- Снимают сетку, - отобрав у нее бинокль, сообщил Шварц.
      Сашка перестал наконец ощупывать себя и подошел к нему ближе.
      - Ты думаешь - что? Лодку надувать будем? Снесет ведь в океан...
      - Унесет к чертовой матери, - подтвердил Шварц. - Если на лодке, то выше соваться надо, километра на полтора.
      - А ты дай ракету, - посоветовал Сашка. - Мурзилка, он пугливый, пришлет вездеход.
      Шварц дал ракету.
      Она неярко погорела над рекой и погасла, никем, кажется, не замеченная на том берегу. Шварц, однако, продолжал смотреть в бинокль.
      - Сам поведет, - сообщил он наконец.
      - Кто?
      - Мурзилка, бригадир ихний.
      - А почему - Мурзилка? - спросила она.
      - Да потому, что он такой... замурзанный весь, - встрял Сашка. Драный, как старый мишка плюшевый...
      Николай повел на Сашку желтым глазом.
      - Ну ты даешь... Фамилия у него Мурзин. Александр Максимыч Мурзин, тебе тезка. Ты человека брать собрался, а как зовут - без понятия?
      - Не бойсь, и без фамилии разберемся, - хохотнул Сашка.
      Между тем вездеход - плоская коробочка на гусеницах - задымился на том берегу и, совершив какой-то нелепый маневр, плюхнулся в реку, сразу уменьшившись наполовину. Издалека, перекрывая плеск воды, донесся натужный, почти жалобный вой его мотора.
      - Плывет? - изумилась она.
      - Не, по дну... - сказал Сашка. - Вишь, как воет? Течение сильное...
      В движении машины была странная рваность, которая особенно стала заметна, когда вездеход выполз на берег и с нарастающим грохотом, зарываясь то вправо, то влево, помчался к ним. Все объяснилось, когда ржавая, до красноты облупившаяся и, как дуршлаг, истекающая водой громадина с лязгом остановилась возле них и в пустое окно кабины она разглядела лицо водителя: безнадежно пьяные, бессмысленные глаза и рот, силющийся выговорить: "От уж не ждали, гражданин начальник, от уж..."
      Она попятилась. Этот человек и эта груда ржавого лома на гусеницах возникли из какой-то такой жизни, о которой она прежде не знала, да и не желала бы знать и впредь. А человек, как назло именно на ней остановив взгляд своих неживых глаз, силился выбраться из кабины, но не мог, он лишь шевелился и таращил глаза, как разбуженное ночное животное.
      - Здравствуй, Максимыч, - вдруг громко сказал Шварц. - Пугливый ты: попал на уду. Теперь вези нас к себе. Покажешь, какие безобразия ты творишь...
      Человек в кабине перестал возиться и обмяк на сиденье, разом сделавшись нестрашным и жалким.
      - Садись, - прохрипел он обреченно, доставая откуда-то мятые, высыпавшиеся папиросы и выпуская своим глиняным ртом дым прямо в открытое окошко.
      Все вскарабкались наверх. Николай залез к Мурзилке в кабину, где валялись окурки и смятые консервные банки, Шварц с Сашкой встали над гусеницами по бокам, а ее посадили на самый верх, заставив свесить ноги в люк кабины.
      - Держись крепче, - сказал Шварц.
      Все было ужасно вонючее, грязное; она вымазала ржавчиной джинсы и принялась было оттирать рыжину, но прорезавшийся откуда-то из-под земли адский рев заставил ее, позабыв обо всем, вцепиться в приваренную на крыше скобу: это заработал мотор. Тут же тягач рванул и пошел, исступленно дымя, к реке, при этом болтаясь и дергаясь так, что за полминуты она совершенно обессилела у себя наверху, пытаясь удержаться на крыше. Ей стало не по себе: она представила вдруг, что за рулем - пьяный, ничего не соображающий человек, которому ни до нее, ни до кого-либо вообще нет никакого дела. Подтверждая худшие ее опасения, Мурзилка направил тягач прямо в реку: грохнуло что-то, хлестнула по лицу вода, и машина села в воду по самые фары. Николай в кабине грязно выругался, мотор приглох, и только в глубине еще скрежетало и ворочалось что-то, заставляя убитый вездеход чуть-чуть продвигаться вперед. Когда она почувствовала, как течение раскачивает машину, сжалось сердце: черная вода била в левый борт, где, мокрый по пояс, стоял Шварц. Она вспомнила вчерашнее ледяное купание и с ужасом подумала, что до океана каких-нибудь двести метров, и если этот клацающий гусеницами ржавый гроб оторвет ото дна...
      - А нас в море не может унести?! - закричала она, наклоняясь к Сашке, чтоб с ним разделить свой страх.
      - Бывает! Уносило! - заорал Сашка, силясь перекричать подводные рокоты мотора. - А что, страшно?!
      Она кивнула, чувствуя, что вот-вот разревется от ужаса.
      - Ну вот! А ты боялась! Что приключений не будет!
      VIII
      Она долго не могла оправиться после переправы и пришла в себя только тогда, когда увидела этих людей под берегом - мрачного, чем-то неуловимо похожего на Николая мужика в прорезиненном оранжевом комбинезоне, молодого парня в гимнастерке и закатанных выше колен штанах, из которых торчали худые, голубые от холода ноги, и мальчика в драной красной кофте, держащего в руках огромную, как ей показалось, рыбу, серебристые бока которой, как кровью, сочились чудным вишневым блеском. А потом она увидела сеть, подтянутую к берегу, внутри которой шевелились тела обессилевших рыб, которые, заражаясь какой-то стадной гибельной тоской, вдруг начинали биться, - и тогда вся сеть трепетала, как живая. Вторая сеть все еще перегораживала реку поперек, и видно было, как рыба, подходя со стороны океана, спешит миновать опасное, взбаламученное место и застревает в ее ячеях, извиваясь и обесcилевая в упрямом недоумении.
      - Здорово, братва! - приветствовал Сашка браконьеров.
      Мужик и парень, выбиравшие рыбу из сети, оставили свою работу и что-то забурчали в ответ. Они, похоже, не очень-то понимали, как им теперь себя вести, тем более что Сашка стоял на высоком берегу и им приходилось задирать головы, чтобы увидеть его торжествующее лицо. Мальчишка, напротив, оглядывал незнакомцев с диким, хотя и настороженным любопытством. Неожиданно рыба в его руках рванулась, он не удержал ее и уронил в воду. Ослепшая и задохнувшаяся, она тут же попала во вторую сеть, откуда веяло прохладой материнской речной воды.
      - От судьбы не уйдешь, - вдруг мрачно усмехнулся Николай, заметив, что рыба попалась. - Так, Гриня?
      Мужик в оранжевом комбинезоне нехотя глянул на него, но ничего не ответил.
      - Что молчишь? - сказал Николай. - Не ждал, что свидимся?
      - На черта ты нужен, - пробурчал мужик в сторону.
      - Ладно, - усмехнулся Николай. - Свиделись, так здборово.
      - Здборово, - нехотя согласился мужик.
      - И ты здравствуй, - обратился Николай к парню в гимнастерке. - Как тебя, эй?
      - Меня? - задубовевшими губами переспросил парень.
      - Тебя, тебя...
      - Из города он, это... Родственник мой... - вдруг забеспокоился Мурзилка. - Помочь, это, приехал...
      - Ну а зовут-то его как? - засмеялся Шварц. - Или не знаешь?
      - Серега, - вымолвил наконец парень загробным, совершенно выстуженным голосом. - Серега я...
      Шварц вдруг изменился.
      - А ты, Серега, в городе где живешь? - вдруг спросил он.
      - Я на Морской, где универмаг, - с трудом ворочая языком, отвечал парень.
      - Рядом с военкоматом, значит?
      - Рядом...
      - А номер дома своего помнишь? - неожиданно встрял Сашка.
      - Дом... номер... пять... - сдерживая дрожь, выцедил парень.
      Он казался совершенно измученным, и ей стало жалко его. Ей неприятно было смотреть на его мокрые голые ноги и монотонно дрожащую жилку на тощей шее. Она хотела было даже сказать, чтобы оставили его в покое, но, взглянув на Шварца, она вдруг поняла, что перед нею совсем не тот человек, которого она привыкла видеть рядом с собой.
      - Ну вот что, - скомандовал Шварц. - Хватит болтать. Я пойду с Максимычем протокольчик оформлю, а ты, - обратился он к Сашке, - подгоняй вездеход и всю рыбу - в кузов!
      - Да как же это так, господин начальник? - пораженный, запричитал Мурзилка. - Может, это, сперва чайку попьем? Чайку, а?
      Лицо Мурзилки, который старался и расположить к себе, и разжалобить Шварца, растягивалось в какую-то нечеловеческую гримасу. И, глядя, как в пьяных глазах бригадира закипают слезы досады и самоуничижения, она почувствовала внезапный стыд за то, что сама стоит тут, смотрит на это кривлянье и унижение человека и не смеет даже крикнуть "хватит!", потому что другие бесчувственно не замечают всей мерзости происходящего.
      Постепенно до нее дошло, что это и есть то, ради чего она ехала, что ничего эффектнее, чем неприветливый черный берег и туман, висящий над океаном, уже не будет и ничего страшнее, чем посиневшие от холода губы продрогшего парня в гимнастерке и кривлянья Мурзилки, тоже не будет, потому что это и есть браконьеры и их уже поймали. Она никак не ждала, что им придется иметь дело с такими жалкими и беспомощными противниками...
      Она видела, как Сашка подогнал вездеход к краю высокого берега, а парень и мужик в оранжевом вновь принялись выбирать рыбу из сети и складывать в грязные, облипшие песком мешки. Сашка эти мешки завязывал веревкой и составлял рядом, равнодушно наблюдая, как идет у браконьеров работа.
      Она взглянула на Николая. Тот сидел на краю берегового обрыва, все поглядывая на мужика в оранжевом комбинезоне. "Как надсмотрщик, - подумала она с неприязнью. - Помог бы, что ли..." Мужик работал, повернувшись к нему спиной, будто чувствуя на себе этот тяжелый взгляд. Он определенно избегал поворачиваться лицом к берегу. Она не успела разобраться со своим неожиданным открытием, ибо сама почувствовала, что на нее кто-то смотрит.
      Обернувшись, она увидела мальчика. Он сидел на корточках возле гусеницы вездехода и смотрел на нее. От неожиданности она улыбнулась ему и подмигнула, давая понять, что она не из тех, кто осуждает его за принадлежность к браконьерскому клану. Мальчик не отреагировал. Его большие зеленые глаза глядели на нее без неприязни, но и без тепла, с каким-то настойчивым, но осторожным кошачьим любопытством. Она решительно не знала, как вести себя с ним, и была бы рада, если б мальчишка убрался куда-нибудь, но он все смотрел и не собирался, по-видимому, прерывать это занятие.
      - Послушай, - как можно ласковей сказала она. - Давай познакомимся. Тебя как зовут?
      Он ничего не ответил. Смотрел, как она говорит, как треплет ей волосы ветер.
      - Ну вот... - сказала она отчаянно. - Все молчишь? Ну а делаешь-то ты что? В школе учишься?
      - Карл у Клары украл кораллы, - отреагировал он. - Напоил водярой и украл...
      Во как... Она подумала, что надо бы погладить мальчика по головке и убираться подобру-поздорову. И даже протянула к мальчишке руку, но в эту секунду перехватила огненный взгляд Николая. Было в этом взгляде что-то такое, что заставило ее, как от оголенного провода, отдернуть ладонь от нечесаной головы парнишки и с испугом поглядеть в его зеленые глаза. Господи, дошло до нее, да ведь он ненормальный...
      Николай следил за нею глазами, словно не верил, что все обошлось; потом слабо улыбнулся и кивнул. Она и сама чувствовала, что избежала какой-то опасности...
      И Николай ненормальный, вдруг поняла она. И Шварц... Да здесь все какие-то чокнутые... Она поднялась с земли и, чувствуя, как тело покалывает всепроникающий песок, пошла к дому. На стук в дверь никто не ответил. Постучав еще раз, решилась войти. Она успела разглядеть тусклое оконце, из которого сочился свет на черную кровать, заваленную вместо белья и одеял каким-то лоснящимся тряпьем, и такой же черный стол, за которым сидел Шварц, возле которого, причитая и дергая руками, вертелся Мурзилка:
      - Где мне рыбы-то брать, начальник? Как аренды эти платить? Или в другое место пусть переведут меня! Чего, вишь, выдумали - бригаду ставить на запрещенной реке! Тут чего ни пиши, а правды не напишешь!
      Шварц бесчувственно кивал и писал что-то в бумагу.
      Она почувствовала вдруг дурноту: запах этого жилья, пропахшего рыбой, табачищем, нечистой человеческой плотью, керосиновой копотью и спиртовым перегаром, оглушил ее и заставил опрометью броситься вон.
      Шварц выскочил следом, поглядел на нее с беспокойством, но ничего не сказал.
      Рыбы вышло четырнадцать мешков. Пьяненький Мурзилка, спустившись к воде, все трогал мешки руками и спрашивал: "С полтонны будет, а? С полтонны, а?"
      Сашка смеялся:
      - Будет, будет...
      Мурзилка взялся даже загружать мешки в вездеход. Сперва Сашка с Григорием, кряхтя и вполголоса матерясь, поднимали мешок к краю обрыва, и тут Мурзилка вцеплялся в него и волок - то волоком, то на спине - до вездехода, где уже перехватывали мешок Шварц или Николай. Мешки были мокрые, в рыбьей слизи, песке и чешуе, и грязная рубаха бригадира вымаралась совсем, пошла на спине черными пузырями. Но в пьяном азарте Мурзилка уже ничего не замечал и продолжал битву с мешками, хрипло и часто дыша. Мальчишка теперь крутился у воды, возле парня, который хоть и дрожал беспрерывно, а все-таки на берег не вылезал, с жуткой покорностью собирая пустую сеть в стороне от погрузчиков. Она вдруг увидела, что у него мокрые... то есть, скорее всего, описанные штаны. И снова показалось совершенно диким все, что происходит здесь, и непонятным...
      Сашка перебил ее мысли.
      - Шабаш! - закричал он, вскидывая на берег последний мешок. - Умаялись, перекур!
      Все закурили, кроме Шварца да парня, возившегося с сетью.
      Мурзилка поискал по карманам курево, но не нашел и, вздохнув, уселся на песок чуть в стороне от всех.
      - Максимыч, - вдруг позвал Николай, протягивая сигареты, - на-ка покури.
      Мурзилка потянулся, кивая благодарно. Грубые руки его дрожали. Сашка, поглядев на него, усмехнулся. Мужик в оранжевом комбинезоне, поморщившись, отвернулся в сторону.
      - Гриша, - словно только того и ожидая, вдруг спросил Николай. - А что ж не встречались мы тут с тобой прежде?
      - Бог миловал, - отрезал мужик не поворачиваясь.
      Желтый глаз хромого ожил:
      - Кошечку мою помнишь?
      Мужик из-за плеча взглянул на Николая с опаской.
      - А помнишь, как ты меня напоить велел и в трюме бросил?
      - Не надо, Коля, - попросил мужик в оранжевом, поднимаясь с земли. Жизнь прошла, теперь-то что?
      - Он боцманом у нас был, стучал, падла, - вдруг нехорошо стал заводиться Николай. - Котенка моего утопил - за то, что я его на чистую вывел... А меня...
      Тут к месту случившийся Сашка обхватил Николая за плечи:
      - Ты, Коля, остынь, ладно, знаем же все...
      Николай неожиданно подчинился:
      - Вот увидал его, гада...
      Тишина повисла. Ей страшно было взглянуть на Николая и на Григория, и она смотрела в воду реки, понемногу просветлевшую от мути.
      О чем же я буду писать? - вдруг подумала она. И зачем это? Зачем кому-то знать, что живут на свете эти люди? Ведь никому нет дела до них... До того, какая нечеловеческая тоска тут, на берегу, и как пахнет их дом, где спит этот мальчик в куче одеял, на которые и смотреть-то страшно, не то что... и про это Николаево несчастье, и про этого мужика, забившегося в эту беспросветную дыру подальше от чужих глаз и собственной совести...
      Она не знала, что с нею и почему ей так жалко этих людей, этих омерзительно грязных и подлых людей, но, если бы это было в ее власти, она сделала бы так, чтобы они уехали, а Мурзилка и его люди остались на берегу, и чтоб ничего не надо было писать - ни протоколов, ни статей в газету, а просто - будто они ехали мимо и ничего не заметили.
      - Послушайте, - повернулась она к Шварцу. - А что дальше? Что с ними будет?
      Шварц внимательно взглянул на нее.
      - Рыбу конфискуем, - сказал он спокойно. - А Максимыча судить бы надо. Не первый раз он уже...
      - А я бы отпустила его, - вдруг неожиданно для себя произнесла она.
      Все обернулись. Николай вдруг глянул на нее с интересом, и даже Мурзилка, до этого не обращавший на нее ровным счетом никакого внимания, уставился на нее в полнейшем недоумении. Он был больше всех удивлен ее словами - и даже, собственно, не возможностью какого-то нежданного поворота своей горемычной судьбы, а именно тем, что посторонний человек, баба, стала его, Мурзилку, защищать.
      - Почему отпустила бы? - вдруг спросил Шварц серьезно.
      Но решимость уже оставила ее, в глаза набрались слезы, и сил только хватило, чтобы кивнуть на них - на Мурзилку, на паренька этого - и прошептать:
      - Да вы посмотрите на них...
      IX
      Мурзилка курил, сплевывая тягучую желтую слюну. Только сейчас Шварц заметил, какое истертое, изможденное у него лицо, какое безразличие и тоска в глазах. Ничего не выражали они, даже жалости к себе. Паренек... Шварц разглядел паренька... с кем останется? Дурацкая история. Не протокол же переписывать? И не его это дело - грехи отпускать, что он - Иисус Христос, что ли? Шварц на миг представил себя Иисусом Христом. Ну, Мурзилку бы он, конечно, отпустил. Но из инспекции был бы уволен. И что бы делать стал?
      В этот момент он разглядел на песке следы. Свежие следы широченных гусениц военного тягача. И потом, подумал Шварц нервно, предчувствуя новый и неожиданный поворот дела, этот парень в гимнастерке - откуда он здесь взялся-то все-таки?
      Он обошел ближайшие кусты и сразу нашел пилотку, ремень и припрятанные под кустом сапоги. Его осенило.
      - Эй! - крикнул он парню, который по-прежнему стоял в реке, весь серый от холода. - Где твои сапоги-то?
      - В... в доме, - еле выговорил тот.
      - Чего ж не надел? - спросил он и усмехнулся. - Короче: кто спирт привез?
      Мурзилка понял, что пропал, и угрюмо глядел в песок.
      - Кто утром на военном тягаче приезжал? Кто солдата привез? Кто нерку ловить надоумил? А?
      Мурзилка молчал. Он попытался затянуться, но сигарета у него погасла. Девушка глядела то на Максимыча, то на Шварца - непонимающе и тревожно. Сейчас я тебе покажу, милая моя, кого ты отпустить собиралась, не без удовольствия подумал Шварц. Он сделал несколько шагов и остановился у Мурзилки за спиной.
      - Молчи, молчи. А я сам тебе расскажу, кто спиртом поил, кто нерку ловить надоумил... Майор ведь? Майор Коблев?
      Мурзилка еще ниже склонил голову.
      - Чего в рот воды набрали? - не выдержал Сашка, сообразив, в чем дело. - Кого жалеете?
      Мурзилка поерзал и кашлянул, но опять ничего не сказал.
      - Значит, дураки, на себя все берете? То-то он порадуется! - с издевкой произнес Шварц. - А вам за чужие грехи под суд. Что, Гриша? Неохота? Тогда говори: майор был?
      - Он, - сказал Григорий.
      - И не в первый раз, - подсказал Шварц.
      - Каждое лето дань с нас берет.
      - Сегодня вернется?
      - Обещался быть.
      Шварц быстро взглянул на Сашку.
      - Машину заметит! - вскочил Сашка на ноги. - На самом виду оставили, дураки...
      Николай выругался. Силуэт грузовика отчетливо чернел на фоне серого неба с той стороны реки.
      - Когда он вернуться должен? - толкнул Шварц Григория. - Убрать успеем?
      Григорий пожал плечами.
      - Ну а поехал-то он куда? Откуда появится?
      - Да он не докладывает ведь... Но карабин у него был, так к озеру, верно. Там в прошлом году медведя мы нашли: мясо брошено, ошкурен, а желчь вынута...
      - Так, - нервно сказал Шварц. - Так, так, так... Это совсем другой разговор получается...
      Он не успел договорить - Сашка схватил его за руку и стиснул до боли:
      - Тише!
      Откуда-то издалека докатился низкий звук, похожий на отдаленный гром.
      - Перегазовка, - сказал Сашка. - Вот опять...
      Шварц знал, что в таких вещах Сашка не ошибается.
      Он увидел, как Мурзилка повел вокруг затравленным и обреченным взглядом, как попятился к обрыву Григорий, а Пашка вскарабкался на вездеход, пылая от любопытства, и только этот парень стоял в воде как приговоренный, этот парень...
      Шварц понял вдруг, что надо первым делом убрать вот этого из воды.
      - Эй! - скомандовал он. - В кузов, быстро!
      Парень подчинился без промедления. С какой-то лихорадочной поспешностью на негнущихся ногах вскарабкался он на берег, подбежал к вездеходу, но в кузов сразу не полез, а стал мочиться на гусеницу вездехода, глядя перед собой бездумными слепыми глазами.
      - Николай, Лена! - распоряжался Шварц. - Вы тоже в кузов давайте. И парня держите, чтоб дела нам не испортил... Сашка, в кабину! И чтоб видно никого не было!
      Теперь уже отчетливо вдалеке слышался рев мотора.
      - Максимыч! - позвал Шварц.
      Мурзилка с тоской поглядел на него.
      - Поможешь - от суда избавлю. Честно. Мне одно надо: чтоб он на землю спустился. Чтоб из кабины вылез, понимаешь?
      X
      Кузов был завален мешками с рыбой, и за кабиной, где все они сидели, согнувшись в три погибели, ибо брезентовая крыша кузова давно сгнила и поверх бортов торчали лишь гнутые ржавые ребра, когда-то поддерживавшие ее, скопилась вонючая вода, розовая от рыбьей крови. К счастью, Николай оказался между нею и этим парнем, опрокинувшимся на мешок, как мертвый. Над синеватой верхней губой парня она заметила несколько волосиков и тут только подумала, что этот солдат, скорее всего, не старше ее. Она видела белую и слабую, как у подростка, шею и еще ногу, почти синюю от холода, в луже розоватой воды. И почему-то мысль о том, что эта нога с желтыми ногтями и скрюченными пальцами принадлежит ее ровеснику, была ей страшна. Никогда, за все годы жизни, она не думала, что можно подвергнуться столь страшному физическому унижению. Больше она ничего не видела - только напряженно-внимательный профиль Николая и его вспыхивающий огнем ожидания глаз.
      Снаружи была сначала какая-то суета, но потом все стихло, и только один звук неумолимо ширился и нарастал, вытесняя из пространства меж небом и землей и шум прибоя, и шорохи ветра, и крики чаек. Теперь он слышался совсем близко: сотрясая Мурзилкин вездеход, низом стлался грозный рокот мотора и тяжелый лязг рвущих землю гусениц. В какой-то момент звук достиг такой густоты и силы, что ей показалось, будто он висит над ними и вот-вот накроет их и раздавит. Взглянув на Николая, она увидела его огненный глаз, неистово вращающийся от невозможности увидеть то, что происходит снаружи. Это показалось ей до того смешным, что она фыркнула, а он посмотрел на нее, приложил палец к губам и прошептал доверительно:
      - Мотор не глушит, собака...
      И тут все стихло.
      Сильно запахло гарью, потом негромко что-то звякнуло.
      - Люк открыл,- пояснил Николай и подмигнул ей.
      За всю поездку она никогда не переживала знака важнее, чем это подмигивание занозистого и столь поначалу неприятного ей человека.
      Потом чужой голос спросил:
      - Ну что, Мурзилка, готово?
      Сквозь оживший шум ветра и волн донесся слабый голос Мурзилки:
      - Готово.
      - Давай сто штук в кузов, быстро!
      Снова стало слышно, как бьют в берег волны.
      - Так ведь, это, - забормотал Мурзилка, - таскать, это, надо... Мы уж наш вездеход забили...
      - Да вы что, еб вашу мать, охренели, что ли?! - заорал майор. - Какого черта?!
      - Думали, до Комиссарки допрем, там и разгрузимся - чего время терять? - бултыхался во вранье Мурзилка.
      - Мудачье, - сказал майор. - Все не так надо было... Где Егоров?
      Николай повернулся к парню и показал сильно сжатый кулак. Тот обреченно закрыл едва приоткрытые глаза.
      - Где Егоров, я спрашиваю?!
      - Ушел, - выдавил из себя Мурзилка. - По берегу, наверно...
      - Так, - сказал чужой со злостью. - Вы все перепились, что ли? Что за машина с той стороны?!
      Мурзилка не нашелся, что ответить, и неуверенно замычал. Николай вполголоса выругался.
      - Чья машина? - снова спросил чужой.
      - Моя, - вдруг сказал Шварц.
      Воцарилась глубокая тишина. Николай что-то пошептал себе под нос и перекрестился. Она не удержалась и позволила себе выглянуть: метрах в двадцати от них стояла тяжелая хищная тварь на гусеницах, с приплюснутым, как у лягушки, рылом. Высунувшись по пояс из кабины, наверху сидел человек. Круглое самоуверенное лицо его растягивала принужденная улыбка.
      - Что прячешься, господин начальник? - почти весело спросил человек, смерив Шварца взглядом. - Или ловишь опять кого?
      - Нет, - сказал Шварц, делая шаг к тягачу. - В прятки играю.
      - Это дело, - сказал чужой, оглядываясь по сторонам. - Опять Мурзилка набедокурил?
      - Да вот, - отозвался Шварц, делая еще один шаг вперед. - На полтонны рыбы взял, а речка-то запрещенная...
      - А-а, - развеселился чужой. - Это бывает с ним. Ворует, грешен.
      - Рыбу-то я у него конфискую, сам понимаешь, - произнес Шварц задумчиво. - Но вот спирт? Спирт у тебя есть?
      Майор тоже помолчал.
      - Это решай без меня, господин начальник... И так времени нет, а я тут с тобой заболтался...
      - Ладно, - сказал Шварц не слишком уверенно. - А солярки не нальешь в вездеход, а то тронуться не можем?
      - Солярки? - улыбнулся майор. - Кончилась, что ли?
      - Ну.
      - Налить можно, - расплылся в улыбке майор. - Почему не налить?
      Он скользнул в люк. Военный тягач зарычал, развернулся, работая одной гусеницей, и двинул задним ходом к вездеходу, заставив Шварца отступить в сторону. Потом остановился, вздрогнул и рванулся вперед, несмотря на обрыв, - прямо к реке.
      - Уйдет! - закричал обманутый Шварц, вскарабкиваясь на крышу вездехода. - Саня, гони!
      Она почувствовала, как ухнуло мироздание, и в следующий момент вездеход уже ломился через прибрежные заросли, подминая под себя кусты. Один мешок с рыбой сразу развязался, и скользкие тела рыб оказались повсюду; пластаясь, по ним полез к кабине неизвестно как оказавшийся в кузове Мурзилка, который вдруг, возгоревшись мрачным спиртовым огнем, заорал, выпрямившись во весь рост:
      - Давай! Отрезай, мать твою в душу! К реке не пускай его!
      Рядом первобытно матерился Николай. Она увидела распахнутый в проклятьях земляной Мурзилкин рот, увидела, как мальчик-солдат, вцепившись в борт голубыми руками, беззвучно плачет. Она захотела, чтоб остановились и высадили ее - с нее довольно было приключений, довольно романтики, всего довольно! - но не успела даже пикнуть. Осыпая песок, вездеход ухнул с берега в воду, она ударилась грудью о борт и тут же опрокинулась навзничь в вонючую жижу. Песком из-под гусениц чужака обдало весь кузов. Уже не видя ничего, сквозь лязг железа и дикий рев услышала она чей-то крик в самое ухо: "Держись!" Различила стальной блеск воды и наваливающуюся на них сбоку темную тень. Потом - грохот, странное ощущение ускользающей из-под ног опоры - почти невесомость! - и внезапно охвативший ее холод стремительной воды.
      Она не видела, как тягач майора ударил в борт Мурзилкин вездеход, не видела, как Шварц перепрыгнул на крышу чужой кабины и, откинув люк, бил сапогом майора в голову. Она не знала, чьи руки нащупали ее в ледяной тьме и, выдирая волосы, потянули к ускользающему свету неба. Она не знала, кто дышал ей в рот и бил по щекам, но, почувствовав на губах вкус крови, первое, что увидела она, был желтый пронзительный глаз, мигающий мокрыми ресницами.
      Ее подняли и повели куда-то, и когда ее вырвало, она заметила мальчишку, что взад-вперед бегал по песчаной косе и надтреснутым голосом, которого никто никогда не слышал от него, звал:
      - Папка! Папка!
      Река, гремя, неслась вперед - туда, где навстречу ей поднимались медлительные волны океана. Океан дышал шумно, но безучастно: тащил себе с берега песок, выбрасывал мусор. Из темных его глубин поднималась на нерест нежная нерка. И под водою - там, где река соединяется с морем, - широко раскинув руки и кивая головой, встречал рыбу Мурзилка, звал войти в свободное устье...
      И это было настоящее, самое неподдельное настоящее, в котором ни она и никто, даже сам Господь Бог, ровным счетом ничего не могли изменить... Пока взрослые возились с вездеходами, вязали майора и писали новые протоколы, она подобрала на песке черную пуговицу от старой Мурзилкиной кофты и протянула ее Пашке.
      Он отбежал, как дикий волчонок, и, кажется, даже не понял, что она подала ему.
      1 ГТС - гусеничное тракторное средство (обычное название для вездехода на Севере).