Клер коротко рассмеялась.
      - Нет, Динни, теперь я испытала, что значит такой процесс. И я стала как каменная, мне все равно, выиграю я или проиграю. Я бы даже, пожалуй, предпочла проиграть.
      Динни сжала прикрытую одеялом ногу сестры; она все еще не решила, стоит ли говорить о тех чувствах, которые вызвало в ней выражение лица зятя.
      Клер сказала простодушно:
      - Мне всегда становится смешно, когда людям кажется, будто они знают, какими должны быть отношения между мужем и женой. Флер рассказывала мне о своем отце и его первой жене; видимо, она считает, что эта женщина делала из мухи слона. Одно могу сказать: судить об отношениях других - самоуверенное идиотство. Никакие улики ничего не стоят, пока в спальнях не будут установлены кинокамеры. Можешь довести до его сведения, Динни, что ничего не выйдет.
      Динни встала.
      - Ладно. Уж скорей бы все это кончилось!
      - Да, - ответила Клер, тряхнув волосами, - скорей бы! Что это нам даст, не знаю, и все-таки - да здравствует суд!
      Динни каждый день повторяла это горькое восклицание сестры, пока тянулись те две недели, в течение которых рассматривались неопротестованные иски; ведь среди них могло бы быть и дело Клер, и все обошлось бы незаметно и бесшумно. В записке к Корвену она просто написала, что ее сестра сказала "нет". Ответа не последовало.
      По просьбе Дорнфорда она поехала вместе с Клер посмотреть его новый дом на Кемпден-Хилл. Мысль о том, что он снял этот дом для нее, если бы она согласилась стать его женой, сковывала Динни, и она сказала только, что все очень хорошо и что нужно еще поставить в саду вольеры. Дом был просторный, уединенный, комнаты высокие, сад расположен на южном склоне холма. Огорченная собственным равнодушием, Динни обрадовалась, когда осмотр кончился; но при прощании растерянное, страдальческое лицо Дорнфорда тронуло ее.
      Когда они возвращались домой в автобусе, Клер сказала:
      - Чем больше я наблюдаю Дорнфорда, тем больше убеждаюсь, что ты могла бы с ним ужиться. Он исключительно деликатен и ненавязчив. Действительно, ангел какой-то.
      - Я в этом уверена.
      И в сознании Динни, под ритм покачивающегося автобуса, зазвучали, повторяясь вновь и вновь, четыре строчки из стихотворения:
      И я и солнце, что нам светит.
      Мы все живем, чтоб стать ничем.
      На все вопросы бог ответит:
      "Покойтесь! Не скажу - зачем!"
      На ее лице появилось то особое замкнутое выражение, которое лучше всяких слов говорило Клер, - ни о чем не спрашивай.
      Ждать какого-либо события, даже если оно главным образом касается других, не слишком приятно. Для Динни ожидание имело то преимущество, что оно отвлекало ее от мыслей о собственной жизни и заставляло думать о родных. Впервые их имя в глазах общества будет замарано; и она чувствовала это острее всех. Хорошо, что Хьюберт далеко. Его бы это очень расстроило и потрясло. Правда, четыре года назад его собственное дело тоже грозило скандалом, но тогда угрожала катастрофа, а не позор. Сколько бы ни твердили, что в наши дни развод - пустяки, все же в стране, далеко не столь современной, как она сама считает, развод накладывает на семью позорное клеймо. Во всяком случае, Черрелы из Кондафорда имели и свою гордость и свои предрассудки; но больше всего их пугала гласность.
      Когда Динни явилась к обеду в приход святого Августина-в-Лугах, там царило какое-то странное настроение. Казалось, дядя и тетка решили: "Видимо, этот процесс неизбежен, - но мы не можем ни понять его, ни одобрить". Они не выказывали ни высокопарного осуждения, ни ханжества, ни оскорбленной добродетели, но всем своим видом они как бы говорили Динни, что в бракоразводном процессе нет ничего хорошего и что Клер могла бы найти себе более достойное занятие.
      Когда Динни отправилась с Хилери на вокзал Юстон провожать группу юношей, отправлявшихся в Канаду, она чувствовала себя очень неловко: она любила и уважала своего дядю, перегруженного работой и вовсе не похожего на священника. Из всех членов ее семьи, которых всегда отличало высокое чувство долга, в нем больше, чем в других, воплотился принцип неустанного служения людям, и хотя она думала, что те, для кого он трудится, может быть, счастливее его самого, все же он жил настоящей жизнью, а ведь в этом мире так мало "настоящего". Оставшись с ней наедине, Хилери высказался определеннее:
      - Во всей этой истории с Клер мне больше всего не нравится то, что в глазах людей она окажется просто одной из тех праздных молодых женщин, которые то и дело попадают во всякие романтические ситуации и только этим и занимаются. Право, я предпочел бы, чтобы она страстно кого-нибудь полюбила и даже натворила глупостей.
      - Ничего, дядя, - пробормотала Динни, - время покажет. Может быть, это еще и случится.
      Хилери улыбнулся.
      - Ладно, ладно! Но ты пойми мою мысль: общественное мнение - штука холодная, глупая, ограниченная, оно всегда видит худшее. Там, где есть истинная любовь, я готов многое простить. Но я не люблю разбираться в вопросах пола. Это очень противно.
      - Мне кажется, ты несправедлив к Клер, - сказала Динни, вздохнув. - У нее были очень серьезные причины для разрыва с мужем. И тебе, дядя, следовало бы знать, что за красивыми молодыми женщинами всегда ухаживают.
      - Ну, - лукаво отозвался Хилери, - ты что-то скрываешь. Вот мы и дошли. Если бы ты знала, каких трудов мне стоило уговорить этих юношей поехать и убедить власти отпустить их, ты поняла бы, почему я иногда завидую судьбе гриба, - он вырос за одну ночь, а утром за завтраком его уже съели.
      Они вошли в здание вокзала и отыскали ливерпульский поезд. Здесь они увидели семерых юношей: одни уже расположились в вагоне третьего класса, другие еще стояли на платформе. Они поддерживали в себе бодрость чисто английским способом, подтрунивая над внешним видом друг друга и время от времени повторяя:
      - Да разве мы грустим? Ну уж нет!
      Юноши приветствовали Хилери словами:
      - Хелло, падре!.. Пора! Идем в атаку! Хотите сигарету, сэр?
      Хилери взял сигарету. Динни, стоявшая в сторонке, с восхищением заметила, что ее дядя сразу же как бы слился с этой маленькой группой.
      - Эх, если бы и вы поехали с нами, сэр!
      - Очень хотел бы, Джек!
      - Бросили бы старую Англию навсегда!
      - Добрую старую Англию...
      - Сэр!
      - Да, Томми?
      Динни не расслышала последних слов, слегка смущенная явным интересом, который вызвала в этих юношах.
      - Динни!
      Она подошла к вагону.
      - Познакомься с молодыми людьми.... Моя племянница.
      Юноши вдруг смолкли, семь рук протянулись к ней, семь голов обнажились, и она семь раз пожелала счастливого пути.
      Затем все ринулись в вагон, последовал взрыв восклицаний, нестройное "ура", и поезд тронулся. Динни стояла возле Хилери, чувствуя, как легкая спазма сжимает ей горло, и продолжала махать рукой вслед глядевшим из окон юношам.
      - Сегодня вечером все они будут страдать от морской болезни, пробормотал Хилери, - и это очень хорошо. Ничто так не отвлекает от размышлений о будущем и о прошлом.
      Расставшись с Хилери, Диини отправилась к Адриану и огорчилась, встретив там дядю Лайонела. Они о чем-то спорили, но при ее появлении сразу смолкли. Потом судья спросил:
      - Может быть, ты нам скажешь, Динни, есть какаянибудь надежда помирить их до начала этого неприятного процесса?
      - Никакой, дядя.
      - В таком случае, насколько я знаю законы, Клер лучше бы совсем не являться на суд, и пусть рассматривают дело без защиты. Если нет никакой надежды, что они опять сойдутся, какой же смысл все это тянуть?
      - Я тоже так думаю, дядя Лайонел. Но ведь ты, конечно, знаешь, что обвинение ложно.
      Судья поморщился.
      - Понимаешь, Динни, я рассуждаю, как мужчина. Огласка все равно для Клер нежелательна, выиграет она или проиграет; если же она и этот молодой человек решат не защищаться, огласки будет очень мало. Адриан говорит, что Клер не примет от Корвена никакой денежной помощи, так что этот вопрос отпадает. В чем у них там дело? Ты, конечно, знаешь?
      - Весьма приблизительно, да и то по секрету.
      - Очень жаль, - отозвался судья. - Насколько мне известно по опыту, в таких случаях защищаться не следует.
      - Но ведь есть еще требование о возмещении убытков!
      - Да, Адриан мне рассказывал. Ну, это уже пахнет средневековьем!
      - А месть - это тоже средневековье, дядя Лайонел?
      - Не совсем, - отвечал судья со своей сухой улыбкой. - Но я никогда бы не подумал, что человек, занимающий такое положение, как Корвен, может позволить себе такую роскошь. Посадить жену на скамью подсудимых! Очень неприятно!
      Адриан обнял Динни за плечи.
      - Никто не переживает этого так глубоко, как Динни.
      - Вероятно, - пробормотал судья, - Корвен хотя бы положит эти деньги на имя Клер?
      - Клер их не примет. Но почему ты не допускаешь мысли, что она выиграет процесс? Разве закон существует не для того, чтобы творить правосудие?
      - Не люблю присяжных, - резко ответил судья.
      Динни взглянула на него с любопытством. Удивительная откровенность.
      - Скажи Клер, чтобы она говорила громко и отвечала кратко. И пусть она не острит: острить в суде имеет право только судья.
      Он снова сухо улыбнулся, пожал ей руку и удалился.
      - Дядя Лайонел хороший судья?
      - Говорят, он беспристрастен и корректен. Никогда не слышал его в суде, но, насколько я знаю его как брат, он очень добросовестен и щепетилен, хотя иногда берет несколько насмешливый тон. А относительно Клер он совершенно прав, Динни.
      - Я и сама все время это чувствую. Дело в папе и в этом денежном иске.
      - Думаю, Корвен теперь жалеет о нем. Его адвокаты, наверное, сутяги. Ничем не брезгуют!
      - Разве не для этого существуют юристы? Адриан рассмеялся.
      - А вот и чай! Давай потопим в нем свои горести и пойдем в кино. Говорят, идет прекраснодушный немецкий фильм. Подумай, подлинное прекраснодушие на экране!
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
      Скрип стульев и шорох бумаг, знаменующий переход от одной человеческой драмы к другой, затих, и "юный" Роджер сказал:
      - Мы опускаемся в глубины правосудия.
      Динни села рядом с сестрой и отцом. Ее заслоняли от Джерри Корвена Роджер и его противник.
      - Это и есть те самые глубины, где лежит ложь или истина? - прошептала она.
      Динни сидела спиной к залу суда, но слышала и ощущала, как он наполняется людьми. Публика безошибочно угадывала, что здесь пахнет если не титулами, то серьезным боем. Судья, видимо, тоже что-то почувствовал, так как укрылся за огромным цветным носовым платком. Динни подняла глаза к потолку: внушительная высота, что-то готическое. Над местом судьи неестественно высоко висели красные драпировки. Затем ее взгляд упал на присяжных - они рассаживались двумя рядами в своей "ложе". Ее сразу поразил старшина: яйцевидное лицо, почти полное отсутствие волос, багровые щеки, бесцветные глаза, а в выражении лица что-то и от барана и от трески сразу, не поймешь, чего больше. Его лицо напомнило ей одного из двух джентльменов с Саут-Молтон-стрит, и она решила, что он, наверно, ювелир. В конце первого ряда сидели три женщины; ни одна из них, безусловно, не провела бы ночь в автомобиле. Первая была полная особа с приветливым простоватым лицом солидной экономки. Вторая - тонкая, темная, худая, могла быть и писательницей. Третья - с птичьим носом, выглядела явно простуженной. Остальные восемь присяжных были мужчины - и до того разнообразны, что классифицировать их было трудно и утомительно.
      Чей-то голос произнес:
      - Корвен versus Кореей и Крум - иск мужа.
      Динни судорожно стиснула локоть сестры.
      - Если ваша милость соблаговолит...
      Уголком глаза она увидела красивое лицо с небольшими бакенбардами, казавшееся под белым париком совсем багровым.
      У судьи было лицо не то жреца, не то черепахи, все в складках, взгляд, ушедший в себя; судья внезапно вытянул шею, и глаза его, умные и бесстрастные, словно проникли в душу Динни; она показалась себе до смешного маленькой. И так же внезапно он втянул голову обратно.
      Тягучий сочный голос огласил имена и общественное положение сторон, место их брака и жительства; затем голос смолк на минуту и продолжал:
      - В середине сентября истекшего года, пока истец был в отъезде по делам службы, ответчица, не предупредив его ни словом, покинула свой дом и уехала в Англию. На пароходе находился также и соответчик. Защита утверждает, что они раньше никогда не встречались. Я же полагаю, что они встречались или, во всяком случае, имели полную к тому возможность.
      Динни увидела, что Клер презрительно передернула плечами.
      - Как бы там ни было, - продолжал тягучий голос, - бесспорен тот факт, что на пароходе они были неразлучны, и я докажу, что перед концом путешествия соответчика видели выходящим из каюты ответчицы.
      Голос продолжал гудеть и закончил словами:
      - Господа присяжные, я не буду касаться подробностей того наблюдения, которое было установлено за действиями ответчицы и соответчика, - вы услышите о них от свидетелей, людей многоопытных и почтенных. Сэр Джералд Корвен!
      Когда Динни подняла глаза, Корвен уже занял свое место, и его лицо казалось высеченным из еще более крепкого дерева, чем обычно. Она увидела негодование на лице отца, увидела, как судья взялся за перо, а Клер стиснула руки, лежавшие на коленях; как "юный" Роджер прищурил глаза, старшина присяжных слегка приоткрыл рот, а третья женщина на скамье присяжных сделала усилие, чтобы не чихнуть; увидела грязно-бурый налет, лежавший на всем в этом зале, казалось, для того, чтобы загрязнить все, что есть розового, голубого, серебряного, золотого и даже зеленого в человеческой жизни.
      Тягучий голос начал задавать вопросы, потом перестал задавать их; его владелец умолк, словно сложил черные крылья, и позади нее заговорил другой голос:
      - Вы считали своим долгом, сэр, начать это дело?
      - Да.
      - Не было ли здесь предубеждения?
      - Никакого.
      - Ваше требование возмещения убытков - не правда ли, в наши дни это практикуется довольно редко среди уважаемых людей?
      - Деньги будут положены на имя моей жены.
      - Ваша жена дала вам как-нибудь понять, что желает вашей поддержки?
      - Нет.
      - Вы удивились бы, узнав, что она не примет от вас ни одного пенни, будь это деньги соответчика или иные?
      Динни увидела, как подстриженные усы Корвена шевельнула кошачья усмешка.
      - Я ничему не удивляюсь.
      - Вы даже не удивились тому, что она ушла от вас?
      Динни оглянулась на вопрошавшего. Так вот он, Инстон, о котором Дорнфорд сказал, что ему очень мешает отказ Клер говорить о своей жизни с мужем, - человеку с таким профилем и таким носом ничто не может помешать.
      - Нет, это меня удивило.
      - Но почему?.. Может быть, вы объясните нам, сэр, почему именно вы удивились?
      - Разве жены обычно бросают мужей без объяснения причин?
      - Это бывает, когда причина настолько очевидна, что объяснения излишни. Ваш случай был именно таков?
      - Нет.
      - Что же, по-вашему, явилось причиной ее ухода? Вы больше, чем кто-либо, можете иметь в данном случае определенное суждение.
      - Не думаю.
      - А тогда кто же?
      - Моя жена.
      - Все-таки вы должны что-то предполагать? Может быть, вы объясните нам, в чем дело?
      - Нет.
      - Напомню вам, сэр, что вы принесли присягу. Скажите, не обращались ли вы плохо с вашей женой, в каком бы то ни было смысле?
      - Я признаю, что был один случай, о котором я сожалею и за который просил извинения.
      - Что это за случай?
      Динни, сидевшая выпрямившись между отцом и сестрой, почувствовала, как мучительно задета и их гордость и ее; она вздрогнула, когда позади нее раздался сочный тягучий голос:
      - Милорд, я полагаю, что мой коллега не уполномочен задавать подобный вопрос.
      - Милорд...
      - Должен остановить вас, мистер Инсток.
      - Подчиняюсь вашей воле. Мистер Корвен, вы человек горячий?
      - Нет.
      - И ваши поступки всегда более или менее обдуманны?
      - Надеюсь,
      - Даже когда эти поступки не совсем... благожелательны?
      - Да.
      - Понимаю. Уверен, что присяжные тоже понимают. А теперь, сэр, разрешите перейти к другому пункту. Вы утверждаете, что ваша жена встречалась с мистером Крумом на Цейлоне?
      - Понятия не имею, встречались они или нет.
      - Есть ли у вас лично сведения о том, что они встречались?
      - Нет.
      - Мой коллега сказал нам, что он представит доказательства, подтверждающие факт встреч...
      Тягучий сочный голос прервал его:
      - ...подтверждающие возможность встреч.
      - Пусть так. У вас есть основания считать, что они воспользовались этой возможностью, сэр?
      - Нет.
      - Живя на Цейлоне, вы видели когда-нибудь мистера Крума или слышали о нем?
      - Нет.
      - Когда вы впервые узнали о существовании мистера Крума?
      - Я увидел его в ноябре прошлого года в Лондоне, когда он выходил из дома, где жила моя жена, и я спросил у нее, кто это.
      - Она старалась скрыть его имя?
      - Нет.
      - Это был единственный раз, когда вы видели мистера Крума?
      - Да.
      - Почему вы решили, что именно этот человек поможет вам развестись с женой?
      - Я возражаю против такой постановки вопроса.
      - Хорошо. Что побудило вас заподозрить в этом человеке возможного соответчика?
      - Сведения, которые я получил на пароходе, возвращаясь в ноябре из Порт-Саида на Цейлон: это был тот же пароход, на котором моя жена и соответчик плыли в Англию.
      - Что же именно вы узнали?
      - Что они были все время вместе.
      - Довольно обычное явление на пароходах, не правда ли?
      - В благоразумных пределах - да.
      - Вы знаете это по опыту?
      - Пожалуй, нет.
      - Что еще натолкнуло вас на подозрение?
      - Стюардесса видела, как он выходил из каюты моей жены.
      - В какое время дня или ночи?
      - Незадолго до обеда.
      - Я полагаю, что по делам службы вам неоднократно приходилось путешествовать морем?
      - Да, неоднократно.
      - А вам не приходилось замечать, что пассажиры нередко бывают друг у друга в каютах?
      - Да, сплошь и рядом.
      - И это всегда пробуждает в вас подозрения?
      - Нет.
      - Разрешите мне пойти дальше и подчеркнуть, что раньше это никогда не пробуждало в вас подозрений?
      - Нет, не разрешаю.
      - Вы по природе человек подозрительный?
      - Не сказал бы.
      - Или может быть, ревнивый?
      - По-моему, нет.
      - Ваша жена намного моложе вас?
      - На семнадцать лет.
      - Однако вы не так стары и, конечно, понимаете, что в наше время молодые мужчины и женщины обращаются друг с другом с большой простотой, почти не считаясь с различием полов?
      - Если вы хотите знать мой возраст, то мне сорок один год.
      - Следовательно, вы человек послевоенного времени.
      - Я участвовал в войне.
      - Тогда вы, наверное, знаете, что многое, считавшееся до войны подозрительным, теперь совершенно утратило этот оттенок.
      - Я знаю, что сейчас на все смотрят очень легко и просто.
      - Благодарю вас. Вы имели основания в чем-нибудь подозревать вашу жену до того, как она ушла от вас?
      Динни подняла глаза.
      - Никогда.
      - И вместе с тем такой пустяк, как то, что соответчик вышел из ее каюты, показался вам достаточным, чтобы установить за ней наблюдение?
      - И это, и, кроме того, они были на пароходе неразлучны, и я видел его в Лондоне выходящим из дома, где она живет.
      - Когда вы были в Лондоне, вы сказали ей, что она должна вернуться к вам или нести все последствия своего отказа?
      - Не думаю, чтобы я употребил именно эти выражения.
      - А какие же?
      - По-моему, я сказал, что она имеет несчастье быть моей женой и не может вечно быть соломенной вдовой.
      - Не очень изысканно сказано, не правда ли?
      - Может быть.
      - Следовательно, вы стремились использовать любой предлог, лишь бы от нее освободиться?
      - Нет, я стремился к тому, чтобы она вернулась ко мне.
      - Несмотря на ваши подозрения?
      - В Лондоне у меня подозрений еще не было.
      - Я предполагаю, что вы с ней дурно обращались и хотели освободиться от брака, унижавшего вашу гордость.
      Тягучий сочный голос проговорил:
      - Милорд, я протестую.
      - Милорд, поскольку истец признал...
      - Да, но очень многие мужья, мистер Инстон, совершают поступки, за которые они охотно извиняются.
      - Как будет угодно вашей милости... Во всяком случае, вы организовали слежку за вашей женой. Когда именно вы распорядились начать эту слежку?
      - Как только вернулся на Цейлон.
      - Немедленно?
      - Почти.
      - Но это не свидетельствует о сильном стремлении вернуть к себе жену, не так ли?
      - После того, что я узнал на пароходе, моя точка зрения резко изменилась.
      - Ага, на пароходе. А вы не думаете, что с вашей стороны было не очень красиво выслушивать сплетни о вашей жене?
      - Да, но она отказалась вернуться, и я должен был принять какое-нибудь решение.
      - Ведь прошло всего два месяца с тех пор, как она ушла от вас?
      - Более двух месяцев.
      - Но меньше трех. Я думаю, вы и сами знаете, что фактически вынудили ее уйти от вас и затем воспользовались первым поводом, чтобы оградить себя от ее возвращения.
      - Это не так.
      - Должен верить вам на слово. Хорошо. А скажите, вы виделись с нанятыми вами сыщиками перед отъездом из Англии на Цейлон?
      - Нет.
      - Вы можете в этом присягнуть?
      - Да.
      - Как же вы их нашли?
      - Я поручил это моим поверенным.
      - О... значит, перед отъездом вы виделись с вашими поверенными?
      - Да.
      - Хотя в то время у вас не было никаких подозрений?
      - Вполне естественно, что человек, уезжающий так далеко, видится перед отъездом со своими поверенными.
      - Вы виделись с ними из-за вашей жены?
      - Не только.
      - А что именно вы говорили им о вашей жене?
      Динни снова подняла глаза. В ней росло отвращение к этой травле, пусть даже это была травля противника.
      - Я, кажется, сказал только, что она остается здесь у родителей...
      - И больше ничего?
      - Возможно, сказал также, что наши отношения осложнились.
      - И больше ничего?
      - Помню, я сказал: "Не знаю еще, чем все это кончится".
      - Готовы ли вы присягнуть, что не сказали: "Может быть, придется за ней следить"?
      - Готов.
      - Присягнете ли вы в том, что ничем не навели их на мысль о вашем намерении с ней развестись?
      - Не знаю, на какие мысли я их навел.
      - Без уверток, сэр. Слово "развод" было сказано?
      - Не помню.
      - Не помните? Создалось или не создалось у них впечатление, что вы собираетесь подать в суд?
      - Не знаю. Я сказал им, что наши отношения осложнились.
      - Вы это уже говорили, но на мой вопрос так и не ответили.
      Динни увидела, как судья высунул голову.
      - Истец ответил, мистер Инстон, что он не знает, какое впечатление создалось у его поверенных. Чего вы добиваетесь?
      - Суть этого дела, милорд, - и я рад, что могу сформулировать ее двумя словами, - состоит в том, что с того времени, как истец, тем или иным способом, заставил свою жену уйти от него, он решил с ней развестись и был готов использовать любой предлог, лишь бы добиться развода.
      - Что ж, вы можете вызвать его поверенного.
      - Милорд! - недоуменно воскликнул Инстон.
      - Продолжайте.
      Динни наконец уловила в голосе Инстона какие-то заключительные интонации и с облегчением вздохнула.
      - Несмотря на то, что вы решили подать в суд на вашу жену на основании первой и единственной сплетни и что вы вдобавок предъявили иск к человеку, с которым даже слова никогда не сказали, вы хотите уверить присяжных, будто, несмотря на все это, вы терпеливый и благоразумный супруг, у которого только одно желание - чтобы жена к нему вернулась?
      Динни снова взглянула в лицо Корвена, еще более непроницаемое, чем всегда.
      - Я ни в чем не собираюсь уверять присяжных.
      - Отлично.
      Позади нее зашелестел шелк мантии.
      - Милорд, - заявил сочный, тягучий голос, - раз мой коллега придает этому пункту такое значение, я вызову поверенного истца.
      Перегнувшись к Динни, "юный" Роджер сказал:
      - Дорнфорд приглашает вас всех пообедать с ним...
      Динни почти ничего не ела, она ощущала какую-то странную тошноту. Хотя она испытывала гораздо большую тревогу и волнение во время процесса Хьюберта и расследования о смерти Ферза, теперь на душе у нее было еще тяжелее. Ей впервые открылось то злое начало, которое кроется в тяжбах между частными лицами. Постоянное стремление доказать, что противник - человек низкий, коварный и лживый, лежавшее в основе всех этих перекрестных допросов, совсем расстроило ее.
      На обратном пути в суд Дорнфорд сказал:
      - Я знаю, что вы чувствуете. Но не забудьте, здесь ведь идет своего рода игра: обе стороны играют по одним и тем же правилам, а судья следит, чтобы их не нарушали. Я иногда пытаюсь себе представить, как это организовать иначе, но ничего не могу придумать.
      - Начинает казаться, что на свете нет ничего чистого.
      - А я не уверен, есть ли.
      - "Улыбка Чеширского кота наконец исчезла" {Цитата из книги Л. Кэррола "Алиса в стране чудес", где фигурирует Чеширский кот, улыбка которого оставалась даже тогда, когда сам кот уже исчезал.}, - пробормотала Динни.
      - В судах она никогда не исчезает, Динни. Следовало бы изобразить ее над входом.
      В результате ли этого короткого разговора с Дорнфордом или потому, что она стала привыкать, но во время дневного заседания, посвященного допросу и перекрестному допросу стюардессы и частных сыщиков, она уже не чувствовала себя так отвратительно. В четыре часа допрос истца и его свидетелей был закончен, и "юный" Роджер подмигнул ей, как бы говоря: "Сейчас суд удалится, и я нюхну табачку".
      ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
      Сидя в такси на обратном пути в Саут-сквер, Клер хранила молчание, и только когда они поравнялись с Большим Беном, она вдруг сказала:
      - Подумать только, Динни, он сунул голову в машину и смотрел на нас, когда мы спали! Или он это просто выдумал?
      - Если бы он это выдумал, его рассказ звучал бы еще убедительнее.
      - Ну, конечно, моя голова лежала у Тони на плече. А почему бы и нет? Попробуй-ка поспи в двухместной машине!
      - Удивительно, как это свет его фонаря не разбудил вас.
      - Вероятно, все-таки разбудил. Я помню, что много раз просыпалась, оттого что затекали ноги. Нет, самое глупое, Динни, что я в тот вечер после кино и ужина еще пригласила к себе Тони выпить чего-нибудь. Ужасно глупо было с нашей стороны даже не подумать о том, что за нами могут следить... Очень много публики было на суде?
      - Да, а завтра, наверное, будет еще больше.
      - Ты видела Тони?
      - Только мельком.
      - Зря я не послушалась твоего совета и не предоставила события их естественному течению. Если бы только я действительно его любила!
      Динни ничего не ответила.
      В гостиной Флер сидела тетя Эм. Она поднялась навстречу Клер, хотела что-то сказать, но, видимо, спохватилась, внимательно посмотрела на племянницу и вдруг заявила:
      - Не так уж хорошо. Терпеть не могу это выражение; у кого это я научилась? Расскажи про судью, Динни. У него длинный нос?
      - Нет, но судья сидит очень низко и как-то вдруг высовывает голову.
      - Почему?
      - Я не спрашивала его, дорогая.
      Леди Монт повернулась к Флер.
      - Можно подать Клер ужин в постель? А ты, детка, посиди подольше в ванне, потом ляг и не вставай до завтрашнего утра. Тогда завтра в суде ты будешь молодцом. Флер, ты тоже пойди с ней, мне нужно поговорить с Динни.
      Когда обе ушли, она подошла к камину, в котором пылали дрова.
      - Динни, успокой меня. Почему у нас в семье происходят такие истории? Это так на нас не похоже... разве только твой прадедушка. А он с самого рождения был старше королевы Виктории.
      - Ты хочешь сказать, что он был беспутным от природы?
      - Да, играл, любил развлекаться и развлекать других. Его жена всю жизнь была мученицей. Шотландка. Как странно!
      - Вероятно, потому мы такие добродетельные, - пробормотала Динни.
      - То есть как - "потому"?
      - Такое получилось сочетание.
      - Нет, тут скорее дело в деньгах, - заметила леди Монт, - он их все растранжирил.
      - А было много?
      - Да, все, что получали за хлеб.
      - Грязные деньги.
      - Его отец не виноват, что воевали с Наполеоном. У них было тогда шесть тысяч акров, а твой прадед оставил семье только тысячу сто.
      - Главным образом леса.
      - Там стреляли вальдшнепов... О процессе уже будет напечатано в вечерних газетах?
      - Должно быть. Ведь Джерри - человек известный.
      - Напишут не об ее платье, надеюсь? Тебе понравились присяжные?
      Динни пожала плечами,
      - Я не умею угадывать, что люди думают на самом деле.
      - Как у собаки: пощупаешь нос - кажется, что он горячий, а она здорова. А что молодой человек?
      - Он - единственный, кого мне по-настоящему жаль.
      - Да, - отозвалась леди Монт, - каждый мужчина прелюбодействует, но в сердце своем, а не в автомобилях.
      - Важна не истина, а видимость, тетя Эм.
      - Лоренс говорит - косвенные улики доказывают, что они совершили то, чего не совершали. Он считает, что это надежнее, а иначе, если они этого не делали, можно доказать, что делали. Разве это хорошо, Динни?
      - Нет, дорогая.
      - Ну, мне пора домой, к твоей матери. Она ничего не ест - сидит, читает и очень бледна. А Кон и близко не подходит к своему клубу. Флер хочет, чтобы мы с ними поехали в их машине в Монте-Карло, когда все кончится. Она уверяет, что мы будем там в своей стихии и что Риггс может держаться правой стороны, когда он об этом вспомнят.