Осенью 1964 года Каманин записывает в дневнике: «...все его (Королева. – Я.Г.) «разносы» сейчас уже не так эффективны, как три-четыре года тому назад. Люди чувствуют: Королев зарывается и не хочет понять, что главная причина недостатков и промахов – в отсутствии твердого плана, в спешке и бессмысленном дерганьи исполнителей».

Известно, что Николай Петрович недолюбливал Сергея Павловича. Впрочем, чувства были взаимными. Но и с поправками на тенденциозность обвинение все равно серьезное.

Службисту Каманину было трудно понять истинно творческую натуру Королева. То, что представлялось ему шараханьем из стороны в сторону, было поиском в совершенно неисследованной области. Делал ли Королев ошибки? Да! И много! Принимал ли неверные решения? Не раз! Увлекался ли в ущерб главному делу чем-то второстепенным? Постоянно! В течение нескольких десятков лет в ОКБ Королева были продуманы, начерчены, изготовлены, а часто и испытаны десятки конструкций, отправленных потом в мусорную корзину. Были «выброшены на ветер» миллионы рублей народных денег. А как же вы хотите: брать и ничего не отдавать? Рисковать и никогда не проигрывать? Идти по неизвестной дороге и не оступаться? Иногда неудачи были, потому что чего-то не учли. А иногда – потому что идея рождалась до срока, отмеренного ей общим течением научно-технического прогресса, этакий интеллектуальный выкидыш.

Когда Павел Владимирович Цыбин рисовал в моем блокноте «лапоток», я поразился сходством рисунка с «Шаттлом» и «Бураном». Еще в 1959 году, когда Цыбин был главным конструктором небольшого авиационного ОКБ, Королев уговорил его спроектировать одноместный космический самолет со складывающимися крыльями, который можно было упрятать под головной обтекатель Р-7. Самолетик должен был летать в космосе, а затем самостоятельно садиться на аэродром. Цыбин привлек к работе над проектом крупных ученых: теплотехника Владимира Алексеевича Кириллина, аэродинамика Сергея Алексеевича Христиановича, механика Владимира Васильевича Струминского. С их помощью проект был выполнен в срок. Шутники в ОКБ утверждали, что маленький тупорылый самолетик чем-то напоминает по форме русский лапоть, и проект быстро обрел неофициальное название – «лапоток». Королеву он очень понравился. Обсуждая с Цыбиным проект космолета, Сергей Павлович не мог представить себе всех грядущих трудностей, которые встанут на пути создания «Шаттла» и «Бурана». Но трудности эти он почувствовал:

– Пожалуй, мы все-таки пойдем другим путем, более простым и быстрым. Но к «лапотку» мы еще вернемся...

И вернулись. Через 22 года. В США.

Незадолго перед смертью Сергей Павлович увлекся еще одной идеей. Он задумал создать в космосе искусственную тяжесть путем раскрутки двух космических аппаратов, соединенных тросом, вокруг общего центра масс. Сотрудникам своего ОКБ он отдал распоряжения срочно просчитать все возможные варианты, а Раушенбаху даже среди ночи звонил, чтобы «посоветоваться по закрутке».

И такой проект тоже существовал. Корабль «Восток» должен был соединяться тросом с блоком «И» – третьей ступенью ракеты-носителя – и раскручиваться. Специально спроектированная лебедка могла менять длину троса от 150 до 300 метров, что, в свою очередь, приводило к изменению силы искусственной тяжести. Лебедку сделали, выделили один из «Востоков», и только смерть Королева помешала проведению этого эксперимента254. Думаю, и здесь не будет ошибкой повторить: «Но мы еще к этому вернемся...»

Можно понять критиков, которые упрекают Королева в отсутствии некой стратегической программы пилотируемых космических полетов. Поначалу он просто усложнял каждый последующий полет в сравнении с предыдущим. Но ведь дело было новое. Как можно все точно планировать, если любой полет мог изменить все уже имеющиеся ориентиры? Тактика была проста: «Так, это мы сделали, с этим разобрались... Теперь давайте усложним задачу...» Проектирование на иных принципах грозило превращением в прожектерство.

И тем не менее подобное движение вперед «наощупь» вовсе не определяет суть творчества Королева. У него всегда, с 30-х годов, были планы стратегические, которыми он и руководствовался во всей своей деятельности. Уже говорилось о плане освоения космического пространства 1960 года, который, можно сказать, и поныне осуществляется. Растянувшиеся сроки нельзя объяснить ущербностью самих планов, скорее – несоответствием этих планов потребностям и возможностям эпохи. Встречали ли планы Королева активное вышестоящее сопротивление в последние годы его жизни? Встречали, но редко. Не эти частные неприятности определяли его работу. Гораздо чаще сопротивление было пассивным и даже не всегда вышестоящим. А еще чаще это было даже не сопротивление, а непонимание. Прекрасный тому пример – так называемые народнохозяйственные, искусственные спутники Земли.

Еще в 1962 году Королев, например, писал: «Экспериментальная система дальней связи через спутник „Молния-1“ должна быть организована между Москвой и Уссурийском... „Молния-1“ должен явиться прототипом спутников, входящих в будущем в эксплуатационную систему связи по территории СССР и со странами северного полушария». Королеву в течение нескольких лет пришлось убеждать Министерство связи, что спутник «Молния-1» и другие подобные аппараты способны произвести подлинную революцию в их работе. Связисты не знали, что с ним делать, спутник требовал повсеместного служебного шевеления, а шевелиться не хотелось, не говоря уже о том, что все службы Министерства связи не были подготовлены к появлению спутника ни технически, ни морально и отнеслись к нему как к нежеланному ребенку. Более года министерство упорно не желало принимать спутник в эксплуатацию, инженеры ОКБ Королева и офицеры-связисты сами вели экспериментальную трансляцию цветных телепрограмм по новой французской системе «Секам» из Москвы на Дальний Восток.

Такими же «нежеланными детьми» были и другие спутники. Не было случая, чтобы какие-то министерства или ведомства (исключая, разумеется, военных) – геологи, метеорологи, связисты, рыбаки, аграрники, пожарники – начинали сами тормошить Королева, требовать «свой» спутник. В лучшем случае они разрешали ему тормошить себя, полагая, что уже за одно это им должны быть благодарны. Внедрение космонавтики в народное хозяйство СССР – классический пример импотенции дряблой и ленивой советской экономики, по самой своей природе стремящейся сразу отторгнуть все новое, требующее думанья и деланья, вне зависимости от всех возможных будущих прибылей. Преодоление апатии и равнодушия – с одной стороны, борьба с обязаловкой и принудиловкой – с другой, – вот что отнимало силы Сергея Павловича в последние годы жизни. Когда Каманин пишет в дневнике: «Спешка, непродуманное планирование, погоня за перевыполнением планов очень вредят делу...», – он отчасти прав. Но Королев здесь не инициатор, а скорее, жертва чужих инициатив. Каманин сам не очень ратует за плановость и по сути поощряет показуху, когда через две недели после приведенного обличения записывает: «...успеха, достигнутого на трехместном „Восходе“, нам „хватит“ на три—четыре месяца...» В этой фразе Каманин выступает, как штангист, который сразу может взять вес, намного превышающий мировой рекорд, но делает это в 2-3 этапа, всякий раз получая новые медали и фанфары.

Впрочем, в критике Королева Каманин не одинок. Челомей в беседе со мной тоже говорил о желании Сергея Павловича «выжать все из Р-7» и отсутствии планов на будущее. И, конечно, в этом вопросе мнение Владимира Николаевича намного авторитетнее, чем Николая Петровича. Однако позволю себе усомниться в правильности подобного анализа. Планы были!

В кремлевской больнице на улице Грановского Королев спросил врача:

– Сколько лет я еще проживу с таким?.. – он положил руку на сердце.

– Ну, я думаю, еще лет двадцать... – ответил Юрий Ильич Савинов.

– Мне достаточно и десяти, – вздохнул Королев и добавил: – Хотя еще очень много нужно сделать...

Планы были! И планов было очень много. Можно, подобно Каманину, рассматривать желание Королева поскорее осуществить выход человека в открытый космос только как стремление к рекордизму (что, конечно же, было!), но нельзя не видеть в этом эксперименте и явного желания ускорить движение по пути монтажа сложных конструкций на орбите искусственного спутника Земли. Монтаж в космосе – обязательное условие дальнейшего прогресса в космических исследованиях, это Королев понял раньше других. В 1958 году, когда только три самых первых наших спутника были запущены, он уже направляет в правительство справку, в которой среди многих других задач, требующих решения в ближайшем будущем, есть и такой пункт: «Отработка процесса сближения между собой двух аппаратов, движущихся по близким орбитам... Выполнение работ – 1962—1966 гг.» Наступает 1962 год, и Королев снова настаивает: «Решение проблемы сближения и стыковки на орбите явится также и решением основных вопросов, без которых ближний космос нельзя считать освоенным...»

В ноябре 1960 года (в космосе человека еще не было) Королев говорит о «многолетних космических рейсах к Марсу, Венере и другим далеким мирам». В октябре 1961 года (в космосе побывало только два человека) Королев пишет в «Правде»: «Создание огромных, весом в десятки тонн, межпланетных кораблей с экипажем, состоящим из нескольких человек, позволит впервые осуществить длительные, порядка двух-трех лет, космические полеты к „ближайшим мирам“ нашей Солнечной системы». Проходит еще один год, и снова читаем: «Сборка на орбите имеет принципиальное значение при осуществлении межпланетных экспедиций. Так, для осуществления экспедиции на поверхность Марса и Венеры стартовый вес ракеты на орбите спутника Земли должен составлять 500-1000 т и более. Поэтому даже при наличии тяжелых носителей нельзя будет решить эти задачи без использования метода сборки».

Наконец, в 1966 году, за две недели до смерти, Королев вновь говорит о полетах к планетам, добавляя: «Надежность таких экспедиций повысится, если посылать не один корабль, а два и более».

Разве это не программа, которую он обдумывал многие годы?

С помощью Н-1 Сергей Павлович мечтал запустить ТМК – тяжелый межпланетный корабль с экипажем из трех человек, который сможет облететь вокруг Марса и вернуться на Землю. Марс манил Королева давно, со времени страстных речей Фридриха Цандера в подвале на Садово-Спасской. В 1960 году в кабинете Главного уже обсуждался вопрос об экспедиции на Марс. Феоктистов вспоминал:

– Еще до первого полета в космос группа молодых ученых в свободное от работы время набросала «проект марсианской экспедиции». В проекте предусматривались даже самолеты для полетов в марсианской атмосфере и самоходные тележки. К «проекту» приложили таблицы оптимальных дат для полетов на Марс и Венеру и показали это Королеву. Все, и лучше других сам Королев, прекрасно понимали, что это была, скорее, игра, чем наука, что «марсианская экспедиция» – дело отнюдь не текущего десятилетия, но тем не менее он страшно загорелся, страшно обрадовался этой игре, этой возможности поломать голову над отдаленными и увлекательными проблемами...

В 1962 году Королев создает в ОКБ отдел под руководством одного из своих ветеранов – Ильи Владимировича Лаврова, которому он поручает заниматься НЭКом – научно-экспериментальным комплексом, главной составной частью которого является замкнутая биологическая система для полета на Марс.

«Отдаленные», как говорит Феоктистов, проблемы Королев умел приближать с невероятной скоростью. Полет на Марс для Королева – не мечта, а инженерная реальность. Проект межпланетного пилотируемого корабля (эскизный, конечно, весьма условный) существовал! Михаил Сергеевич Флорианский, один из главных королевских баллистиков, рассказывал:

– Помню его отлично! Межпланетный корабль по форме напоминал винтовочный патрон с люком «во лбу». Я сам принимал участие в расчетах и доказывал Сергею Павловичу, что при использовании электрических ракетных двигателей малой тяги для движения к Марсу стартовый вес на орбите возможно снизить до 125 тонн. Тогда, примерно за два года, межпланетный корабль мог облететь вокруг Марса с экипажем из трех человек...

Этой экспедицией занимался и только что созданный Институт медико-биологических проблем. Полет намечался на 1968-1970 годы.

Но политическая конъюнктура, желание во что бы то ни стало опередить американцев с высадкой на Луну привели к тому, что ТМК был заморожен навсегда.

Такая же многолетняя последовательность прослеживается и в работе Королева над многоместными долговременными космическими аппаратами, которые теперь называются орбитальными станциями, а Королев называл их ТОС – тяжелая орбитальная станция, ДОС – долговременная орбитальная станция. Уже после запуска первого спутника Королев пишет, что «наилучшим решением, которое позволило бы неограниченно широко развернуть научные исследования в космическом пространстве, было бы создание постоянной, обитаемой, т.е. приспособленной для жизни людей, межпланетной станции в виде искусственного спутника Земли», т.е. такой станции, которая появилась на орбите лишь через четыре с лишним года после смерти Сергея Павловича под названием «Салют». Тогда же Королев говорит о транспортных кораблях для ее обслуживания, которые стартовали лишь в 1978 году – через 12 лет после кончины Сергея Павловича. Начиная с конца 50-х годов Королев постоянно, до самой смерти, занимается космическими «поселениями», как вослед К.Э. Циолковскому называет он орбитальные станции. Опять-таки для ракеты Н-1 начинается проектирование «четырехэтажной» орбитальной станции «Звезда». Вот вам уже вторая грандиозная программа, устремленная в будущее.

Впрочем, вторая ли? В 1957 году Королев утверждает, что «создание постоянной межпланетной станции около Земли неизмеримо далеко продвинуло бы исследования околосолнечного пространства». Станция – космопорт. Обе программы, таким образом, увязываются: и орбитальная станция, и марсианский корабль выполняют одну задачу – заселение человеком всего пространства Солнечной системы. Может быть, где-нибудь, у кого-нибудь существовала другая, более общая и всеобъемлющая задача? Может быть, жили и работали в мире другие конструкторы, которые, опираясь на уже созданные реалии, заглядывали бы столь далеко в будущее? И кто из них с большим основанием, чем Королев, мог бы повторить слова Уолта Уитмена: «Мне мало этой планеты и века ее, мне надо тысячи планет и тысячи веков!»?

В августе 1964 года, когда Королев был в Ленинграде, в маленьком поселке Ульяновка под Тосной он разыскал Якова Матвеевича Терентьева, того самого начальника 2-го отдела УВИ НВ РККА255, правую руку Тухачевского, который так помогал ему в ГИРД. Терентьев чудом спасся в 37-м, забился в какую-то богом забытую щель на Чукотке, уцелел. Они проговорили несколько часов. Новогоднее письмо Королева Терентьеву, кажется, последнее письмо, которое отправил Сергей Павлович... «Мои планы и дела не шибко важные, – писал он, – буду весь январь в больнице лечиться. Ничего особенного нет, но вылежать надо. Все прочее – как всегда в неудержимом и стремительном движении».

Но в движении этом в последнее время он постоянно ощущает ранее ему незнакомую, болезненную раздвоенность. Утешает сам себя и утешается. С одной стороны, все вроде бы неплохо. И даже хорошо! Первый в мире трехместный корабль. Триумфальный полет «Восхода-2». Опять же первый в мире человек вышел в открытый космос. Атмосферщики из Академии наук довольны новой ракетой В-5В, которую он переделал для них из «пятерки». Отряд космонавтов пополняется. Утвержден эскизный проект будущего «Союза» – 7К-ОК. «Зонд-3» сделал отличные снимки Луны. Генералы довольны Р-9 и Р-11. Во всем мире оживленно обсуждается военный парад в честь 20-летия Победы, на котором демонстрировались его межконтинентальные твердотопливные ракеты. Это «туфта» – показывали тупиковую разработку, но шуму много. А потом, ведь есть и не «туфта»... Да, все вроде бы неплохо, но...

Неудачи с мягкой посадкой на Луну превысили все пределы, дальше отступать просто некуда. «Зонд-2», запущенный в сторону Марса, сдох – не раскрылись солнечные батареи, а через девять месяцев американский «Маринер-4» передал отличные снимки красной планеты. Американцы еще позади, но расстояние между ними и нами сокращается стремительно. Когда на торжественном приеме в Кремле после завершения полета «Восхода» ликующий Брежнев, еще не привыкший к постоянному восторгу, окружающему где только возможно первое лицо государства, белозубо улыбался всем своим гостям, на мысе Канаверал стартовал первый двухместный «Джемини». Кроме Беляева и Леонова в 1965 году, ни один наш космонавт не вышел на орбиту, а американцы запустили пять кораблей – десять астронавтов. Уайт вышел в открытый космос; Купер и Конрад установили рекорд длительности полета – без малого 191 час, почти 8 суток. Правда, этот рекорд можно отобрать у них довольно легко. Борис Волынов и Георгий Шонин на «Восходе-3» готовятся лететь на 18 суток. Но ведь это уже не столько испытания техники, сколько испытания людей.