Слейтон лечился у всех знаменитых кардиологов США. Иногда перебои прекращались на несколько месяцев, затем наступали снова. Он заметил: чувствуешь себя лучше после хорошей пробежки, начал усиленно заниматься спортом. Ему запрещали летать, но не запрещали работать на тренажерах, и он проводит на них долгие часы, испытывая сам себя. В 1970 году сердечных перебоев не было целый год. Узнав об этом, Чарльз Бэрри, главный космический врач, решил еще раз, последний раз, заняться Диком Слейтоном. В клинике, где когда-то работал знаменитый кардиолог Майо, ему вводили прямо в сердце крошечные датчики, ему делали массу разных анализов и... не обнаружили никаких отклонений в сердечной деятельности! Десятилетний запрет снят: весной 1972 года он допущен к полетам в космос.

Допущен, но на чем летать? С кем? В апреле улетел экипаж Янга, в декабре стартуют ребята Сернана, и все, конец «Аполлону». Уже вовсю тренируются три команды «Скайлэба»: ведь это он сам назначил их. Первый полет на «Шаттле» будет, как считали тогда, не раньше 1977 года, а на самом деле он состоялся, когда Дику Слейтону было 57 лет, и вряд ли он сумел бы сохранить до этого срока свое безупречное здоровье. Да кто возьмет на себя ответственность послать на первое испытание нового корабля 57-летнего астронавта без опыта работы в космосе?

У него было действительно трагическое положение: ему запрещали летать, когда летали до 12 человек в год, и разрешили, когда полеты, по существу, застопорились. У него оставался только один, единственный шанс: ЭПАС. В Москве еще не было подписано соглашение на высшем уровне о совместном полете, когда Слейтон начал изучать русский язык.

— Лучше быть 50-летним новичком, чем 50-летним неудачником, — говорил Дик. — Я счастлив, что выбран для этого полета и очень хочу в нем участвовать. Я надеюсь, что наше сотрудничество перейдет в сотрудничество в других сферах...

Когда 24 марта 1975 года его ракету «Сатурн-1Б» вывозили на стартовую площадку, он воскликнул: «Какое это великолепное зрелище! Как жаль, что так мало людей видят это!» Трудно оценить меру влюбленности этого человека в космонавтику. Если бы мне доверили комплектовать американский экипаж ЭПАС, я бы написал его имя самым первым. Дональд Слейтон ждал своего полета 5935 дней.

И еще мне хотелось сказать два слова о дублерах экипажей ЭПАС. Мы редко вспоминали в этой книге дублеров, а зря. Им вообще не везет: после старта об их существовании чаще всего просто забывают. А после финиша — тем более. У людей непосвященных даже возникает мысль: а нужны ли дублеры? Это очень несправедливо. Это очень несправедливо потому, что полет — лишь последняя строчка огромной космической эпопеи, итог, в котором суммируются усилия десятков, сотен и тысяч людей, и в списках этих людей едва ли не первыми стоят дублеры. Несправедливо — потому что во время черновой, повседневной, долгой и — что греха таить — не всегда интересной работы дублерам не делают никаких поблажек — ведь экипаж-дублер знает и умеет все, что знает и умеет основной экипаж. Несправедливо — потому что у них равные обязанности и не равные права. Вернее, у них нет одного-единственного права — лететь первому.

Впрочем, о втором советском экипаже ЭПАС так сказать нельзя: они полетели как раз раньше первого экипажа. Опытным космонавтам — Анатолию Филипченко и Николаю Рукавишникову после многочисленных наземных проверок и тренировок было поручена испытание модернизированного варианта корабля «Союз» в реальных полетных условиях. Выбор именно этих людей в качестве первых дублеров не случаен. Именно Филипченко был в ноябре 1969 года командиром «Союза-7», стартовавшего вместе с «Союзом-6» и «Союзом-8». Николай Рукавишников тоже не новичок. В апреле 1971 года он вместе с В.Шаталовым и А.Елисеевым летал на «Союзе-10». Таким образом, оба космонавта уже своей предыдущей работой были как бы нацелены именно на задачу поиска, обнаружения и сближения с другим космическим объектом. В декабре 1974 года во время испытательного полета «Союз-16», естественно, ни с кем не сближался: ему не с кем было сближаться. Но вся программа автономного полета была отработана точно по графику ЭПАС, минута в минуту. Кроме того, несмотря на отсутствие корабля-партнера, была создана возможность испытать отдельные элементы нового стыковочного узла, никогда до этого не летавшего в космос.

Последующие долговременные полеты и эпопея ЭПАС затмили скромный 142-часовой полет «Союза-16», а между тем его роль в реализации совместного полета весьма велика. Проверялись не только технические новинки советского корабля. Девять американских станций слежения так же проводили в это время «генеральную репетицию», не говоря уже о подмосковном Центре управления полетом, для которого это тоже были контрольные испытания в реальных условиях. Короче, как сказал технический директор советской части программы ЭПАС член-корреспондент АН СССР К.Д.Бушуев, «тренировочные полеты двух беспилотных кораблей, которые проводились раньше, и полет „Союза-16“ дали нам все необходимые данные, которые мы ожидали получить».

Два других советских экипажа: Владимир Джанибеков — Борис Андреев и Юрий Романенко — Александр Иванченков — «Молодые орлы», как с улыбкой называл их Томас Стаффорд.

По-разному сложились потом их судьбы. Не удалось слетать в космос Борису Андрееву, но трое других стали знаменитыми космонавтами, таланты которых раскрылись во время работы на орбитальных станциях. Особенно приятно выделить мне Владимира Джанибекова. Не только потому, что он — единственный советский космонавт, пять раз стартовавший в космос. И не потому, что на его долю выпали тягчайшие испытания на орбите. Но и потому еще, что трудно найти среди наших космонавтов человека более обаятельного, скромного, образованного и доброго. Понятие человеческой доброты редко фигурирует в статьях о космосе. А между тем именно это качество в конечном счете определяет человеческую личность...

Летом 1975 года В. Джанибеков и Б. Андреев во время совместного полета работали в подмосковном Центре управления (ЦУП). За две недели до этого они принимали участие в контрольных «играх» советского и американского ЦУП. Ю.Романенко и А.Иванченков дублировали первый экипаж на космодроме Байконур.

Из трех дублеров американского экипажа — людей уже «обстрелянных» космосом, двое — герои этой книжки, вы их уже знаете. Алан Бин, как вы помните, в ноябре 1969 года он стал четвертым человеком, высадившимся на Луну. В 1973 году он — командир второго экипажа «Скайлэба», который провел в космосе 59 дней. Очевидно, цифра 2 преследует Алана: вторая лунная экспедиция, второй экипаж «Скайлэба» и вот теперь — второй командир «Аполлона» ЭПАС.

Дублер В.Бранда — Рональд Эванс, который принимал участие в лунной экспедиции на последнем 17-м лунном «Аполлоне». Как вы помните, на Луну он не попал — ждал своих товарищей на орбите лунного спутника как пилот командного модуля.

Наконец, третий дублер, самый молодой из американцев, 39-летний Джек Лусма. Он тоже военный, офицер-десантник, затем стал авиационным инженером. Лусма довольно много летал и довольно долго ждал своей очереди в резервах различных экипажей «Аполлонов», пока, наконец, ему удалось слетать вместе с Бином на «Скайлэбе».

Самое поверхностное знакомство с американскими дублерами сразу убеждало в том, что руководство НАСА весьма серьезно относилось к комплектации второго экипажа «Аполлона» ЭПАС, назначив туда людей весьма опытных. И опыт их, если можно так сказать, свежий: все трое были в космосе не далее как за два с половиной года до старта ЭПАС.

Четырнадцать космонавтов и астронавтов много месяцев самоотверженно и дружно строили общую лестницу в небо. Пятеро поднялись по ней 15 июля 1975 года. Девять других остались внизу. Мысли этих девятерых были в Космосе, дела на Земле. Вот почему всегда, когда герои возвращаются на Землю, надо впопыхах, в общих радостях не забыть дублеров. Поверьте, они тоже заслужили цветы и улыбки.

Теперь вы знаете всех, кто мог полететь и кто полетел на «Союзе» и «Аполлоне». И остается только рассказать, как они летали.

В это время я находился в Хьюстоне, в Центре управления пилотируемыми полетами им. Джонсона. Во время тренировочного полета «Союза-16» в декабре 1974 года я ездил на Байконур, работал в подмосковном Центре управления, присутствовал на всех последних экзаменационных тренировках в Звездном городке. Поэтому, находясь в Техасе, я до мелочей представлял себе, что и где сейчас происходит. Откровенно говоря, в многолетней истории ЭПАС собственно полет — эпизод довольно короткий, но, безусловно, вершинный по своему эмоциональному накалу.

— Космический полет, — сказал Алексей Леонов на космодроме перед стартом, — завершает громадную работу, которую проделали десятки больших научных и производственных коллективов. Если разобраться глубже, то, в сущности, вся страна, а в этом полете — даже две. Космонавтам оказывают громадное доверие, и его надо оправдать... Никаких претензий Байконуру мыс Канаверал предъявить не мог: время старта «Союза-19» на Байконуре было выдержано до сотых долей секунды. Теперь слово было за американцами.

Астронавт Джон Янг, который работал в американском ЦУПе, рассказывал нам, что настроение у астронавтов на мысе Канаверал перед стартом было отличное.

— Они шутят и рассказывают друг другу какие-то веселые истории, но я не понимаю, о чем они говорят, поскольку они разговаривают по-русски...

Накануне старта Вэнс Бранд и Дональд Слейтон приняли участие в большой телепередаче для молодежи. Они рассказали о совместном советско-американском полете и перспективах дальнейшего освоения космоса.

— Работать в астронавтике очень интересно, — сказал Вэнс. — Это прекрасная область приложения молодых сил и знаний. Это справедливо и для юношей, и для девушек, потому что я уверен, что в недалеком будущем женщины начнут часто летать в космос...

— Нам нередко пишут письма молодые люди, — добавил Дик. — Они спрашивают, какая область астронавтики наиболее интересна. Мне кажется, можно выбирать любую: там нет неинтересных областей...

Тренировки астронавтов проводились даже в канун полета. Они летали на специальном учебно-тренировочном самолете «Т-38», выполняли фигуры высшего пилотажа, а вернувшись на Землю, провели очередной урок русского языка.

Когда «Союз» стартовал в Казахстане, во Флориде было раннее утро, и американский экипаж решили не будить, чтобы не ломать им предстартовый режим. Старт «Союза» они смотрели за завтраком в видеозаписи.

У американцев были свои тревоги. Но связаны они были не с телевизионной техникой, а с погодой. Над Мексиканским заливом летом всегда ходят грозовые тучи. За несколько недель до старта специальная группа ученых исследовала состояние атмосферы над южной Флоридой. В их распоряжении находились три самолета с аппаратурой и наземная система наблюдения за атмосферным электричеством, не говоря уже о громоотводах непосредственно на стартовом комплексе №39, где с марта месяца стоял носитель «Сатурн-1Б» с космическим кораблем. Кроме того, на всякий случай над стартовым комплексом на высоте шести километров кружил еще один самолет, который мог, если потребуется, высыпать на грозовое облако ленты металлической фольги и «разрядить» таким образом грозу. Однако именно 15 июля небо расчистилось от туч, и около миллиона человек, собравшихся здесь, могли наблюдать старт последнего из «Аполлонов», который после уточнения орбиты «Союза» состоялся точно в срок, назначенный баллистиками.

По телевидению я видел Стаффорда и Слейтона в момент старта «Аполлона». Бранда не было видно, он сидел под телекамерой. Передачу с борта стартующего корабля на мысе Канаверал вели впервые, и на всех американских телезрителей легкое, но очень выразительное покачивание стартующей ракеты произвело большое впечатление. Общий вздох облегчения миллионов людей был ответом на веселый возглас Стаффорда:

— Итак, мы в пути!

После выхода «Аполлона» на орбиту директор НАСА Д.Флетчер и присутствовавший на старте посол Советского Союза А.Ф. Добрынин сердечно поздравили всех специалистов с прекрасным началом выдающегося космического эксперимента и выразили надежду на его успешное продолжение. Президент США Д.Форд смотрел передачи о стартах по телевидению.

— И в космосе приближается разрядка, — заметил он.

Специалисты говорят, что старт и финиш — самые ответственные этапы космического полета. На берегах Сырдарьи и Мексиканского залива этот первый трудный экзамен был сдан на отлично. Когда «Аполлон» начал полет, Стаффорд радировал на борт «Союза»:

— Мы скоро вас догоним!

— Потерпи, — перебил его телекомментатор, — не так уж и скоро: вам надо летать еще два дня...

Эти два дня, предшествующие стыковке, были заняты коррекцией орбит и научными экспериментами. В напряженном внимании проходили вахты медиков: как будут чувствовать себя члены экипажей в первые часы привыкания к миру невесомости? Особенно внимательны были врачи к Бранду и Слейтону, которые еще не летали в космос. Однако так называемый период адаптации прошел благополучно, и, когда, уже после приводнения «Аполлона», Слейтона спросили, какой чувствует себя, он отшутился:

— Мне не пришлось делать ничего такого, что с не меньшим успехом сумела бы сделать моя бабушка в Висконсине, которой 91 год...

Доктор Ланни рассказывал нам:

— Обычно я записываю всякие неполадки, чтобы не забыть рассказать о них журналистам, но на этот раз у меня даже нет с собой такой бумажки...

Однако два обстоятельства все-таки вызвали тревогу наземных Центров управления. Сначала на «Аполлоне» заупрямился штырь люка, соединяющего корабль с переходным модулем. Если бы астронавтам не удалось его «укротить», стыковка была бы невозможна, и переходы из корабля в корабль не состоялись бы. Этот штырь не слушался и зимой 1971 года, но и тогда экипаж Шепарда, и сейчас команда Стаффорда с помощью советов Земли все-таки справилась с ним.

Затем вышла из строя телевизионная установка «Союза». Леонов и Кубасов не могли сразу приступить к ее ремонту, так как сначала надо было сделать более срочную работу: выполнить баллистические маневры, обеспечивающие стыковку. Как я узнал потом, уже вернувшись из Америки, в Центре управления в подмосковном Калининграде возникло нечто, что можно назвать и сильным замешательством, и легкой паникой. Ведь телевизионная установка с учетом «идеологии» предстоящей стыковки была едва ли не главным элементом всего полета. Телевизионщики поняли, что их ждут великие кары. Однако обошлось. Пока шли баллистические маневры, специалисты готовили свои рекомендации по ремонту. Командир экипажа поддержки Владимир Джанибеков «проиграл» на наземном аналоге корабля весь ход ремонтных работ и к двадцатому витку «Союза» вокруг Земли телевизионная связь была восстановлена.

Забавный случай запомнился мне в связи с резервным кораблем «Союз», который находился на космодроме Байконур. Этот корабль должен был стартовать в двух случаях. Во-первых, если бы надолго пришлось отложить старт «Аполлона» и первый «Союз» вынужден был бы сесть, израсходовав свой полетный ресурс. Во-вторых, если бы первый «Союз» потребовал аварийной посадки. Так вот, несмотря на то, что полет проходил нормально, среди американских журналистов с быстротою молнии распространился слух, что второй «Союз» стартовал на Байконуре. Инженеры из ЦУПа отрицали это, но нашлись люди, которые утверждали, что слышали все своими ушами. Я ничего не понимал. Вернее, понимал, что это какая-то ошибка, но откуда она появилась — не понимал. Стоило немалых трудов разобраться во всей этой странной информации. Виновником новорожденной газетной утки оказался... Валерий Кубасов! Ведь позывной нашего бортинженера был «Я — „Союз-2“.

В те дни популярным и в СССР, и в США был дружеский шарж Алексея Леонова: три техасца в остроносых ковбойских сапогах, с лассо наготове, сидя верхом на «Аполлоне» и вглядываясь в звездную даль, вопрошают:

— Ну, где же они?

А они вовремя были точно на своем, всеми законами орбитальной динамики определенном месте.

На всю жизнь запомнился мне момент стыковки. Телевизионное изображение проектировалось на большой экран аудиториума хьюстонского центра. «Союз», солнечные батареи которого делали его похожим на маленький самолет, сначала завис на самом краю яркого ореола земной атмосферы, потом начал быстро расти на экране. Отчетливо были видны два его световых маяка и бортовые огни ориентации, и еще два маленьких фонарика на самых концах «крыльев» солнечных батарей. «Союз» был точно ориентирован и казался относительно кривого горизонта планеты совершенно неподвижным, словно Алексей Леонов нарисовал его на черном небе. «Аполлон», переходный модуль которого попадал в поле зрения наружной телекамеры, приближался очень уверенно, совершенно не было заметно, что он прицеливается, наоборот, впечатление было такое, что «Аполлон» подкатывается к «Союзу» по невидимым небесным рельсам. Лепестки стыковочных узлов сразу плавно, крепко и почти бесшумно вошли друг в друга. На огромных светящихся картах мира в двух Центрах управления два пунктира траекторий слились в один яркий пунктир: над Землей летел 22-тонный космический комплекс «Аполлон» — «Союз».

В аудиториуме раздались аплодисменты. В этот же миг они звучали и в Москве, и на Байконуре, и на мысе Канаверал, везде, где были люди, которые ждали этого поистине исторического свершения. Но еще более бурные аплодисменты раздались через несколько часов, когда распахнулся люк стыковочного модуля и Алексей Леонов крепко пожал руку Томасу Стаффорду. Рукопожатие на орбите, столько раз повторенное в газетных заголовках, стало реальностью.

— А! Здравствуйте! — услышал я голос Стаффорда. Он говорил по-русски.

— Валерий! Как дела? — кричал он Кубасову.

— Хэппи ту си ю! (Счастливы видеть вас!), — это уже Леонов приветствует друзей по-английски...

Что касается «языкового барьера» вообще, он был, конечно, преодолен, но с большим трудом, как с той, так и с другой стороны. Американцы, как бы это поточнее сказать, спотыкались, говоря по-русски. Наши ребята, особенно Кубасов, объяснялись так, как каменщики кладут стенку — кирпич к кирпичу, слово к слову. Но и те и другие очень старались. Никаких претензий к ним предъявить нельзя: они начали изучать чужой язык в зрелом возрасте, что очень трудно. Мне кажется, что возраст играет, как ни странно, меньшую роль в физической подготовке к полету, чем такая деликатная штука, как чужая речь. Короче, они понимали друг друга, а это — самое главное.

Сразу после стыковки мы с собственным корреспондентом «Комсомольской правды» в США Анатолием Манаковым решили побеседовать с теми американцами, которые не участвовали непосредственно в программе ЭПАС. О чем думают они, простые американцы? У музея космической техники много машин. Номерные знаки из разных штатов: туристы приехали в Хьюстон, чтобы увидеть космонавтов в «главной диспетчерской» уникального космического эксперимента.

— 30 лет назад русские и американцы встретились на Эльбе как победители, — сказал нам Джесс Ферниш, шериф из города Инэплс штата Индиана. — К сожалению, вскоре после этой встречи началась «холодная война». Вот сегодня говорили, что произошла вторая встреча «над Эльбой». На этот раз она символизирует конец «холодной войны». Эксперимент, мне думается, несомненно, будет способствовать развитию взаимопонимания между нашими великими народами. Когда являешься свидетелем подобных событий, захватывает дыхание. Передайте, пожалуйста, от меня и моих детей самый сердечный привет вашим космонавтам. Мы желаем им удачи и успеха. Одно слово — молодцы!

— У меня такое впечатление, будто я видел хорошо сделанный научно-фантастический фильм, — говорил Кент Бэкарт, бухгалтер из калифорнийского городка Эскондидо. — То, что происходит сейчас на орбите, действительно фантастика, но уже наяву. Только что мы слышали слова лидера вашей страны Брежнева, поздравившего космонавтов и астронавтов с большим успехом. Я разделяю его мнение, что такие совместные эксперименты укрепляют мир. Мне кажется, что их надо продолжить и в будущем. От всего сердца желаю вашим космонавтам и моим соотечественникам счастливого возвращения на землю.

Не могла скрыть своего волнения молодая школьная учительница из Хьюстона Джун Тэйлор:

— Есть моменты в жизни любого человека, которые нельзя забыть: настолько они впечатляют. Сегодня я видела, как американские и русские парни обмениваются рукопожатием в космосе. Этот эпизод, который я наблюдала в Центре управления полетами в моем родном Хьюстоне, является одним из самых ярких и приятных впечатлений в моей жизни. Я хочу, чтобы советские люди и американцы встречались почаще через стыковочный модуль космических кораблей и у нас здесь, на земле. Нам надо дружить и работать вместе...

Сегодня многие из этих фраз звучат наивно. Советско-американские отношения с тех пор претерпели изменения огромные. Брежневская «оттепель» вскоре сменилась новым «накачиванием мускулов». Но подобно тому, как сам ЭПАС принадлежит истории современности, так принадлежат ей и эти искренние слова простых американцев, произнесенные в тот душный жаркий июльский день у зеленых лужаек Центра в Хьюстоне.

...Мы вернулись в отель уже под вечер. Включили телевизор, и сразу выплыла навстречу нам красно-синяя эмблема ЭПАС. Последние известия: Стаффорд и Слейтон едят русский борщ в «Союзе»...

В космическом музее Центра пилотируемых полетов в Хьюстоне, где в эти дни особенно могуче кружил водоворот посетителей, над одним из стендов было укреплено изречение американца Роберта Годдарда — одного из пионеров ракетной техники. Вот его слова: «Трудно сказать, что такое невозможно, потому что вчерашняя мечта становится сегодня надеждой, а завтра — реальностью». Слова эти были сказаны более полувека назад, но звучали особенно убедительно в дни совместного полета.

Космический музей был расположен под одной крышей с просторным залом, где работали журналисты, приехавшие сюда со всего света. Справа от нашего стола сидели американцы, слева — ТАСС, позади — японцы, напротив — корреспондент из ГДР. И все писали, стучали на машинках, кричали в телефоны, слушали радио, смотрели телевизоры, читали пресс-бюллетени, пили апельсиновый сок, который бесплатно раздавал общий друг всех журналистов Билл Барклоу — представитель цитрусового департамента во Флориде: «Раз наш космодром находится во Флориде, Флорида должна участвовать в советско-американском полете, хотя бы этим соком!» Десятки людей, работающих здесь, как раз и писали о том, что так недавно еще казалось невозможным. Невозможным в политическом смысле, организационном, техническом. И вот старое предсказание Годдарда сбылось: невозможное превратилось в реальность.

Описание всех переходов из корабля в корабль, всех общих и автономных экспериментов могло бы составить отдельную научно-популярную книгу. Могу только сказать, что весь комплекс технических, астрофизических и медико-биологических исследований был выполнен полностью. Корабли благополучно сели в намеченный срок: «Союз» — в Казахстане, «Аполлон» — в Тихом океане. Весь мир отдавал должное безукоризненной работе экипажей и всех наземных служб, отмечал огромное политическое значение совместных усилий и общей победы.

Прокомментировать итоги ЭПАС группа советских журналистов в Хьюстоне попросила технического руководителя НАСА Джорджа Лоу и директора хьюстонского Центра пилотируемых полетов Кристофера Крафта.

Нас пригласили в Главное здание Центра. Посторонним сюда вход запрещен. У лифта — полицейский. Сопровождающий нас сотрудник администрации объясняет ему, кто мы, к кому идем. В коридорах — серьезные люди с деловыми папками. Железный ящик с щелью, на нем надпись: «Только для секретного мусора». Большой холл на девятом этаже. Мягкая мебель, вежливые секретарши, картины, почетные дипломы и документы в строгих деревянных рамках. Читаем: «Мемориал Юрия Гагарина. В память о первом человеке в космосе». Три подписи: от программы «Меркурий» — Джон Гленн, от программы «Джемини» — Джеймс Макдивитт, от программы «Аполлон» — Нейл Армстронг. Такой мемориал американские астронавты оставили на Луне. Нас приглашают в кабинет.

— Воспользовавшись вашим присутствием здесь, — начал беседу доктор Лоу, — я хотел бы поздравить советских специалистов, космонавтов Леонова и Кубасова, всех советских людей с успешным завершением космической программы. Свою радость я с удовольствием делю с выдающимися учеными, которые отдали ЭПАС столько сил. В первую очередь я хотел бы назвать академиков Келдыша, Котельникова и Петрова, а также профессора Бушуева, от работы с которыми я получил удовольствие. Потребуется еще немало времени, чтобы правильно оценить масштабы проведенной работы. Ее главный итог я вижу в том, что она распахнула перед нами двери в будущее. Я надеюсь, что сотрудничество только начинается и обе наши великие страны и впредь будут работать сообща в космосе.

— Мы почувствовали общую ответственность за начатое дело, — говорит доктор Крафт. — Космонавтика — на виду у всего мира. Мы обязаны были добиться полного успеха. Полет сплотил нас еще крепче. Могу сказать, что специалисты хьюстонского и подмосковного Центров имеют все основания быть довольными друг другом. Блестяще выполнили программу космонавты и астронавты.

— Нужен ли еще один полет, повторяющий «Союз» — «Аполлон»?

— Не думаю, — говорит Лоу. — Мы научились решать технические и организационные задачи, научились поддерживать контакты между наземными службами, в совместной работе подружились астронавты и космонавты. Все это позволит в будущем решать более сложные задачи. Мы уже беседовали на эту тему с академиком Котельниковым в мае этого года в Москве и, я надеюсь, до конца этого года встретимся еще раз. Возможны разные варианты.

Здесь, в Хьюстоне, очень жарко. Чувствуешь себя, как в парнике: влажная духота и плюс еще 37 градусов. Мы замечаем, что на Байконуре сейчас тоже жарко, но там сухо, и жару перенести легче. Доктор Лоу кивает — он недавно был на советском космодроме.

— Самое большое впечатление от этого посещения, — говорит он, — заключается в том, что я ощутил Байконур как поистине историческое место. Я принимал участие в разработке планов космических исследований в США с самого начала. Для меня история космонавтики — это моя жизнь. И вот я стоял на стартовой площадке, откуда полетел советский спутник Земли, откуда стартовал в космос первый человек!

Главный итог беседы: сотрудничество было плодотворным, то, что сделано, позволяет надеяться на скорое и интересное продолжение.

Когда после беседы мы шли мимо белых зданий и зеленых, удивительно «жаропрочных» газонов Центра, мы говорили о том, что — кто его знает? — а может быть, через несколько лет действительно придется вернуться сюда и писать новые репортажи о новой общей работе среди звезд.

Увы, этого не случилось...

В прошлом веке два великих сына двух великих народов — русский писатель-демократ Александр Герцен и большой американский поэт Уолт Уитмен — говорили о взаимных симпатиях этих народов, разделенных, как писал Герцен, океаном соленой воды, но не извечными предубеждениями и предрассудками. Газета «Сан» писала об ЭПАС под заголовком: «Там, где кончается „холодная война“. Рассматривая ЭПАС с дистанции сегодняшнего времени, видишь, что он не внес решающих политических перемен в отношениях двух великих стран, но он, безусловно, сделал эти отношения человечнее. Он помог нам лучше если не понять, то хотя бы разглядеть друг друга.