрасываемую по обе стороны летучим светом фонарей; упругий душистый ветер, бьющий в лицо, ветер, целовавший вершины гор и заразившийся их духом; фырканье и сопение лошадей, дробный стук их копыт - все это вскоре привело его в другое настроение. Он глядел на профиль мистера Трефри, на его бородку клинышком, на серую дорогу, смело устремившуюся во мрак, на фиолетовые нагромождения гор, вздыбившихся над мраком). Все казалось совершенно нереальным.
      Славно только сейчас вспомнив, что он не один, мистер Трефри неожиданно обернулся.
      - Скоро дело веселей пойдет, - сказал он, - под уклон покатимся. Дня три я уже на них не выезжал. Но-о-о, лошадки! Застоялись!
      - К чему вам из-за меня причинять себе такое беспокойство? - спросил Гарц.
      - Я уже старик, мистер Гарц, а старику простительно время от времени делать глупости.
      - Вы очень любезны, - сказал Гарц, - но я не нуждаюсь в одолжениях.
      Мистер Трефри пристально посмотрел на него.
      - Так-то оно так, - сказал он сухо, - но видите ли, следует подумать и о моей племяннице. Послушайте! До границы осталось еще миль сорок, мистер Гарц; доберемся ли мы до нее - это еще бабушка надвое сказала... так что не портьте мне прогулки!
      Он указал налево. Гарц увидел, как сверкнула сталь: они уже пересекали железную дорогу. Над головой гудели телеграфные провода.
      - Слышите, - сказал Трефри, - но если мы вскарабкаемся на эту гору, то тогда успеем!
      Начался подъем, лошади пошли тише. Мистер Трефри достал флягу.
      - Неплохое зелье, мистер Гарц... попробуйте хлебнуть. Не хотите? Материнское молочко! Хороша ночка, а?
      Внизу в долине светилась паутинка молочно-белой дымки, поблескивавшей, словно росинки на траве.
      И два человека, сидевших бок о бок такие несхожие ни лицом, ни возрастом, ни сложением, ни мыслями, ни жизнью), почувствовали, что их тянет друг к другу, словно в движении экипажа, фырканье лошадей, огромности ночи и беспредельной неизвестности они нашли что-то, что доставляло радость им обоим. Их обволакивал пахнувший клеем пар, который шел из лошадиных ноздрей и от боков.
      - Вы курите, мистер Гарц?
      Гарц взял предложенную сигару и прикурил ее от горящего кончика сигары мистера Трефри, чья голова и шляпа напоминали какой-то гигантский гриб.