– Какая замечательная шерсть...

– Вы можете взять его, если скажете, что произошло, – сухо сказал Кузнецов.

– Война. Мы бомбили Киев, Минск, Одессу, – с этими словами он снял плащ и обмотался отрезом...

До вечера держали в полицейском участке, потом отвезли в Маобитскую тюрьму, затем в лагерь Блянкефельд. На шею одели бирки, деньги и продовольственные карточки отобрали. Главной заботой немцев было выявление евреев.

– Странные вы люди, – говорил один очень благообразный и с виду даже симпатичный гитлеровец. – Неужели вам непонятно, что наши ученые могут абсолютно точно определить еврея по составу крови и форме черепа...

Кузнецов смотрел на него удивленно: он не был похож на ненормального.

В лагере они просидели дней десять. Потом в сидячих вагонах для местных линий по восемь человек в купе (без верхних полок!) повезли через Югославию в Болгарию. Там их передали туркам. От Стамбула до Эрзерума тащились на жутком поезде с выбитыми стеклами. Кормили только брынзой и зелеными дынями. Правда, кофе был очень хороший... Первое, что они сделали на родной земле в Ленкоране, – прочли сводки Совинформбюро, а потом купили вчетвером большого гуся и съели...

В Москву Кузнецов вернулся в августе 41-го. Часть отделов института уже эвакуировалась в Свердловск. Из Свердловска ездил в Поти – устанавливал на эсминце новый, более совершенный стабилизатор стрельбы. На Урале сдружился с танкистами и сделал очень хороший стабилизатор для танков. Без стабилизатора на полном ходу танк давал одно попадание из тридцати выстрелов, а со стабилизатором – двадцать семь. Это было его главной военной работой...

За несколько дней до падения Берлина майору Кузнецову приказано было вылететь в Германию на тот самый завод, который в 1940-м делал гироприборы для нашего крейсера. Там он и нашел стабилизаторы для ракет Фау-2. Когда он докладывал об увиденном наркому судостроения Носенко, нарком подумал и сказал задумчиво:

– Плохо дело, Виктор Иванович. Теперь нас заставят делать приборы для ракетчиков...

9 августа 1945 года уже в погонах полковника Кузнецов снова летел в Германию. Познакомился с попутчиками. Вместе с ним летели: Мишин, Пилюгин, Бармин, Рязанский, Богуславский, Лист, Райков, Воскресенский. Тогда он не мог знать, что эта компания собралась на долгие годы. Носенко оказался прав: с этого времени Кузнецов, не оставляя корабелов, начал работать в ракетостроении.

В 1949 году в Кембридже вышла статья, объявленная первым научным трудом по инерционной навигации. Потом разобрались и выяснили, что в статье – ошибки, а работа на эту тему была опубликована в Советском Союзе на десять лет раньше. О гироскопической навигации Борис Владимирович Булгаков из Института авиационного приборостроения написал книгу еще в 1937 году, но бдительный цензор разглядел в одном из чертежей контуры фашистской свастики и задержал издание на два года, пока наше отношение к свастике на некоторое непродолжительное время стало терпимее.

Вместе с Кузнецовым теорию гироскопов почти с нуля начал развивать будущий академик Александр Юльевич Ишлинский, многие годы проработавший рука об руку с Виктором Ивановичем.

Да, они начинали с самых первых пусков, с самой первой нашей ракеты – с Р-1. И до конца: на всех ракетах Королева стояли гироскопы Кузнецова.

В узком кругу друзей его называли «Витя-крошка» – он был самым высоким из всех Главных. И, наверное, самым молчаливым. Не помню, чтобы он давал кому-нибудь интервью. И вообще, не помню, чтобы кто-нибудь держался на космодроме скромнее Кузнецова. И на заседаниях Государственной комиссии, и в монтажно-испытательном корпусе, и на наблюдательном пункте в своей вечной кожаной куртке всегда сидел он или стоял чуть в сторонке, редко принимая участие в общих разговорах. Дело, наверное, не только в характере. Распахнулись фермы, ушла со старта ракета – ликуй, Бармин, твое наземное оборудование выдержало испытание! Вытащили двигатели на орбиту космический корабль – отдыхай, Глушко, твое дело сделано! Кузнецову трудно расслабиться. Его гироскопы и на ракете, и на корабле, и на межпланетном автомате, и на орбитальной станции – везде. Они раскручиваются еще на Земле и работают до конца: до возвращения космонавтов, до пробы лунного грунта, до фотографии ядра кометы Галлея. Его могли поднять с постели, отловить в гостях, вытащить из театральной ложи всегда, в любое время дня и ночи. На этот раз все случилось перед самым стартом космонавта-5.

С Королевым сцепились они яростно, но коротко: оба понимали, что надо не ругаться, а дело делать, космонавт-то уже в корабле сидит. Что, собственно, сломалось, очень быстро нашел заместитель Кузнецова Илларий Николаевич Сапожников. Он же предложил шефу быстро снять отказавший блок и заменить дубликатом, предварительно испытав его в МИКе. Сапожников привез новый блок из МИКа, не дожидаясь, пока электрический «волчок» остановится после испытаний, но, как ни торопились. Быковский просидел вместо положенных «по штату» двух часов – часов пять.

Казалось, теперь все мыслимые отказы уже позади, но буквально за секунды до включения двигателей не прошла команда «Земля-борт». По этой команде отходит кабель-мачта со штеккером, иными словами, из штепселя на боку ракеты вытаскивается вилка, но не с двумя рожками, как у вас дома, а с множеством. В этот момент как бы рвется электрическая пуповина, связывающая ракету с землей, ракета превращается в самостоятельную замкнутую систему. Так вот, команда «Земля-борт» не прошла, кабель-мачта не откинулась в сторону. Королев, Воскресенский и Кириллов в бункере совещались несколько мгновений. Общее решение – пускать! Поднимаясь, ракета освободит штеккер, не приварен же он к ней, черт его дери! И точно, едва включилась предварительная ступень и ракета задрожала, еще до начала подъема, штеккер выскочил и кабель-мачта откинулась в сторону. Жаль, никто не померил тогда пульс у Главного. Сравнить бы с пульсом космонавта...

Через положенные девять минут «Восток-5» вышел на орбиту. Стартовая команда вздохнула с облегчением; все прошлые и будущие «бобы» улетели вместе с ним. И, действительно, если не считать заминки с датчиками боковых ускорений во время испытаний приборного отсека «Восток-6» на герметичность, когда космонавты были еще в Звездном, все прошло на редкость спокойно и гладко. Терешкова стартовала 16 июня. Нервничала, конечно: за четыре минуты до команды «Подъем!» пульс был уже 84 удара в минуту – заведомо выше нормы. Но само восхождение в космос, тряску, волны перегрузок она перенесла очень хорошо, пожалуй, лучше всех мужчин.

Подготовка к старту и сам старт первой женщины-космонавта несколько заслонили заботы о Быковском, который и после выхода на обриту сохранил свою собранность и деловитость. Он блестяще, с минимальными расходами рабочего тела провел все операции по ориентации корабля, но вскоре передал в Центр управления радиограмму тревожную, вызвавшую большое волнение всех специалистов, включая Главного конструктора. «Был космический стук», – сообщил Быковский на очередном сеансе связи, уже уходя из зоны радиовидимости.

– Стук? Что за стук? – удивился Королев. – Что у него может там стучать? – он обернулся к Феоктистову, – вряд ли кто-нибудь знал «Восток» лучше Константина Петровича.

Совершенно не представляю себе, – задумчиво ответил Феоктистов. – Очевидно, что-то где-то отвинтилось или оторвалось и теперь в невесомости плавает и постукивает. Но что и где?

– «Ястреб», я «Двадцатый», – Королев сам сел на связь. – Постарайтесь точнее определить место, где стучит, и характер стука. Какова его частота? Насколько он силен, т.е. велика ли, по вашему мнению, масса, производящая стук. Все это нам важно знать. Передайте на следующем сеансе связи, а мы пока подумаем... Прием...

Все время до следующего сеанса связи проектанты вместе с Королевым ломали головы, – что и где может стучать. Определилось несколько более-менее правдоподобных версий.

Тем временем настала пора волноваться Быковскому. Он решительно не понимал, что от него хотят! Нигде ничего не стучало! Шуршало и потрескивало радио. Тихо шелестели вентиляторы. Все в норме. Валерий напрягся, стараясь уловить малейший посторонний звук, но никакого стука нигде не было слышно. Значит, Земле о нем известно нечто, чего он сам не знает. Что это может быть? Насколько это опасно? Первое, что он сказал на очередном сеансе связи:

– Никакого стука нигде не слышу...

– «Ястреб», – строго сказал Гагарин, теперь он был на связи» – ты сам радировал: «Был космический стук...» Прием...

– Я радировал: «Был космический стул». Я покакал, понимаешь? Прием...

Взрыв хохота.

Терешкова бодро докладывала, что видит Землю и летящую рядом третью ступень. В ставшем уже обязательным докладе «дорогому Никите Сергеевичу» тоже все как всегда было «в ажуре»: «системы корабля работают отлично, самочувствие хорошее...» Но довольно быстро она почувствовала усталость и какой-то общий физический дискомфорт. Заболела коленка, а устроить ногу так, чтобы не болела, было трудно. Мешал, давил на плечо гермошлем, хотя в невесомости он давить не может. Ей казалось, что голова болит из-за этих чертовых датчиков, которые прилепили ей на голову. Хлеб оказался сухой. Хотелось пожевать мягкого черного хлеба с картошкой и луком. Состояние было какое-то мутное. Вспоминая советы Германа Титова, она старалась не крутить головой, сидеть тихо. Не нравилось ей тут. Хотелось домой. Когда Быковский слышал по радио ее голос, ему казалось, что она плачет.

– «Чайка», по выходу из тени приступайте к режиму ориентирования, – напомнила Земля. – Не забудьте, что стрелка загорается через три секунды после отклонения ручки. Не спешите. Время есть. Прием...

– «Чайка», как получилось?

– Не волнуйтесь, я все сделаю... Сориентируюсь...

Через некоторое время Земля опять поинтересовалась результатами.

– Потом, – кратко отозвалась «Чайка».

Каманин пишет в дневнике: «По программе у нас должна быть связь. Сидим и ждем, а ее все нет и нет... Ждем следующий виток, а это еще полтора часа. На подходе корабля к космодрому запрашиваю: „В чем дело?“ Раз запрашиваю, два – не отвечает. Тогда включаю „побудку“ – шумовой сигнал. Там такая сирена – разбудит кого хочешь.

– В чем дело? – спрашиваю. – Почему не выходите на связь?

– Двадцатый! Двадцатый! Я заснула: устала очень и заснула!

– Почему не провели тренировку по ручному спуску корабля?

– Я пыталась, но ничего не получилось: очень устала. Дайте мне немного отдохнуть. Завтра утром все сделаю. Все получится!

Королев сидит рядом, недовольный. Она уже уходит из зоны связи. Мне только остается пожелать счастливого пути.

– Ну, ложись, отдыхай, а завтра утром все надо выполнить...»227

Сориентироваться в космосе она не смогла ни разу.

– Карапь не слушается... – жалобно докладывала она Королеву. (Герман Титов любил потом над ней подтрунивать: «Ну как, Валентина, слушается тебя „карапь“?»)

– Чтобы я когда-нибудь связался с женщинами! – кипятился Сергей Павлович. – Никогда!

И дома, когда вернулся в Москву, уже с добродушной улыбкой сказал Нине Ивановне:

– Запомни, детонька, бабам в космосе делать нечего!..

Но тогда Королеву было не до добродушных улыбок. С явным раздражением он приказал все эксперименты с ориентацией прекратить: рабочего тела осталось лишь на одну «аварийную» ориентацию в случае отказа автоматики. Все понимали, что «Восток-6» надо поскорее посадить.

В 1975 году Питер Смолдерс в журнале «Space night» приводит слова Алексея Леонова: «У Терешковой были дублерши. Но, анализируя ее полет, мы поняли, что их удел – оставаться на Земле...»

Увы, так и случилось. Девушки учились в Академии имени Н.Е. Жуковского и получили диплом «летчик-инженер-космонавт», но космонавтом никто из них так и не стал. В 1969 году их маленький отрядик был расформирован. Лишь в 1982 году всесокрушающая энергия Светланы Савицкой вновь вывела женщину в космос...

«Восток-6» сел 19 июня в довольно глухом районе. При катапультировании Валентина немного поцарапала лицо о металлическое кольцо, к которому крепится шлем. Люди на Земле встретили небожительницу восторженно, но телефона поблизости не было, и в ЦУПе волновались, что с космонавтом. Корабль давал штатный радиопеленг – ясно, что он на Земле, но что с Валентиной? Когда над местом приземления начал кружить Ил-14 со спасателями, командир доложил, как положено:

– Парашютистов выбросил. Вижу два объекта...

Да пусть он доложит, видит человека или нет! – закричал Королев. – Зачем нам его «объекты»?

Тут на связь вышел командир другой группы спасателей и всех успокоил: жива, здорова. Ну, слава богу...

Полет Валерия Быковского планировался на восемь суток. Но еще до старта Терешковой баллистики доложили Королеву, что орбита «Востока-5» низковата. В перигее (низшей своей точки) она была на шесть километров ниже, чем, скажем, у Гагарина, на восемь – чем у Титова. С такой орбитой вряд ли корабль сможет летать долго. Он будет цеплять атмосферу и виток за витком тормозиться все больше. Если его не посадить, он зароется в атмосферу сам, пойдет к Земле в нерасчетном режиме с большими перегрузками. Когда П.Р. Попович пишет: «Собственно говоря, продолжительность полета Быковского и Терешковой можно было увеличить. Корабль это позволял. Но нам не нужны были голые рекорды», он не прав. Во-первых, тогда нам очень нужны были «голые рекорды». Все пилотируемые полеты при Королеве были в том или ином смысле рекордными. Во-вторых, хотя корабли, действительно, позволяли летать дольше, вряд ли было целесообразно увеличивать продолжительность этих полетов, учитывая тонус Терешковой и параметры орбиты Быковского. Пока баллистики уточняли, как со временем меняется орбита «Востока-5», Королев передал Валерию:

– Восемь суток, наверное, не получится. Настраивайся на шесть... Но расчеты показывали, что и шесть – рискованно: высота орбиты в перигее уже уменьшилась со 174 до 154 километров. Телеметрия показывала, что температура приборного отсека начала расти.

– Если на 82-м витке не сядешь автоматически, на 83-м садись обязательно, хотя бы вручную, – передал Королев Быковскому.

Сказать по правде, Валерий не очень расстроился. Он мог бы летать и дальше, но лепестки ассенизационной системы закрывались плохо, и в кабине было довольно некомфортно...

Терешкова уже летела в самолете с места посадки, когда приземлился «Восток-5». Спасать надо было не космонавта, а одного из спасателей, который повис на дереве, зацепившись парашютом за ветки. Быковский встретил десант у корабля. Конечно, он устал, а оттого, что был небрит, выглядел еще более усталым. Датчики вросли в кожу, раздеваться было больно. Но какие все это пустяки! Валерий был совершенно счастлив! Быковский в одиночестве жил в космосе 119 часов 6 минут. Этот рекорд не побит до сих пор.

Андриян Григорьевич Николаев

Павел Романович Попович

Слева направо Жанна Еркина, Валентина Пономарева, Ирина Соловьева и С.П. Королев

Валерий Федорович Быковский

Виктор Иванович Кузнецов

Накануне старта

«Ястреб» и «Чайка»

Новый, взрыв ликования