(Статьи "Воля к миру"-1909, "Мир в воздухе"-1911.) Отношение Голсуорси к войне резко отличает его от писателей-модернистов, которые, следуя ущербной философии своего времени, утверждали, что война проявление зверских инстинктов человека и что ее разрушительная техника положит конец цивилизации. Руководимый верой в человека, Голсуорси в статье "Искусство и война" (1915) выражал твердое убеждение в том, что война "при всем ее размахе и ужасе" не может уничтожить понимания между людьми, подавить их духовно, "не может вырвать ни один из корней дерева искусства дерева, которое все растет и растет, с тех самых пор, как в глазах человека засветилась душа". Чрезвычайно актуально звучат в наши дни мысли, высказанные в этой статье. Голсуорси осуждает в ней правящие круги воюющих стран, "так называемых мужественных людей, для которых нестерпимо движение человечества по пути к взаимному пониманию" и которым достаточно "поиграть на страхах и патриотических чувствах широких масс, чтобы разжечь пожар на целом континенте".
      Страстным стремлением к тому, чтобы не повторился "безобразный, кровавый кошмар", проникнуты статьи Голсуорси, написанные после войны 1914-1918 гг., - "Дети и война", "Военные фильмы и суровая действительность" и другие, в которых он выражает протест против разжигания новой войны. Отразившиеся, в частности в статье "Искусство и война", иллюзии Голсуорси о том, что Англия, вступив в войну, стала бороться за идеалы демократии, уступают место прозрению, которое дает ему возможность в статье "К чему мы пришли" (1920) четко определить войну как результат "грубой системы конкуренции", сделать вывод о том, что "теория объединения наций" останется прекрасной теорией и судьба человечества будет мрачной, если не изменится самый дух прогресса, если не будет в корне изменено воспитание подрастающего поколения. Единственное соревнование, которое, по мнению Голсуорси, должно быть между народами, - это соревнование в области культуры во имя благоденствия всего человечества. Развивая это положение в статье "Международная мысль" (1923), он возлагает надежды на создание единодушного международного общественного мнения, противостоящего губительной политике тех, кто рассматривает силу как закон, управляющий обществом.
      Размышляя о судьбах мира, Голсуорси, правда, не учитывает при этом огромной роли народов; он считает, что средство предотвращения войн - в руках у инженеров и изобретателей, придает самодовлеющее значение прессе, питает иллюзии о том, что финансисты всего мира могут договориться между собой и улучшить экономические условия жизни людей.
      Неверие в силы народа, в его духовные возможности - вот причина того, что смелая мысль Голсуорси часто наталкивается на некий предел, и положительный его идеал выглядит отвлеченным и ограниченным. Мы наблюдали это уже в одной из его ранних статей - "Туманные мысли об искусстве", в которой Голсуорси рассматривал искусство как единственное средство установления гармонии в отношениях между людьми, уничтожения социальных противоречий вне классовой борьбы. В этой же статье он выражал мнение, что Толстой, "низложив всех старых судей и всяческие академии" и утверждая, что величайшее искусство то, которое доступно самому большому числу людей, "тем самым возводит массы в ранг новой Академии или нового судьи, столь же деспотичного и ограниченного, как те, которых он низложил".
      В неверии Голсуорси в силы народа надо искать и причину того, что, мечтая о социальной справедливости, писатель вместе с тем опасался силы рабочего движения в Англии, причину того, что он не смог понять сущности великих событий в России, где в 1917 году народ взял судьбу страны в свои руки. Революционная Россия представлялась ему чем-то чуждым, опасным, как можно видеть по замечанию гида в "Гротесках", по вскользь брошенной фразе в статье "К чему мы пришли". Этим же непониманием продиктован весьма произвольный вывод о характере русского народа в разделе о Чехове статьи "Еще четыре силуэта писателей".
      Голсуорси не смог преодолеть своих заблуждений, но до конца жизненного пути искренне пытался разобраться в сложных проблемах времени, побуждаемый заботой о благе человечества, тревогой за его будущее.
      Большое значение имеют статьи Голсуорси о литературе, написанные в 20-х и начале 30-х годов, в особенности "Литература в жизнь", "Силуэты шести писателей", "Создание характера в литературе", в которых Голсуорси отстаивает принципы реалистической эстетики. Зная обстановку, сложившуюся в литературной жизни Англии после первой мировой войны, можно уловить в этих статьях полемику против модернистской литературы, выдвинувшейся в то время на авансцену. Возражения Голсуорси против этой литературы воспринимаются как нечто актуальное и сейчас, ввиду тесного родства с ней произведений современных западных модернистов.
      Восставая против позиции модернистов, которые выдвигали концепцию о "чистом художнике", провозглашали право писателя на безответственность, на уход от жизни, Голсуорси высказывает твердое убеждение в том, что подлинный писатель - всегда критик действительности: он в ответе перед обществом, его долг - воздействовать на этические нормы своей эпохи. На свой вопрос в статье "Литература и жизнь" - "Ради чего мы отдаемся искусству? - Голсуорси отвечает: "Ради большего блага и величия человека".
      Приветствуя движение искусства вперед, поиски новых путей, Голсуорси в то же время восстает против бесплодной погони за модой, стремления к новой форме ради новизны, к формалистическим вывертам, "словесным узорам". Он защищает роман от посягательств модернистов, которые, стремясь разрушить его, объявляют мертвым и похороненным то, что составляет его специфику, повествование, сюжет, характеры. Интересны мысли Голсуорси в статье "Создание характера в литературе" о творческой лаборатории писателя, который извлекает из "склада" памяти, - то, что Голсуорси называет подсознанием, впечатления, накопившиеся в процессе жизненного опыта, сплавляя воедино "разрозненные кусочки" и претворяя их в образы. Порой, однако, Голсуорси склонен придавать самодовлеющее значение "подсознанию"; отсюда его утверждение, что Шекспир будто бы создавал некоторые характеры, почти полностью подчиняясь подсознанию, и "направляющая мысль" у него при этом отсутствовала. Так, в частности, по мнению Голсуорси, родился образ Фальстафа, которого он считает не типом, но только индивидуальностью. Думается, что здесь проведено слишком резкое разграничение между понятиями "индивидуальность" и "тип". О неправомерности такого подхода свидетельствуют прежде всего лучшие образы самого Голсуорси, например, старики Форсайты: каждый из них - тип и в то же время резко выраженная индивидуальность. Что касается несправедливого утверждения об отсутствии порой у писателя направляющей мысли при создании характера, то Голсуорси сам опровергает себя, когда говорит далее, что создание характера - процесс, хотя и ничем не скованный, но всегда целеустремленный. Исходя из творческого опыта Голсуорси, как и всякого большого писателя, можно сказать, что этот процесс обусловлен взглядами автора на жизнь, организующей идеей, которая лежит в основе его произведения. С этим согласуется высказанная Голсуорси в конце статьи мысль о том, что характеры, созданные писателем, "усиливают и обогащают непрестанный процесс этической оценки, неотделимый от всей человеческой жизни".
      Отстаивая в своих статьях критерий этической оценки, в противоположность модернистам, проповедующим аморализм, Голсуорси ссылается на творчество великих писателей-гуманистов. Видное место занимают здесь представители русской литературы.
      Большой интерес в данном томе представляет раздел писем Голсуорси. Они вводят в творческую лабораторию писателя, свидетельствуют о раздумьях и упорном труде, с которыми было связано создание его произведений, об его исключительной честности, требовательности к себе, готовности прислушиваться к критическим замечаниям.
      О принципах, которыми руководствовался Голсуорси в своем творческом труде, лучше всего говорит следующая его фраза в письме к начинающему писателю: "В искусстве сокращенных путей нет. Это неустанная тяжелая работа сознания, а еще больше - души".