- Машеньку нашли...
      Миша и Лизка поехали в дом за простыней.
      Я помнил дурноту, невозможность взглянуть на тело, которое водолазы привычно приткнули за кустами, накинув только кусок светлой ткани, чтоб не почернело, и несколько раз пытался спуститься и посмотреть (зачем?), а видел всегда одно и то же - высовывающийся из-под куска ткани слепок девичьей стопы.
      Татьяна была рада, что нашли хоть одну девочку, но мне дела не было, и я, хоть убей, не мог понять, зачем я здесь. Только наблюдал работу водолазов. Восемнадцать килограммов груза - "иначе не потонет" - так шутили они. Восемнадцать килограммов! Что же тут произошло? Постепенно стало все до банальности, до мельчайших деталей ясно. Из-за того, что обычное их место оказалось занято, они проехали еще метров двести, здесь река на манер песочных часов протачивает себе в глине узкое русло меж двух глубоких омутов. На краю одного из этих омутов и сидели девочки. Алешка с сыном и купаться-то не хотели, были на берегу. Алешка просто стоял, смотрел, Володя пошел место для рыбалки искать. А Татьяна с детьми, сидя на краю этого омута, от радости болтали в воде ногами. Это ж первый день ее отпуска был, первый день, как они приехали! До этого девчонки целый месяц тут с Володей провели. И вот не знаю уж, кто из них первый в воду соскользнул, а кто полез вытаскивать, но в результате они оказались там - в воде омута, слишком темной, слишком глубокой и пугающей, чтобы они могли противиться страху. Судорога ужаса повисла над рекой. Они закричали. Алешка сорвал с себя рубашку, часы и бросился за тонущими детьми. Поняв, что упустил их или не может вытолкнуть обеих, он вдруг исчез. Сердце, наверное. Говорят, что самая младшая, Наташенька, продержалась дольше всех, все время повторяя: "Надо на спинку перевернуться, на спинку"...
      Необъяснимо и чудовищно... Как будто смерть брела полями, от скуки наугад ткнула пальцем и погубила всю семью...
      - Отмучился, - сказала Татьяна. - Если б не Володька, я б не задумываясь сейчас туда - вниз головой...
      Хрюкающий звук воздуха, выходящий из-под шлема водолаза, будет отныне одним из адских звуков для меня. Хрр-хха... Хрр-хха... Вода прозрачная. Но не морская же. Воздух быстро кончается. Водолаз вылезает на берег. Оказывается, худенький парень, эмчеэсовец, по контракту работающий на спасательной станции. Второй такой же, только ростом ниже.
      - Воздуху больше нет.
      - Сколько там дотемна? Еще раз обернуться успеем?
      Лизка и Миша уезжают в Рязань за вторым баллоном. Я иду в соседнюю деревню, договариваться о машине, которая будет перевозить тела. Возвращаюсь. На берегу Прони остаемся мы вдвоем с Володей. Мне странно глядеть на этого мальчика, так поразительно похожего на моего брата в шестнадцать лет. Мы обмениваемся парой слов.
      - Папа еще обещал, что мы на зорьку с ним сходим... - говорит он.
      Я изумленно вижу, как он странно спокоен, как будто все, что произошло, нереально и все еще вернется и будет как надо, просто вот сейчас такой временный затык... А что будет, когда он поймет? Я не знаю. Но мне ни в коем случае нельзя упускать его из виду...
      - А ты чего не плачешь? - спрашиваю я. - Ты плачь. Если подопрет. Так лучше будет.
      - Я плачу, - говорит он. - Просто не верится. Что все это произошло...
      Мы одни у реки. Похмелье плющит меня. Солнце безжалостно. Под кустами у берега лежит труп его сестры. Когда я сижу в траве, мне не видно. Вдруг я замечаю вдали бредущих берегом людей. Они тоже примечают нас, белое на песке, останавливаются, переговариваются о чем-то и все же продолжают двигаться в нашу сторону.
      Черт возьми, этого еще не хватало. Какие-то местные мужики.
      - Эй, - кричу я им, - туда нельзя!
      - А чё нельзя, мы с бреднем ходим...
      - Там девочка лежит, утонувшая, - говорю я.
      - А-а, - соглашаются они, - а мы-то глядим, то ли полотенце, то ли простыня.
      Хотели прихватить, ясное дело. Теперь поднимаются наверх. Загорелые шеи и руки, лица, давно не знавшие ответственности и регулярного труда. Сейчас стрельнут закурить.
      - Курева случаем нет?
      - Есть.
      Они закуривают. Происшедшее им, в общем, по барабану, они что-то спрашивают для вежливости, и я отбиваюсь столь же шаблонными фразами.
      - А поглядеть-то можно? - вдруг с явственным интересом спрашивает один.
      Володя сидит в травах на берегу.
      - Нет, нельзя. Ни в коем случае! Там же ее брат! - киваю я в сторону скрывающих Володю трав. Явно разочарованные, они пускаются в обратный путь, досасывая сигареты.
      Я ложусь в траву. Просто лежу. Этот день как смерть. Но лучше не будет. Алешенька, ты помнишь, как в тебя были влюблены все девчонки в моем классе?!
      Подходит Володя, говорит:
      - Спасибо, дядь Вась.
      - За что?
      - За то, что не разрешили смотреть на нее.
      Немота наступившего предвечернего часа.
      Потом опять - Татьяна, водолазы. В действиях водолазов многое кажется неправильным: они слишком медленны, как будто некого больше спасать. Но ведь спасают они души тех, кто остался на берегу реки. И тело девочки, запутавшееся в речных водорослях.
      - Ну вот же она! - вдруг вскрикивает Татьяна, когда водолаз уже начал погружение и ритмично, как дюгонь, дышит над водою: хр-рр! хрр-рр!
      Мы подбегаем туда, куда показывает Таня, и там, по виду, правда что-то светлое в воде, но так вроде бы и было весь день. Косой свет солнца делает реку совсем темной. Водолаз в надежде только на чудо ("Я же здесь проходил!") проходит несколько метров в сторону по дну и оказывается у берегового куста.
      - Есть! - орет он в какую-то свою систему допотопной связи, но так, что все мы понимаем: "Есть!"
      Он берет это беловатое, что всплывало с утра, и за руку волочит туда, где уже лежит Маша... Спасатели вынимают на берег второе тело и укрывают сверх простыни каким-то покрывалом...
      - Слава богу, - плачет Татьяна, - я уже не надеялась...
      Водолаз выходит из реки, снимает тяжелый медный шлем. Видно, что он очень устал. С трудом стягивает с себя резиновый комбинезон, бахилы...
      В это время на взгорке возле реки показывается грузовик.
      - Сюда, сюда! - орем мы.
      За рулем - деревенский мужик, которого тоже, видно, колбасит от всего этого. Тоже удовольствие не большое в воскресный день - трупы в морг возить.
      Но, слава богу, вернулись Лизка и Мишка.
      Откидываем борт. Кузов грузовика выстлан мятой соломой, как будто в нем недавно перевозили коров.
      - Ребята, теперь помогите поднять тела в машину, - просит кто-то из водолазов.
      Ну, конечно. Я спускаюсь к воде, беру простыню, в которую завернута Маша. Не тяжело. Не страшно. Мы с Мишкой, сопя, поднимаем ее по обрывистому берегу и забрасываем в кузов. Легкая. Дитя.
      В кузове немедленно оказывается Татьяна, откидывает край простыни, почти безмолвно смотрит на лицо ребенка. Зеленые сопли, как водоросли, торчат из носа. Она вытирает их, и видно, как становится чудесно хорошо лицо ее ребенка.
      В это время мы с Мишкой поднимаем вторую девочку. Ноша потяжелее. Мы не разглядели ее и только там, в кузове, видим белую, размягченную водой кожу и прелестное лицо, на котором запечатлелось выражение то ли испуга, то ли недоумения...
      Таня безутешно плачет, сидя рядом с дочерьми на соломе.
      - Пора, пора, - говорит деревенский шофер, - пока до Кувшинова, а там с бумагами возня...
      Я плохо соображаю. Понимаю только, что дело, за которым мы ехали сюда, сделано.
      Грузовик уходит, взвывая передачами на обрывистом склоне реки. Потом скрывается в полях.
      - Спасибо, - говорит Татьяна, как будто мы помогли что-то исправить, большое вам спасибо, родные мои...
      Горе сделало ее очень чуткой. Господи, как же с Володькой они вернутся сейчас в этот дом?! Я не представляю, ей-богу, не представляю. В лучах заходящего солнца мы уезжаем со страшного берега. С нами в машине в Рязань возвращаются водолазы.
      Мы приезжаем на станцию, они сдают дежурство, бросают резиновые комбинезоны в кучу таких же, вместе с поясами, увешанными свинцовыми грузами.
      - В хорошее лето до двадцати человек в день, - говорит наш водолаз, приготовляясь отправляться домой на велосипеде. - Тонут по-любому, на ровном месте. Вот такая беда.
      Никогда не думал, что эта беда погубит моего брата. Я так и не увидел его. Он лежит в морге в Кувшинове, и я увижу его только на похоронах. Наверное, он, как и все мертвецы, будет не похож на себя. Татьяна говорила, что в последнее время один глаз у него совсем не видел, а шрам на щеке скрывала борода.
      Мы прощаемся со спасательной станцией, с плакатами "Спасение на водах" и наконец устремляемся в обратный путь.
      У первого же ларька останавливаемся.
      - Мне шоколаду, чипсов и еще что-нибудь пожрать, - говорит Мишка. - А тебе?
      - Мне три бутылки пива и спички.
      Я забиваю трубку травой и делаю глубокий затяг.
      - Хочешь, отсыплю тебе?
      - Отсыпь.
      Мы измочалены до невозможности. Мишка ведет, так и не выпив свой кофе. Я палю шмаль и припиваю пивом. Дорога налетает красными огнями тяжеловесных фур и временами вспыхивает желтым пламенем населенных пунктов. Вернее, пивного ларька в центре каждого неизвестного городишки.
      Я бы поцеловал Лизку, да Мишка будет против. Просто он не понимает, что нас осталось четверо, четверо на всей планете. Хотя Наташка в Австралии, может, и не в счет.
      Мы входим в поворот, и тут...
      - Стой! - едва успеваю заорать я. - Тормози!
      Танк. С растрескавшейся броней, похожей на расколотый дождями и вечностью бивень мамонта, торчащий из берегового откоса, стоит он на дороге. И двое людей - третий в люке - с бельмами вместо глаз, опаленных нашими фарами, больше всего похожие на покойников, только что восставших из могил, орут:
      - Прорвались! Мы прорвались с первой попытки! Вы нам верите?!
      - Прорвались! - ору я, пытаясь выскочить из машины... - Какие же вы молодцы! Конечно, я верю вам!
      - Тогда как нам проехать на Дюссельдорф? - спрашивает командир, устало шевеля губами.
      - Поверните направо и жмите на запад, - говорю я, потому что один знаю, кто эти покойники, и не боюсь их. - Сейчас вы претесь на юг. Вам нужен компас... Утром определитесь по солнцу...
      - С кем ты говоришь? - поворачивается ко мне Миша. - Там никого нет! Мы чуть не расколотили машину...
      - Танк, - говорю я, потому что вижу танк впереди, как свои собственные руки. - Танк, ты что, не видишь?!
      - Да какой танк, к чертовой матери, тебя уже просто глючит на каждом шагу!
      - Меня глючит?
      - Да.
      - Ну если ты не врежешься в него, я поверю тебе.
      Миша спокойно заводит мотор и трогается. Мы проходим сквозь танк как сквозь туман и вновь оказываемся на темной дороге, где дальний свет упирается только в желтые пятна освещенного пустого шоссе.
      - Ладно, - говорю я, - я потом тебе объясню, что это было. Развоплощение.
      - О'кей, - соглашается Миша и прикуривает очередную сигарету. - Ты мне лучше вот что объясни: ты-то совсем уже развоплотился или все-таки думаешь поправляться?
      - Я не мог развоплотиться за одну ночь. Проходы во времени... Впрочем, бог с ним, объясни, в чем дело.
      - Мне нужен помощник. Ты сможешь торговать холодильниками?
      - Думаю, да.
      - Это монотонная работа.
      - Я думаю, мне понравится их развозить.
      - А ты хоть раз видел нормальные холодильники?
      - Знаешь, мне понравятся любые, кроме морга. После этого случая ты должен меня понять.
      Минут десять мы едем молча.