- А что такое знамение?
      - Вы знаете, что такое "аминь"? Оно всегда следует в конце. А знамению полагается быть в начале, чтобы оно приносило удачу. И оно обязательно должно было быть прекрасным. В сухое время года самой прекрасной вещью на свете считалась луна, и уодоносы ожидали, чтобы она приблизилась к ним сквозь деревья - вот так же, как мама вошла к вам сейчас через двери.
      - Но у луны же нет ног!
      - Правильно. Она плывет. И в один прекрасный вечер она выплыла, несравненно светлая, такая ласковая и легкая, с такими ясными глазами, что все поняли - экспедиция будет удачной. И они пали ниц перед ней, восклицая: "Знамение! Не покидай нас, луна, и мы пройдем через все пустыни и все моря. Мы понесем твой образ в сердце и во веки веков будем счастливы счастьем, которым ты нас даришь. Аминь!" И, сказав так, уодоносы с уодоносами, уодоноски с уодоносками стали рассаживаться по пирогам, пока наконец все не уселись. А луна стояла над вершинами деревьев и благословляла их взглядом. Но один человек остался. Это был старый уодонос, который так любил луну, что забыл обо всем на свете и пополз к ней в надежде припасть к ее ногам.
      - Но у нее же не было ног!
      - Он думал, что были: она казалась ему женщиной, сделанной из серебра и слоновой кости. И он все полз и полз под деревьями, но никак не мог до нее добраться, потому что это все-таки была луна.
      Эдриен замолчал. На мгновение воцарилась тишина. Затем он сказал: "Продолжение следует", - и спустился в холл, где его нагнала Диана.
      - Вы портите мне детей, Эдриен. Разве вы не знаете, что басни и сказки отбивают у них интерес к машинам? Когда вы ушли, Роналд спросил: "Мамочка, неужели дядя Эдриен на самом деле верит, что ты - луна?"
      - И вы ему ответили?..
      - Дипломатично. Но они сообразительны, как белки.
      - Что поделаешь! Спойте мне "Мальчика-водоноса", а то скоро явится Динни со своим поклонником.
      И пока Диана играла и пела, Эдриен смотрел на нее и поклонялся ей. У нее был красивый голос, и она хорошо исполняла эту странную, незабываемую мелодию. Едва замерли последние звуки "Водоноса", как горничная доложила:
      - Мисс Черрел. Профессор Халлорсен.
      Динни вошла с гордо поднятой головой, и Эдриен увидел, что взгляд ее не предвещает ничего доброго. Так выглядят школьники, когда собираются "задать жару" и новичку. За девушкой шел Халлорсен, казавшийся непомерно высоким в этой маленькой гостиной. Американца представили Динни. Он поклонился и спросил:
      - Ваша дочь, господин хранитель, я полагаю?
      - Нет, племянница. Сестра капитана Хьюберта Черрела.
      - Счастлив познакомиться, мэм.
      Эдриен заметил, что их скрестившиеся взгляды с трудом оторвались друг от друга, и поспешил вмешаться:
      - Как вам нравится в "Пьемонте", профессор?
      - Кормят хорошо, только слишком много наших, американцев.
      - Слетаются туда целыми стаями?
      - Ничего, через две недели мы все упорхнем.
      Динни явилась сюда как воплощение английской женственности, и контраст между измученным видом Хьюберта и всеподавляющим здоровьем Халлорсена мгновенно вывел ее из равновесия. Она уселась подле этого воплощения победоносного мужского начала с твердым намерением вонзить в его шкуру все имевшиеся у нее стрелы. Однако Халлорсен немедленно углубился в беседу с Дианой, и Динни, украдкой разглядев его, не успела доесть суп (с обязательным черносливом), как уже пересмотрела свой план. В конце концов, он иностранец и гость. К тому же предполагается, что она будет вести себя как подобает леди. Свое она возьмет другим путем - не станет выпускать стрелы, а покорит его "улыбками и лестью". Это будет деликатнее по отношению к Диане и послужит более надежным оружием при длительной осаде. С коварством, достойным ее задачи, Динни выждала, пока американец увязнет в вопросах британской политики, которую он, кажется, рассматривал как вполне заслуживающую внимания область человеческой деятельности. Потом окинула его боттичеллиевским взглядом и вступила в разговор:
      - Нам следовало бы подходить к американской политике с такой же серьезностью, как вы к нашей, профессор. Но она ведь несерьезна, правда?
      - Полагаю, что вы правы, мисс Черрел.
      - Порок и нашей и вашей политической системы в том, профессор, - сказал Эдриен, - что целый ряд реформ, диктуемых здравым смыслом, не может быть осуществлен, так как наши политические деятели не желают их проводить из боязни потерять ту минутную власть, которой они на деле и не получают.
      - Тетя Мэй, - тихонько вставила Динни, - удивляется, почему мы не избавимся от безработицы, начав в национальном масштабе перестройку трущоб. Таким путем можно было бы сразу убить двух зайцев.
      - Боже мой, это же замечательная мысль! - воскликнул Халлорсен, поворачивая к девушке пышущее здоровьем лицо.
      - Бесплодные надежды, - возразила Диана. - Владельцы трущоб и строительные компании чересчур сильны.
      - И, кроме того, где взять денег?
      - Но это же так просто! Ваш парламент вполне способен привести в действие силы, необходимые для осуществления такой великой национальной задачи. Почему бы вам не выпустить займа? Деньги вернутся: это же не военный заем, когда они превращаются в порох и уходят на ветер. Как велики у вас пособия по безработице?
      На этот вопрос никто ответить не смог.
      - Я уверен, что, сэкономив на них, можно будет выплачивать проценты по очень кругленькому займу.
      - Вы совершенно правы, - любезно согласилась Динни. - Для этого нужно одно: бесхитростно верить в дело. Вот тут-то вы, американцы, и сильнее нас.
      Лицо Халлорсена на мгновение выразило нечто вроде "черта с два!"
      - Да, конечно, мы тоже бесхитростно верили в него, когда ехали драться во Францию. Но с нас хватит. В следующий раз мы в чужое пекло не полезем.
      - Так ли уж бесхитростна была ваша вера в прошлый раз?
      - Боюсь, что очень, мисс Черрел. На двадцать наших не нашлось бы и одного, кто согласился бы спустить немцам все, что те натворили.
      - Профессор, я посрамлена!
      - Что вы! Нисколько! Вы просто судите об Америке по Европе.
      - Вспомните Бельгию, профессор, - сказала Диана. - Вначале даже у нас была бесхитростная вера.
      - Простите, мэм, неужели участь Бельгии действительно могла заставить вас выступить?
      Эдриен, молчаливо водивший вилкой по скатерти, поднял голову:
      - Если говорить об отдельном человеке - да. Не думаю, чтобы она повлияла на людей военных, флотских, деловых, даже на целые определенные круги общества - политические и иные. Они знали, что в случае войны мы будем союзниками Франции. Но для простого непосвященного человека, как я, например, для двух третей населения, для трудовых классов это имело огромное значение. Нам всем казалось, что мы смотрим на ринг: страшный тяжеловес, Человек-гора, приближается к боксеру веса мухи, а тот стоит и твердо, как мужчина, изготовляется к защите.
      - Замечательно сказано, господин хранитель!
      Динни вспыхнула. Значит, этот человек не лишен великодушия. Затем, раскаиваясь, что чуть не предала Хьюберта, едко процедила:
      - Я читала, что это зрелище покоробило даже Рузвельта.
      - Оно покоробило многих из нас, мисс Черрел, но мы были далеко, а некоторые вещи нужно увидеть вблизи, чтобы почувствовать.
      - Разумеется. А вы, как только что заметили сами, явились лишь под конец.
      Халлорсен пристально посмотрел на невинное лицо Динни, поклонился и умолк. Но вечером, прощаясь с нею после этого странного обеда, прибавил:
      - Боюсь, вы что-то имеете против меня, мисс Черрел.
      Динни молча улыбнулась.
      - Тем не менее надеюсь встретиться с вами.
      - Вот как! Зачем?
      - Видите ли, я хочу верить, что смогу заставить вас переменить мнение обо мне.
      - Я очень люблю брата, профессор Халлорсен.
      - Я все-таки убежден, что вправе предъявить вашему брату больше претензий, чем он мне.
      - Надеюсь, что это убеждение вскоре поколеблется.
      - Это звучит угрозой.
      Динни гордо вскинула голову и отправилась спать, кусая губы от злости. Ей не удалось ни задеть, ни очаровать противника. К тому же она испытывала к нему не откровенную вражду, а какое-то смешанное чувство. Его огромный рост давал ему обескураживающее преимущество. "Он похож на тех великанов в кожаных штанах, которые похищают в кинофильмах полунагих пастушек, - думала девушка. - Выглядит так, словно сидит в седле". Первобытная сила во фраке и пикейном жилете! Человек могучий, но не бессловесный.
      Комната выходила на улицу. За окном виднелись платаны набережной, река и бескрайний простор звездной ночи.
      - Не исключено, - произнесла вслух Динни, - что вы уедете из Англии, не так быстро, как рассчитываете, профессор.
      - Можно войти?
      Девушка обернулась. На пороге стояла Диана.
      - Ну-с, Динни, что вы скажете о нашем симпатичном враге?
      - Наполовину Том-хитрец, наполовину великан, которого убил Джек.
      - Эдриену он нравится.
      - Дядя Эдриен слишком много времени проводит среди костей. Вид человека с красной кровью всегда возбуждает в нем восторг.
      - Да, Халлорсен - мужчина с большой буквы. Предполагается, что женщины должны сходить по нему с ума. Вы хорошо держались, Динни, хотя вначале глаза у вас были чересчур круглые.
      - А теперь и подавно. Он ведь ушел без единой царапины.
      - Не огорчайтесь. У вас будут другие возможности. Эдриен пригласил его на завтра в Липпингхолл.
      - Что?
      - Вам остается только стравить его с Саксенденом, и дело Хьюберта выиграно. Эдриен не сказал вам, боясь, что вы не сумеете скрыть свою радость. Профессор пожелал познакомиться с тем, что называют английской охотой. Бедняга и не подозревает, что угодит прямо в логово львицы. Ваша тетя Эм будет с ним особенно обворожительна.
      - Халлорсен? - задумчиво протянула Динни. - В нем должна быть скандинавская кровь.
      - Он говорит, что мать его из старинной семьи в Новой Англии, но брак ее был смешанный. Его родной штат - Уайоминг. Приятное слово "Уайоминг".
      - "Широкие бескрайние просторы". Скажите, Диана, почему выражение "мужчина с большой буквы" приводит меня в такую ярость?
      - Это понятно: оно слишком напоминает вам подсолнечник. Но "мужчина с большой буквы" не ограничивается широкими бескрайними просторами. Это вам не Саксенден.
      - В самом деле?
      - Конечно. Спокойной ночи, дорогая. Да не тревожит ваших сновидений "мужчина с большой буквы".
      Раздевшись, Динни вытащила дневник Хьюберта и перечитала отмеченное ею место. Вот что там было написано:
      "Чувствую себя страшно подавленным, словно жизнь покидает меня. Держусь только мыслью о Кондафорде. Интересно, что сказал бы старый Фоксхем, увидев, как я лечу мулов? От снадобья, которым я их пользую, ощетинился бы бильярдный шар, но оно помогает. Творец был явно в ударе, изобретая желудок мула. Ночью видел сон: стою в Кондафорде на опушке, фазаны летят мимо целой стаей, а я никакими силами не могу заставить себя спустить курок. Какой-то жуткий паралич! Постоянно вспоминаю старика Хэддона. "А ну-ка, мистер Берти, лезьте туда и хватайте его за башку!" Славный старый Хэддон! Вот это был характер. Дождь прекратился - в первый раз за десять дней. Высыпали звезды.
      Остров, корабль и луна в небесах.
      Редкие звезды, но как они ясны!..
      Только бы уснуть!.."
      VIII
      Тот неистребимый беспорядок, который присущ любой из комнат старого английского поместья и отличает его от всех загородных домов на свете, был в Липпингхолле особенно ощутим. Каждый устраивался у себя в комнате так, словно собирался обосноваться в ней навсегда; каждый немедленно привыкал к атмосфере и обстановке, делающей ее столь непохожей на соседние. Никому даже не приходило в голову, что помещение следует оставить в том виде, в каком его застали, ибо никто не помнил, как оно выглядело. Редкая старинная мебель стояла вперемежку со случайными вещами, приобретенными ради удобства или по необходимости. Потемневшие и порыжелые портреты предков висели рядом с еще более потемневшими и порыжелыми голландскими и французскими пейзажами, среди которых были разбросаны восхитительные старинные олеографии и не лишенные очарования миниатюры. В двух комнатах возвышались красивые старинные камины, обезображенные кое-как приделанными к ним современными каминными решетками. В темных переходах вы то и дело натыкались на неожиданно возникающие лестницы. Местоположение и меблировку вашей спальни было трудно запомнить и легко забыть. В ней как будто находились бесценный старинный ореховый гардероб, кровать с балдахином, также весьма почтенного возраста, балконное кресло с подушками и несколько французских гравюр. К спальне примыкала маленькая туалетная с узкой кушеткой и ванная, порой изрядно удаленная от спальни, но непременно снабженная ароматическими солями. Один из Монтов был адмиралом. Поэтому в закоулках коридоров таились старинные морские карты, на которых изображены драконы, пенящие моря. Другой Монт, дед сэра Лоренса и седьмой баронет, увлекался скачками. Поэтому на стенах была запечатлена анатомия чистокровной лошади и костюм жокея тех лет (1860 - 1883). Шестой баронет, занимавшийся политикой, благодаря чему он и прожил дольше остальных, увековечил ранневикторианскую эпоху - жену и дочь в кринолинах, себя с бакенбардами. Внешний облик дома напоминал о Реставрации, хотя на отдельных частях здания лежал отпечаток времени Георгов и - там, где шестой баронет дал волю своим архитектурным склонностям, - даже времени Виктории. Единственной вполне современной вещью в доме был водопровод.
      Когда в пятницу утром Динни вышла к завтраку, - начало охоты было назначено на десять часов, - трое дам и все мужчины за исключением Халлорсена уже сидели за столом или прохаживались около буфета. Она легко опустилась на стул рядом с лордом Саксенденом, который чуть приподнялся и поздоровался:
      - Доброе утро!
      - Динни! - окликнул ее стоявший у буфета Майкл. - Кофе, какао или оршад?
      - Кофе и лососину, Майкл.
      - Лососины нет.
      Лорд Саксенден вскинул голову, пробурчал: - Лососины нет?" - и снова принялся за колбасу.
      - Трески? - спросил Майкл.
      - Нет, благодарю.
      - А вам что, тетя Уилмет?
      - Рис с яйцом и луком.
      - Этого нет. Почки, бекон, яичница, треска, ветчина, заливное из дичи.
      Лорд Саксенден поднялся, пробормотал: "А, ветчина!" - и направился к буфету.
      - Динни, выбрала?
      - Будь добр, Майкл, немного джема.
      - Крыжовник, клубника, черная смородина, мармелад?
      - Крыжовник.
      Лорд Саксенден вернулся на свое место с тарелкой ветчины и, уписывая ее, стал читать письмо. Динни не очень ясно представляла себе, как он выглядит, потому что рот у него был набит, а глаз она не видела. Но ей казалось, что она понимает, чем он заслужил свое прозвище. Лицо у Бантама было красное, короткие усики и шевелюра начинали седеть. За столом он держался необыкновенно прямо. Неожиданно он обернулся к ней и заговорил:
      - Извините, что читаю. Это от жены. Она, знаете ли, прикована к постели.
      - Как я вам сочувствую!
      - Ужасная история! Бедняжка!
      Он сунул письмо в карман, набил рот ветчиной и взглянул на Динни. Она нашла, что глаза у него голубые, а брови темнее, чем волосы, и похожи на связку рыболовных крючков. Глаза его слегка таращились, словно он собрался во всеуслышание объявить: "Вот я какой! Вот какой!" Но в эту минуту девушка заметила входящего Халлорсена. Он нерешительно, осмотрелся, увидел Динни и подошел к свободному стулу слева от нее.
      - Мисс Черрел, - осведомился он, кланяясь, - могу я сесть рядом с вами?
      - Разумеется. Если хотите есть, все в буфете.
      - Это кто такой? - спросил лорд Саксенден, когда Халлорсен отправился на фуражировку. - По-моему, он американец.
      - Профессор Халлорсен.
      - Вот как? Тот, что написал книгу о Боливии? Да?
      - Да.
      - Интересный малый.
      - Мужчина с большой буквы.
      Лорд Саксенден удивленно уставился на девушку:
      - Попробуйте ветчины. Я когда-то знавал вашего дядю. В Хэрроу, если не ошибаюсь.
      - Дядю Хилери? - переспросила Динни. - Да, он мне рассказывал.
      - Мы с ним однажды заключили пари на три порции клубничного джема, кто скорей добежит с холма до гимнастического зала.
      - Вы выиграли, лорд Саксенден?
      - Нет. И до сих пор не расплатился с вашим дядей.
      - Почему?
      - Он растянул себе связки, а я вывихнул колено. Он еще кое-как доковылял до зала, а я свалился и не встал. Мы оба проболели до конца семестра, потом я уехал. - Лорд Саксенден хихикнул. - Так я и должен ему до сих пор три порции клубничного джема.
      - Я думал, что у нас в Америке завтраки плотные. Но оказывается, это пустяки в сравнении с вашими, - сказал Халлорсен, усаживаясь.
      - Вы знакомы с лордом Саксенденом?
      - Лорд Саксенден? - переспросил Халлорсен и поклонился.
      - Как поживаете? У вас в Америке нет таких куропаток, как у нас, а?
      - Нет. Полагаю, что нет. Я мечтаю поохотиться на этих птиц. Дивный кофе, мисс Черрел.
      - Да, - подтвердила Динни. - Тетя Эм гордится своим кофе.
      Лорд Саксенден поплотнее устроился на стуле:
      - Попробуйте ветчины. Я еще не читал вашей книги.
      - Разрешите вам прислать? Мне будет лестно, если вы ее прочтете.
      Лорд Саксенден продолжал жевать.
      - Вам следует ее прочесть, лорд Саксенден, - вмешалась Динни. - А я пришлю вам другую книжку по тому же вопросу.
      Лорд Саксенден широко открыл глаза.
      - Очень мило с вашей стороны. Это клубничный? - спросил он и потянулся за джемом.
      - Мисс Черрел, - понизил голос Халлорсен, - я хотел бы, чтобы вы просмотрели мою книгу и отметили места, которые сочтете несправедливыми по отношению к вашему брату. Я был страшно зол, когда писал ее.
      - Не понимаю, какой мне смысл читать ее теперь?
      - Я мог бы, если вы пожелаете, выбросить все это во втором издании.
      - Вы очень добры, профессор, но зло уже совершено, - ледяным тоном отрезала Динни.
      Халлорсен еще больше понизил голос:
      - Страшно сожалею, что причинил вам неприятность.
      Чувство, которое можно было бы, пожалуй, приблизительно выразить словами: "Ты сожалеешь? Ах ты..." - преисполнило все существо Динни злостью, расчетливым торжеством и сарказмом.
      - Вы причинили зло не мне, а моему брату.
      - Давайте подумаем вместе, нельзя ли его исправить.
      - Сомневаюсь.
      Динни встала. Халлорсен поднялся, пропустил ее и поклонился,
      "Вежлив до ужаса!" - подумала девушка.
      Остальную часть утра она просидела над дневником в одном из уголков парка, настоящем тайнике - до того густо он зарос тисом. Здесь грело солнце, над цинниями, пенстемонами, мальвами и астрами успокоительно гудели пчелы. В этом уединении Динни снова почувствовала, как тяжело ей будет выставить переживания Хьюберта на суд толпы. Нет, в дневнике не было никакого хныканья, но, предназначенный для глаз лишь того, кем был написан, он с предельной откровенностью обнажал все раны души и тела. Издалека долетали выстрелы. Облокотясь на заросшую тисом изгородь, девушка смотрела в поле, откуда доносилась стрельба.
      Сзади раздался голос:
      - Вот ты где!
      Ее тетка в соломенной шляпе с такими широкими полями, что они задевали за плечи, стояла внизу на дорожке в обществе двух садовников.
      - Я за тобой. Босуэл и Джонсон, вы можете идти. Портулаком займемся после обеда.
      Леди Монт подняла голову и выглянула из-под своей огромной шляпы:
      - Такие носят на Майорке. Отлично защищает от солнца.
      - Босуэл и Джонсон, тетя?
      - Сначала у нас служил один Босуэл, но твой дядя не успокоился до тех пор, пока не подыскал Джонсона. Он требует, чтобы они всюду ходили вместе. Ты веришь доктору Джонсону, Динни?
      - Я считаю, что он слишком часто употребляет слово "сэр".
      - Флер унесла мои садовые ножницы. Что это у тебя, Динни?
      - Дневник Хьюберта.
      - Тяжело читать?
      - Да.
      - Я следила за профессором Халлорсеном. Е'о следовало бы кое от че'о отучить.
      - Прежде всего от самоуверенности, тетя Эм.
      - Надеюсь, наши подстрелят пару зайцев. Суп с зайчатиной был бы прекрасным добавлением к меню. Уилмет и Хенриет Бентуорт уже разошлись во мнениях.
      - По какому поводу?
      - Не знаю. Я была занята. Не то насчет премьер-министра, не то насчет портулака. Они вечно спорят. Хен, видишь ли, все'да была принята при дворе.
      - Это так опасно?
      - Хен - прелестное создание. Люблю ее, хотя она вечно кудахчет. Зачем ты привезла дневник?
      - Хочу показать его Майклу и посоветоваться с ним.
      - Не делай это'о, - сказала леди Монт. - Майкл - хороший мальчик, но ты это'о не делай. У не'о масса каких-то странных знакомых - издатели там и прочие.
      - Потому-то я и хочу с ним посоветоваться.
      - Посоветуйся лучше с Флер: она человек с головой. А у вас в Кондафорде тоже такие циннии? Знаешь, Динни, мне кажется, что Эдриен скоро сойдет с ума.
      - Тетя Эм!
      - Он ходит как во сне. Я думаю, если его уколоть булавкой, он и то не заметит. Конечно, не следовало бы говорить с тобой об этом, но он должен на ней жениться.
      - Согласна, тетя.
      - Но он это'о не сделает.
      - Или она не захочет.
      - Они оба не захотят. Словом, не понимаю, чем все это кончится. Ей уже сорок.
      - А дяде Эдриену?
      - Он еще совсем мальчик. Моложе е'о один Лайонел. Мне пятьдесят девять, - решительно объявила леди Монт. - Мне пятьдесят девять, я знаю, а твоему отцу шестьдесят. Твоя бабушка была очень чадолюбива. Она непрерывно рожала. Что ты думаешь насчет детей?
      Пузырек поднялся на поверхность, но Динни успела проглотить его и ответила только:
      - Ну, раз люди женаты, это неплохо - в меру, конечно.
      - У Флер будет еще один в марте. Плохой месяц - какой-то ле'комысленный. А ты, Динни, ко'да собираешься замуж?
      - Когда заговорят мои юные чувства, не раньше.
      - Весьма бла'оразумно! Не за американца, надеюсь?
      Динни покраснела, улыбнулась - в улыбке было что-то опасное - и ответила:
      - С какой стати мне выходить за американца?
      - Не зарекайся, - возразила леди Монт, обрывая увядшую астру. - Ко'да я выходила за Лоренса, он так за мной ухаживал!
      - И сейчас еще" ухаживает, тетя Эм. Замечательно, правда?
      - Перестань смеяться!
      И леди Монт так глубоко погрузилась в воспоминания, что, казалось, окончательно исчезла под шляпой - еще более необъятной, чем раньше.
      - Кстати, раз уж мы заговорили о браке, тетя Эм, - я хотела бы подыскать Хьюберту девушку. Ему нужно отвлечься.
      - Твой дядя посоветовал бы ему отвлечься с какой-нибудь танцовщицей, - заметила леди Монт.
      - Может быть, дядя Хилери знает что-нибудь подходящее?
      - Динни, ты - испорченное существо. Я все'да это говорила. По'оди, дай подумать. У меня была одна девушка; нет, она вышла замуж.
      - Может быть, она уже развелась.
      - Нет, кажется, пока только разводится, но это дол'ая история. Очаровательное создание.
      - Не сомневаюсь. Подумайте еще, тетя.
      - Это пчелы Босуэла, - ответила тетка. - Их привезли из Италии.
      Лоренс говорит, что они - фашистки.
      - Черные рубашки и никаких лишних мыслей. В самом деле, они производят впечатление очень агрессивных.
      - О да! Стоит их потревожить, как они налетают целым роем и начинают тебя жалить. Но ко мне они относятся хорошо.
      - Одна уже сидит у вас на шляпе, милая тетя. Согнать ее?
      - Подожди! - воскликнула леди Монт, сдвигая шляпу на затылок и слегка открыв рот. - Вспомнила одну.
      - Кого это "одну"?
      - Джин Тесбери, дочь здешнего пастора. Старинный род. Денег, разумеется, нет.
      - Совсем?
      Леди Монт покачала головой. Шляпа ее заколыхалась.
      - Разве у девушки с такой фамилией мо'ут быть день'и? Но она хорошенькая. Немно'о похожа на ти'рицу.
      - Как бы мне познакомиться с ней, тетя? Я ведь знаю, какой тип не нравится Хьюберту.
      - Я при'лашу ее к обеду. У них дома плохо питаются. Кто-то в нашем роду уже был женат на одной из Тесбери. Насколько я помню, это произошло при Иакове, так что они с нами в родстве, но страшно отдаленном. У нее есть еще брат. Он моряк: у них все служат во флоте. Знаешь, он не носит усов. Сейчас, по-моему, он здесь, в увольнении.
      - В отпуске, тетя Эм.
      - Да, да, я чувствовала, что это не то слово. Сними пчелу с моей шляпы. Какая прелесть!
      Динни обмотала носовым платком руку, сняла с огромной шляпы крохотную пчелку и поднесла к уху.
      - До сих пор люблю слушать, как они жужжат, - сказала она.
      - Я е'о тоже при'лашу, - отозвалась тетка. - Е'о зовут Ален. Славный мальчик.
      Леди Монт взглянула на волосы Динни:
      - Я назвала бы их каштановыми. Кажется, он не без перспектив, но какие они - не знаю. Во время войны взлетел на воздух.
      - Приземлился, надеюсь, благополучно, тетя?
      - Да. Даже что-то получил за это. Рассказывает, что во флоте сейчас очень стро'о. Всякие, знаешь, там азимуты, машины, запахи. Ты расспроси е'о.
      - Вернемся к девушке, тетя Эм. Что вы имели в виду, назвав ее тигрицей?
      - Понимаешь ли, она так смотрит на тебя, словно из-за у'ла вот-вот появится ее детеныш. Мать ее умерла. Она вертит всем приходом.
      - Хьюбертом она тоже будет вертеть?
      - Нет. Но справится с каждым, кто захочет им вертеть.
      - Это лучше. Можно мне отнести ей записку с приглашением?
      - Я пошлю Босуэла и Джонсона. - Леди Монт взглянула на ручные часы: Нет, они сейчас обедают. Все'да ставлю по ним часы. Сходим сами - туда все'о четверть мили. Моя шляпа не очень неприлична?
      - Напротив, милая тетя.
      - Вот и прекрасно. Выйдем прямо здесь.
      Они дошли до конца тисовой поросли, спустились в длинную заросшую травой аллею, миновали калитку и вскоре достигли дома пастора. Динни, полускрытая шляпой тетки, остановилась в увитой плющом подворотне. Дверь была открыта, в полутемной отделанной панелями прихожей, словно приглашая войти в нее, гостеприимно пахло ветхим деревом. Из дома донесся женский голос:
      - А-лен!
      Мужской голос ответил:
      - Хэл-ло!
      - Будешь завтракать?
      - Звонка нет, - сказала племяннице леди Монт. - Придется стучать.
      Они дружно постучали.
      - Какого черта!
      На пороге вырос молодой человек в сером спортивном костюме. Широкое загорелое лицо, темные волосы, открытый взгляд глубоких серых глаз.
      - О! - воскликнул он. - Леди Монт! Эй, Джин!
      Затем, взглянув поверх шляпы, встретился глазами с Динни и улыбнулся, как умеют улыбаться только во флоте.
      - Ален, не зайдете ли вместе с Джин к нам вечером пообедать? Динни, это Ален Тесбери. Нравится вам моя шляпа?
      - Превосходная вещь, леди Монт.
      Появилась девушка, крепкая, словно отлитая из одного куска, с упругой, пружинящей походкой. Руки и лицо у нее были почти того же цвета, что светло-коричневые юбка и джемпер-безрукавка. Динни поняла, что имела в виду тетка. Лицо Джин, довольно широкое в скулах, суживалось к подбородку, зеленовато-серые глаза прятались под длинными черными ресницами. Взгляд открытый и светлый, красивый нос, широкий низкий лоб, коротко подстриженные темно-каштановые волосы. "Недурна", - решила Динни и, поймав улыбку девушки, ощутила легкую дрожь.
      - Это Джин, - сказала ее тетка. - Моя племянница Динни Черрел.
      Тонкая смуглая рука крепко сжала руку Динни.
      - Где ваш отец? - продолжала леди Монт.
      - Папа уехал на какой-то церковный съезд. Я просила его взять меня с собой, но он не согласился.
      - Ну, он теперь в Лондоне ходит по театрам.
      Динни заметила, как девушка метнула яростный взгляд, потом вспомнила, что перед нею леди Монт, и улыбнулась.
      - Значит, вы оба придете? Обедаем в восемь пятнадцать. Динни, нам пора, иначе опоздаем к ленчу. Ласточка! - заключила леди Монт и вышла из подворотни.
      - В Липпингхолле гости, - объяснила Динни, увидев, что брови молодого человека недоуменно поднялись. - Тетя имела в виду фрак и белый галстук.
      - Ясно. Форма парадная. Джин.
      Брат и сестра, держась за руки, стояли в подворотне. "Красивая пара!" - подумала Динни.
      - Ну что? - спросила ее тетка, когда они снова выбрались на заросшую травой аллею.
      - Да, я тоже увидела тигрицу. Она показалась мне очень интересной.
      Такую надо держать на коротком поводке.
      - Вон стоит Босуэл-и-Джонсон! - воскликнула леди Монт, словно вместо двух садовников перед ней был всего один. - Боже милостивый, значит, уже третий час!
      IX
      После завтрака, к которому Динни и ее тетка опоздали, Эдриен и четыре молодые дамы, захватив с собой оставшиеся от охотников раскладные трости, полевой тропинкой двинулись туда, где к вечеру ожидалась самая хорошая тяга. Шли двумя группами: сзади - Эдриен с Дианой и Сесили Масхем, впереди - Динни с Флер. В последний раз родственницы виделись чуть ли не за год до этого и представление друг о друге имели, во всяком случае, весьма отдаленное. Динни изучала голову, о которой с похвалой отозвалась тетка. Голова была круглая, энергичная и под маленькой шляпкой выглядела очень изящно. Личико хорошенькое, правда, чуточку жестковатое, но неглупое, решила Динни. Фигурка подтянутая, одета превосходно, - настоящая американка. Чувствовалось, что из такого ясного источника можно кое-что почерпнуть - по крайней мере здравые мысли.
      - Я слышала, как читали ваш отзыв в полицейском суде, Флер.
      - Ах, эту бумажку! Разумеется, я написала то, о чем просил Хилери. На самом-то деле я ничего не знаю об этих девушках. К ним просто не подступиться. Конечно, есть люди, которые умеют войти в доверие к кому угодно. Я же не умею, да и не стремлюсь. А с деревенскими девушками иметь дело проще?
      - Там, где я живу, все так давно связаны с нашей семьей, что мы все узнаем о них раньше, чем они сами.
      Флер испытующе посмотрела на Динни:
      - У вас есть хватка, Динни. Готова поручиться за это. С вас можно бы написать замечательный портрет для фамильной галереи. Не знаю только, кто возьмется за это. Пора уже появиться художнику, владеющему ранней итальянской манерой. Прерафаэлиты ее не постигли: их картинам недостает музыки и юмора. А без этого вас писать нельзя.