- Но это же десять миль пешком! А почему нам не остаться здесь вместе до рассвета? Провести ночь в автомобиле - моя давняя мечта.
      В Круме шла внутренняя борьба. Целую ночь с Клер! Наедине!
      - А вы полагаетесь на меня?
      - Тони, не будьте таким старомодным. Остаться здесь - разумнее всего и, кроме того, даже забавно. Будет гораздо хуже, если мы врежемся в другую машину или нас задержат за езду без света.
      - Проклятая луна! Никогда ее нет, когда нужно! - проворчал Тони. - Вы серьезно это предлагаете?
      Клер тронула его за руку:
      - Отведите автомобиль подальше от шоссе. Помедленней. Осторожно! Стоп.
      Машину слегка тряхнуло.
      - Мы наехали на дерево и встали спиной к дороге, - сказала Клер. Пойду посмотрю, не видно ли нас.
      В ожидании ее Крум поправил ковер и подушки сиденья. Он подумал: "Раз она относится к этому так спокойно, значит, любви ко мне у нее нет". При мысли о долгой темной ночи наедине с нею его пробирала дрожь: он понимал, какая пытка ему предстоит. Наконец до него донесся ее голос:
      - Все в порядке. Машины совсем не видно. Теперь сходите проверьте вы, а я заберусь внутрь.
      Тони двигался ощупью и, лишь почувствовав под ногами твердый грунт, сообразил, что выбрался на дорогу. Мрак здесь немного поредел, но звезд все равно не было видно. Тони постоял с минуту, затем по-прежнему ощупью побрел назад. Машина так безнадежно затерялась во тьме, что ему пришлось свистнуть и подождать, пока не раздастся ответный свист. Да, темно, хоть глаз выколи! Он влез в автомобиль.
      - Стекло оставить открытым или поднять?
      - Да, но только до половины. Мне очень удобно, Тони.
      - Слава богу. Не возражаете, если закурю трубку?
      - Разумеется, нет. Дайте мне сигаретку. Ну вот, теперь почти как в раю.
      - Именно почти, - чуть слышно бросил Тони.
      - Хотела бы я посмотреть на лицо тети Эм, если бы она увидела нас! Вам тепло?
      - Кожаные подушки не пробьет никакой холод. А вам?
      - Очень.
      Опять наступило, молчание. Потом Клер сказала:
      - Тони, вы меня простите, да? Я ведь дала обещание.
      - Не беспокойтесь, все будет хорошо, - ответил Крум.
      - Мне виден только кончик вашего носа - и то лишь когда вы затягиваетесь.
      В свою очередь при свете сигареты Клер он увидел ее зубы, улыбку на губах и нижнюю часть лица до глаз, утонувших в темноте.
      - Снимите шляпу, Клер. И помните, мое плечо к вашим услугам.
      - Смотрите, не давайте мне храпеть.
      - Храпеть? Вам?
      - При случае все храпят. Я тоже могу.
      Они немного поговорили, но все, кроме ощущения ее близости в темноте, уже казалось ему нереальным. Изредка он различал шум проезжавших по дороге машин, но больше никаких звуков не доносилось: ночь была слишком темной даже для сов. Трубка потухла, и Тони сунул ее в карман. Клер полулежала на сиденье так близко от него, что он чувствовал ее локоть. Он затаил дыхание. Уже уснула? Ну, а ему предстоит бессонная ночь - где уж тут уснуть, когда легкий исходящий от нее аромат будоражит все его чувства, а его рука пылает от прикосновения ее руки! Даже если все ограничится только этим - и тогда грех тратить такую ночь на сон.
      - Тони, если вы в самом деле не возражаете, я положу вам голову на плечо.
      - Конечно, кладите!
      Голова Клер погрузилась в шарф Тони; легкий аромат, напоминавший ему сосновый лес в солнечный день, стал сильнее. Прямо не верится, что она рядом с ним, что голова ее лежит у него на плече и что так будет еще целых шесть-семь часов. Тони вздрогнул. Как все спокойно и прозаично! Ничто в ней не выдает ни страсти, ни волнения, словно он ее брат. И вдруг его осенило: эта ночь - испытание, которое нужно выдержать, потому что иначе она отшатнется и уйдет от него. Теперь она спит. Да, по-настоящему. В этом не может быть сомнений: стоит только вслушаться в ритмический звук, издаваемый ее горлом, - звук, трогательно слабый, как клохтанье птенца, немножко забавный и бесконечно дорогой! Что бы ни было дальше, одного не зачеркнешь - он все-таки провел с нею ночь! Тони сидел тихо, как мышь, если, конечно, мышам случается сидеть тихо. Чем глубже Клер погружалась в сон, тем тяжелей становилась ее голова и тем доверчивей она прижималась к нему. Он сидел, вслушивался в ее дыхание, и чувство его к ней углублялось, превращалось в страстное желание защищать ее и служить ей. А ночь, холодная, непроглядная, беззвучная, - машины по дороге больше не шли, - разделяла с ним его одиночество. Она бодрствовала и дышала, словно огромное, мрачное, всепоглощающее чудовище. Да, ночь не спит. Тони отдавал себе в этом отчет впервые в жизни. Ночь, как и день, не знает сна. Глухая и равнодушная ко всему, она тоже наделена жизнью: она не говорит, не движется, только бодрствует и дышит. Лунная и звездная или беспросветная и глухая, как сегодня, она всегда - великий спутник человека.
      Рука Тони затекла, и Клер, словно почувствовав это, приподняла голову, хотя не проснулась. Он быстро растер плечо и еле успел отдернуть пальцы, как ее голова качнулась и опустилась на прежнее место. Он осторожно повернул лицо, так что губы его коснулись ее волос, и опять услышал те же слабые ритмические звуки, похожие на клохтанье птенца. Затем они смолкли и на смену им пришло глубокое дыхание - признак крепкого сна. Тогда, сморенный дремотой, уснул и он.
      XIX
      Крум проснулся, совершенно одеревенев и не соображая, где он. Кто-то поблизости от него сказал:
      - Уже светает. Тони, но еще ничего не видно.
      Он выпрямился:
      - Боже правый! Неужели я заснул?
      - Да, бедный мой. Я чудесно выспалась, только ноги немного затекли. Который час?
      Крум взглянул на светящиеся стрелки своих часов:
      - Примерно половина седьмого. Ух, все тело как иголками колет!
      - Давайте вылезем и встряхнемся.
      Он отозвался голосом, который, как ему показалось, прозвучал откудато издалека:
      - Итак, все кончилось.
      - Было очень тяжело?
      Он сжал руками виски и ничего не ответил. Мысль, что и следующую и все другие ночи он опять проведет без нее, была для него болезненна, как удар в сердце.
      Клер открыла дверцу:
      - Я немного пройдусь для разминки. А потом пробежимся, чтобы согреться. Позавтракать нам нигде раньше восьми не удастся.
      Он запустил мотор для прогрева. Свет медленно разливался по лесу; ствол березы, под которой они провели ночь, уже выступил из мглы. Затем Тони тоже вылез из машины и дошел до дороги. Ее унылая одинокая полоска терялась в лесу, все еще сумеречном и туманном, непроницаемом и таинственном. Ни ветерка, ни звука! Тони чувствовал себя как Адам, безвинно выставляемый за ворота рая. Адам! Этакий чудаковатый, учтивый, чистенький субъект с бородкой, мужчина до грехопадения, проповедникдиссидент с ручной змеей, яблоком познания и секретаршей, целомудренной и нестриженой, как леди Годива!
      От ходьбы кровь в жилах Тони побежала быстрей. Он вернулся к машине.
      Клер, стоя на коленях, приводила в порядок волосы с помощью карманного зеркальца и гребенки.
      - Как самочувствие. Тони?
      - Прескверно. Нам пора. Позавтракаем в Мейденхеде или Слау.
      - А почему не у меня дома? В восемь мы уже приедем, а кофе я варю прекрасно.
      - Отлично! - согласился Крум. - Тогда я всю дорогу буду выжимать пятьдесят миль в час.
      Ехали они очень быстро и говорили мало. Оба были слишком голодны.
      - Тони, пока я приготовлю завтрак, вы успеете побриться и принять ванну. Сэкономите таким образом время и поедете обратно свежим. А я выкупаюсь позже.
      - Знаете, лучше поставить машину в гараж, - сказал Крум, миновав Мраморную арку. - Возвращайтесь-ка домой одна. Приехать так рано вдвоем на машине - значит возбудить подозрения. Наверно, шоферы уже вышли на работу. А я буду у вас через десять минут.
      Когда в восемь часов он вошел в дом на Мелтон-Мьюз, Клер уже переоделась в голубой халат, столик в нижней комнате был накрыт для завтрака и по квартире разносился запах кофе.
      - Я налила ванну. Тони, и приготовила вам бритву.
      - Вы - чудная! - ответил Крум. - Я буду готов через десять минут.
      Он вернулся через двенадцать и сел за столик напротив Клер. Она подала яйца вкрутую, гренки, кондафордское варенье из айвы и настоящий кофе... Все выглядело так, как если бы они были мужем и женой, и поэтому Тони казалось, что он никогда не ел более вкусного завтрака.
      - Очень устали, дорогая?
      - Нисколько. Наоборот, чувствую себя особенно бодрой. Понятно, повторять такие опыты не стоит. Мы были чересчур близко друг от друга.
      - Но это уже не нарочно.
      - Само собой разумеется. И потом, вы вели себя как ангел. Впрочем, наша прогулка - все-таки не то, что я обещала тете Эм. Для чистого не всякая вещь чиста.
      - К сожалению, нет. Господи! Как мне дожить до следующей встречи?
      Клер через стол пожала ему руку:
      - А теперь вам, пожалуй, пора уходить, но сначала я выгляну в окно посмотрю, свободен ли путь.
      Когда она приняла эту меру предосторожности, Крум поцеловал ей руку, вернулся к машине и в одиннадцать утра уже беседовал с водопроводчиком в одной из беблок-хайтских конюшен...
      Клер лежала в горячей ванне. Правда, как все ванны душевого типа, эта была несколько коротковата, но купание и в ней действовало освежающе. Клер чувствовала себя как девочка, которая нашалила, но не уличена гувернанткой. Ах, этот бедный милый Тони! Как жаль, что мужчины так нетерпеливы! Платоническое ухаживание столь же мало привлекает их, как хождение за покупками. Они врываются в магазин, спрашивают: "Есть у вас то-то и то-то? Нет?" - и так же стремительно выбегают. Им ненавистны примерки, когда вас вертят из стороны в сторону, а вы изо всех сил стараетесь увидеть, как платье сидит сзади. Женщины смакуют процесс выбора нужной веши; для мужчины он - наказание. Тони - 'сущий ребенок. Она чувствует себя гораздо старше его и по годам и по опыту. Хотя многие ухаживали за Клер и до ее замужества, она никогда не сталкивалась близко с людьми, которые, почитая Лондон и самих себя центром мироздания, не верят ни во что, кроме иронии, быстрой езды и денег, позволяющих им изо дня в день "весело" проводить время. Она, конечно, встречалась с ними в разных загородных домах, но там они были вырваны из своей специфической атмосферы и вынуждены довольствоваться охотой и спортом. Именно к развлечениям подобного рода безотчетно тянулась Клер, выросшая на свежем воздухе, подвижная и гибкая, хотя отнюдь не сильная. Переехав на Цейлон, она осталась верна своим вкусам и проводила досуг в седле и на теннисном корте. Прочитав немало романов, она была убеждена, что идет в ногу с веком, отметающим всякие запреты. Но сейчас, лежа в ванне, она испытывала чувство неловкости. Нечестно подвергать Тони такому испытанию, как этой ночью. Чем ближе она подпустит его к себе, отказываясь от подлинной близости с ним, тем сильнее он будет мучиться. Вытираясь после купанья, она приняла ряд похвальных решений и еле-еле, да и то бегом, поспела к десяти часам в Темпл. Здесь выяснилось, что она могла бы спокойно понежиться в ванне еще несколько минут: Дорнфорд был занят каким-то важным юридическим казусом. Клер закончила оставшиеся со вчерашнего дня дела и лениво поглядела через окно на лужайку Темпля, над которой рассеивался туман - предвестник погожего дня - и всходило по-зимнему блестящее солнце, касаясь ее щек своим косым лучом. Ей вспомнился Цейлон, где солнце никогда не приносит с собой бодрящую прохладу. Джерри! Как он там? - да простится ей этот затасканный оборот. И что он предпримет по отношению к ней? Конечно, хорошо, что она решила не мучить Тони, держать его на расстоянии и щадить его чувства, но без него ей будет и грустно и одиноко. Он стал для нее привычкой. Дурной - может быть, но ведь именно с дурными привычками труднее всего расставаться.
      "Конечно, я легкомысленна, - решила она. - И Тони такой же, но в трудную минуту он не выдаст".
      И вдруг зеленая лужайка Темпла показалась ей морем, а подоконник фальшбортом, перегнувшись через который она и Тони смотрят, как летучие рыбы выскакивают из пены и мелькают над сине-зелеными волнами. Теплота и краски! Воздушная сверкающая красота! Клер взгрустнулось.
      "Хорошая верховая прогулка - вот что мне нужно, - подумала она. Завтра уеду в Кондафорд и проведу всю субботу на воздухе. Заберу с собой Динни: ей полезно почаще садиться в седло".
      Вошел клерк и объявил:
      - Мистер Дорнфорд вечером поедет из суда прямо в палату.
      - Вот как? Скажите, Джордж, вам случается хандрить?
      Клерк, круглое розовое лицо которого всегда смешило ее, - к нему так и хотелось прилепить бачки, - ответил сдобным голосом:
      - Мне тут недостает собаки. Когда мой старый Тоби со мной, я не замечаю одиночества.
      - Какой он породы, Джордж?
      - Бультерьер. Сюда я его брать не могу - миссис Колдер соскучится. Кроме того, он может покусать какого-нибудь стряпчего.
      - Вот было бы здорово!
      Джордж тяжело вздохнул:
      - Эх, здесь в Темпле никому весело не бывает.
      - Я тоже завела бы собаку, Джордж, но когда я ухожу, в квартире нет ни души.
      - Вот увидите, мистер Дорнфорд здесь долго не останется.
      - Почему?
      - Он присматривает себе дом. Сдается мне, он не прочь жениться.
      - На ком?
      Джордж прищурил один глаз.
      - Вы имеете в виду мою сестру?
      - Кого же еще?
      - Да, но откуда вы это узнали?
      - Слухом земля полнится, леди Корвен.
      - Что ж, выбор неплохой, хотя я не слишком верю в брак.
      - Мы, судейские, видим только его плохую сторону. Но мистер Дорнфорд, по-моему, может сделать женщину счастливой.
      - И по-моему, Джордж.
      - Он человек внимательный, спокойный, и при этом энергии в нем хоть отбавляй. Стряпчие его любят, судьи тоже.
      - И жена полюбит.
      - Он, правда, католик...
      - Все принадлежат к какой-нибудь религии.
      - Миссис Колдер и я перешли в англиканство с тех пор, как умер мой отец. Он был плимутским братом, да еще каким ревностным! Чуть, бывало, выскажешь свое мнение, он тебя прямо придушить готов. То и дело стращал меня адскими муками. Понятное дело, для моего же блага. Словом, старик сам верил всерьез и не выносил, когда другие не верят. Настоящий горячий сомерсетец. Он никогда не забывал, откуда он родом, даром что жил в Пекхеме.
      - Слушайте, Джордж, позвоните мне в пять, если я все-таки понадоблюсь мистеру Дорнфорду. Я в это время на всякий случай загляну домой.
      Клер пошла пешком. День был еще более весенний, чем накануне. Она миновала набережную и углубилась в Сент-Джеймс-парк. У воды уже пробивались из-под земли желтые нарциссы, и ветви деревьев набухали почками. Мягкое ласковое солнце светило Клер в спину. Такая погода долго не простоит. Зима еще ударит снова. Клер быстрым шагом прошла под колесницей, влекомой несколько неестественными конями, вид которых не столько раздражал, сколько смешил ее, миновала Памятник артиллерии, не удостоив его взглядом, и очутилась в Хайд-парке. Согретая солнцем, она медленно прогуливалась вдоль Роу. Верховая езда была ее страстью, и, видя кого-нибудь на хорошей лошади, она не могла не испытывать легкого волнения. Лошади - удивительные животные: то они горячи и норовисты, то через минуту вялы и апатичны.
      Навстречу Клер приподнялись две-три шляпы. Очень высокий человек, проехавший мимо нее на холеной кобылке, остановил лошадь и повернул назад:
      - Так и думал, что это вы. Лоренс говорил мне, что вы вернулись.
      Помните меня? Я Джек Масхем.
      Клер подумала: "Слишком долговяз, но посадка отличная", - вслух ответила: "Разумеется!" - и разом насторожилась.
      - Я пригласил одного вашего знакомого присматривать за моими арабскими матками.
      - Да. Тони Крум мне рассказывал.
      - Приятный юноша. Не знаю, конечно, достаточно ли у него подготовки, но остер он, как горчица. Как поживает ваша сестра?
      - Превосходно.
      - Вы должны привезти ее на скачки, леди Корвен.
      - По-моему, Динни не очень интересуется лошадьми.
      - Я быстро приохотил бы ее к ним. Помню...
      Он оборвал фразу и нахмурился. Несмотря на томную позу, лицо у него, как отметила про себя Клер, было загорелое, прорезанное морщинами, решительное, с иронической складкой у губ. Интересно, как он отнесся бы к тому, что она провела прошлую ночь с Тони в автомобиле?
      - Когда прибывают ваши матки, мистер Масхем?
      - Они уже в Египте. Погрузят их на пароход в апреле. Вероятно, я сам поеду присмотрю за этим. Может быть, захвачу с собой Крума.
      - С удовольствием взглянула бы на них, - сказала Клер. - У меня на
      Цейлоне была арабская лошадь.
      - Обязательно приезжайте.
      - Беблок-хайт - это около Оксфорда, правда?
      - Милях в шести. Красивая местность. Буду ждать вас. До свиданья.
      Джек Масхем приподнял шляпу, дал шенкеля и пустил лошадь легким галопом.
      "До чего же невинной я прикинулась! Будем надеяться, что не переиграла. Я не хотела бы опростоволоситься перед ним. Мне кажется, он здорово себе на уме. Сапоги у него замечательные! А про Джерри он даже не спросил", - подумала слегка взволнованная Клер, свернула с Роу и пошла к Серпентаину.
      На его залитой солнцем поверхности не было ни одной лодки, только у противоположного берега плескалось несколько уток. Разве ей не все равно, что о ней подумают? Она - как мельник с реки Ди. Только вправду ли ему не было дела до людей? Или он был просто философ? Клер села на скамейку, подставила голову солнцу, и вдруг ей захотелось спать. Что ни говори, провести ночь в автомобиле и провести ночь в постели - разные вещи. Клер скрестила руки на груди и закрыла глаза. Почти тотчас же она уснула.
      Люди, проходившие между нею и сверкающим прудом, удивлялись, что молодая, хорошо одетая женщина спит в такой ранний час. Два мальчугана с игрушечными самолетами в руках замерли перед нею, разглядывая ее черные ресницы, матовые щеки и вздрагивающие, чуть подкрашенные губы. Это были воспитанные дети - за ними присматривала гувернантка француженка; поэтому они не додумались ткнуть спящую булавкой или издать вопль у нее над ухом. Но у нее, как им казалось, не было рук; она скрестила ноги, спрятала их под скамейку, и бедра ее в такой позе выглядели неестественно длинными. Это было так занятно, что, когда мальчики проследовали дальше, один из них еще долго оборачивался и поглядывал назад.
      Так, сном человека, который провел ночь в автомобиле. Клер проспала целый час этого мнимовесеннего дня.
      XX
      Прошло три недели, в течение которых Клер встретилась с Крумом всего четыре раза. В субботу, укладывая чемодан перед вечерним кондафордским поездом, она услышала зов овечьего колокольчика и сошла вниз по винтовой лесенке.
      На пороге стоял низенький человечек в роговых очках, чем-то неуловимо напоминавший представителя ученого мира. Он приподнял шляпу:
      - Леди Корвен?
      - Да.
      - С вашего позволения, имею вручить вам вот это.
      Он извлек из кармана синего пальто длинный документ и подал его
      Клер.
      Она прочла:
      "В Коронный суд,
      Отделение завещательных, бракоразводных и морских дел.
      Февраля двадцать шестого дня 1932 года.
      По поводу прошения сэра Джералда Корвена".
      Ноги у нее подкосились, она заглянула в роговые очки, скрывавшие глаза незнакомца, и выдавила:
      - О!
      Низенький человечек слегка поклонился. Она инстинктивно почувствовала, что он жалеет ее, и быстро захлопнула дверь у него под носом. Поднялась по винтовой лесенке, села на кушетку и закурила. Затем положила документ на колени и развернула его. Первая мысль ее была: "Какая чудовищная нелепость! Я ни в чем не виновата". Вторая: "Придется, видно, прочесть эту мерзость".
      Не успела она пробежать первую строку: "Сэр Джералд Корвен, кавалер ордена Бани, покорнейше просит..." - как у нее возникла новая, третья по счету мысль: "Но это же то, чего я хочу! Я стану свободна!"
      Дальше она уже читала спокойнее, пока не дошла до слов: "... истец требует взыскать с вышеназванного Джеймса Бернарда Крума, ввиду совершения последним упомянутого прелюбодеяния, возмещение в размере двух тысяч фунтов".
      Тони! Да у него не то что двух тысяч фунтов - двух тысяч шиллингов не наберется. Животное! Мстительная гадина! Неожиданно сведя весь их конфликт к вульгарному чистогану, он не только глубоко возмутил ее, но и поверг в панику. Тони не должен, не может быть разорен из-за нее. Она обязана немедленно увидеться с ним! Неужели и ему?.. Конечно, ему тоже послали копию.
      Клер дочитала прошение, сделала глубокую затяжку и поднялась. Подошла к телефону, вызвала междугородную и дала номер телефона в гостинице Крума.
      - Можно попросить мистера Крума?.. Уехал в Лондон? На своей машине?.. Когда?
      Час назад. Значит, едет к ней.
      Несколько успокоившись. Клер быстро прикинула: на кондафордский поезд уже не поспеть... Она еще раз позвонила на междугородную и заказала разговор с поместьем.
      - Динни? Это я. Клер. Сегодня вечером не могу приехать. Буду завтра утром... Нет! Здорова. Просто маленькие неприятности. До свиданья.
      Маленькие неприятности! Она еще раз села и перечитала "эту мерзость". О них с Тони, кажется, известно все, кроме правды. А ведь ни ей, ни ему даже в голову не приходило, что за ними следят. Например, этот человечек в роговых очках явно знает ее, но она его никогда не замечала. Клер ушла в туалетную и освежила лицо холодной водой. Вот тебе и мельник с реки Ди! Оказывается, играть эту роль не так-то просто.
      "Он, наверно, не успел поесть", - спохватилась она.
      Накрыв столик в нижней комнате и поставив на него все, что было в доме съестного. Клер сварила кофе и в ожидании Крума села покурить. Она рисовала себе Кондафорд и лица родных, представляла себе также лица тети Эм и Джека Масхема, но все оттеснялось на задний план лицом ее мужа с его легкой, жестокой, кошачьей усмешкой. Неужели она безропотно уступит? Неужели она даст ему восторжествовать и капитулирует без боя? Она раскаивалась, что не послушала отца и сэра Лоренса, предлагавших начать за ним слежку. Теперь поздно: пока дело не кончится, Джерри на риск не пойдет.
      Она еще сидела в раздумье у электрической печки, когда раздался шум подъехавшей машины и зазвонил колокольчик.
      Крум был бледен и, видимо, продрог. Он остановился в дверях, всем своим видом выражая такое сомнение в доброжелательности приема, который его ожидает, что Клер разом протянула ему обе руки:
      - Ну что, Тони, забавная история?
      - Дорогая!..
      - Вы совсем озябли. Выпейте бренди.
      Не успел он допить, как она заговорила:
      - Будем рассуждать не о том, чего мы могли бы не сделать, а только о том, что мы должны делать.
      Он застонал.
      - Мы, наверно, показались им ужасными простофилями. Мне и не снилось...
      - Мне тоже. Да и почему нам было не поступать так, как мы поступали? Только виноватый боится закона.
      Он сел и подпер голову руками:
      - Видит бог, я сам хочу этого не меньше, чем ваш муж. Я мечтаю, чтобы вы освободились от него. Но я не имел права подвергать вас риску, раз вы не чувствуете ко мне того же, что я к вам.
      Клер посмотрела на него и слегка улыбнулась:
      - Тони, не будьте ребенком! Распространяться о чувствах сейчас бессмысленно. И увольте меня от глупых разговоров о том, что вы виноваты. Суть в том, что мы оба невиновны. Подумаем лучше, что делать.
      - Не сомневайтесь в одном - я сделаю все, что вы сочтете нужным.
      - По-моему, - с расстановкой произнесла Клер, - я должна поступить так, как потребуют от меня родители.
      - Боже! - воскликнул Крум, вскакивая. - Ведь если мы будем защищаться и выиграем, вы останетесь привязанной к нему!
      - А если не будем защищаться и проиграем, вас разорят, - отчеканила Клер.
      - Черта с два! Разорить меня нельзя - можно только объявить несостоятельным.
      - А ваша работа?
      - Не понимаю, при чем здесь она?
      - На днях я видела Джека Масхема. Он показался мне человеком, который не оставит у себя на службе соответчика, не поставившего истца в известность о своих намерениях. Видите, я уже овладела судейским жаргоном.
      - Я не стал бы их скрывать, будь мы на самом деле любовниками.
      - Серьезно?
      - Вполне.
      - Даже, если бы я сказала: "Не надо".
      - Вы бы так не сказали.
      - Не знаю.
      - Так или иначе, речь сейчас не об этом.
      - Но о том, что, если мы не будем защищаться, вы сочтете себя непорядочным человеком.
      - Боже, до чего все запутано!
      - Садитесь и поедим. У меня только ветчина, но когда сердце не на месте, ветчина самое полезное блюдо.
      Они уселись и пустили в ход вилки.
      - Ваши родные уже знают, Клер?
      - Нет, я сама всего час как узнала. Они вам тоже прислали этот миленький документик?
      - Да.
      - Еще кусочек?
      Они молча ели еще несколько минут. Затем Тони встал:
      - Благодарю, я сыт.
      - Что ж, тогда покурим.
      Она взяла у него сигарету и сказала:
      - Вот что. Завтра утром я еду в Кондафорд, и, мне кажется, вам тоже следует поехать. Наши должны познакомиться с вами: что бы мы ни делали, все нужно делать в открытую. Есть у вас поверенный в делах?
      - Нет.
      - У меня тоже. Видимо, придется подыскать.
      - Этим займусь я. Ах, если бы у меня были деньги!
      Клер вздрогнула.
      - Простите, что у меня оказался супруг, способный потребовать возмещения ущерба!
      Крум сжал ей руку:
      - Дорогая, я думал только об адвокатах.
      - Помните, как я вам возразила на пароходе: "Порой гораздо ужаснее, когда что-нибудь начинается"?
      - Никогда с этим не соглашусь!
      - Я имела в виду свой брак, а не вас.
      - Клер, а может быть, лучше не защищаться и предоставить событиям идти своим ходом? Вы станете свободны, а потом... Словом, если захотите выбрать меня, я буду здесь; если нет - уеду.
      - Вы очень милый, Тони, но я все-таки должна рассказать родным.
      А кроме того... есть еще куча всяких обстоятельств.
      Крум прошелся по комнате:
      - Вы полагаете, что нам поверят, если мы будем защищаться? Не думаю.
      - Мы будем говорить только голую правду.
      - Люди никогда не верят голой правде. Когда вы едете завтра?
      - С поездом десять пятьдесят.
      - Возьмете и меня с собой или мне приехать позднее из Беблокхайт?
      - Лучше позднее, чтобы я успела им все выложить.
      - Им будет очень тяжело?
      - Да, не по себе.
      - Ваша сестра там?
      - Да.
      - Это уже отрадно.
      - Сказать, что мои родители старомодны, было бы неточно. Они несовременны, Тони. Впрочем, когда люди задеты лично, они редко бывают современными. Адвокаты, судья и присяжные во всяком случае современными не будут. Теперь отправляйтесь, но дайте слово не гнать машину как сумасшедший.
      - Можно вас поцеловать?
      - Чтобы, говоря голую правду, сознаться и в этом поцелуе после трех предыдущих? Целуйте лучше руку, - рука не в счет.
      Он поцеловал ей руку, пробормотал: "Храни вас бог!" - схватил шляпу и выбежал.
      Клер придвинула стул к электрической печке, невозмутимо излучавшей тепло, и задумалась. Сухой жар так обжигал глаза, что под конец ей почудилось, будто у нее нет больше ни век, ни влаги под ними. Ярость медленно и бесповоротно нарастала в ней. Все, что она пережила на Цейлоне до того, как однажды утром решилась на разрыв, ожило с удвоенной силой. Как он посмел обращаться с ней так, словно она девица легкого поведения, нет, хуже, потому что и та не потерпела бы такого обращения! Как он посмел поднять на нее хлыст! И как он посмел следить за ней и затеять процесс! Нет, она не сдастся.
      Клер принялась методически мыть и убирать посуду. Распахнула дверь, пусть в доме гуляет сквозняк. Ночь, кажется, будет скверная, - в узком Мьюз то и дело кружится ветер.
      "Как и во мне", - подумала Клер, захлопнула дверь, вынула карманное зеркальце и вздрогнула - таким бесхитростным и беспомощным показалось ей собственное лицо. Она попудрилась, подвела губы. Затем глубоко вздохнула, пожала плечами, закурила сигарету и пошла наверх. Горячую ванну!
      XXI
      На другой день не успела она приехать в Кондафорд, как сразу почувствовала, что атмосфера там напряженная. То ли слова, сказанные ею по телефону, то ли ее тон вселили тревогу в родителей Клер, и она сразу увидела, что притворяться веселой бесполезно, - все равно не поверят. К тому же погода стояла отвратительная - промозглая и холодная, и Клер с самого начала пришлось держать себя в напряжении.
      После завтрака она избрала гостиную местом для объяснения. Вынув из сумочки полученную ею копию, она протянула ее отцу и сказала:
      - Вот что мне прислали, папа.
      Она услышала удивленный возглас генерала и увидела, как мать и
      Динни подошли к нему.
      Наконец он спросил:
      - В чем здесь дело? Говори правду.
      Клер сняла ногу с каминной решетки и посмотрела отцу в глаза:
      - Бумажка лжет. Мы ни в чем не виноваты.
      - Кто он?
      - Тони Крум. Мы встретились на пароходе, возвращаясь с Цейлона.
      Ему двадцать шесть, он служил там на чайной плантации, а теперь получил место у Джека Масхема - будет присматривать за его арабскими матками в Беблок-хайт. Денег у него нет. Я попросила его приехать сюда к вечеру.
      - Ты его любишь?
      - Нет, но он мне нравится.
      - А он тебя?
      - Да.
      - Ты говоришь, между вами ничего не было.
      - Он поцеловал меня в щеку - раза два, по-моему. Это все.
      - На каком же основании бумага утверждает, что третьего числа ты провела с ним ночь?
      - Я поехала с ним на его машине посмотреть Беблок-хайт; на обратном пути в лесу, миль за пять до Хенли, отказали фары. Темень была непроглядная, я предложила остаться и подождать рассвета. Мы заснули, а когда рассвело, поехали дальше.