"Я вознесен на крыльях утра над всеми низменными страстями и умыслами. Скоро великие мысли начнут тесниться в моей голове, и я, наконец, увижу всеобщую абсолютную Истину".
      Но великие мысли не приходили, вместо этого им овладела странная апатия, голова его откинулась, рот открылся. Так могло бы продолжаться до приземления, если бы авиатор не выключил мотор. Теперь они задумчиво плыли между облаками. С прекращением шума мысль мистера Левендера заработала вновь, и он с радостью услышал голос авиатора:
      - Ну как вы там, сэр?
      - Что касается моих ощущений, то это восхитительно, - ответил мистер Левендер, - ибо после первых мгновений, когда непривычность движения причиняет некоторые неудобства, я быстро ощутил радость нашего великого полета. Устремляться к сферам, видеть землю похожей на шахматную доску, ощущать под собою гибкое тело аэроплана, послушное каждому движению отважного юного авиатора, наполниться ревом мотора, быть как вольный орел, знать, что от малейшей ошибки бесстрашного юного пилота мы разлетимся на миллион частиц, - значит пережить незабываемое, то, чего никогда... гм... не забыть.
      - Да ну! - сказал молодой авиатор.
      - Да, - продолжал мистер Левендер, который словно читал свою собственную статью в завтрашней газете, - такие чувства должна испытывать покинувшая бренное тело душа по пути от земли к небу. Мы увидели на огромном расстоянии под нами узкую ленту дороги, по которой ползли две черные точки, и поняли, что это люди точно такие же, каких мы видели, покидая наше огромное общее обиталище, именуемое Землей.
      - М-да, - сказал молодой авиатор, пока мистер Левендер переводил дух, у вас это здорово выходит, сэр! Где это появится?
      - Эти огромные волокнистые существа, известные под именем облаков, продолжал мистер Левендер, не обращая внимания на вопрос, - казалось, ждали нашего прибытия в утреннем блеске своих величественных снегов, и мы, дышавшие разреженным воздухом, вдруг почувствовали, что не можем молча пролететь мимо них. - Мистер Левендер был так увлечен собственной элоквенцией, что действительно обратился к облакам с речью:
      - О холодные призраки неба, ползущие по бескрайней голубизне! Мы, смертные, слабые, но неустрашимые, великодушно приветствуем вас. Исполненные скромности и отваги, мы прибыли сюда, чтобы состязаться с вами и с ветрами Урана, и сейчас мы летим в лучезарных дорогах между вами, мы ныряем, кружимся, прячемся и парим на своих ласточкиных крыльях. Мы - малые, но непобедимые Духи Д-з-з-з-земли!
      Эти странные звуки, произнесенные мистером Левендером среди потока великолепной поэзии, настолько поразили его, что он не смог выговорить более ни слова.
      - М-да, - сказал авиатор, в голосе его слышалась тревога. - Держитесь! - И они стали спускаться к земле еще быстрее, чем поднимались.
      Они приземлились на том самом месте, с которого взлетели, и это показалось чудом погруженному в размышления мистеру Левендеру. Несколько человек ожидало их, и когда они вылезли, раздался голос:
      - Прошу прошения!
      Это было сказано столь недружелюбно, что вся задумчивость мистера Левендера сразу исчезла. У обратившегося к нему джентльмена были темные усы и густая седая шевелюра; если бы не монокль и не лишние дюйма три роста, его положительно нельзя было бы отличить от мистера Левендера.
      - Благодарю вас от души, - ответил наш герой.
      - Не за что, - сказал джентльмен, - совсем наоборот. Черт побери, кто вы такой?
      - Общественный деятель, - сказал удивленный мистер Левендер и честно добавил: - Впрочем, я не вполне уверен в этом.
      - Итак, - сказал джентльмен, - вы взяли и украли мой полет.
      - Но кто вы? - спросил мистер Левендер.
      - Я? - проговорил джентльмен, явно не на шутку удивленный тем, что его не узнают. - Я...
      Но в эту секунду внимание мистера Левендера перескочило с джентльмена на Блинк, которая вдруг понеслась прочь, и, громко закричав "Моя собака", он сбросил с себя меха и кожу и со всех ног пустился вдогонку, так и не узнав, кто был сердитый джентльмен, и не сказав, кто он сам. Блинк же, заподозрив, что ее опять могут поднять в воздух, устремилась к воротам аэродрома и прыгнула в открытую дверцу стоявшего там автомобиля, приняв его за хозяйский. Мистер Левендер ворвался туда следом за ней; автомобиль качнуло на рессорах, отчего дремавший шофер проснулся, и, обернувшись к мистеру Левендеру, спросил:
      - Желаете назад, сэр?
      - Да, - задыхаясь, ответил мистер Левендер, - в Лондон.
      XVIII
      ... ВСТРЕЧАЕТСЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ИСТИНОЙ
      "Боюсь, что я нечаянно воспользовался полетом, который предназначался для того выдающегося деятеля с моноклем, - размышлял мистер Левендер на пути в Лондон. - Но ничего, зато испытанное очистило мой дух. Если бы только знать, где можно повстречаться с этой Невидимой Силой - но, может быть, ее передвижения зарегистрированы в газетах?" - И, вытащив из кармана еще не прочитанные утренние газеты, он углубился в них. Он был поглощен чтением до тех пор, пока автомобиль не остановился и шофер не постучал по стеклу. Сопровождаемый Блинк, мистер Левендер вылез и стал рыться в карманах, чтобы заплатить шоферу, но тот вдруг воскликнул:
      - Черт знает что! Не того привез!
      И прежде чем мистер Левендер оправился от изумления, шофер развернул машину и помчался назад, к аэродрому.
      "Как вышло неловко! - подумал мистер Левендер, отличавшийся крайней щепетильностью в денежных делах. - Что же мне делать теперь?" И он осмотрелся. О чудо! Перед ним была редакция великой газеты, от которой его выдающийся коллега, вероятно, и ездил на аэродром и к которой его верный шофер по ошибке привез мистера Левендера.
      Узрев в этом перст провидения, мистер Левендер вошел в здание. Читатели, внимательно следившие за деятельностью мистера Левендера, легко догадаются, что все принимали его за человека крайне известного, и не удивительно, что ему тотчас сообщили, что нужное ему Высокое Лицо только что отправилось на открытие госпиталя в Брайтон и что его еще можно нагнать на вокзале Виктория.
      С учащенно бьющимся сердцем он пустился в погоню на такси и, прибыв на вокзал, купил билеты для себя и Блинк и осведомился о брайтонском поезде.
      - Спешите! - сказал ему кассир. Мистер Левендер побежал вдоль поезда, заглядывая в окна вагонов в поисках нужного ему Лица. Раздался свисток; мистер Левендер был в отчаянии, но вдруг на глаза ему попалась табличка с надписью "Занято" на купе первого класса. Заглянув в окно, он увидел там одного пассажира, без сомнения, высокопоставленного, который сидел среди множества газет и курил сигару. Ни секунды не колеблясь, мистер Левендер рванул дверцу и вслед за Блинк ворвался в купе.
      - Здесь занято, сэр, - проговорило Высокое Лицо, но поезд уже тронулся.
      - Я знаю, - сказал мистер Левендер, опустившись на диван напротив, - и только неотложность моего дела заставляет меня нарушить ваше священное уединение, ибо, верьте мне, сэр, я обладаю если не привычками, то по крайней мере инстинктами джентльмена.
      Высокое Лицо сделало нетерпеливый жест, словно желая мановением руки остановить поезд, но, видимо, отказалось от своего намерения, водрузило сигару на место и уставилось на мистера Левендера.
      Наш герой ответил на этот многозначительный взгляд молчанием, Блинк же убралась под диван и прижалась мордой к полу, взволнованная новым способом передвижения.
      "Да, - думал мистер Левендер, - в его глазах почти сверхчеловеческая сила и коварство. Это глаза паука, засевшего в центре огромной паутины. Они завораживают меня".
      - Вы, без сомнения, и есть Невидимая Сила, сэр, - внезапно заговорил он, - я, кажется, на пороге разрешения тайны. Вы сами скажете мне, кто я: марионетка или общественный деятель.
      Высокое Лицо явно пришло к выводу, что имеет дело с помешанным, поэтому оно положило руки на колени, чтобы быть готовым к обороне; тем не менее во рту его была сигара, а на лице - натянутая улыбка.
      - Чем я могу быть полезен, сэр? - спросил он. - Не хотите ли сигару?
      - Нет, благодарю вас, - ответил мистер Левендер, - очи моей души должны быть ясными, потому что я хочу спросить вас о самом главном. Вы или не вы управляете нашей страной? От вашего ответа зависит все мое будущее. Скажите, когда я призываю народ к чему-либо, я говорю то, что подсказывает мне моя совесть или ваша? Далее, если я говорю то, что подсказывает ваша совесть, то есть ли она у вас?
      Высокое Лицо, по-видимому, решило ни в чем не перечить незваному гостю и стряхнуло пепел с сигары.
      - Черт побери, сэр, - сказало оно, - я не знаю, кто вы такой, но моя совесть так же чиста, как и ваша.
      - Я счастлив узнать это, - проговорил мистер Левендер со вздохом облегчения, - ибо правите вы страной или нет, вы, несомненно, являетесь тем источником, где черпают вдохновение почти все мои соотечественники и я сам. Мы припадаем к вам и пьем. И сознание, что ваши воды чисты и не замутнены никакими личными соображениями и властолюбием, бесконечно укрепит нас. Могу ли я в таком случае считать, что вы - стоящая над страстями и происками безличная сила и что ваши бесчисленные ежедневные издания отражают лишь объективную истину и никоим образом не искажают положения вещей предвзятостью или субъективизмом?
      - Да вы хотите знать слишком много, - сказало Высокое Лицо, улыбаясь.
      - Но как же можно знать слишком много? - спросил мистер Левендер. Если вы на самом деле невидимый властелин, направляющий потоки общественной жизни и поворачивающий их в какую угодно сторону, то необходимо, чтобы мы верили в вас; однако, прежде чем поверить в вас, мы должны узнать о вас все - не так ли?
      - Избави боже, сэр, - ответило Высокое Лицо, - это же противно всем основам религии. Вера никогда не опирается на знание.
      Мистер Левендер был настолько потрясен этим ответом, что на мгновение умолк; брови его так и ходили вверх и вниз.
      - Сэр, - выговорил он наконец, - вы подали мне новую идею. Если вы правы, то не доверять вам и вашим действиям или, вернее, вашим изданиям, есть не что иное, как кощунство.
      - Надеюсь, что да, - сказало Высокое Лицо, выпуская длинную струйку сигарного дыма. - Вам это раньше никогда не приходило в голову?
      - Нет, - простодушно ответил мистер Левендер, - я еще никогда не сомневался в том, что пишут в газетах.
      Лицо усердно закашляло.
      - Я всегда отношусь к ним с полным доверием, - продолжал мистер Левендер, - и хочу, чтобы меня считали таким же: "без страха и упрека". Насколько я понимаю, это тот принцип, на котором джентльмен должен строить свою жизнь, всегда доверяя другим и стремясь к тому, чтобы другие доверяли ему. Я, конечно, не говорю о немцах, - поспешно добавил он.
      - Естественно, - ответило Высокое Лицо. - Попробуйте-ка найти в наших газетах что-нибудь, что противоречило бы этому принципу. Все, что они печатают, относится к немцам, если не прямо, то косвенно. Немцы - их idee fixe {Навязчивая мысль (франц.).}, а без idee fixe никакая религия невозможна. Вам понятна моя мысль?
      - Конечно! - воскликнул восхищенный мистер Левендер, для которого вдруг все на свете стало понятным и, более того, совпадало с его собственными предположениями, так что все сомнения тут же отпали. - Вы, сэр, то есть Невидимая Сила, есть кристаллизованное воплощение национальных чувств во время войны; служа вам и проводя в жизнь идеи, сформулированные в ваших газетах, мы, общественные деятели, служим всеобщей тенденции, которая, в свою очередь, служит слепому и жгучему инстинкту Правосудия. Это в высшей степени радостно для меня, не желающего лучшей судьбы, чем судьба скромного слуги в общем доме.
      Но только он закончил эту тираду, как ему вспомнились слова Джо Петти об общественном мнении, и он добавил: - Но действительно ли вы есть всеобщая тенденция, а не тенденция одних мэров? Вот в чем вопрос.
      Высокое Лицо, казалось, с трудом понимало, о чем он говорит.
      - Что вы хотите сказать? - спросило оно. Мистер Левендер взъерошил волосы.
      - Все дело в том, кого считать носителем общественных чувств и разума, - спросил он. - Мэры это или не мэры?
      Высокое Лицо улыбнулось,
      - А как вы сами думаете? - спросило оно. - Вы никогда не слыхали, какие речи говорят мэры после ужина? Тут просто сомневаться не в чем. Если только это волнует вас, то можете быть совершенно спокойны.
      Мистер Левендер страшно обрадовался добродушной уверенности ответа.
      - Благодарю вас, сэр! - воскликнул он. - Я отправлюсь домой и опровергну домыслы этого низкого насмешника и разрушителя веры. Я встретился лицом к лицу с Истиной и теперь полон желания продолжить мою общественную деятельность. Я приношу вам тысячу извинений и покидаю вас, - добавил он, потому что поезд как раз остановился в Саут Кройдоне. - Блинк! - И он вышел из купе в сопровождении Блинк.
      Высокое Лицо, которое на самом деле было личным секретарем личного секретаря того Лица, которое мистер Левендер считал обладателем Истины, следило за ним из окна.
      - Вот это был номер, черт побери, - выпуская струю дыма, пробормотало оно, когда его собеседник скрылся из виду.
      XIX
      ...ПОДВЕРГАЕТСЯ ОПАСНОСТЯМ УЛИЦЫ
      В воскресенье, после беседы с Истиной, мистер Левендер, всегда находивший день отдыха обременительным для своей деятельной натуры, вышел из дому после раннего ужина. Весь день шел дождь, но сейчас проглянуло заходящее солнце и озарило вершины деревьев горизонтальными лучами, выбившимися из еще затянутой облаками дали. Он шагал с Блинк по покрытому лужами пустырю, который расположен к западу от Спаньярд-Роуд; очень скоро дикая красота пейзажа проникла в его душу, и он остановился, залюбовавшись вечереющей ширью. Дымчатые облака туманного дождливого дня еще плыли в свете заката по яблочно-зеленому небу; мистер Левендер смотрел на эти облака, и они казались ему символами вселенской смуты, а сзади него стояли похожие на ведьм высокие черные елки, которые, казалось, прислушивались к его космическим раздумьям. Он сейчас был бы сущей находкой для художника: западный ветер развевал его седые волосы, трепал темные усы, а Блинк, опередившая его на шаг, смотрела вдаль и лаяла так яростно, что ее голова болталась из стороны в сторону.
      "Как прекрасна наша земля, - думал мистер Левендер. - и как просто быть на ней добрым и счастливым. И все же нам приходится пройти двадцать миль за краем света, прежде чем мы обретем справедливость и свободу. И на этом пути нас подстерегают темные силы. Да, - продолжал он, повернувшись к елкам, которые слегка поскрипывали на ветру, - ненависть и угнетение, алчность, вожделения и честолюбие! Вот вы стоите и злобно смотрите на меня. Прочь с дороги, черные, злобные ведьмы! Будь у меня топор, я бы поверг вас во прах". Но бедные елки не обращали на него никакого внимания и лишь поскрипывали чуть погромче. Мистер Левендер был так разъярен бесчувственностью тех, а ком, как он убедил себя, воплотились зловещие темные силы, что уже хотел броситься на них с голыми руками, однако нетерпеливая Блинк заставила его продолжать прогулку, и он взобрался к старинному валу, окаймлявшему Спаньярд-Роуд.
      Он шагал вдоль него, а потом спустился с холма; в сознании его проносились бесчисленные тени и призраки; в мечтах он освобождал мир от всех препон, стоящих на пути общественных деятелей, пока не наступила темнота, и ему пришлось повернуть домой. Сопровождаемый присмиревшей Блинк, он дошел до станции метрополитена и вдруг обнаружил в черном военном мраке, что его преследует женщина. Он различил только, что она высока и стройна, и поспешил прочь от нее, но, очень скоро убедился, что она не отстает и все время смотрит на него. Она, казалось, манила его рукой в перчатке, и, мгновенно осознав, что на него нацелен тот губительный порок, который, по мнению многих статей и писем в газетах, был одним из наиболее тяжких последствий войны, он готов был броситься наутек, но дорога шла в гору; и так как бежать было невозможно, он опять почувствовал себя общественным деятелем, чей долг - выстоять в борьбе с этой женщиной и нанести решительный удар крадущемуся за ним пороку военного времени. Тут же он испытал серьезные затруднения, ибо врожденная деликатность по отношению к женщинам мешала ему поступить с преследовательницей так, как она того заслуживает и как повелевает чувство долга.
      Донесшийся до него сладкий аромат духов придал ему уверенности.
      - Сударыня, - сказал он, стараясь не смотреть ей в лицо, которого, кстати, в такой тьме и не было видно, - бесполезно преследовать того, кто не только преклоняется перед женщинами, но и видит в них угрозу для общества во время, когда вся энергия страны должна, быть направлена на разгром нашего общего врага.
      Издав звук, похожий на смех, женщина направилась к нему; мистер Левендер поспешил прочь; так они двигались друг за другом по пустынной улице, причем ревнивая Блинк не отставала от хозяина ни на шаг.
      - Знаете ли вы, - сказал мистер Левендер, стараясь быть как можно более деликатным, - как вредоносны для усилий нации красота и изящество, которые ловят в сети нашу славную молодежь и расслабляют ее мускулы? Таинственная сила женского взгляда в подобные времена должна лишь призывать наших героев отдать жизнь за отечество. А вы, сударыня, обладательница самого таинственного в мире взгляда, используете его лишь для того, чтобы, по словам одного великого деятеля, осквернять храм нашею... нашего...
      Мистер Левендер не договорил, потому что деликатность не позволила ему даже в таком решительном случае назвать тело телом. Женщина подошла так близко, что он в ужасе пошел на другую сторону улицы.
      - Сударыня, - говорил он, - вы, вероятно, уже поняли, что лета, увы, не позволяют мне стать защитником родины, и хотя я готов уступить вам, чтобы этим спасти от вас хотя бы одного молодого героя, я хочу, чтобы вы ясно осознали, что к этому меня побуждает лишь чувство долга. - Он с ужасом поднял глаза на приближающуюся стройную фигуру и, вновь вдохнув сладкий аромат, почувствовал, что у него кружится голова, и прислонился к фонарному столбу.
      - Пощадите меня, сударыня, - проговорил он слабеющим голосом, - для отечества я готов на все, но знайте, что я тайно обожаю другую представительницу вашего пола, и если вы женщина, вы не захотите, чтобы я осквернил свое чувство и поступил не по-рыцарски.
      С этими словами он изо всех сил обхватил столб и закрыл глаза, ожидая, что его сию минуту против воли вовлекут в грех. Хорошо знакомый голос, задыхаясь, проговорил ему в ухо:
      - Ох, дон Пиквихот, дон Пиквихот, вы меня в могилу сведете!
      Огорошенный мистер Левендер открыл глаза, и в тусклом оранжевом свете затененного фонаря увидел корчащуюся, задыхающуюся Аврору. Невыразимо потрясенный своей ужасной ошибкой, мистер Левендер взмахнул руками и побежал; он пронесся через свой сад, он не остановился до тех пор, пока не вбежал к себе в спальню и не забился под кровать - так велики были его стыд и отчаяние. Под кроватью в обществе Блинк он провел, вероятно, самые мучительные часы своей жизни, проклиная всех епископов и романистов, которые заставили его поверить, что каждая женщина на темной улице опасна для государства; никакие увещевания миссис Петти и Джо не могли заставить его вылезти оттуда; отчаявшись, они покинули его, и он провел всю ночь в покаянии и муках стыда, даже не вынув вставных челюстей.
      XX
      ...ПОЛУЧАЕТ ОТКРОВЕНИЕ
      Лишь спустя неделю мистер Левендер оправился от последствий ночи, проведенной под кроватью, и вновь обрел интерес к общественной жизни. Его вывела из оцепенения и дала пищу воображению статья в одной газете, посвященная Лиге Наций, из которой он понял, что в настоящий момент Лига самое главное. Аккуратно вырезав адрес общества, занимавшегося этим делом, он решил немедленно отправиться туда и из первых уст узнать, как он может заставить всех и каждого поддержать это благородное начинание. Поэтому он закрыл все окна, предусмотрительно запер Блинк в кабинете, дошел до метрополитена и поехал на Черинг Кросс.
      Прибыв по указанному адресу, он долго блуждал по лифтам и коридорам, пока на двери с номером 443 не увидел вывеску великой всемирной организации. Изумление его было велико, ибо он полагал, что столь обширная ассоциация должна занимать по крайней мере целое здание.
      "Впрочем, внешность бывает обманчива, - подумал он, - от одного горчичного зернышка могут произрасти целые поля".
      Поэтому он постучал в дверь и, услышав "Войдите", вошел в комнату, где две молодые леди с сильным насморком рассеянно ударяли по клавишам пишущих машинок.
      - Могу я видеть Президента? - спросил мистер Левендер.
      - Кодечно, до только де сейчас, - ответила одна из них. - Может быть, вы обратитесь к секретарю?
      - Да-да, - ответил мистер Левендер, - мне нужна информация.
      Молодые леди что-то зашептали друг другу, причем до мистера Левендера донеслось лишь многократно повторенное "он".
      Затем одна из них скользнула в соседнюю комнату, оставив за собой сильный запах ментола. Почти тотчас же она возвратилась и сказала:
      - Пройдите в кабидет.
      В комнате, куда вошел мистер Левендер, было два человека: один сидел за письменным столом, другой расхаживал взад-вперед и что-то говорил могучим басом. При виде мистера Левендера он умолк на секунду, взглянул на него из-под нависших бровей и опять стал расхаживать по комнате и говорить, причем пыл его заметно возрос.
      "Вероятно, это и есть он", - подумал мистер Левендер, присаживаясь и прислушиваясь: говоривший джентльмен сразу же произвел на него сильное впечатление. У него были очень большие красные уши и ни волосинки на черепе, крупное бородатое лицо и выпуклые глаза, полные силы и вдохновения.
      - Это не пойдет, Титмарш, - говорил он, - мы не позволим политиканам соваться в нашу затею. Нам нужны гении, которые могли бы силой воображения отвлечься от конкретных фактов. Это не под силу безмозглым политиканам. Они до сих пор не уделили ни крохи внимания тому, что я говорил все время. Их надо гнать, Титмарш. Дайте нам механизм без махинаций, и мы переделаем весь мир. Это проще простого. Взять по гению из каждой страны, и никакого крючкотворства, никаких мелочных предрассудков.
      Второй джентльмен, которого мистер Левендер принял за секретаря и который довольно устало подпирал Щеку ладонью, дождавшись паузы, вставил:
      - Вот именно! Кого бы вы могли рекомендовать, кроме себя? Ну, например, во Франции.
      Первый джентльмен на секунду остановился, пристально посмотрел на мистера Левендера и снова заговорил, как бы не замечая его.
      - Во Франции? - сказал он. - Там нет никого, Анатоль слишком стар... да, никого нет.
      - Тогда в Америке, - отважился секретарь.
      - В Америке! - повторил первый джентльмен. - Да там и полчеловека не найдется. Вот есть тот парень в Германии - я еще оказал на него сильное влияние; впрочем, не знаю... нет, думаю, не подойдет.
      - Д'Аннунцио, разумеется... - начал секретарь.
      - Д'Аннунцио? Господи боже мой! Д'Аннунцио! Нет! Нет никого ни в Италии, ни в Голландии, - она такой же банкрот, как Испания; в Австрии и кошки не сыщешь. Россия, может быть, дала бы нам кого-нибудь, но сейчас мне просто никто не приходит в голову. Да, Титмарш, это нелегко.
      Волнение мистера Левендера возрастало с каждым услышанным словом: в его сознании все отчетливее вырисовывался грандиозный проект. Внезапно он встал.
      - У меня есть мысль.
      Секретарь выпрямился в кресле, словно получив гальванический удар, расхаживавший по комнате джентльмен резко остановился.
      - Ни черта у вас нет, сэр, - сказал он.
      - Нет, есть! - воскликнул мистер Левендер. - И по своей гениальной простоте это небывалая мысль. Мне ясно, сэр, что вы сами - один - должны быть всею Лигой Наций. Если она целиком окажется в ваших руках, не будет никаких проволочек. Все родится само собой, как Афина из головы Зевса, и великая благодетельная перемена в судьбах человечества сразу же станет свершившимся фактом. Тогда не придется иметь дело с неподатливой человеческой природой, не надо будет призывать к терпению и возводить здание по кирпичику - это всегда разочаровывает людей и ставит под угрозу осуществление величайших преобразований. Нет, сэр, вы, вы сами должны быть Лигой Наций, и мы будем работать до победного конца, чтобы величайшее деяние рода человеческого было завершено не позднее, чем завтра.
      Возобновивший хождение джентльмен украдкой взглянул сначала на мистера Левендера, потом на секретаря и сказал:
      - М-да! Это идея!
      - Конечно! - воскликнул мистер Левендер в восторге от того, что его великое предложение незамедлительно принято. - Ведь только люди, подобные вам, могут одновременно витать в облаках и проводить свои замыслы в жизнь, и, что самое важное, дело никогда не утомит вас, и вы не оставите его, ибо вы сами - дело, а изменить себя человек не волен.
      При словах "утомит вас" джентльмен вдруг взглянул на мистера Левендера и тотчас перевел взгляд на секретаря, который, уткнувшись в бумаги, прикрывал ладонью смешок.
      - Кто вы такой? - резко спросил он.
      - Всего лишь человек, готовый отдать все силы делу, которое осчастливит человечество, - ответил мистер Левендер. - Я бесконечно счастлив, что пришел сюда сегодня утром и нашел здесь самую суть - горчичное зернышко.
      Опять зашагавший по комнате джентльмен пробормотал что-то, прозвучавшее, как "ни стыда, ни совести", но увлеченный мистер Левендер уже ничего не слышал.
      - Я сейчас же пойду и сообщу народу добрую весть: поля засеяны, Лига образована, - сказал он. - С этой минуты нет более преград между народами, вечный мир обеспечен. Это грандиозно.
      Джентльмен хотел было топнуть ногой, но передумал и повернулся к окну.
      Мистер Левендер поклонился его спине и вышел; вне себя от восторга он направился прямо на Трафальгар-сквер.
      Прибыв на сей пуп земли, он увидел, что судьба ему благоприятствует: там уже шел какой-то митинг, и человек сорок столпились вокруг одного из львов. Благодаря своей внешности мистер Левендер без труда пробился к памятнику и, взобравшись на цоколь, оказался рядом с оратором, женщиной неопределенного возраста. Он стоял там, ожидая своей очереди, и готовился к речи, в то время как женщина протестовала, кажется, против посягательств на морское владычество Британии. Когда она кончила, мистер Левендер схватил зачем-то стоявший у памятника британский флаг и стал им размахивать.
      - Великая новость! - воскликнул он и тотчас начал речь, которую, несомненно, можно причислить к его шедеврам. - Великая новость, друзья! Я посеял горчичное зернышко; говоря попросту, я только что со встречи, которая заложила основу Лиги Наций, и мой долг этим же утром вкратце изложить вам принципы, которые будут основой политики всех государств. Поскольку мы боремся за всеобщее братство и вечное царство мира, мы должны первым делом полностью уничтожить нашего общего врага. Эти представители рода человеческого, которые своими злодеяниями в значительной мере поставили себя за его пределами, должны быть истреблены раз и навсегда. - Громкие крики одобрения приветствовали эту мысль, и окрыленный мистер Левендер продолжил: - Что же в таком случае должны делать цивилизованные народы, когда их совесть будет чиста? В первую очередь им надо позабыть все мелочные предрассудки и провинциальные устремления, ибо, хотя мир будет основан на незыблемом национальном принципе, человечество должно действовать как один великий народ. Дорогие соотечественники, в этом нет никакого терминологического противоречия: ибо, хотя каждый народ, солидарный с другими народами, будет еще больше гордиться собой, еще ревностнее оберегать свое доброе имя и суверенность, это не помешает ему пожертвовать своими неотчуждаемыми правами на благо всего объединенного человечества. Друзья, позвольте привести вам простой пример, в котором, как солнце в капле воды, отражается все наше великое будущее. Мы, британцы, справедливо гордимся и восхищаемся нашим флотом, говоря словами поэта, "мы держим все врата морей". Неопровержимо ясно, что еще более укрепившийся принцип национализма заставит нас увеличить наше морское могущество, в то время как принцип интернационализма побудит нас отказаться от него.
      Собравшиеся, доселе слушавшие с открытыми ртами, закрыли их; и кто-то пронзительно крикнул:
      - Короче, хозяин! Ты что, хочешь, чтобы мы отдали Гибралтар?
      Это слово поразило мистера Левендера в самое сердце, и в душе его воцарилось такое смятение, что слова его стали совершенно неслышными.
      "О боже! - в ужасе думал он. - Неужели я не продумал этот вопрос до конца?"
      И повернувшись спиной к аудитории, он со страданием взглянул на возвышавшуюся над ним фигуру Нельсона. Он был готов жалобно воскликнуть:
      "Соотечественники, я не знаю, что и думать! Ах, как я несчастен!" - Но тут он оступился и, запутавшись во флаге, упал с цоколя; два полисмена тотчас подняли его и отвели в тихий уголок напротив Национальной галереи.
      В растерянности стоял он там, окруженный голубями и позабытый людьми, и тогда-то к нему и снизошло откровение.
      "Странно, - подумал он, - я замечаю непоследовательность в моих поступках и даже в речах. Я - два человека, один из них - я, а другой - не я; и тот, который не я, толкает меня в объятия полисменов и ввергает в прочие неприятности. Тот, который я, любит голубей и Блинк, хочет жить мирно и нисколько не интересуется политикой, которая явно предназначена для людей иного склада. Откуда же появляется тот, который не я? Может быть, он происходит из речей и писаний различных деятелей и является недобрым духом, которого надо изгонять? Короче говоря, какое мне дело до того, наш Гибралтар или не наш, если люди живут в дружбе? Но если это так, имею ли я право заявить об этом вслух? Не должен ли я быть в первую очередь верен самому себе и оставить политику тем, у кого громкий голос и нет своего "я"?
      Мысль эта была необыкновенно мучительна, потому что в свете ее открывалась полная несостоятельность последних месяцев его жизни. Подавленный и разбитый, он хотел было пойти в Национальную галерею и найти утешение в искусстве, но на пути его встал огромный плакат, возвещавший о ходе подписки на военный заем. Новое поле общественной деятельности открылось бы для него, и душа его неизбежно воспламенилась бы, если бы один из поднявших его полисменов не тронул его за рукав.