Таким образом, на весну 1947 года приходится новый пик интереса к ракетной технике. В уже упоминавшейся книге Н. Данилова «Кремль и космос» говорится:

«К началу 1947 года, менее года спустя после отправки немецких ракетных специалистов в Москву, советские руководители начали пересматривать русскую программу Фау-2. Ограниченность дальности действия ракеты была очевидна. Г.М. Маленков, бывший в то время вторым человеком после Сталина и занимавший посты заместителя Председателя Совета Министров и секретаря ЦК Коммунистической партии, заявил:

– Нам нужна не ракета Фау-2. Мы усовершенствовали ее, мы превзошли уровень, достигнутый специалистами Пенемюнде в 1945 году, но все равно наша ракета продолжает оставаться слепым, примитивным оружием недостаточной дальности действия. Кого, по-вашему, мы можем испугать этим оружием? Польшу? Турцию? Но нам незачем пугать Польшу. Наш потенциальный противник находится на расстоянии тысяч километров. Мы должны работать над созданием ракет дальнего действия. Важность проекта Зенгера должна оцениваться в свете того факта, что предлагаемый им бомбардировщик может совершать полеты на очень большие расстояния. И мы, естественно, не можем ждать того момента, когда американские империалисты пополнят свой военный потенциал, в котором уже есть бомбардировщик Б-29 и атомная бомба, еще и самолетом Зенгера».

Как пишет американец, совещание у Маленкова началось в десять часов вечера 13 апреля 1947 года. Кроме Маленкова, на нем присутствовали председатель Госплана Вознесенский, Устинов, маршал авиации Вершинин, генерал-лейтенант авиации Куцевалов, авиаконструкторы Микоян и Яковлев. О Королеве не упоминается.

Процитированные строки поначалу внушают доверие конкретными деталями: указан не просто день, но даже час совещания у Маленкова. Однако чем больше размышляешь, тем большие сомнения начинают тебя одолевать. Маленков не был «вторым человеком после Сталина» хотя бы потому, что все искусство власти Сталина основывалось как раз на том, что «второго» не было. Был «первый» и «остальные», из которых он периодически кого-то приближал, кого-то отдалял. Так было в разное время с Молотовым, Ворошиловым, Берия. Так было и с Маленковым. В 1946-м Маленков впал в монаршую немилость. Он сохранил все свои регалии, но остался не у дел. В это время он получает от вождя лишь эпизодические поручения. Одним из таких поручений была помощь ракетчикам. Сергей Иванович Ветошкин – в то время заместитель Устинова по ракетным делам – рассказал мне:

– Однажды Маленков позвонил мне по «кремлевке» и попросил приехать к нему. Я спросил, какие материалы надо захватить с собой. Он ответил, что ничего брать не надо. Когда я приехал, он начал расспрашивать меня, как идут работы по освоению немецкой ракетной техники и чем надо помочь. Я ответил, что хорошо бы помочь оснастить завод в Подлипках всем необходимым оборудованием и ускорить строительство под Загорском испытательных стендов. Маленков при мне позвонил генералу армии Хрулеву – тогда он был начальником тыла Вооруженных Сил – и попросил его помочь нам. Я потом встречался с Андреем Васильевичем, и он действительно помог нам и с оборудованием, и в строительстве: выделил колонну грузовиков, прислал солдат-строителей. Но это была эпизодическая помощь, как эпизодическим было и внимание Маленкова к ракетной технике. Он вызывал меня еще два-три раза по частным вопросам, но развитием ракетной техники он не руководил и интересовался нашими делами не более полугода. О состоянии наших дел Сталину докладывал Устинов. Никакого совещания Маленков не проводил. Я не мог не быть на таком совещании. Если бы он не пригласил меня, должен был быть Устинов, который непременно рассказал бы мне о таком совещании, как я рассказывал ему о всех разговорах с Маленковым. Что касается Токати-Токаева, рассказы которого лежат в основе американской книги, то должен признаться, что я никогда не слышал такой фамилии. Фамилия редкая, я бы ее запомнил...

Далее в книге «Кремль и космос» рассказывается о том, что на следующий день после совещания у Маленкова состоялось новое совещание на более высоком уровне. Председательствовал Сталин, присутствовали (кроме названных выше) Молотов, Ворошилов, Микоян, Жданов, Берия, Серов, конструкторы и руководители оборонной промышленности. Снова обсуждался вопрос о бомбардировщике Зенгера и о немецких специалистах. Сталин якобы сказал:

– Мне кажется, итог очень плохой. Мы разгромили нацистов, захватили Берлин, захватили Вену, а американцы заполучили фон Брауна, Липпиша; англичане Буцемана и, возможно, Танка, а теперь французы заполучили Зенгера...

Использование немецких специалистов Сталин, по словам автора книги, считал целесообразным.

Токати-Токаев утверждает, что 17 апреля секретным постановлением Совета Министров была образована правительственная комиссия по ракетам дальнего действия во главе с заместителем Берия генерал-полковником Серовым. Заместителем Серова в этой комиссии стал якобы сам Токати-Токаев, в ее состав входили М.В. Келдыш от Министерства вооружения, М.А.Кишкин от Министерства авиационной промышленности и сын Сталина Василий от ВВС. Комиссия должна была выехать в Германию для того, чтобы «тщательно проанализировать вопрос о немецком вкладе и специалистах и рассмотреть вопрос об отборе персонала для работы по проекту Зенгера и по другим проектам».

Охотно допускаю, что слухи о широко обсуждавшемся на Западе проекте Зенгера дошли до Маленкова или даже до Сталина и он захотел с этим делом разобраться. Сергей Иванович Ветошкин также подтверждает, что совещание у Сталина было, но он никогда не слышал о комиссии Серова, да еще в таком «причудливом» составе.

Даже не зная комментариев Ветошкина, который был – обязан был быть! – участником описываемых событий, трудно удержаться от вопросов, читая книгу «Кремль и космос».

Почему Маленков утверждает, что мы уже усовершенствовали и «превзошли» Фау-2? Эта работа только ведется. Мы еще не только не «превзошли», но и не освоили Фау-2: первый пуск немецкой ракеты состоится лишь через полгода и будет ли он удачным, Маленков знать не мог.

Почему правительственную комиссию по ракетам дальнего действия возглавляет Серов? Ведь все ракетные дела еще в 1946 году поручены Устинову. Вряд ли Токати-Токаев мог быть заместителем председателя этой комиссии, слишком маленькая он для этого фигура.

Почему Келдыш фигурирует в ней в качестве представителя Министерства вооружения, если он никогда в этом министерстве не работал?

При чем МАП и ВВС, если они давно уже отмахнулись от ракет дальнего действия? И зачем нужна эта комиссия вообще, зачем ей ехать в Германию и «анализировать вопрос о немецком вкладе», когда вопрос этот давно проанализирован, написан фундаментальный отчет, 13-томный «Сборник материалов по изучению трофейной реактивной техники»? И ездить за ним в Германию тоже не надо, поскольку отчет этот давно в Москве!

Непонятно и то, почему комиссия, возглавляемая Серовым, должна заниматься в 1947 году «отбором персонала» в Германии, хотя как раз сам Серов уже «отобрал персонал» в 1946 году?

В известной мне отечественной литературе, например в книге все того же А.П. Романова «Ракетам покоряется пространство»120 также упоминается, правда безо всяких деталей, апрельское совещание 1947 года, которое вел Сталин. В книге Николая Чевельча «Рядом с молниями»121 тоже рассказывается о совещании у Сталина, которое, как не трудно вычислить, происходило в первой половине 1947 года и на котором якобы присутствовал «генеральный конструктор Сергей Павлович Королев». В описании этой встречи главное действующее лицо – Митрофан Иванович Неделин, с которым Сталин и решает вопрос, где строить полигон для испытания ракет. Неделин мог принимать участие в таком совещании, но вряд ли Сталин решал бы этот вопрос без маршалов Воронова и Яковлева. А в их присутствии едва ли Неделин мог быть главным действующим лицом. Что же касается Королева, то он не был тогда (и никогда не был!) «генеральным конструктором», а лишь начальником одного из отделов НИИ-88 и «главным конструктором изделия № 1».

О совещании у Сталина пишет в книге «Неделин»122 многолетний заместитель первого главкома ракетных войск Владимир Федорович Толубко. Дата тоже не указана, но из контекста понятно: начало 1947 года. В описании этого совещания уже присутствуют и Воронов, и Яковлев, и Неделин, но тема совершенно другая: Сталин «с присущей ему проницательностью» интересовался состоянием ракетостроения и атомных исследований. Докладывали ему Неделин, Королев и Курчатов.

Почему ракетные и атомные дела разбираются вместе? Ведь до создания атомной бомбы еще далеко. Почему о состоянии ракетостроения докладывает начальник отдела института Королев, а не министр Устинов, который даже не упоминается в числе участников совещания, имеющего к его работе самое непосредственное отношение?

Не надо быть слишком проницательным текстологом, чтобы заметить, что у всех названных авторов концы с концами не всегда сходятся, а описания совещаний основаны скорее на легендах, чем на документах. Пожалуй, с некоторым риском можно принять лишь одно, самое общее свидетельство: весной 1947 года Сталин проводит совещание, посвященное ракетной технике, на котором мог присутствовать Королев, но, очевидно, не присутствовал, поскольку Королев говорит о 9 марта 1948 года, а из письма видно, что «великое счастье побывать у товарища Сталина» выпало ему лишь однажды. Если бы он был у него несколько раз, он бы непременно вспомнил об этом в день смерти Сталина: в такие минуты люди пишут правду. Да и о самолете Зенгера даже намека нет в записи Королева.

Королев позднее рассказывал нескольким людям, что он был на совещании у Сталина, которое состоялось после пусков Фау-2, перед пуском ее советской модификации Р-1, когда уже ясно наметились контуры следующей ракеты Королева Р-2. Март 1948 года – как раз время между Фау и Р-1. Георгий Александрович Тюлин рассказывал, что примерно в то же время – 1947-1949 годы – Кремль потребовал от Королева отчета о состоянии ракетной техники в мире. Писали они такой отчет вместе с Королевым, и Королев возил его в Кремль. Там, по его словам, он впервые встретился со Сталиным, который расспрашивал его о преимуществах ракет в сравнении с бомбардировщиками. После этой беседы Сталин попросил Королева составить ему на эту тему короткую справку. Королев написал ее прямо в приемной и после этого уехал. Это тоже весьма вероятно, потому что вопрос: что лучше – ракета или самолет, вопрос, который дебатировался потом еще многие годы, как раз тогда и зарождался, и Сталин, конечно, хотел знать все аргументы.

Изучив все рассказы и легенды о встречах Королева со Сталиным, я вот что об этом думаю:

В апреле 1947 года, когда Сталин, вероятно, обсуждал вопрос о бомбардировщике Зенгера и немецких трофеях, Королев на этих совещаниях, очевидно, не присутствовал. Он еще не тот Королев, которого мы себе сегодня представляем. Не тот у него уровень, чтобы заседать у Сталина.

Другое дело – март 1948 года. Королев не только разобрался с Фау-2, но и научился пускать эту ракету. Более того, уже готовится к производству ее советская модификация Р-1. Уже есть конкретные разработки новой ракеты, превосходящей по всем своим показателям немецкий «эталон». Открываются новые перспективы. Кормчий должен был указать путь, дать возможность вновь отпечатать проверенный трафарет: «руководствуясь мудрыми указаниями великого Сталина...» Значит, требуются «великие указания». А ракеты – дело темное, одни их хвалят, другие ругают, как быть? Резолюции Сталина редко используют бессильную бюрократическую формулу: «Разобраться и доложить». Он почти всегда стремится разобраться сам, а если дает поручения, определяет в резолюции свою точку зрения. Сам себя загнал Сталин в сложнейший лабиринт: он не мог разрешить кому бы то ни было что-то решать, он должен был решать сам, но он не мог решать неверно! Неверные решения разрушили бы образ. Он лишил себя права на ошибку. Но при всем своем уме он был только человек и не мог никогда не ошибаться. Это он тоже понимал, и тогда он научился красть истину.

Я был знаком с ленинградцем Александром Соломоновичем Фефером, кандидатом технических наук, лауреатом Государственной премии СССР, заслуженным изобретателем РСФСР. Перед самой войной он – совсем молодой инженер – вместе с приятелем изобрел способ термитной сварки металла с помощью портативного оборудования, что позволяло ремонтировать, скажем, гусеницу танка в походных условиях буквально за несколько минут. Вызванный в Москву ошеломленный Фефер был доставлен к Сталину, который попросил его подробнейшим образом рассказать ему о своем изобретении.

– Я бы хотел, чтобы вы, – сказал Сталин, – назвали мне не только положительные, но и отрицательные свойства вашей установки...

Фефер подробно и честно рассказал обо всех недостатках, объяснил, на что, по его мнению, нужно обратить внимание при доработке изобретения.

На следующий день у Сталина было большое совещание, посвященное «мартену в кастрюле», как писали в газетах. Выступали разные танковые военачальники, работники танковой промышленности, и все очень хвалили новое изобретение. Заключая обсуждение, Сталин сказал, что он согласен с тем, что новый метод необходимо повсеместно внедрять, но просит товарищей обратить внимание на некоторые недоработки. И далее, не смущаясь присутствием Фефера, который вчера все это ему рассказывал, Сталин перечислил все эти недоработки.

– У маршалов и директоров заводов отвисли челюсти, – рассказывал Александр Соломонович. – Танкисты-профессионалы, опытнейшие технологи, выходит, не сумели разглядеть того, что сразу увидел гениальный вождь своим орлиным взором! Я чуть с ума не сошел: сначала думал, что меня убьют, чтобы я никому об этом не сказал, – ведь мы беседовали наедине. Но время шло, меня все не убивали, и тогда я стал думать, что он, наверное, понимает, что я и так никогда никому ничего не скажу...

А, может быть, что-то похожее было и с Королевым? Когда настала пора решать, что делать с ракетами дальше, Сталин, прежде всего, получил от Королева необходимую ему информацию, – письменную, устную, – не суть важно. Возможно, и даже весьма вероятно, – не только от Королева. А дальше – широкое обсуждение.

Тюлину Королев рассказывал, что на это совещание его и Гонора привез Устинов. В разговоре с будущим космонавтом Георгием Гречко Сергей Павлович вспомнил такую деталь: когда они вошли, все места за столом были заняты, и он хотел сесть поодаль, но Сталин, взяв у стены одной рукой стул, усадил его за стол заседаний.

Академик Виктор Иванович Кузнецов рассказывал мне, что он присутствовал на совещании у Сталина, на котором Королев точно был, он это помнит, потому что они сидели рядом. Но из его слов получается, что совещание было позднее марта 1948 года, поскольку на совещании обсуждались итоги испытаний ракеты Р-1, а первые ее пуски начались лишь в сентябре 1948 года.

Может быть, Сергей Павлович запамятовал, когда читал текст Романова и по ошибке написал «1948»? Ведь напиши он «1949», и все замечательно становится на свои места... Совещанию, по словам Кузнецова, предшествовали события очень неприятные для Королева и его соратников. Ракета Р-1 поначалу летала плохо, неточно. Военные отказались принимать ее на вооружение. Конфликт между ними и ракетчиками, родившись на полигоне, разрастался и, подобно вихрю торнадо, вовлекал в свою круговерть все новых людей. Устинов и Яковлев не могли найти решения, которое устраивало бы обе стороны. Вот тогда Сталин решил разобраться сам.

Выступать, как запомнилось Кузнецову, начали артиллеристы. Больше всех горячился Яковлев:

– Зачем нам ракета с дальностью в 260 километров, если она дает разброс точности в четыре километра?! Насколько проще в этом случае использовать авиацию! Не только проще, но и дешевле – не надо строить стартовую позицию, кстати, не столь уж мобильную и весьма уязвимую для самолетов противника...

Сталин, как вспоминает Кузнецов, усадив всех, по своему обыкновению молча ходил вдоль стола, посасывая потухшую трубку. Он был одет в китель с высоким твердым воротником с погонами генералиссимуса, которые он придумал уже после войны, в июне 1945 года, исключая, тем самым, даже тень равенства с другими маршалами. (Он надел их на следующий день после утверждения, пополнив короткий список почивших российских генералиссимусов, и теперь встал в этом списке рядом с Суворовым.) Сталин никогда не носил галифе, брюки с широкими красными лампасами были заправлены в мягкие сапоги. Напротив Кузнецова и Королева, чуть левее, сидел Устинов. Он ни на секунду не спускал глаз со Сталина, медленно поворачивая голову по мере его движения вдоль стола. Сталин спросил Устинова, какой-то пустяк, что-то о вагонах для транспортировки ракет, и Устинов не просто встал, а стремительно ввинтился в пространство над собой. Рядом с Устиновым сидел Яковлев. Надо сказать, что Королев очень ценил и уважал Яковлева. Едва ли кто другой помогал ему так в строительстве Капустиного Яра, в работе над Р-1.

– Кто еще хочет высказаться? – спросил Сталин, на секунду остановившись и оглядывая стол. – Пожалуйста, товарищ Королев.

Королев поднялся, не отрывая взгляда от рыжих глаз Сталина, как учил всех Устинов. Он начал крушить Яковлева с первой фразы, обвиняя его в недальновидности, технической отсталости, отсутствии чувства нового. Военные за столом переглядывались. Королев припомнил Яковлеву все, даже записку, которую тот написал в начале войны, критикуя «катюши».

– Был ли товарищ Яковлев тогда прав? Да, был. У «катюши» действительно было большое рассеивание. Он был прав тогда так же, как прав сегодня, – правдой только сегодняшнего, текущего дня. К счастью для всех нас, тогда товарища Яковлева не послушались.

Думаю, что и сегодня мы не будем руководствоваться лишь данными сегодняшнего дня и не будем слушаться товарища Яковлева...

– У меня такое впечатление, – рассказывал Кузнецов, – что Королев хотел говорить еще и еще, но, наверное, он вспомнил наставления, которые давал нам Устинов. Ведь один из законов этого кабинета: доклад должен быть краток. Королев вдруг замолчал и сел.

Сталин продолжал бесшумно ходить. Стояла пронзительная тишина. Наконец он остановился и, плавно поводя мундштуком трубки в воздухе, сказал задумчиво:

– Я думаю, что военные все-таки правы. Оружие с такими характеристиками нам не нужно. – И опять начал ходить.

Королев сидел белый как мел. Сталин снова остановился:

– Но я считаю, что у ракетной техники большое будущее. Ракету надо принять на вооружение. И пусть товарищи военные приобретают опыт в эксплуатации ракет. Давайте попросим товарища Королева сделать следующую ракету более точной, чтобы не огорчать наших военных...

А мы все спорим: садист – не садист...

А мы все недоумеваем, почему не выдержало сердце у Сергея Павловича во время операции, ведь всего 59 лет ему было... Вспоминаю Глушко, Бармина, Пилюгина, Кузнецова, Келдыша. Королева они пережили, но головы у них были совсем седые, белые, как снег на кремлевских елках...

Эйген Зенгер

Сергей Иванович Ветошкин

Иосиф Виссарионович Сталин.

1946 г.