Динни изучала голову, о которой с похвалой отозвалась тётка. Голова была круглая, энергичная и под маленькой шляпкой выглядела очень изящно. Личико хорошенькое, правда, чуточку жестковатое, но неглупое, решила Динни. Фигурка подтянутая, одета превосходно, – настоящая американка. Чувствовалось, что из такого ясного источника можно кое-что почерпнуть – по крайней мере здравые мысли.

– Я слышала, как читали ваш отзыв в полицейском суде, Флёр.

– Ах, эту бумажку! Разумеется, я написала то, о чём просил Хилери. На самом-то деле я ничего не знаю об этих девушках. К ним просто не подступиться. Конечно, есть люди, которые умеют войти в доверие к кому угодно. Я же не умею, да и не стремлюсь. А с деревенскими девушками иметь дело проще?

– Там, где я живу, все так давно связаны с нашей семьёй, что мы все узнаем о них раньше, чем они сами.

Флёр испытующе посмотрела на Динни:

– У вас есть хватка, Динни. Готова поручиться за это. С вас можно бы написать замечательный портрет для фамильной галереи. Не знаю только, кто возьмётся за это. Пора уже появиться художнику, владеющему ранней итальянской манерой. Прерафаэлиты её не постигли: их картинам недостаёт музыки и юмора. А без этого вас писать нельзя.

– Скажите, – смутившись, спросила Динни, – был Майкл в палате, когда сделали запрос насчёт Хьюберта?

– Да. Он вернулся совершенно взбешённый.

– Боже милостивый!

– Он собирался вторично поставить вопрос на обсуждение, но всё случилось накануне закрытия сессии. Кроме того, какое значение имеет палата? В наше время это последнее, на что обращают внимание.

– Боюсь, что мой отец обратил слишком большое внимание на запрос.

– Что поделаешь! Старое поколение. Но вообще-то из всего, чем занимается парламент, публику интересует одно – бюджет. Неудивительно: в конечном счёте всё сводится к деньгам.

– Майклу вы тоже так говорите?

– Не было случая. В наше время парламент – просто налоговая машина.

– Однако он ещё всё-таки издаёт законы.

– Да, дорогая, но лишь после того, как событие уже совершилось. Он лишь закрепляет то, с чем давно свыклось общество или по крайней мере общественное мнение. И никогда не берёт на себя инициативу. Да он к этому и не способен. Это было бы недемократично. Хотите доказательств? Взгляните, в каком положении страна. А ведь об этом в парламенте беспокоятся меньше всего.

– Откуда же тогда исходит инициатива?

– Откуда ветер дует? Все сквозняки возникают за кулисами. Великое место эти кулисы! С кем в парке вы хотите стоять, когда мы присоединимся к охотникам?

– С лордом Саксенденом.

Флёр уставилась на Динни:

– Надеюсь, не ради его beaux yeux[5] и beau titre[6]. А тогда зачем?

– Затем, что я должна поговорить с ним о Хьюберте, а времени остаётся мало.

– Понятно. Хочу вас предупредить, дорогая: не судите о Саксендене по внешности. Он – хитрый старый лис, и даже не такой уж старый. Если он становится на чью-либо сторону, то лишь в надежде что-то за это получить. Чем вы можете с ним расплатиться? Он потребует расчёта на месте.

Динни состроила гримаску:

– Сделаю, что могу. Дядя Лоренс дал мне кое-какие наставления.

– "Поберегись, она тебя дурачит", – пропела Флёр. – Ладно, пойду к Майклу. При мне он стреляет лучше, а это ему, бедняге, так необходимо. Помещик и Барт обойдутся и без нас. Сесили, разумеется, будет с Чарлзом: у них ещё не кончился медовый месяц. Значит, Диана достанется американцу.

– Надеюсь, уж она-то заставит его промазать! – воскликнула Динни.

– Думаю, что его ничто не заставит промазать. Я забыла Эдриена. Ему придётся сесть на раскладную трость и помечтать о костях и Диане. Вот мы и пришли. Они за этой изгородью, видите? Вон Саксенден, – ему дали тёплое местечко. Обойдите калитку – дальше есть перелаз – и подберитесь к лорду с тыла. Как далеко загнали Майкла! Вечно ему достаётся самое неудобное место.

Флёр рассталась с Динни и пошла по тропинке через поле. Сожалея, что не узнала у Флёр ничего существенного, Динни миновала калитку, перемахнула через перелаз и осторожно подкралась к лорду Саксендену сзади. Пэр расхаживал между изгородями, отделявшими отведённый ему угол поля. Близ длинного, воткнутого в землю шеста, к которому была прикреплена белая карточка с номером, стоял молодой егерь, державший два ружья. У ног его, высунув язык, лежала охотничья собака. Жнивье и засаженный какими-то корнеплодами участок в дальнем конце тропинки довольно круто поднимались вверх, и Динни, искушённая в сельской жизни, сразу сообразила, что птицы, которых поджидали охотники, потянут стремительно и высоко. "Только бы сзади не было подлеска", – подумала она и обернулась. Подлеска сзади не было. Вокруг расстилалось широкое поросшее травой поле. До ближайших посадок было не меньше трёхсот ярдов. "Интересно, – спросила себя Динни, – как он стреляет в присутствии женщины? По виду не скажешь, что у него есть нервы". Она повернулась и обнаружила, что он заметил её.

– Не помешаю, лорд Саксенден? Я не буду шуметь.

Пэр поправил фуражку, с обеих сторон которой были приделаны специальные козырьки.

– Н-нет! – буркнул он. – Гм!

– Похоже, что помешаю. Не уйти ли мне?

– Нет, нет, всё в порядке. Сегодня не взял ни одной. Может быть, при вас посчастливится.

Динни уселась на свою раскладную трость, расставив её рядом с собакой, и стала трепать пса за уши.

– Этот американец три раза утёр мне нос.

– Какая бестактность!

– Он стреляет по любой цели и, черт его подери, никогда не мажет. Попадает с предельной дистанции в каждую птицу, по которой я промахнулся. У него повадки браконьера: пропускает дичь, а потом бьёт вдогонку с семидесяти ярдов. Говорит, что иначе ничего не видит, хоть они ему чуть ли не на мушку садятся.

– Однако! – сказала Динни: ей захотелось быть чуточку справедливой.

– Верите ли, он сегодня ни разу не промахнулся, – прибавил лорд Саксенден с обидой в голосе. – Я спросил его, где он так навострился, а он ответил: "В таких местах, где промахнуться нельзя, не то умрёшь с голоду".

– Начинается, милорд, – раздался голос молодого егеря.

Собака повела ушами. Лорд Саксенден схватил ружьё, егерь взял на изготовку второе.

– Выводок слева, милорд!

Динни услышала резкое хлопанье крыльев: восемь птиц ниточкой летели к тропинке.

Бах-бах!.. Бах-бах!..

– Боже правый! – вскрикнул лорд Саксенден. – Чёрт меня побери!..

Динни увидела, как все восемь птиц перелетают через изгородь в другом конце поля.

Собака издала сдавленное ворчание и задрожала.

– Вам, наверно, ужасно мешает свет, – сказала девушка.

– При чём тут свет? Это печень, – ответил лорд Саксенден.

– Три птицы прямо на вас, милорд!

Бах… Ба-бах!.. Одна из птиц дёрнулась, сжалась, перевернулась и упала ярдах в четырёх позади девушки. У Динни перехватило дыхание. Жил комочек плоти и вдруг умер! Она часто видела, как охотятся на куропаток, но никогда ещё не испытывала такого щемящего чувства. Две другие птицы скрылись вдали за изгородью. Когда они исчезли, у Динни вырвался вздох облегчения. Собака с мёртвой куропаткой в зубах подошла к егерю, который отобрал у неё добычу. Пёс опустился на задние лапы и, не сводя с птицы глаз, высунул язык. Динни увидела, как с языка закапала слюна, и закрыла глаза.

Лорд Саксенден что-то невнятно буркнул. Потом невнятно буркнул ещё раз. Динни открыла глаза: пэр поднимал ружье.

– Фазанья курочка, милорд! – предупредил молодой егерь.

Фазанья курочка протянула на самой умеренной высоте, словно понимая, что её время ещё не наступило.

– Гм! – проворчал лорд Саксенден, опуская приклад на полусогнутое колено.

– Выводок справа! Нет, слишком далеко, милорд.

Прогремело несколько выстрелов, и Динни увидела, как над изгородью взлетели две птицы. Одна из них теряла перья.

– Эта готова, – сказал егерь, и Динни увидела, как он прикрыл глаза рукой, наблюдая за полётом птицы.

– Падает! – крикнул он. Собака задрожала и посмотрела на егеря.

Выстрелы загремели слева.

– Проклятье! – выругался Саксенден. – В мою сторону ни одна не тянет.

– Заяц, милорд! – отрывисто бросил егерь. – Вдоль изгороди!

Лорд Саксенден повернулся и поднял ружьё.

– Ой, не надо! – вскрикнула Динни, но голос её потонул в грохоте выстрела. Зайцу перебило заднюю лапу. Он споткнулся, остановился, затем, жалобно крича, заковылял вперёд.

– Пиль! – разрешил егерь.

Динни заткнула уши руками и закрыла глаза.

– Попал, чёрт побери! – пробормотал лорд Саксенден.

Даже сомкнув веки, Динни ощущала на себе его ледяной взгляд. Когда она открыла глаза, рядом с птицей лежал мёртвый заяц. Он был весь какой-то неправдоподобно мягкий. Девушка вскочила, порываясь уйти, но тут же снова села. Пока охота не кончилась, уходить нельзя: угодишь под выстрелы. Динни снова закрыла глаза, Стрельба не прекращалась.

– Порядочно настреляли, милорд.

Лорд Саксенден передавал егерю ружье. Возле зайца лежали ещё три птицы.

Слегка пристыженная всем только что пережитым, Динни сложила свою трость и направилась к перелазу. Не считаясь с устарелыми условностями, перебралась через него и подождала лорда Саксендена.

– Простите, что подшиб зайца, – извинился он. – У меня сегодня весь день в глазах точки мелькают. С вами такое бывает?

– Нет. Искры иногда сыплются. Ужасно, когда заяц кричит, правда?

– Согласен. Сам не люблю.

– Однажды у нас был пикник, и я заметила зайца. Он сидел позади нас, как собака, уши у него просвечивали на солнце и были совсем розовые. С тех пор люблю зайцев.

– Зайцы – это не настоящая охота, – снисходительно произнёс лорд Саксенден. – Я лично предпочитаю их жареными, а не тушёными.

Динни украдкой взглянула на пэра. Он был красен и, казалось, доволен собой.

"Пора рискнуть", – решила Динни.

– Лорд Саксенден, вы когда-нибудь говорите при американцах, что они выиграли войну?

Он отчуждённо взглянул на девушку:

– Почему я должен им это говорить?

– Но они же её выиграли. Разве не правда?

– Уж не ваш ли американец это утверждает?

Нет, я от него этого не слышала, но уверена, что он думает именно так.

Динни снова заметила проницательное выражение на лице пэра.

– Что вам о нём известно?

– Мой брат ездил с ним в экспедицию.

– А, ваш брат!

Лорд Саксенден произнёс эти слова так, как если бы, рассуждая сам с собой, вслух сказал: "Этой девице от меня что-то нужно".

Динни внезапно почувствовала, что ходит по краю пропасти.

– Надеюсь, – заговорила она, – что, прочитав книгу профессора Халлорсена, вы прочтёте затем и дневник моего брата.

– Никогда ничего не читаю, – изрёк лорд Саксенден. – Нет времени.

Впрочем, теперь припоминаю. Боливия… Он кого-то застрелил – не так ли? – и растерял транспорт.

– Он вынужден был застрелить человека, который покушался на его жизнь, а двоих ему пришлось наказать плетьми за жестокое обращение с мулами. Тогда все, кроме троих, сбежали и увели с собой мулов. Он был один белый на целую шайку индейцев-полукровок.

И, вспомнив совет сэра Лоренса: "Смотри на него боттичеллиевским взглядом, Динни", – она пристально посмотрела в холодные, проницательные глаза Саксендена.

– Не разрешите ли мне прочесть вам отрывки из дневника?

– Отчего же! Если найдётся время…

– Когда?

– Как насчёт вечера? Завтра после охоты я должен уехать.

– В любое время, какое вас устроит, – бесстрашно объявила Динни.

– До обеда случай не представится. Я должен написать несколько срочных писем.

– Я могу лечь и попозже.

Динни перехватила взгляд, которым Саксенден окинул её.

– Посмотрим, – отрывисто бросил он.

В этот момент к ним присоединились остальные охотники.

Динни уклонилась от участия в заключительной сцене охоты и отправилась домой одна. Ей было присуще чувство юмора, и она не могла не смеяться над своим положением, хотя прекрасно понимала, насколько оно затруднительно. Было совершенно ясно, что дневник не произведёт желаемого впечатления, пока лорд Саксенден не уверится, что за согласие послушать Отрывки из тетради он кое-что получит. И ещё острее, чем раньше, Динни поняла, как трудно что-то дать и в то же время не дать.

Стая лесных голубей, вспугнутых девушкой, поднялась левее тропинки и полетела к роще, тянувшейся вдоль реки. Свет стал неярким и ровным, вечерний шум наполнил посвежевший простор. Лучи заходящего солнца золотили жнивье; листья, чуть тронутые желтизной, потемнели; где-то внизу, за каймой деревьев, сверкала синяя лента реки. В воздухе стоял влажный, немного терпкий аромат ранней осени, к которому примешивался запах дыма, уже заклубившегося над трубами коттеджей. Мирный час, мирный вечер!

Какие места из дневника следует прочитать? Динни колебалась. Перед ней стояло лицо Саксендена. Как он процедил: "А, ваш брат!" Это жестокий, расчётливый, чуждый всякой сентиментальности характер. Динни вспомнились слова сэра Лоренса: "Ещё бы, дорогая!.. Ценнейшие ребята!" На днях она прочла мемуары человека, который всю войну мыслил только комбинациями и цифрами и после недолгих усилий приучил себя не думать о страданиях, стоящих за этими комбинациями и цифрами. Одушевлённый одним желанием – выиграть войну, он, казалось, никогда не вспоминал о чисто человеческой её стороне и, – Динни была в этом уверена, – не смог бы её себе представить, даже если бы захотел. Ценнейший парень! Она не забыла, как дрожат губы Хьюберта, когда он рассказывает о "кабинетных стратегах" – о тех, кто наслаждался войной, как увлекательной игрою комбинаций и цифр, кто упивался сознанием своей осведомлённости, придававшей этим людям небывалую значительность. Ценнейшие ребята! Ей вспомнилось одно место из другой недавно прочитанной ею книги. Там говорилось о тех, кто руководит так называемым прогрессом; кто сидит в банках, муниципалитетах, министерствах, играя комбинациями и цифрами и не обращая внимания на плоть и кровь людскую – за исключением своей собственной, разумеется; кто, набросав несколько строк на клочке бумаги, вызывает к жизни огромные предприятия и приказывает окружающим: "Сделайте то-то и то-то, да смотрите, чёрт побери, сделайте хорошо!" О людях в цилиндрах на шёлковой подкладке и брюках-гольф, о людях, которые распоряжаются факториями в тропиках, копями, универсальными магазинами, строительством железных дорог, концессиями – и тут, и там, и повсюду. Ценнейшие ребята! Жизнерадостные, здоровые, упитанные, неумолимые люди с ледяными глазами. Они присутствуют на всех обедах, они всегда все знают, их никогда не заботит цена человеческих чувств и человеческой жизни. "И всё же, – успокаивала себя Динни, – они, должно быть, действительно ценные люди: без них у нас не было бы ни каучука, ни угля, ни жемчуга, ни железных дорог, ни биржи, ни войн, ни побед!" Она подумала о Халлорсене. Этот по крайней мере трудится и терпит лишения ради своих идей, чего-то добивается сам, а не сидит дома, всегда все зная, поедая ветчину, стреляя зайцев и распоряжаясь Другими.

Динни вошла в пределы поместья и остановилась у площадки для крокета. Как раз в эту минуту тётя Уилмет и леди Хенриет опять разошлись во мнениях. Они апеллировали к ней:

– Правильно ведь, Динни?

– Нет. Если шары коснулись друг друга, надо просто продолжать игру, и вы, милая тётя, не должны трогать шар леди Хенриет, когда бьёте по своему.

– Я же ей говорила, – вставила леди Хенриет.

– Как же, как же, вы это говорили, Хен. В хорошенькое положение я попала! Но я всё-таки не согласна.

С этими словами тётя Уилмет вогнала шар в ворота, сдвинув на несколько дюймов шар партнёрши.

– Ну, не бессовестная ли женщина! – простонала леди Хенриет, и Динни немедленно оценила огромные практические преимущества, скрытые в формуле: "Но я всё-таки не согласна".

– Вы прямо Железный герцог, тётя, – сказала девушка. – Разве что чертыхаетесь реже.

– Вовсе не реже, – возразила леди Хенриет. – У неё ужасный жаргон.

– Играйте, Хен! – отозвалась польщённая тётя Уилмет.

Динни рассталась с ними и пошла к дому.

Переодевшись, она постучала в комнату Флёр.

Горничная её тётки машинкой подстригала Флёр шею, а Майкл стоял на пороге туалетной, держа на вытянутых руках свой белый галстук.

Флёр обернулась:

– Хэлло, Динни! Входите и садитесь. Достаточно, благодарю вас, Пауэре. Иди сюда, Майкл.

Горничная исчезла. Майкл приблизился к жене, чтобы та завязала ему галстук.

– Готово, – бросила Флёр и, взглянув на Динни, прибавила: – Вы насчёт Саксендена?

– Да. Вечером буду читать ему отрывки из дневника Хьюберта. Вопрос в одном: где найти место, подобающее моей юности и…

– Невинности? Ну, нет, Динни: невинной вы никогда не будете. Верно.

Майкл?

Майкл ухмыльнулся:

– Невинной – никогда, добродетельной – неизменно. Ты ещё в детстве, Динни, была многоопытным ангелочком. Ты выглядела так, словно удивлена, почему у тебя нет крылышек. Вид у тебя был вдумчивый, – вот точное слово.

– Вероятно, я удивлялась, зачем ты мне их оторвал.

– Тебе следовало бы носить панталончики и гоняться за бабочками, как две девчурки Гейнсборо в Национальной галерее.

– Довольно любезничать, – перебила мужа Флёр. – Гонг уже ударил. Можете воспользоваться моей маленькой гостиной. Если стукнете в стену, Майкл выйдет к вам с ботинком в руках, как будто пугает крыс.

– Отлично, – согласилась Динни, – но я уверена, что он окажется сущим ягнёнком.

– Это ещё вопрос, – возразил Майкл. – В нём есть что-то от козла.

– Вот эта дверь, – сказала Флёр, когда они вышли из спальни. Cabinet particulier[7]. Желаю успеха!