Динни кивнула.
      - В былые времена я мог бы вызвать его на дуэль и, конечно, так бы и сделал. Я согласен, что она должна получить свободу, но не таким путем.
      - Значит, ты ей веришь?
      - Она не стала бы лгать нам так бессовестно.
      - Хорошо, папа! Но кто же еще им поверит? Ты бы поверил, если бы оказался присяжным?
      - Не знаю, - мрачно отозвался генерал.
      Динни покачала головой.
      - Нет, не поверил бы.
      - Юристы дьявольски хитрый народ. Как ты думаешь, Дорнфорд взялся бы защищать такое дело?
      - Он бракоразводных процессов не ведет. К тому же Клер - его секретарь.
      - Надо поговорить с Кингсонами. Лоренс очень им доверяет. Отец Флер был их компаньоном.
      - Тогда... - начала Динни, но в эту минуту дверь открылась.
      - Мистер Крум, сэр.
      - Можешь остаться, Динни.
      Тони Крум вошел. Бросив взгляд в сторону Динни, он направился к генералу.
      - Клер сказала, чтобы я приехал, сэр.
      Генерал кивнул. Прищурившись, он пристально разглядывал предполагаемого любовника дочери. Молодой человек твердо, но без вызова встретил этот испытующий взгляд и не опустил глаз.
      - Буду говорить прямо, - отрывисто произнес генерал. - Вы, кажется, впутали мою дочь в прескверную историю?
      - Да, сэр.
      - Потрудитесь рассказать мне все, как было. Крум положил шляпу на стол, выпрямился и сказал:
      - Что бы она вам ни сказала, сэр, - правда. Динни с облегчением увидела, как по губам генерала скользнуло подобие улыбки.
      - Очень корректно с вашей стороны, мистер Крум, но я хочу не этого. Она мне рассказала свою версию. Теперь я желал бы услышать вашу.
      Динни увидела, что молодой человек облизнул губы и как-то странно дернул головой.
      - Я люблю ее, сэр. Я полюбил ее с первой минуты, еще тогда, на пароходе. Мы бывали вместе, ходили в кино, в театры, на выставки, я был у нее на квартире три... нет, всего пять раз. Третьего февраля я повез ее в Беблок-Хайт, чтоб показать ей место, где я буду работать. Когда мы возвращались, - она, вероятно, сказала вам об этом, - у меня перегорели фары, и мы застряли в лесу в совершеннейшей темноте, в нескольких милях от Хенли. И вот мы... мы решили, что лучше подождать до утра, вместо того чтобы рисковать и ехать дальше. Я два раза сбивался с дороги. Была полная тьма, а я не захватил фонаря. Ну вот, мы и просидели в машине до половины седьмого, а затем вернулись в Лондон и приехали к ней на квартиру около восьми утра.
      Он смолк, опять облизнул губы, затем снова выпрямился и горячо продолжал:
      - Верите вы мне или нет, но клянусь, что, когда мы ночевали в машине, между нами ничего не было, да и вообще ничего не было, кроме... кроме того, что она два или три раза позволила мне поцеловать ее в щеку.
      Генерал, не сводивший с него глаз, ответил:
      - Она нам рассказала, в общем, то же самое. Что еще?
      - Когда я получил эту повестку, сэр, я поехал в город повидаться с ней. Это было вчера. Конечно, я сделаю все, что она пожелает.
      - А вы не сговорились заранее насчет того, что будете здесь оба рассказывать?
      Динни увидела, как молодой человек весь напрягся.
      - Конечно, нет, сэр!
      - Значит, я могу считать, что вы готовы подтвердить ваши слова под присягой и защищаться на суде?
      - Конечно, если вы полагаете, что нам могут поверить.
      Генерал пожал плечами.
      - Каково ваше материальное положение?
      - Мое место дает мне четыреста фунтов в год, - слабая улыбка тронула его губы, - но больше у меня ничего нет, сэр.
      - Вы знакомы с мужем моей дочери?
      - Нет.
      - Никогда не встречали его?
      - Нет, сэр.
      - А когда вы впервые встретились с Клер?
      - На пароходе, на второй день плавания.
      - Что вы делали на Цейлоне?
      - Работал на чайной плантации. Но потом несколько плантаций ради экономии объединились.
      - Так. Где вы учились?
      - Сначала в Веллингтоне, потом в Кембридже.
      - Вы получили место у Джека Маскема?
      - Да, сэр, при его конном заводе. Весной он ждет арабских кобыл.
      - Вы хорошо знаете лошадей?
      - Да. Я их ужасно люблю.
      Динни увидела, как прищуренные глаза отца наконец оторвались от лица молодого человека и обратились на нее.
      - Вы, кажется, знакомы с моей дочерью Динни?
      - Да.
      - Предоставляю вас пока ей. Мне нужно подумать.
      Молодой человек отвесил легкий поклон, повернулся к Динни, затем еще раз обратился к генералу и сказал не без достоинства:
      - Я очень сожалею, сэр, что все это случилось, но не могу сказать, чтобы сожалел о своей любви к Клер, - это было бы неправдой. Я люблю ее безумно.
      Он уже был у двери, когда генерал остановил его:
      - Одну минуту. Что вы называете любовью?
      Динни невольно сжала руки: какой вопрос! Крум резко обернулся, его лицо словно окаменело.
      - Понимаю, - хрипло сказал он. - Вы хотите спросить, что это - просто желание или что-то большее? Да, это что-то большее, иначе я не выдержал бы той ночи в машине.
      Он опять направился к двери.
      Динни прошла за ним в холл, где он остановился, хмурясь и прерывисто дыша. Она взяла его под руку и подвела к пылающему камину. Они постояли рядом, глядя на пламя; наконец она сказала:
      - Боюсь, что вам было ужасно тяжело. Но солдаты любят полную ясность, и я знаю отца: вы произвели на него хорошее впечатление.
      - Я чувствовал себя каким-то деревянным чурбаном. А где Клер? Здесь?
      - Да.
      - Можно мне повидать ее, мисс Черрел?
      - Зовите меня просто Динни. Конечно, можно. Но, я думаю, вам лучше повидаться и с мамой. Пойдемте в гостиную.
      Он стиснул ее руку.
      - Я всегда чувствовал, что вы молодчина.
      Динни сделала гримаску.
      - Даже молодчинам больно от таких рукопожатий.
      - Простите! Вечно забываю о своих лапах. Клер просто боится подавать мне руку. Как она себя чувствует?
      Динни пожала плечами и улыбнулась.
      - Хорошо, насколько это возможно.
      Тони Крум схватился за голову.
      - Да и я чувствую себя так же, только еще хуже. В таких случаях у людей есть на что надеяться. А тут? Как вы думаете, она может когда-нибудь по-настоящему меня полюбить?
      - Надеюсь, да.
      - Ваши родители не думают, что я преследую ее? Понимаете... ну, понимаете, - чтобы просто развлечься?
      - После вашей сегодняшней встречи - конечно, нет... про вас можно сказать то, что когда-то говорили про меня: этого человека видно насквозь.
      - Про вас? А я вот никогда не могу угадать ваших мыслей.
      - Это же было очень давно. Идемте.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
      Когда Тони опять ушел в холод и слякоть этого хмурого тревожного дня, он оставил обитателей Кондафорда в глубоком унынии. Клер поднялась к себе, сказав, что у нее болит голова и она хочет полежать. Остальные три члена семьи остались у неубранного чайного стола и разговаривали только с собаками, а у людей это верный признак глубокого душевного разлада.
      Наконец, Динни встала.
      - Ну, дорогие мои, слезами горю не поможешь. Во всем есть и хорошая сторона. Они могли бы быть и красными, как кровь, вместо того чтобы быть белыми, как снег.
      - Пусть защищаются, - буркнул генерал, скорее про себя. - Нельзя позволять этому господину делать все, что он захочет.
      - Но, папочка, если Клер освободится, и притом с чистой совестью, ведь это будет очень хорошо! Насколько меньше шуму! И вместе с тем какая ирония судьбы!
      - Покорно признать такого рода обвинение?
      - Все равно ее имя будут трепать, даже если она и выиграет процесс. Никто не может безнаказанно провести ночь в автомобиле с молодым человеком. Правда, мама?
      Леди Черрел чуть улыбнулась.
      - Я согласна с твоим отцом, Динни. Меня возмущает, если Клер разведут, хотя она решительно ни в чем не виновата, она просто сглупила. И потом - это же обман закона. Не правда ли?
      - А закону это все равно, дорогая. Однако...
      Динни вдруг умолкла. Глядя на печальные лица родителей, она поняла, что для них, очевидно, в браке и разводе таится какой-то священный смысл, которого для нее не существует, и убеждать их бесполезно.
      - Молодой человек показался мне порядочным, - заметил генерал. - Ему надо будет поехать вместе с нами к адвокату.
      - Я, пожалуй, поеду завтра вечером с Клер, папочка, и попрошу дядю Лоренса устроить тебе встречу с юристами в понедельник. Тебе и Тони Круму я позвоню с Маунт-стрит утром.
      Генерал кивнул и встал.
      - Собачья погода! - сказал он и положил руку на плечо жены. - Не огорчайся, Лиз, они скажут только правду. Пойду к себе, подумаю над планом нашего свинарника. Можешь зайти попозднее, Динни...
      В самые критические минуты своей жизни Динни чувствовала себя больше дома на Маунт-стрит, чем в Кондафорде. Ум сэра Лоренса был много живее, чем ум ее отца, а непоследовательность тети Эм больше успокаивала и поддерживала, чем тихая и чувствительная отзывчивость матери. Когда какая-нибудь драма кончалась или еще не начиналась, в Кондафорде жилось отлично, но для душевных бурь и решительных действий там было слишком тихо. По сравнению с другими поместьями, усадьба Черрелов выделялась своей старомодностью: ведь во всем графстве это была единственная дворянская семья, безвыездно жившая в деревне из поколения в поколение. Поэтому дом Черрелов казался чем-то несокрушимым. "Кондафордская усадьба" и "Кондафордские Черрелы" стали уже своего рода достопримечательностью. Люди чувствовали, что Черрелам чужд образ жизни крупных местных землевладельцев, приезжавших только на конец недели и на сезон охоты. Что касается мелкопоместных семейств округи, то деревенская жизнь сводилась для них к особому культу развлечений. Они играли в теннис и бридж, устраивали пикники, иногда охотились, участвовали во всех состязаниях в гольф, ездили друг к другу в гости и т. д. А Черрелы, несмотря на их более глубокие корни, были меньше всех на виду. Если бы они исчезли, их исчезновение было бы замечено, но свое былое значение они сохранили только для жителей деревни.
      Хотя Динни обычно вела в Кондафорде весьма деятельную жизнь, иногда она чувствовала себя, словно человек, который проснулся глубокой ночью, когда сама тишина рождает в нем тревогу. А если случались такие события, как история с Хьюбертом три года назад, ее собственная драма два года назад, а теперь - эта история с Клер, - ей хотелось быть поближе к подлинной жизни.
      Доставив сестру на Мьюз, она поехала дальше и явилась на Маунт-стрит к ужину.
      Там оказались Майкл и Флер, и разговор все время вращался вокруг литературы и политики. Майкл находил, что газеты слишком рано начали расхваливать правительство, - так, пожалуй, оно может и задремать. Сэр Лоренс выразил радость, услыхав, что оно еще не задремало.
      Внезапно леди Монт спросила:
      - Скажи, Динни, а как малыш?
      - Спасибо, тетя. Чудесно! Он уже ходит.
      - Я высчитала, что он двадцать четвертый Черрел в Кондафорде, а раньше они были французами. Джин собирается иметь еще?
      - Держу пари, что да, - сказала Флер. - Она самой природой создана для материнства.
      - У ее детей не будет ни гроша.
      - Ну, она-то уж как-нибудь устроит их будущее.
      - Странное слово "устроит", - сказала леди Монт.
      - Скажи, Динни, а как Клер?
      - Очень хорошо.
      - Есть новости? - И Флер прямо-таки впилась глазами в Динни, словно желая прочесть ее мысли.
      - Да, но...
      Голос Майкла прервал наступившее молчание:
      - У Дорнфорда очень интересная идея, отец: он считает...
      Однако интересная идея Дорнфорда до Динни не дошла, так как она размышляла о том, можно ли довериться Флер. Она отлично знала, что редко кто способен так быстро ориентироваться в событиях светской жизни и судить о них с более здравым цинизмом, чем Флер. Кроме того, она умеет хранить тайны. Но тайна эта принадлежит Клер, и Динни решила сначала поговорить с сэром Лоренсом.
      Ей это удалось только поздно вечером. Он встретил ее рассказ характерным для него движением бровей.
      - Целую ночь в автомобиле? Ну, это, пожалуй, уж слишком. Я завтра буду в юридической конторе в десять утра, - там теперь работает двоюродный брат Флер, "юный" Роджер Форсайт, и поговорю с ним, - он скорее добьется в суде успеха, чем эти седовласые юристы. Ты пойдешь со мной, и мы подтвердим, что вполне верим Клер.
      - Я никогда не бывала в Сити,
      - Странное место: словно там сошлись два полюса. Романтика и учетный процент. Приготовься к легкому шоку.
      - Как ты думаешь, следует им защищаться? Живые глаза сэра Лоренса остановились на ее лице.
      - Если ты хочешь знать мое мнение, то я считаю, что им не поверят, но мы можем повлиять хотя бы на часть присяжных.
      - Ты-то им веришь?
      - В данном случае я полагаюсь на тебя, Динни. Тебя Клер обманывать не станет.
      Вспомнив лица сестры и Тони Крума, Динни вдруг почувствовала неудержимое волнение.
      - Да, они говорят правду, и у них вид людей, говорящих правду. Не верить им было бы гадко!
      - Такой гадости в нашем гадком мире не оберешься. У тебя усталый вид, детка, ложись-ка лучше спать.
      И в этой спальне, где она провела столько ночей, когда переживала собственную драму, Динни в полусне снова увидела тот же странный кошмар: Уилфрид был рядом, но она не могла до него дотянуться, а в ее усталой голове звучали, как припев, слова: "Еще одну реку, еще одну реку надо переплыть..,"
      На другой день в четыре часа все семейство явилось в контору "Кингсон, Кэткот и Форсайт", помещавшуюся в тихом желтом флигеле на задворках Олд-Джюри.
      Динни услышала, как дядя Лоренс спросил:
      - Мистер Форсайт, а где старик Грэдман? Все еще у вас?
      Сорокадвухлетний "юный" Роджер Форсайт ответил высоким голосом, не соответствовавшим его массивной челюсти:
      - Кажется, он по-прежнему живет в Пиннере, или Хайгейте, или еще где-то там.
      - Я очень рад, если он еще жив, - пробормотал сэр Лоренс. - Старый Форсайт, - я хотел сказать, ваш кузен, - был о нем очень высокого мнения. Настоящий викторианец.
      "Юный" Роджер улыбнулся.
      - Присядьте, пожалуйста.
      Динни никогда еще не бывала в конторе юриста и с удивлением разглядывала длинные стеллажи вдоль стен с томами свода законов, связки бумаг, желтоватые шторы, уродливый черный камин, где тлела горсточка угля, казалось, не дававшая никакого тепла, развернутый план какого-то имения, висевший за дверью, низкую плетеную корзинку на столе, перья и сургучи, "юного" Роджера - и почему-то ей вспомнился альбом с засушенными водорослями, которые собирала ее первая гувернантка. Но тут ее отец встал и передал одному из защитников повестку, полученную Клер.
      - Мы пришли по этому делу.
      "Юный" Роджер посмотрел, кому адресована повестка, потом взглянул на Клер.
      "Откуда он знает, которая из нас Клер?" - подумала Динни.
      - В этом обвинении нет ни слова правды, - заявил генерал.
      "Юный" Роджер погладил подбородок и начал читать.
      Динни, сидевшая сбоку от него, заметила, что на его лице появилось какое-то жесткое птичье выражение.
      Увидев, что Динни смотрит на него, он опустил бумагу и сказал:
      - Они, как видно, спешат. Истец подписал свое показание под присягой еще в Египте. Он сделал это, вероятно, чтобы сэкономить время. Вы мистер Крум?
      - Да.
      - Вы хотите, чтобы мы выступали и от вашего имени?
      - Да.
      - Значит, останется леди Корвен и вы... А вы, сэр Конвей, выйдите ненадолго.
      - Сестре можно остаться? - спросила Клер. Динни встретилась глазами с адвокатом.
      - Пожалуйста.
      Но искренен ли он, давая это разрешение?
      Генерал и сэр Лоренс вышли, и наступило молчание.
      "Юный" Роджер стоял, прислонившись к камину, и вдруг поднес к носу щепотку табаку.
      Динни заметила, что он худ, довольно высок и у него резко выступает вперед подбородок. Волосы у него были рыжеватые и впалые щеки того же оттенка.
      - Ваш отец, леди Корвен, сказал, что в этом... гм... обвинении нет ни слова правды...
      - Факты изложены верно, но истолкованы превратно. Между мною и мистером Крумом ничего не было, он только три раза поцеловал меня в щеку.
      - Так. Что вы скажете о ночи, проведенной в машине?
      - Ничего, - продолжала Клер. - Там не было даже ни одного из этих трех поцелуев.
      - Ничего, - повторил Крум, - абсолютно ничего.
      "Юный" Роджер облизнул губы.
      - Если вы не возражаете, я хотел бы понять ваши чувства друг к другу, если они у вас есть.
      - Мы говорим чистую правду, - произнесла Клер четко и звонко, - мы сказали то же самое моим родителям; вот почему я попросила сестру остаться. Правда, Тони?
      Губы "юного" Роджера дрогнули. Динни казалось, что он воспринимает это дело не совсем так, как полагалось бы юристу; и в его одежде было что-то несколько неожиданное: то ли жилет, то ли галстук? И потом он нюхает табак... Казалось, в Роджере есть что-то от художника, но он это в себе подавляет.
      - Слушаю вас, мистер Крум.
      Тони Крум, густо покраснев, посмотрел на Клер почти сердито.
      - Я люблю ее.
      - Так, - отозвался "юный" Роджер, снова открывая табакерку. - А вы, леди Корвен, относитесь к нему как к другу?
      Клер кивнула, ее лицо выразило легкое удивление.
      Динни вдруг почувствовала благодарность к Роджеру, который как раз подносил к носу пестрый носовой платок.
      - Автомобиль - это несчастная случайность, - поспешно добавила Клер. В лесу было темно, хоть глаз выколи, фары перегорели, нас могли увидеть вместе так поздно ночью, а мы не хотели рисковать.
      - Понятно! Простите мой вопрос, но вы оба готовы предстать перед судом и присягнуть, что между вами абсолютно ничего не было, ни в ту ночь, ни в другое время, кроме, как вы сказали, трех поцелуев?
      - В щеку, - добавила Клер. - Один на открытом воздухе, когда я сидела в машине, и два других... Где это произошло, Тони?
      Тони Крум ответил сквозь зубы:
      - У вас на квартире, после того как я не видел вас больше двух недель.
      - И ни один из вас не знал, что за вами... гм... следят?
      - Мой муж угрожал мне этим, но мы ничего не замечали.
      - А теперь, леди Корвен, о вашем уходе от мужа: можете ли вы мне указать причину?
      Клер покачала головой.
      - Я не намерена касаться моей жизни с ним ни здесь, ни где бы то ни было. Но я к нему не вернусь.
      - Несходство характеров или хуже?
      - По-моему, хуже.
      - Но вы не предъявляете ему никакого определенного обвинения? Вы понимаете всю важность этого?
      - Понимаю, но не хочу касаться этого даже в частной беседе.
      Крум неожиданно взорвался:
      - Он, конечно, вел себя с ней по-скотски.
      - Вы знали его, мистер Крум?
      - Ни разу в жизни не видел.
      - Тогда...
      - Он думает так оттого, что я ушла от Джерри внезапно. Он ничего не знает.
      Динни заметила, что глаза "юного" Роджера остановились на ней. "Ты-то знаешь", - казалось, говорили они. А она подумала: "Он не глуп".
      Роджер отошел от камина, слегка волоча ногу. Усевшись снова, он взял документ, прищурился и сказал:
      - Суду нужны не такие улики, и я вообще не уверен, что это улика, и все же надеяться на это не следует. Если бы вы могли привести серьезную причину разрыва с мужем и нам удалось бы как-нибудь обойти эту ночь в автомобиле... - Он взглянул сбоку, по-птичьи, сначала на Клер, потом на Крума. - Но вы же не захотите, чтобы суд взыскал с вас убытки и издержки ввиду неявки, раз вы... гм... ни в чем не виновны.
      Он опустил глаза, и Динни подумала: "Не очень-то он нам верит".
      "Юный" Роджер взял со стола разрезной нож.
      - Может быть, удалось бы договориться о сравнительно небольшой сумме, для этого вы должны опротестовать иск и не явиться на разбор дела. Смею спросить, вы деньгами располагаете, мистер Крум?
      - У меня ничего кет, но это не важно.
      - А что это значит "опротестовать иск"? - спросила Клер.
      - Вы оба должны явиться в суд и отрицать обвинения. Вас подвергнут перекрестному допросу, а мы подвергнем тому же истца и сыщиков. Но если вы не приведете достаточно веских причин вашего разрыва с мужем, судья почти наверняка встанет на его сторону. Да и потом, - добавил он как-то по-человечески просто, - при бракоразводном процессе ночь - это все-таки ночь, даже если она проведена в автомобиле. Хотя, повторяю, это не те улики, какие обычно требуются.
      - Дядя полагает, - спокойно сказала Динни, - что хотя бы часть присяжных нам поверит и что денежное возмещение удастся уменьшить.
      Роджер кивнул.
      - Посмотрим, что скажет мистер Кингсон. Мне хотелось бы теперь повидать вашего отца и сэра Лоренса.
      Динни подошла к двери и открыла ее перед сестрой и Крумом. Обернувшись, оона взглянула на "юного" Роджера. У него был такой вид, точно кто-то очень просил его поверить в чудо. Он поймал ее взгляд, смешно дернул головой и вынул из кармана табакерку. Динни закрыла дверь и подошла к нему.
      - Вы сделаете большую ошибку, если не поверите. Они говорят чистую правду.
      - Почему она ушла от мужа, мисс Черрел?
      - Если она не хочет вам сказать, не могу сказать и я. Но я убеждена в ее правоте.
      Он несколько мгновений испытующе смотрел на нее.
      - Почему-то, - сказал он внезапно, - мне бы хотелось, чтобы на ее месте были вы.
      И, взяв понюшку табаку, он обернулся к генералу и сэру Лоренсу.
      - Ну, как? - спросил генерал.
      Лицо Роджера вдруг стало еще более красноватым.
      - Если у нее были достаточно серьезные основания, чтобы уйти от мужа...
      - Основания были.
      - Папа! - Она, очевидно, не хочет о них говорить.
      - Я тоже не стала бы, - негромко заметила Динни.
      Роджер пробормотал:
      - Однако от этого зависит все.
      - Для Крума дело может обернуться серьезно, мистер Форсайт, - сказал сэр Лоренс.
      - Безусловно, сэр Лоренс, и в любом случае. Я лучше поговорю с ними порознь. Потом узнаю точку зрения мистера Кингсона и завтра вас извещу. Это вас устраивает, генерал?
      - Но этот Корвен меня просто возмущает! - вырвалось у генерала.
      - Вот именно! - ответил "юный" Роджер, и Динни показалось, что она никогда не слышала более неуверенной интонации.
      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
      Динни сидела в маленькой пустой приемной, перелистывая "Таймс". Тони Крум стоял у окна.
      - Динни, - сказал он, оборачиваясь к ней, - не могу ли я хоть чем-нибудь ей помочь? В известном смысле я кругом виноват, но я изо всех сил старался держать себя в руках.
      Динни взглянула на его огорченное лицо.
      - Не знаю. По-моему, нужно говорить только правду.
      - А вы верите в нашего адвоката?
      - Пожалуй. Мне нравится, как он нюхает табак.
      - А я не верю в эту защиту. Ради чего мучить Клер в суде, если она совершенно невиновна? И какое это имеет значение, если они меня разорят?
      - Мы должны как-нибудь помешать этому.
      - Неужели вы думаете, я допущу...
      - Не будем спорить. Тони. На сегодня хватит! Правда, здесь противно? В приемной у дантиста и то приятней: там хоть есть старые иллюстрированные журналы, гравюры на стенах, и можно привести с собой собаку.
      - А курить здесь разрешается?
      - Конечно.
      - Только у меня очень плохие сигареты.
      Динни взяла у него сигарету, и некоторое время они молча курили.
      - Нет, какая все-таки мерзость! - сказал он вдруг. - Этому господину придется ведь приехать сюда? Он по-настоящему, наверно, никогда ее ни капли не любил!
      - О нет, конечно, любил. "Souvent homme varie, folle est qui s'y fie" {Мужчина часто меняется, безрассудна женщина, доверяющая ему (франц.).}.
      - Ну, лучше бы ему со мной не встречаться, - мрачно сказал Крум.
      Он вернулся к окну и стал смотреть на улицу. Динни сидела, вспоминая другую сцену, когда двое мужчин все же столкнулись, и их унизительная встреча, похожая на встречу двух разъяренных псов, имела для нее столь трагические последствия.
      Вошла Клер. На ее обычно бледных щеках горели красные пятна. - Ваша очередь, Тони,
      Крум отошел от окна, пристально посмотрел ей в лицо и направился в комнату адвоката. Динни почувствовала глубокую жалость.
      - Уф! - сказала Клер. - Идем скорей отсюда!
      На улице она продолжала:
      - Знаешь, Динни, уж лучше бы нам быть настоящими любовниками, а то и положение нелепое и все равно никто не верит.
      - Но мы верим.
      - Да, ты и папа. Но этот кролик с табакеркой не верит, да и никто не поверит. И все же я решила выдержать до конца. Тони я не предам и не уступлю Джерри ни на йоту.
      - Давай выпьем чаю, - предложила Динни. - Можно же где-нибудь в Сити напиться чаю!
      На людной улице они скоро увидели ресторанчик.
      - Значит, тебе не понравился "юный" Роджер? - спросила Динни, когда они уселись за круглый столик.
      - Нет, он славный и, кажется, вполне порядочный человек. Должно быть, юристы вообще не способны кому-нибудь верить. Но меня ничто не заставит рассказать о своей жизни с Джерри, я твердо решила.
      - Я понимаю Роджера. Ты начинаешь сражение, уже наполовину проиграв его.
      - Я не позволю защитникам касаться этой стороны вопроса. Раз мы их нанимаем, пусть делают то, что мы требуем. Отсюда я еду прямо в Темпл, а может быть, и в парламент.
      - Извини меня, но я опять возвращаюсь к тому же: как ты намерена вести себя с Тони Крумом до суда?
      - Так же, как и до сих пор, только не проводить ночей в машинах. Хотя какая разница между днем и ночью, в автомобиле или еще где-нибудь, - я, право, не вижу.
      - Юристы, вероятно, исходят из человеческой природы вообще.
      Динни откинулась на спинку стула. Сколько тут юношей и девушек! Они поспешно пили чай или какао, ели булочки и плюшки; то слышалась их болтовня, то наступало молчание. Воздух был спертый. Всюду столики, всюду снуют официанты. Что же такое в действительности эта самая человеческая природа? И разве не говорят теперь, что ее нужно изменить, а с затхлым прошлым пора покончить? И все-таки этот ресторанчик был совершенно такой же, как тот, в который она заходила с матерью до войны, и это было тогда так интересно, оттого что хлеб был такой пористый. А суд по бракоразводным делам, в котором она еще не бывала, - изменился ли он хоть сколько-нибудь?
      - Ну как, допила, старушка? - спросила Клер.
      - Да. Я провожу тебя до Темпла.
      Когда они остановились, прощаясь, у Мидл-Темпл-Лейн, высокий приятный голос произнес:
      - Вот повезло! - И кто-то легко и быстро сжал руку Динни.
      - Если вы идете прямо в парламент, - сказала Клер, - я забегу домой взять кое-что и догоню вас.
      - Очень тактично! - заметил Дорнфорд. - Давайте постоим здесь, возле этого портала. Когда я вас долго не вижу, Динни, я чувствую себя потерянным! Чтобы получить Рахиль, Иаков служил ее отцу четырнадцать лет, - конечно, сроки жизни были тогда другие, чем теперь, поэтому каждый мой месяц равняется его году.
      - Но ведь Рахиль и он ушли в странствие.
      - Знаю. Что ж, буду и я ждать и надеяться. Мне остается только ждать.
      Прислонившись к желтому "порталу", Динни смотрела на Дорнфорда. Его лицо вздрагивало. Ей стало вдруг жаль его, и она сказала:
      - Когда-нибудь я, может быть, вернусь к жизни. А теперь я пойду, мне пора. До свидания, и спасибо вам...
      Этот неожиданный разговор заставил ее подумать о самой себе, и от этого ей не стало легче. Возвращаясь домой в автобусе, она видела перед собой взволнованное лицо Дорнфорда, и на душе у нее было тревожно и грустно. Зачем причинять ему страдания, - он такой хороший человек, такой внимательный к Клер, у него приятный голос и милое лицо; и по духу он ей неизмеримо ближе, чем был когда-либо Уилфрид. Но где же то неудержимое, сладостное влечение, при котором все приобретает иную окраску и весь мир воплощается в одном существе, в единственном и желанном возлюбленном? Она сидела в автобусе неподвижно и смотрела поверх головы какой-то женщины на противоположной скамейке; женщина судорожно сжимала пальцами лежавшую на коленях сумку, и у нее было выражение лица охотника, пытающего счастье в незнакомой местности. На Риджент-стрит уже вспыхивали огни, стоял холодный, совсем зимний вечер. Здесь когда-то тянулась изогнутая линия низких домов и приятно желтел Квадрант. Динни вспомнила, как, сидя на империале автобуса, она спорила с Миллисент Поул о старой Риджент-стрит. Все меняется, все меняется на этом свете! И перед ее внезапно закрывшимися глазами возникло лицо Уилфрида с оскаленными зубами, каким она видела его в последний раз, когда он прошел мимо нее в Грин-парке. Кто-то наступил ей на ногу. Она открыла глаза и сказала:
      - Простите!
      - Пожалуйста.
      Страшно вежливо! С каждым годом люди становятся все вежливей.
      Автобус остановился. Динни поспешно вышла. На Кондуит-стрит она прошла мимо мастерской портного, который раньше шил на ее отца. Бедный отец, он теперь никогда здесь не бывает: одежда стоит слишком дорого, и он "терпеть не может" заказывать себе новые костюмы! А вот и Бонд-стрит.
      Здесь образовалась пробка, вся улица казалась сплошной вереницей остановившихся машин. А говорят, Англия разорена! Динни свернула на Брютон-стрит и вдруг увидела впереди себя знакомую фигуру мужчины, который медленно шел, опустив голову. Девушка догнала его.
      - Стак!
      Он поднял голову; по его щекам текли слезы. Он заморгал выпуклыми темными глазами и провел рукой по лицу.
      - Это вы, мисс? А я как раз шел к вам. И он протянул ей телеграмму.
      Поднеся ее к глазам, Динни при тусклом свете прочла:
      "Генри Стаку, 50-а, Корк-стрит, Лондон. С прискорбием извещаем вас, что мистер Уилфрид Дезерт несколько недель тому назад утонул во время экспедиции в глубь страны. Тело опознано и захоронено на месте. Известие только что получено. Сомнения исключаются. Примите сочувствие. Британский консул в Бангкоке". Она стояла, окаменев, ничего не видя. Стак тихонько взял из ее рук телеграмму.
      - Да, - сказала она. - Спасибо. Покажите мистеру Монту, Стак. Не горюйте.
      - Ох, мисс...