- Насколько я могу судить - да.
      - Допускаю, что мой вопрос был не совсем деликатен. Но я поставлю его по-другому: если ответчица утверждает, что она совершала то-то или не совершала того-то, считаете ли вы долгом чести подтверждать ее показания, если можете это сделать, или хоть верить в них, если не можете?
      - Ваш вопрос представляется мне не совсем деликатным, мистер Броу.
      - Милорд, я считаю, что для решения по настоящему делу присяжным существенно важно уяснить себе душевное состояние соответчика с начала и до конца процесса.
      - Хорошо, я не прерву допрос, но напомню вам, что для подобных обобщений есть известный предел.
      Динни увидела первый проблеск улыбки на лице Крума.
      - Милорд, я вовсе не затрудняюсь ответить на вопрос. Я не знаю, что такое долг чести вообще, в широком смысле слова.
      - Хорошо, перейдем к частностям. По словам леди Корвен, она вполне полагалась на вас в том смысле, что вы не станете домогаться ее любви. Это правда?
      Лицо Крума помрачнело.
      - Не совсем. Но она знала, что я старался, как мог.
      - Но иногда не могли с собой справиться?
      - Я не знаю, какой смысл вы вкладываете в выражение "домогаться ее любви". Знаю только, что иногда обнаруживал свои чувства.
      - Иногда? А разве не всегда, мистер Крум?
      - Если вы имеете в виду, всегда ли было видно, что я ее люблю, отвечаю: безусловно да. Такого не скроешь.
      - Это честное признание, и я не стану говорить обиняками. Я имею в виду не влюбленное выражение лица и глаз, а нечто большее - прямое физическое проявление любви.
      - Тогда нет, кроме...
      - Чего?
      - Кроме трех поцелуев в щеку и время от времени пожатий руки.
      - То есть того, в чем созналась и она. Вы готовы подтвердить под присягой, что между вами не было ничего другого?
      - Готов присягнуть, что больше ничего не было.
      - Скажите, вы действительно спали в ту ночь в автомобиле, когда она положила вам голову на плечо?
      - Да.
      - Это несколько странно, если учесть ваше душевное состояние, не так ли?
      - Да. Но я с пяти утра был на ногах и проехал сто пятьдесят миль.
      - Вы всерьез надеетесь убедить нас, что после пятимесячного ожидания вы не только не воспользовались таким неповторимым случаем, но даже заснули?
      - Да, не воспользовался. Но я уже сказал вам: я не надеюсь, что мне поверят.
      - Неудивительно!
      Неторопливый низкий голос так долго задавал вопросы и Динни так долго не отрывала глаз от расстроенного, полного горечи лица Крума, что под конец впала в странное оцепенение. Ее вывели из него слова:
      - Мне кажется, сэр, все ваши показания от начала до конца продиктованы убеждением в том, что вы обязаны сделать все возможное для этой дамы независимо от того, насколько правдивыми представляются вам ее показания. Видимо, ваше поведение здесь определяется ложно понятыми рыцарскими чувствами.
      - Нет.
      - Отлично. Больше вопросов не имею.
      Затем начался повторный допрос, после которого судья объявил заседание закрытым.
      Динни и Клер встали, отец последовал за ними; они вышли в коридор и устремились на воздух.
      - Инстон все испортил, без всякой нужды придравшись к этому пункту, заметил генерал.
      Клер промолчала.
      - А я рада, - возразила Динни. - Теперь ты наконец получишь развод.
      XXXIII
      Речи сторон были произнесены, и судья начал свое резюме. С одной из задних скамей, на которой расположились теперь Динни и ее отец, девушке были видны Джерри Корвен, по-прежнему занимавший место перед своими адвокатами, и "очень молодой" Роджер, сидевший один.
      Судья говорил так медленно, словно слова застревали у него в зубах. Он показался Динни настоящим чудом, так как запомнил чуть ли не все, что здесь говорилось, и почти не заглядывал в свои записи; девушка нашла также, что он резюмирует показания без каких бы то ни было искажений. Время от времени он закрывал глаза, устремленные на присяжных, но речь его не прерывалась ни на минуту. Время от времени он высовывал голову, разом становясь похожим на священника и черепаху, затем втягивал ее обратно и продолжал говорить, словно рассуждая с самим собой:
      - Поскольку улики не отличаются той безусловной неоспоримостью, которой требует от них характер данного процесса ("Приглашение на чашку чая не в счет", - подумала Динни), адвокат истца был совершенно прав, когда в своей примечательной речи особенно подробно остановился на правдивости показаний в целом. Он, в частности, обратил ваше внимание на отрицание ответчицей факта возобновления супружеских отношений между истцом и ею в тот день, когда первый посетил ее квартиру. Он высказал предположение, что побудительным мотивом для такого отрицания могло явиться стремление пощадить чувства соответчика.
      Но вам следует считаться и с другим обстоятельством: женщина, которая утверждает, что не влюблена в соответчика, не поощряет его и отнюдь не состояла в интимной близости с ним, едва ли пойдет на клятвопреступление ради того, чтобы пощадить его чувства. Согласно ее показаниям, соответчик с самого начала их знакомства был для нее другом - и только.
      С другой стороны, поверив в этом пункте истцу, у которого вряд ли были достаточные основания для клятвопреступления, вы тем самым отказываетесь верить ответчице, опровергшей показание, которое говорит скорее в ее пользу, чем против нее. Трудно допустить, чтобы она пошла на это, не питая к соответчику чувства более горячего, чем простая дружба. Таким образом, этот пункт действительно приобретает чрезвычайную важность, и ваше решение о том, что считать правдой - заявление истца или опровержение его жены, представляется мне фактором кардинального значения для оценки всех остальных показаний ответчицы с точки зрения их правдивости. Вы располагаете только так называемыми косвенными уликами, а в таких случаях правдивость сторон особенно важна. Если вы придете к выводу, что одна из сторон дала ложные показания хотя бы по одному из пунктов, то под сомнение ставится вся совокупность ее показаний. Что же до соответчика, хотя он производит впечатление человека искреннего, вы должны помнить о традиции (хороша она или плоха - особый вопрос), которая существует в нашей стране и обязывает мужчину, домогающегося внимания замужней женщины, ни в коем случае, говоря вульгарно, "не выдавать" ее в подобной ситуации. Вам придется решить, в какой степени вы можете считать непредвзятым, нелицеприятным и правдивым свидетелем этого молодого человека, который явно и по его же собственному признанию влюблен в ответчицу.
      С другой стороны, отвлекаясь от вопроса о правдивости показаний в целом, вы не вправе поддаваться первому впечатлению. В наши дни молодые люди обоих полов держатся друг с другом свободно и непринужденно. То, что считалось бы неопровержимой уликой в годы моей молодости, теперь не может считаться таковой. Что касается, однако, ночи, проведенной в автомобиле, вы должны обратить особое внимание на то, как отозвалась ответчица на мой вопрос, почему, когда отказало освещение, они не остановили первую же проезжавшую машину и не попросили разрешения следовать за нею до Хенли. Она ответила: "Мы просто не сообразили, милорд. Правда, я посоветовала мистеру Круму следовать за одним автомобилем, но тот проскочил слишком быстро". В свете этих слов вам предстоит решить, действительно ли ответчица стремилась найти самый естественный выход из создавшегося для них положения, а именно - следовать за какой-нибудь машиной до Хенли, где неисправность, несомненно, была бы устранена и откуда на худой конец можно было вернуться в Лондон поездом. Правда, защитник ответчицы заявил, что появление в Хенли в столь поздний час могло бы показаться подозрительным. Но, по словам ответчицы, о которых вам следует помнить, она не замечала, что за ними следят. Если это так, вам надлежит решить, действительно ли она опасалась вызвать подозрения...
      Глаза Динни оторвались от лица судьи и устремились на присяжных. Она силилась угадать, что кроется за этими двенадцатью невыразительными лицами, а из головы у нее не выходил тот "кардинальный фактор", что не поверить - легче, чем поверить. Как только голоса и лица свидетелей перестанут воздействовать на присяжных, наиболее пикантная версия немедленно покажется им самой убедительной. Но тут она услышала слово "возмещение" и снова перевела взгляд на лицо судьи.
      - ...поскольку, - продолжал тот, - в случае положительного для истца вердикта немедленно встанет и вопрос о его денежных претензиях. В этой связи я должен обратить ваше внимание на несколько важных моментов. Нельзя сказать, чтобы в наши дни бракоразводные процессы часто сопровождались исками о возмещении ущерба и чтобы суд сочувственно встречал подачу последних. Теперь не принято переводить отношения с женщиной на язык денежных расчетов. Лет сто назад еще бывали случаи, хотя уже и в то время считавшиеся противозаконными, когда муж уступал свою жену за определенную компенсацию. Но эти дни, слава богу, давно прошли. Конечно, возмещения по суду можно требовать и теперь, но такие претензии не должны иметь ничего общего с местью и должны сообразоваться с материальными возможностями соответчика. В данном случае истец заявил, что, если ему присудят возмещение, он положит деньги на имя жены. Так в наши дни обычно и делается. Что касается материальных возможностей соответчика, то, обсуждая вопрос о возмещении, вы должны учитывать, что соответчик не располагает частными источниками доходов, как заявил и вызвался доказать его защитник. Юрист никогда не сделает подобного заявления без достаточно веских оснований, и мне думается, вы можете поверить словам соответчика, показавшего, что единственным источником существования является для него... э-э... место с годовым окладом в четыреста фунтов. Таковы те соображения, которыми вам надлежит руководствоваться, обсуждая сумму возмещения ущерба, если вы решите взыскать таковое. А теперь, господа присяжные, я предлагаю вам приступить к выполнению вашей задачи. От вашего вердикта будет во многом зависеть будущее сторон, и я уверен, что вы отнесетесь к ним со всем возможным вниманием. Если вам угодно, можете удалиться.
      Динни с изумлением увидела, что судья тут же взял какой-то лежавший перед ним на бюро документ и погрузился в изучение его.
      "А ведь он славный старик!" - подумала девушка и перевела глаза на присяжных, встававших со своих мест. Теперь, когда ее сестра и Тони Крум прошли через все испытания, она утратила интерес к происходящему, как, впрочем, и публика, которой на сегодняшнем заседании почти не было.
      "Люди приходят сюда только затем, чтобы полюбоваться, как мучат других", - мелькнула у нее горькая мысль.
      Чей-то голос сказал:
      - Если вам нужна Клер, она сидит в присутствии по морским делам.
      Дорнфорд в парике и мантии сел рядом с Динни:
      - Какое резюме сделал судья?
      - Очень хорошее.
      - Он вообще добрый человек.
      - Зато на воротниках адвокатов следовало бы крупными буквами напечатать: "Доброта - качество, излишек которого не вредит".
      - С таким же успехом можно выгравировать это на ошейниках ищеек, взявших след. Но даже теперешний суд лучше того, каким он был раньше.
      - Очень рада.
      Дорнфорд молча смотрел на нее, и девушка подумала: "Парик идет к его загорелому лицу".
      Генерал перегнулся через нее:
      - Какой срок дается для уплаты, Дорнфорд?
      - Обычно две недели, но его можно продлить.
      - Исход дела предрешен, - мрачно объявил генерал. - Зато она отделается от Корвена!
      - А где Тони Крум? - осведомилась Динни.
      - Я видел его, когда входил. Стоит в коридоре у окна сразу за дверью. Вы его легко найдете. Хотите, я схожу передам ему, чтобы он подождал?
      - Пожалуйста.
      - После суда прошу вас всех зайти ко мне.
      Они кивнули, Дорнфорд вышел и больше не вернулся.
      Динни и ее отец сидели и ждали. Появился судебный пристав и передал судье записку; тот что-то написал на ней, и пристав унес ее обратно к присяжным. Почти немедленно после этого возвратились и они.
      Широкое доброе лицо женщины, похожей на экономку, казалось обиженным, словно с ней в чем-то не посчитались, и Динни мгновенно поняла, что сейчас будет.
      - Вынесен ли ваш вердикт единогласно, господа присяжные?
      Старшина поднялся:
      - Да, единогласно.
      - Считаете ли вы ответчицу виновной в прелюбодеянии с соответчиком?
      - Да.
      - Считаете ли вы соответчика виновным в прелюбодеянии с ответчицей?
      "Разве это не одно и то же?" - удивилась про себя Динни.
      - Да.
      - Какое возмещение должен, по-вашему, уплатить соответчик?
      - Мы полагаем, что он должен оплатить только судебные издержки сторон.
      "Чем больше любишь, тем больше платишь", - мелькнуло в голове у Динни. Не обращая больше внимания на слова судьи, она что-то шепнула отцу и выскользнула в коридор.
      Крум стоял, прислонясь к окну, и Динни показалось, что она никогда не видела фигуры, исполненной такого отчаяния.
      - Ну что, Динни?
      - Мы проиграли. Возмещение ущерба не взыскивается, платим только судебные издержки. Выйдем, мне нужно с вами поговорить.
      Они молча вышли.
      - Пойдем посидим на набережной.
      Крум усмехнулся:
      - На набережной? Замечательно!
      Больше они не сказали ни слова, пока не уселись под платаном, листва которого из-за холодной весны еще не успела окончательно распуститься.
      - Скверно! - сказала Динни.
      - Я выглядел форменным болваном. Теперь хоть этому конец.
      - Вы что-нибудь ели за последние два дня?
      - Наверно. Пил во всяком случае много.
      - Что вы собираетесь делать дальше, мой дорогой мальчик?
      - Съезжу поговорю с Джеком Масхемом и постараюсь подыскать себе работу где-нибудь вне Англии.
      Динни сообразила, что взялась за дело не с того конца. Пока она не знает намерений Клер, предпринимать ничего нельзя.
      - Конечно, от советов мало пользы, - опять начала она, - но не могли бы вы подождать с месяц, прежде чем что-либо решать?
      - Не знаю, Динни.
      - Прибыли матки?
      - Еще нет.
      - Но не бросать же вам дело, не начав его?
      - По-моему, у меня теперь только одно дело - как-нибудь и гденибудь просуществовать.
      - Мне ли не знать, что вы чувствуете! Но все-таки не поддавайтесь отчаянию. Обещаете? До свиданья, мой дорогой, я тороплюсь.
      Девушка поднялась и крепко пожала ему руку.
      Придя к Дорнфорду, она застала там отца, Клер и "очень молодого" Роджера.
      У Клер было такое лицо, словно случившееся произошло не с нею, а с кем-то другим.
      Генерал расспрашивал адвоката:
      - Сколько составят издержки, мистер Форсайт?
      - Думаю, что около тысячи.
      - Тысяча фунтов за то, что люди сказали правду! Мы не можем допустить, чтобы Крум заплатил больше, чем придется на его долю. У него же за душой ни пенса!
      "Очень молодой" Роджер взял понюшку.
      - Ну, - объявил генерал, - пойду, а то жена совсем извелась. Динни, мы возвращаемся в Кондарфорд дневным поездом. Едешь с нами?
      Динни кивнула.
      - Отлично! Весьма вам признателен, мистер Форсайт. Значит, постановление о разводе будет к началу ноября? До свиданья.
      Генерал ушел, и Динни, понизив голос, спросила:
      - Теперь, когда все кончилось, скажите откровенно, что вы об этом думаете?
      - То же, что и раньше: если бы на месте вашей сестры были вы, мы выиграли бы.
      - Меня интересует другое, - холодно уточнила Динни. - Верите вы им или нет?
      - В целом - да.
      - Дальше этого юрист, очевидно, не может пойти?
      "Очень молодой" Роджер усмехнулся:
      - Никто не скажет правды, не умолчав при этом о чем-нибудь.
      "Совершенно верно", - подумала Динни и спросила:
      - Можно вызвать такси?
      В машине Клер попросила:
      - Сделаешь для меня кое-что, Динни? Привези мои вещи на Мьюз.
      - С удовольствием.
      - Кондафорд сейчас не для меня. Ты видела Тони?
      - Да.
      - Как он?
      - Скверно.
      - Скверно... - с горечью повторила Клер. - А что я могла сделать, когда они на меня накинулись? Во всяком случае, ради него я солгала.
      Динни, не глядя на сестру, спросила:
      - Можешь ты мне честно сказать, что у тебя за чувство к нему?
      - Скажу, когда сама разберусь.
      - Тебе надо поесть, дорогая.
      - Да, я проголодалась. Я вылезу здесь, на Оксфорд-стрит. Когда ты приедешь с вещами, я уже приведу квартиру в порядок. Меня так клонит в сон, что я, кажется, проспала бы целые сутки, хотя, наверно, и глаз не сомкну. Если вздумаешь разводиться, Динни, не опротестовывай иск, иначе будешь потом думать, что отвечала на суде не так, как надо.
      Динни сжала сестре локоть и велела шоферу ехать на Саут-сквер.
      XXXIV
      После боя дышится еще тяжелей, чем во время него. Вы упорно думаете о том, что "отвечали не так, как надо", и теряете всякую охоту жить. Основной закон существования доведен до его логического и - выиграли вы или проиграли - не удовлетворяющего вас конца. Игрушка сломана, а сами вы опустошены и обессилены. Хотя Динни пришлось только наблюдать за боем, она пребывала именно в таком состоянии. Сознавая, что она бессильна чем-нибудь помочь сестре, девушка опять занялась свиньями и провела в трудах целую неделю, после чего получила следующее письмо:
      "Кингсон, Кэткот и Форсайт.
      Олд Джуэри.
      17 мая 1932.
      Дорогая мисс Черрел,
      Спешу сообщить Вам, что нам удалось устроить так, что судебные издержки не лягут ни на Вашу сестру, ни на мистера Крума. Буду признателен, если вы возьмете на себя труд успокоить их обоих и Вашего отца на этот счет.
      Примите уверения в моей искренней преданности Вам, дорогая мисс Черрел.
      Ваш Роджер Форсайт".
      Это письмо, прибывшее теплым погожим утром, когда в воздухе разносился шум косилки и аромат травы, заинтриговало девушку, хотя Динни терпеть не могла этого слова. Она отошла от окна и объявила:
      - Папа, адвокаты сообщают, чтобы мы не волновались насчет судебных издержек. Они все уладили.
      - Как!
      - Они об этом не пишут, но просят успокоить тебя.
      - Не понимаю юристов, - буркнул генерал. - Но раз они так говорят, значит, все в порядке. Очень рад, - я ведь и в самом деле беспокоился.
      - Еще бы, дорогой! Налить кофе?
      Но Динни все же не перестала доискиваться смысла этого загадочного письма. Может быть, Джерри Корвен сделал какой-то промах, благодаря которому защита вынудила его пойти на соглашение? Кроме того, существует лицо, именуемое "королевским проктором" и наделенное правом кассировать постановление суда. Или здесь что-нибудь другое?
      Первой мыслью Динни было поехать к Тони Круму, но девушка отказалась от нее из боязни, что он начнет задавать вопросы, и вместо этого написала ему и Клер. Однако чем больше она вдумывалась в письмо поверенного, тем больше убеждалась, что должна увидеться с "очень молодым" Роджером. Что-то в глубине души не давало ей покоя. Поэтому она условилась с адвокатом, что тот встретится с ней в кафе около Британского музея по пути домой из Сити, и прямо с поезда отправилась туда. Кафе было стильное, явно претендовавшее, насколько это возможно в здании времен Регентства, на сходство с теми кофейнями, в которых когда-то бывали Босуэл и Джонсон. Пол в нем, правда, песком не посыпали, но выглядел он так, как будто был им посыпан. Длинных глиняных трубок посетителю не предлагалось, но к его услугам имелись длинные мундштуки из папье-маше. Мебель была деревянная, освещение слабое. Поскольку выяснить, какое платье носила в те времена прислуга, не удалось, одежда официантов была цвета морской воды. На стенах, отделанных панелями с Тоттенхем-корд-род, были развешаны виды старинных постоялых дворов. Немногочисленные посетители пили чай и курили сигареты. Ни один из них не прибегал к длинному мундштуку. Почти сразу вслед за Динни, прихрамывая, вошел "очень молодой" Роджер со своим обычным видом человека, который стал не тем, чем должен был стать; он обнажил свою тускло-песочную голову, и улыбка осветила его массивный подбородок.
      - Китайский или индийский? - спросила Динни.
      - То же, что и вы.
      - Тогда, пожалуйста, две чашки кофе со сдобными булочками.
      - Сдобные булочки! Да это же настоящий пир! Смотрите, какие старинные медные грелки, мисс Черрел. Интересно, продаются они или нет?
      - Вы коллекционер?
      - От случая к случаю. Нет смысла жить в доме времен королевы Анны, если не можешь хоть немного его украсить.
      - А ваша жена это одобряет?
      - Нет, ей по душе только модные новшества, бридж и гольф. А у меня руки сами прилипают к старинному серебру.
      - У меня тоже, - отозвалась Динни. - Ваше письмо принесло нам всем большое облегчение. Неужели никому из нас в самом деле не нужно платить?
      - Да, в самом деле.
      Девушка обдумала следующий вопрос, поглядывая на "очень молодого" Роджера сквозь приспущенные ресницы. При всех своих эстетических устремлениях он казался ей на редкость практичным.
      - Скажите по секрету, мистер Форсайт, как вам удалось все устроить?
      Не причастен ли к этому мой зять?
      "Очень молодой" Роджер положил руку на сердце:
      - "Язык Форсайта - клад его", смотри "Мармион". Но вам нечего беспокоиться.
      - Не могу быть спокойной, пока не узнаю, что он не приложил к этому руку.
      - Тогда все в порядке. Корвен тут ни при чем.
      Динни молча съела булочку, потом завела разговор о старинном серебре. "Очень молодой" Роджер разразился целой лекцией о различных его марках и обещал сделать из девушки знатока, если она когда-нибудь соберется и проведет у него конец недели.
      Расстались они сердечно, и Динни поехала к дяде Эдриену, хотя в глубине души продолжала испытывать какую-то неловкость. В последние дни стало тепло, и деревья оделись пышной листвой. В сквере на площади, где квартировал Эдриен, было так тихо и зелено, словно там прогуливались не люди, а духи. Дома у дяди никого не оказалось.
      - Но мистер Черрел обязательно будет к шести, мисс, - уверила девушку горничная.
      Динни ждала Эдриена в маленькой комнатке с панелями, полной книг, трубок, фотографий Дианы и обоих детей Ферза. Старый колли составил ей компанию, и девушка сидела, прислушиваясь к шуму лондонских улиц, врывавшемуся сюда через открытое окно. Когда вошел Эдриен, она почесывала собаку за ушами.
      - Ну, Динни, вот все и кончилось. Надеюсь, теперь тебе полегче?
      Динни протянула ему письмо:
      - Мне известно, что Джерри Корвен тут ни при чем. Но вы ведь знаете Юстейса Дорнфорда! Я хочу, чтобы вы потихоньку выпытали у него, не он ли уплатил издержки.
      Эдриен пощипал бородку:
      - Вряд ли он скажет.
      - Кто-то же их уплатил, а кроме него - больше некому. Самой мне идти к нему не хочется.
      Эдриен пристально поглядел на племянницу. Лицо у него было серьезное и задумчивое.
      - Задача нелегкая, Динни, но я попытаюсь. А что же будет с нашей парочкой?
      - Не знаю. Они тоже. Никто не знает.
      - Как восприняли процесс твои родители?
      - Ужасно рады, что все наконец позади. Теперь это больше их не интересует. Дядя, милый, сообщите мне поскорее, если что-нибудь узнаете, хорошо?
      - Разумеется, дорогая. Но боюсь, что попытка будет напрасной.
      Динни отправилась на Мелтон-Мьюз и столкнулась с сестрой на пороге ее дома. Щеки Клер пылали, в каждом движении и во всем ее облике чувствовалась нервозность.
      - Я пригласила Тони Крума приехать сегодня вечером, - объявила она, когда Динни уже прощалась, спеша на поезд. - Долги надо платить.
      - О! - только и смогла выдавить Динни.
      Слова сестры не выходили у нее из головы и в автобусе по дороге на Пэддингтонский вокзал, и в буфете, где она съела сандвич, и в вагоне кондафордского поезда. Долги надо платить! Это первое условие самоуважения. А что делать, если судебные издержки покрыл Дорнфорд? Так ли уж драгоценна ее особа? Она отдала Уилфриду все - сердце, надежды, желания. Если Дорнфорда устраивает то, что осталось, - почему бы и нет? Девушка перестала думать о себе и вернулась к мыслям о сестре. Та, наверно, уже расплатилась. Кто нарушил закон однажды, тот должен нарушать его и впредь. И все-таки как легко за несколько минут погубить свое будущее!
      Девушка сидела не шевелясь, а поезд с грохотом летел навстречу сгущавшимся сумеркам.
      XXXV
      Неделя, которую Тоци Крум провел в своем перестроенном коттедже, была ужасна. Показания Корвена на повторном допросе словно выжгли ему душу, и опровержение Клер не смягчило ожога. Молодой человек был склонен к старомодной ревности. Он, конечно, знал, что жена обязана не уклоняться от супружеских объятий; но особые обстоятельства и душевное состояние, в котором пребывала Клер, придавали всему эпизоду нечистоплотный, более того - чудовищный характер. А то, что Тони пришлось давать показания сразу же вслед за таким жестоким ударом, еще больше растравило его рану. Человек прискорбно непоследователен в вопросах пола: Тони сознавал, что он не вправе ревновать, но легче ему от этого не становилось. И теперь, через неделю после суда, получив приглашение Клер, он долго колебался, как поступить - не отвечать вовсе, ответить резко или ответить по-джентльменски, хотя с первой минуты уже знал, что поедет.
      С такой путаницей в мыслях и тупой болью в сердце он явился на Мьюз через час после ухода Динни. Клер открыла ему дверь, и они с минуту постояли, молча глядя друг на друга. Наконец она рассмеялась.
      - Ну, Тони, смешная история, верно?
      - В высшей степени забавная.
      - У вас больной вид.
      - А у вас прекрасный.
      Она действительно была очень хороша в открытом красном платье без рукавов.
      - Простите, Клер, я в дорожном костюме. Я не знал, что вы собираетесь выйти.
      - А я и не собираюсь. Пообедаем у меня. Можете оставить машину на улице и пробыть здесь, сколько захочется. Теперь уж никто ничего не скажет. Приятно, правда?
      - Клер!
      - Кладите шляпу и пошли наверх. Я приготовила новый коктейль.
      - Воспользуюсь случаем и скажу, что горько сожалею...
      - Не будьте идиотом, Тони!
      Она поднялась по винтовой лесенке, обернулась и позвала:
      - Идите сюда!
      Сняв шляпу и автомобильные перчатки, он последовал за ней.
      Как ни был Крум удручен и расстроен, он сразу увидел, что комната выглядит так, словно здесь все приготовлено для какой-то церемонии или, может быть, жертвоприношения. На изящно сервированном столике стояли цветы, бутылка с узким горлышком, зеленые бокалы; на кушетке, покрытой нефритово-зеленой тканью, громоздились яркие подушки. Окна, открытые из-за жары, были задернуты шторами, свет затенен. Крум, задыхаясь от неудержимого волнения, устремился к окну.
      - Хотя закон нас и благословил, шторы все-таки лучше задернуть, - посоветовала Клер. - Умыться хотите?
      Он покачал головой, задернул шторы и сел на подоконник. Клер примостилась на кушетке.
      - Мне было стыдно смотреть на вас, когда вы стояли в ложе, Тони. Я в таком долгу перед вами!
      - В долгу? Вы мне ничего не должны. Должник - я.
      - Нет, я.
      Обнаженные, закинутые за голову руки, прелестное тело, слегка запрокинутое лицо, - перед ним было все, о чем он мечтал, к чему стремился долгие месяцы. Клер, бесконечно желанная Клер, как бы говорила ему: "Вот я, можешь меня взять!" Он сидел и не сводил с нее глаз. Ждать этой минуты так страстно и не воспользоваться ею!
      - Почему так далеко, Тони?
      Он встал. У него дрожали губы и все тело. Он дошел до стола, схватился за спинку стула и посмотрел на нее долгим, пристальным взглядом. Что прячется в темной глубине устремленных на него глаз? Нет, не любовь! Уступчивость из чувства долга? Готовность заплатить по своим обязательствам? Товарищеская снисходительность? Желание поскорее отделаться? Все, что угодно, только не любовь, нежная и сияющая! И вдруг перед ним встала картина: она и Корвен - здесь! Он закрыл лицо рукой, ринулся вниз по железной винтовой лесенке, схватил шляпу и перчатки, выскочил на улицу и прыгнул в машину. Он пришел в себя только на Эксбридж-род и долго не мог понять, как проехал такой перегон без аварии. Он вел себя как форменный идиот! Нет, он вел себя правильно! Ох, какое у нее было изумленное лицо! Принять его за кредитора? Заплатить ему? Там! На той же самой кушетке! Нет! Он исступленно дал газ и чуть не врезался в грузовик, тяжело громыхавший впереди. Спустилась ночь, теплая и лунная. Крум загнал машину за какую-то изгородь и вылез. Прислонился к столбу, набил трубку и закурил. Куда он едет? Домой? Для чего? Для чего ехать вообще? Внезапно в голове у него прояснилось. Он отправится к Джеку Масхему, откажется от места - ив Кению. На дорогу денег хватит, а там подвернется работа. Только не оставаться здесь! К счастью, матки еще не прибыли. Тони перелез через изгородь и опустился на траву. Откинулся назад и посмотрел вверх. Как много звезд! Сколько у него денег? Фунтов пятьдесят, нет, шестьдесят, долгов никаких. Пароход, идущий в Восточную Африку; четвертый, палубный класс. Куда угодно, что угодно, только поскорее отсюда! Ромашки, усеивавшие склон, на котором лежал Тони, медленно светлели в лунном сиянии; воздух был напоен ароматом цветущих трав. Если бы в ее глазах был хоть намек на любовь! Голова Тони опять упала на траву. Она не виновата, что не любит его. Такая уж ему выпала судьба! Домой собрать вещи, запереть двери - и к Масхему! На это уйдет ночь. Повидать адвокатов и, если удастся, Динни. А Клер? Нет! Трубка Крума погасла. Луна и звезды, белые ромашки, аромат травы, наползающие тени, дерновый склон, где он лежал, - ничто больше не приносило ему облегчения. Встать, за что-то приняться, чем-то занять себя до тех пор, пока он не сядет на пароход! Он вскочил, перелез через изгородь и пустил мотор. Он ехал прямо, инстинктивно избегая дороги на Мейденхед и Хенли. Миновал Хай Уайком и обогнул Оксфорд с севера. Древний город был залит светом и, как всегда вечером, особенно красив; Тони въехал в него со стороны Хедингтона и покатил по безлюдной Камнорской дороге. На маленьком старинном Новом мосту через верхнюю Темзу он затормозил.