Странным показалось то, что музейщики брали в реставрацию по критерию чисто денежной ценности - без всякой там тематики и годам. Подумав, Эдик нашел объяснение - руководство музея готовится принять в дар коллекцию явно для обмена, а не для экспозиции. Короче, темнят. А ведь старикан в том, перехваченном Танькой письме, хвастал дружку, что существует твердая договоренность об этом! Конечно, любой коллекционер, передавая коллекцию в дар, надеется на экспонирование, чтобы люди смотрели, чтобы знали мозгляки, что он круче их - вот взял и пожертвовал, вот я каков карась, не то, что прочая мелочь. Память надеется оставить, Иуда. Чтоб хоть там ожить, когда посетитель рыбьим взглядом скользнет по мемориальной табличке с фамилией…, вот же гад старый! знает, что родные и так не забудут, проклиная веки вечные, и внукам это завещая. Как же надо ненавидеть людей, чтобы отдать им в дар свою гадскую коллекцию?! Но Бог не фраер, он все видит. Коллекции старого придурка уготована даже не экспозиция, а распродажа своего рода, когда она пойдет на обмен с другими музеями, с приплатой, разумеется, в карман руководства. Так для кого, спрашивается, собирал всю жизнь коллекцию этот старикан? Для этих чужих ему людей? Да, любить человечество можно, только ненавидя своих родных. Хромает дочка-хромоножка. Внучка мается в комнатенке-чуланчике вместе с квадратным мужем, только мечтая кувыркаться в собственной квартире. Он, Эдик, гораздо лучше старика - тот обворовывает родных, а он, Эдик, его, мерзавца, которого сам Иисус бы - и тот…, ну, Иисус бы, может, и простил негодяя, ему по рангу прощать положено, однако вот апостол Петр, какой ни ангельский чин, а непременно даст еще старикану по уху на том свете, а Павел - тот и в глаз засветит. За то, что старый греховодник не возлюбил своих ближних, да еще и кумира себе сотворил их старых загаженных досок и холстов…, впрочем, уже терпилово Божие истощилось - недаром тут Эдик стоит, а старый уже получил и по рукам, и по гляделкам.
Положим, Эдик сознавал, что такими рассуждениями он скорее успокаивает собственную совесть - но только краем сознания. Мир несправедлив, и кто такой Эдик, чтобы пытаться установить справедливость? Свою. Это все. Всеобщая - это к Господу. Даже Он отказался от этого. Раз простил. Эдик и выбрал из списка уже отреставрированного этого "Георгия" XV века. Уж его старикан, если и наткнется, особо разглядывать не будет. И копию изготовить несравненно легче, чем с Рублева. Автор-живописец крепкий, по письму видно, но таких Эдик подделывал пачками. Такого рода "новоделов" Эдик намастрячил в свое время достаточно, затирая потом живопись для придания старины чуть ли не сажей с краплаком на масле.
Этот "Святой Георгий, поражающий Змия" был скопирован за один день. Эдик получил за оригинал восемьсот долларов. Сюжет распространенный, но тысячу долларов икона стоила. Эдик не стал спорить с Нортоном, помешало нехорошее предчувствие, которое только усилилось, когда он подделывал "Троицу". Побогаче отделкой, на золоте, но главное - не по канону писана, ни в цвете, ни в форме. Таких мало осталось, сжигали в первую очередь, если дрова вышли. Любой поп, зашед в в избу или в палаты, упрет перстом и зибисит - не та икона, не прайская, то раскольничья, али от беса, не от Духа Святага. Все-таки шестнадцатый век, и Эдик рассчитывал, по Божески, по очень Божески, но тысячи на три. Нортон выдал только две, но Эдик возникать не стал. Дурное предчувствие усилилось. Ладно, потом наверстает, коллекция большая…, хотя подделка "Троицы" влетела в сто баксов, не считая собственного труда. Самостоятельно наклеить сусальное золото Эдик мог, но время поджимало, лучше обратиться к тем, у кого технология "в работе".
Это предчувствие помешало вовремя и молодоженов одернуть. Первые восемь сотен - ладно, уступил Таньке, прогуляли "на почин", в ресторане да в казино. Но эти две тысячи следовало уже в дело пускать, хоть на покупку видеокамеры и компьютера, для подделок будущих. Танька разорялась на весь сквер, и он опять выдал тысячу на гулянку. Только остерег, что дед тупой, но если внучка примется фуфыриться на ровном месте, он что-то почует.
А на третьей иконе, "Св. Параскева", уникального письма и редких по сюжету боковых клейм, грянул гром…, точнее, заворчал, еще издали, но очень явственно - и куда там старикашке до такой угрозы! Когда Эдик выписывал клятые клейма, он просто сам себе приказал верить. И на вере этой только хватило наглости запросить пять тысяч баксов, однако Нортон разглядывал "Параскеву", словно дешевую шлюху, вырядившуюся в светскую одежду. Эдик понял, что ошибся. Нортон разбирался в подделках не хуже Эдика.
- Не стоит пока о цене, - мрачно сказал Нортон. Его ореховые глаза занавесились пшеничного цвета бровями. - Эдуард, я вам верю. Поймите меня правильно, дело тут не только в вас. Я отдал "Георгия" на экспертизу. Обошлось дороже, чем я вам заплатил за нее, однако… почему-то вызывала подозрение.
- У меня тоже, - сознался Эдик.
- Вот видите. Икона оказалась очень и очень качественным новоделом. Доска, естественно, старая, но левкач… К вам претензий у меня нет, но советую разобраться с этой коллекцией.
Эдик уныло кивнул, думая, что старикан мог и пропустить "мяч в свои ворота", неудивительно. Такое случается со всеми.
- Мало того, - Нортон сказал тихо, - ваша вторая…, "Троица"… -
- Так и знал. Тоже подделка?
- Как сказать. Лики родные, но весь фон и одежда - недавняя работа. Это не то, что я хотел, и не то, что вы продавали. Я не за это платил деньги…Вы же понимаете.
- Вот гадство, - сказал Эдик. Он понимал. Пусть "новоделы" и "деланные" и в спросе, и стоят порой чуть меньше, а то и больше настоящих, однако ни Нортона, ни самого Эдика такие вещи не интересуют.
Встреча проходила в номере гостиницы, где жил Нортон, и Эдик от огорчения выпил банку пива, стоящую на столике. Стало еще горьче. Вера в "Параскеву-Пятницу" усохла. Он взял ее в руки, уже без веры. Теперь он видел, что и она - подделка.
- Пятьсот долларов я дам. - Сказал Нортон. - Если эта настоящая, доплачу потом.
- Давайте тысячу, и не надо никакой доплаты.
- Хорошо. Пусть будет тысяча, - безразлично сказал Нортон. - Надеюсь, в следующий раз… - Он замолк. Обоим и без слов было все ясно.
- Я разберусь, - сказал Эдик, запихивая в карман несчастную тысячу.
Он позвонил молодоженам и вечером сел на знакомую скамейку в скверике. Первым пришел Иван. Узнав новость, он не очень огорчился - и эти тысячи в его глазах выглядели деньгами. В вопросе - кто является источником подделок, он согласился с Эдиком без особых раздумий. Дед? Он профи, спец. Эдик? Иван? - это не обсуждается, знают друг дружку. Танька? Несерьезно. Остается Российский Музей…, точнее, та хитрая гнида, которая там завелась и которая их облапошивает. Иконы отбирались из побывших на реставрации в этом музее - их дед хватиться по какой-то надобности не должен. Но Иван Ради прикола предложил завиноватить Таньку.
Она тут же прибежала - дед припахал ее на домашней работе, задержалась, но успела притащить картонный литр вина, в этот раз французского "Авиньон", и три апельсинчика. Эдик ошандарашил ее новостью - ошандарашилась так, что и вино упало, и апельсинчики раскатились. Вместо денег - предъява.
- Вы что? Думаете, что я? - Танька немножко испугалась. Зеленые глазищи часто заморгали и увлажнились. Пальчики вцепились в скамейку.
- Пока… мы ничего не думаем, - сердито сказал Иван. - Тебя просто спрашивают - никому больше про иконы не рассказывала?
- Вы с ума сошли? - Танька ничего не понимала, глядя то на одного, то на другого. Оба стояли перед ней, стараясь сверлить и испепелять. - Я их у деда взяла. Мы вместе взяли.
- А может у тебя знакомый художник, какой есть? - небрежно спросил Иван.
- Ты с ума сошел! - Веснушки на ее лице, казалось размножались на глазах. При всей рыже-кошачьей, ведьминской где-то по загадочности - внешности Танька оставалась дура-дурой, сплошь на эмоциях.
- Ну и Танька, - мрачно сказал Иван. - Всем Танькам Танька. Я тебя отколочу. Вот только разозлюсь. Эдик, стукни меня, а то никак не злится.
- Я тебя стукну, - пообещал Эдик. - А ну, прекращай. Ваши семейные разборки - это одно, а дело - совсем другое. Он шутит, Таня.
- Я тебе отколочу. - Танька неуверенно заулыбалась. - Прикалываешься, да? - Она встала, подняла руки и упала на Ивана. Приняв бросок на грудь, тот закряхтел. - Нет, я тебя должен исколотить. За все хорошее. В кустах где-нибудь. Идем.
Провожая взглядом исчезающую в зелени парочку, Эдик подумал, что у супругов начались проблемы, но это его не касалось. Сев на скамейку, от нечего делать вскрыл вино и тут краем глаза углядел вроде знакомую фигуру. Тот чертов бомж…, ситуация повторялась. Он живет тут, что ли? Бомж Леха, небритый и несчастный, посматривал издали, борясь с противоречивыми желаниями. Конечно, он решил рискнуть. Вино - единственное спасенье от заклятого друга бомжей - похмелья. Приняв одновременно дружелюбный, виноватый и независимый вид, он подошел в пределы слышимости.
- Эдик, честно… менты забрили, едва твою сотку у киска вытащил. Эдик, сотка за мной, отвечаю. - Его лживые глазенки так и бегали.
- Бывает, - согласился Эдик. - Менты, они такие. Присаживайся.
Тратить злость на несчастного бомжа Эдик не собирался. Людям надо верить. Удовольствие это дорогое, и не каждый может его позволить. Но иным путем вообще невозможно получить хоть что-то путевое. Эдика же, к примеру, никто не обвинял во вранье совсем недавно.
Бомж рассказывал какие-то сказки о своей жизни, запивая горе французским сухим вином и заедая апельсинами.
"Счастливый человек, - думал Эдик, глядя в глаза небритого собутыльника, в которых сияла искренняя вера самому себе, - у него все просто. Он очень хороший человек, только ему очень не везет. С такой верой нужно бомжевать. Если ему взбредет в голову, что он очень плохой, и ему еще очень везет, у него появится шанс подняться. Но для этого надо поверить людям. Даже ментам. Вдруг они правы, называя его грязным бомжом и попрошайкой. С бомжом все ясно. Как и с директором Российского музея. Тот уж точно знает, что он очень плохой, и что ему страшно везет. Но он верит людям, значит, с ним можно иметь дело".
- Мужик, ты уже надоел, - сказал Иван еще издали. - Эд, он тебе что - родной?
- Вообще-то, - заметил Эдик, - существует мнение, что все люди - братья.
- Ага, - ядовито сказала Таня, тряся пустым пакетом из-под вина. - Твой брательник обнаглел. Опять вина нету.
- Я че? Меня угостили, - объяснил Леха, неприметно откатываясь от скамейки.
- Его милиция обижает, - заступился Эдик, - Леха, не в службу, а в дружбу, сходи за вином для дамы.
Как у бомжа хватило смелости вернуться под многообещающими взглядами супругов, и взять стольник, остается очередной загадкой русской души.
- Я сейчас. - Бомж Леха с прихваченной сотней исчез в мгновение ока.
- Может, совесть проснется? - понадеялась Таня.
- Не знаю, - с сомнением сказал Иван.
Эдик с симпатией оглядел обоих, ему повезло с друзьями. Оптимисты, верят людям. Но еще многого не поняли. Что человек поступает всегда одинаково. Бомж однажды не пришел. Не придет и теперь. Никогда не придет. Эдик не впервые ошибся в человеке, но при чем тут человек? Просто Эдик верит людям. И всегда будет верить. Иначе ничего путного не получить.
- Значит так, ребята, - сказал Эдик, - забудьте вы про Леху и про вино. Это мелочь. Вернитесь из своих зеленых облаков на грешную землю. И вы увидите, что нас имеют по полной программе. А больше всех - нашего деда-кормильца. Тань, тебе старенького не жалко? Всю жизнь, как придурок, собирал свое барахло…для неизвестного хлюста. Не зря я считаю коллекционеров сумасшедшими.
- Нет, ну кто мог?! - завопила Танька.
Она наверняка пыталась припомнить сейчас кого-то из друганов деда, но самое очевидное так и не приходило в ее головенку. Но Эдика не могла обмануть защитная маскировка в виде звания, должности и прочей солидной вывески даже со словом "государственный". Он верил людям. Он верил директору музея. Танька не поверила. Так и сказала. - Не может быть. Да и зачем ему? Если все и так музею завещано?
Эдик в двух словах объяснил дурочке разницу между карманом директора и музейным карманом, государственным и предложил рискнуть, проверить гипотезу. Если отреставрированные в музее оказались подделками, то другие, которые на очереди, должны быть настоящими. Как, проверим? Есть риск, что деду взбредет в голову отдать в реставрацию именно эту вещь.
- Рискнем. - Танька решительно тряхнула рыжими волосами. - Плевать на деда. Он точно - сумасшедший. Аж плакать хочется.
- Ну, и нечего тогда, - сказал Иван, - стащим Рублева, а? Денег все нету, Эд.
- Не дай Бог… и Рублев поддельный, - сказал Эдик.
Чего?! - возмутилась Танька. - Ты деда за лоха не держи! Он специалист! Он…он…он вообще хороший, просто старенький, и обманывает его сволочь всякая. Это все Российский музей. Какое право имеет моего деда обманывать?!
- У нас прав больше, - поддакнул Иван.
- Вот именно, - согласился Эдик.
ГЛАВА 4. Вроде успех? Чего же не хватает?
На этот раз Эдик не стал раскошеливаться на качество. Подделку, оставленную в коллекции Анатолия Ивановича вместо "Жития св. Ионы", редчайшего сюжета, XV век. Двадцать клейм-миниатюр, сусальное золото с рифлением, доска - из лиственницы "двойной ковчег", эту подделку даже старик с его пусть ослабевшим зрением, увидел бы издали и без очков. Такую вещь за неделю не подделать, одну только голую доску - наищешься…, а работа? а сусалки? миниатюры? А… а! пройдет! Танька запихала подделку в самый дальний угол, чтоб случайно не наткнулся, и спустя два дня супружеская парочка нетерпеливо копытила асфальт возле метро в ожидании Эда, после звонка о хороших новостях. Таньке надоело жевать дедовскую пенсионную колбасу, хотелось сервелата. Иван вообще размечтался бросить работу "бобиком"…, если повезет, конечно, с суммой. В этот раз их оптимизм полностью оправдался. По одной невозмутимой Эдькиной роже еще издали поняли, что икона прошла, и за настоящие бабки. Танька подпрыгнула и завизжала. Пыталась свалить Эдика, кинувшись на шею, но Иван поймал вовремя, в полете.
- В сквер, скверные ребята, пойдем… - Эдик не сумел удержать искренней улыбки. Да, надо верить людям. Нортон отвалил без торгов пятьдесят тысяч долларов. Это зацепило и Эдика, который собирался вырвать тридцать. Не меньше, и по-Божески, потому что в этот раз все его чутье так и вопило о настоящем раритете. Нортон изучал ее с час, наверное, но потом без торгов - полтинник. Хотя прошлая, Параскева-Пятница, опять оказалась подделкой. Что делать, никакой девственнице не уцелеть, оказавшись в цепких лапах директора Российского музея. Этот тип занимал все больше места в голове Эда. Наезд на супостата представлялся неизбежным. Но пока не хотелось думать о неприятном.
- Эд!!! - завыли оба, едва Эдик достал из кармана первую пачку долларов. - Ну, Эдик!!!
Этот упреждающий залп по экономическим соображениям, еще не высказанным и неизбежным, заставил Эдика немного отступить от них.
- Ладно, делим по пять тысяч на нос, а остальное…
- По десять! - Таня пыталась схватить его за горло.
- По десять, - поддержал жену Иван. Мне машина нужна. Хватит на общак и двадцатки.
Спорить бесполезно, Эдик сдался, выдал на руки по десять тысяч. Потом - еще по пять, из-за всяких соображений. Иван обещал объяснить деду неожиданную прибавку к зарплате огромной премией, которую получил за спасение босса от бандитской пули, Эдик решил, что пора покупать мебель, И машину.
К скверику подходили с пакетами вина и фруктов.
- А где наш бомжик? - у Тани добрая душа, все обиды забыла.
- Идем прогуляемся, Тань. На радостях, - предложил Иван.
- Обсудить кое-что надо. Подождите маньячить. Неужели не надоело? - сказал Эд.
- Нет, - хором отозвались маньяки.
- Ну и маньяки. Вы что не врубились, что означают эти пятьдесят тысяч?
- Поняли, поняли. - Танька уселась на колени мужа, завернув юбку до отказа.
- Фигу вы поняли, - сказал Эдик, спихивая ее обратно на скамейку. Иван тоже пытался, но сил не хватало. Вдвоем справились. - Сядь спокойно, мелочь рыжая. И слушай.
- Я слушаю. - Рыжая погладила сумочку, где успокоились 15 тысяч долларов. Ее глаза сверкали.
- Теперь можно считать доказанным, что Российский музей залез к нам в карман… Танька, да перестань ты тискать Ивана! Я серьезно. Сами видите. Какие бабки можно сделать на коллекции. Они не отстанут, музейщики. Им понравилось, крысам, в нашем кармане. За того, первого "Георгия" уж они взяли даже не тысячу долларов. У них есть возможность пустить ее через хороший зарубежный аукцион, а это значит, не меньше десяти тысяч. Мы неизбежно с ними столкнемся. Поэтому я предлагаю наехать на директора Российского музея, пока у нас есть определенные преимущества.
- Ты с ума сошел! - взвизгнула Таня.
- Тебе, конечно, видней, - неуверенно сказал Иван. - Но директор Российского музея - это фигура. Он с мэром московским за руку здоровается.
- Бабки тоже фигуристые, - обозлился Эдик. - За Иону мы получили пятьдесят кусков. И вырвали у него из зубов, считай, что триста тонн баксов. А то и все полмиллиона. Вот тут какие бабки, если умеючи, при его возможностях. Если он натолкнется на нашу подделку - а рано или поздно так и случится - он быстро сообразит что к чему - и сдаст нас. Подставит. Под деда, а то и под ментов. Надо наезжать, пока не поздно. Если он жулик-одиночка, он половину еще и вернет, скандала испугается. Если поод "крышей", то фигу чего вернет, но зато в дальнейшем примемся доить старого хрыча вместе.
- Думаешь, он признается? - с сомнением сказал Иван. - Ему есть на кого свалить. Скажет, что реставратор иконы подменил. Или еще кто.
- А так и есть, - сказала Таня. - Ты нас всех продашь, Эдик, и все провалишь. Не вздумай наезжать, я - против.
- Все равно надо наезжать, - стоял на своем Эдик. - Даже если директор не при делах, он тут же согласится делить бабки Набьем морду реставратору, и будем работать вместе. Надо верить людям.
- Ага. Бомжу ты два раза поверил. И что?
- Да ничего! - Эдик повысил голос. - Он же не обманул, пойми. Это я ошибся.
- А если с директором ошибешься?
- Он не бомж. А если ошибусь тебе же лучше. Дед поймет, что в музеях сидят такие же сволочи, как и его родные.
- Это почему это мы сволочи? - возмутилась Танька.
- Это твой дед так считает. Раз не хочет оставить вам коллекцию. Он что, думает, что незнакомые люди лучше? Если директор музея поднимет скандал вали все на нас с Ванькой. Мы выдержим.
- Конечно, на вас и свалю, - убежденно сказала Таня. - Я и не знаю ничего. Иван иконы воровал. А ты подменял. Я и не знаю ничего.
- Так мы и договаривались, - терпеливо сказал Эдик. - Но директор не поднимет скандала. Иначе, какой он директор.
Спор быстро затух. Возразить что-то стоящее молодожены не смогли, решение было принято, после чего молодожены ушли мять траву. Недавно Иван признался Эдику, что Танька вела себя дома как принцесса в руках злого разбойника. Даже ночью. Видать присутствие деда за стенкой связывало желания не хуже веревки. С детства его боится.
Бомжа повстречали на выходе из сквера, случайно. Складывал пустые бутылки с весьма деловым видом. Танька кинула в него апельсином - и попала. Бомж от неожиданности упал, перепугался: - Вы чего?!
- Леша, вы где пропадаете? - воспитанным голосом спросила Таня. - Мы за вами гоняться должны, да? Вот вино обратно тащим. Нехорошо. - У Таньки в руках действительно был пакет с вином - последний. Бомж ничего не понял, но побледнел и замер.
- Во напугала мужика, - огорчился Иван, когда Леха, попытавшись вскочить на ноги, запнулся за бутылки и снова упал.
- Ребята…, я это… отдам…, менты проклятые все забрали…- бормотал он, глядя снизу вверх на подошедшую троицу.
- Ты стольник забыл, - сказал Эдик, вытаскивая сто долларов. - Леха, ты невезучий. Тань, отдай вино. Мы тебя ждали.
- Я…это…хотел…, - ныл бомж, с видом приговоренного беря зеленую бумажку.
- Держи, Леша. Не опаздывай больше, - Таня бросила ему вино.
- Нам бы твои проблемы, - сказал Иван. - Ты че, совсем дикий?
- Я отдам. - Бомж Леха отползал подальше. - Ребята, я отдам.
- Ты чокнутый, - вздохнул Иван, и троица, полная крымским вином, надеждами на светлое будущее, прошла мимо, словно трехмачтовый фрегат мимо полузатонувшей посудины.
ГЛАВА 5. Наезд на музей.
Директор Российского музея господин Пузырев Иван Иванович оказался щекастым, полноватым человеком лет тридцати пяти. Выглядел он моложе, из-за румянца, но очки возвращали украденные румянцем года. Эдик доброжелательно глядел ему в синие бесстыжие глаза, стараясь думать только хорошее. Не выходило, уж очень глаза синие… как лед. Эдик перевел взгляд на белобрысые остатки волос на круглой голове директора. Вроде еще прическа. А вроде уже лысина, замаскированная прической.
- Итак, чем могу служить? - сухо спросил белобрысый прохиндей. Письменный стол, за которым он восседал, подавлял размером - красного дерева, массивный. - Мне доложили, что Вы от Анатолия Ивановича Горшкова?
- Ну да. В определенном смысле. - Эдик положил ногу на ногу, уселся в кресле поудобнее. Эдик вспомнил тоненькую беленькую секретаршу в приемной директора. Вид неприступный, несмотря на хрупкие размеры. Наверняка оттого, что директор ее трахает. Или наоборот - чтоб не затрахал. Эдик оглядел кабинет еще раз - впечатляет. Картины, иконы, старинное оружие…, не кабинет, а еще один зал музея. Проходимец неплохо устроился.
- Я слушаю, - с нотками нетерпения напомнил о себе директор.
- А, ну да, - спохватился Эдик. - Я отвлекся, извините. Думал, Вы серьезнее.
- В каком смысле?
- Это неважно. Я от Горшкова, да. Только сам Горшков об этом не знает. Мы с ребятами принялись было его доить - в смысле, тырить иконы из его бесценной коллекции и заменять их подделками. И что оказалось…
- Как? - встрепенулся директор, - как Вы сказали?
- Ну да. А что такое? Старый пень все равно не хрена не видит, сами знаете, иначе не рискнули бы втюхивать старому свои подделки вместо реставрации. Кстати, отличное качество - я как специалист говорю. Мои подделки не хуже - проскакивают любо-дорого. Фирма веников не вяжет. - Эдик приветливо заулыбался. Директор снял очки и принялся их протирать. Пальцем. Опустив глаза. Лицо не поменяло выражения, разве что на лбу появилась черточка меж белесыми бровями. Он молчал, и это Эдику понравилось.
- Короче, Иван Иванович. Вы скоммуниздили у деда сорок шесть икон и восемнадцать картин разных авторов, согласно записям Горшкова. Я прикинул, на какую сумму. Заметьте, считал по нашим российским ценам, но когда счет перевалил за второй миллион долларов, я бросил считать. Я реалист, поезд уже ушел, но триста тысяч долларов Вы мне пришлите, будьте добры. В счет возмещения ущерба, пусть и невольного с вашей стороны. Реального ущерба. На продаже только одной иконы из еще не реставрированных вашим музеем я легко сорвал пятьдесят тысяч, а на ваших реставрациях - в сумме три штуки за несколько икон. Триста тысяч - это справедливо, согласитесь. Тем более, я навел справки о вашем финансовом положении. Очень поверхностные, у одного из ваших работников за бутылкой коньяка в пивной. У вас новенький "Порш" за сто двадцать тысяч долларов, у вашей жены - "Рено" за девяносто. Дача на Рублевке - это с полмиллиона, по самым скромным. Квартира из пяти комнат в центре Москвы - тут счет сами знаете. А неделю назад Российский музей - нищий, по словам собутыльника, - вложил двести тысяч долларов в экспедицию какую-то в югах российских. Уверен, это ваши деньги. Я понимаю, вам такая трата зачем-то нужна. Так что еще триста тысяч, уверен, наскребете. Но не эта мелочь главное. Важнее второе, насчет будущего. Раз уж так получилось, предлагаю курочить коллекцию старикашки совместно. Чтобы не случалось подобных накладок. Надеюсь, возражений не будет? Предлагаю в половинной доле, при этом вся реставрация - за ваш счет. Я ясно изложил?
- Ясно то оно ясно…- Директор вновь надел очки, - но я…что-то плохо сейчас соображаю. Мне потребуется время, чтобы…осмыслить…такие…невероятные новости…, так что…, насколько я понимаю, Вы кого-то представляете?
- Родственников этого старого придурка Горшкова. Это и крыша, и прикрытие. Триста тонн нужны, чтобы их утихомирить. Я еле отговорил их, а то собирались раскрыть глаза старому дуралею на Ваши художества. В надежде, что коллекцию он им отдаст. И прослезится от благодарности. А я решил, что дурак всегда поступает по-дурацки. Горшков, чего доброго, надумает, что в Третьяковке люди честнее вас, и завещает свое вторсырье им. Так когда прикажете получить эти три несчастные сотни? Желательно побыстрее, это в ваших интересах. Уверен, что недели вам хватит, если все деньги в разгоне. Займите, в крайнем случае. А пока давайте ускорим, начнем неизбежное сотрудничество. Сейчас у вас в реставрации находится горшковская картина. Ранний Серов "Девочка с котом". Ваша подделка, видимо, уже высыхает, но еще не у Горшкова, значит, подпадает под наше сотрудничество. Поэтому половина прибыли от продажи положена мне. Чтобы не мелочиться и не терять время на споры, оцени "девочку" в червонец. Дешево, сами знаете, но условие - выплата сейчас. Чтобы не мешали эти мелочи нашему будущему. Не хочется терять время на оценки экспертов, они вечно разные, штук сто зарядят, тогда придется отдать полтинник. Не сейчас, позже, но это полтинник. Согласитесь, я веду себя по- христиански. И еще - впредь будете брать у деда вещи вот из этого списочка, - Эдик вытащил из кармана бумагу. - Я наметил кое-какие, по принципу скорости и ценности. Прошу придерживаться. Самодеятельность в этом вопросе исключается. Договорились?
- У меня голова идет кругом, - сказал блондинчик в очках. - Не так сразу - я мало что понимаю. Вы хотите сказать, что в коллекции Горшкова…
- Если Вы девочку хотите из себя разыгрывать, Иван Иванович, воля ваша. - Эдик говорил очень доброжелательно. - Но советую не тратить попусту. Пока Вы не вызовете милицию, или охрану, или, на худой конец, пока не позвоните Горшкову, я вам как Станиславский скажу только одно: Не верю!
- Милиция…при чем тут милиция…- директор поморщился, опустил глаза. - Может до нее и дойдет дело, но сначала я должен выяснить…, я должен разобраться сам…найти виновного…, ваше заявление…о безобразиях, оно нуждается в проверке…
- Не верю, - отрезал Эдик. - На своих реставраторов бочку не катите. Я не новичок, поверьте. Без вашего ведома подделка и подмена попросту невозможна.
- Однако…это я скорее…новичок. - Пальцам директора, видать требовалась работа, и он снова снял очки. - На своей должности я всего лишь два года. Еще многого не знаю. Мне приходится доверять людям. Обратите внимание, вам я тоже верю. Полученный сигнал я…проверю. Приму меры. Ваши финансовые претензии - это не ко мне.
- Не верю, - Эдик обозлясь, решил форсировать события. Он вытащил сотовый телефон, набрал номер.
Директор беспокойно спросил:
- Куда Вы звоните?
- Не волнуйтесь, все будет тип-топ, - заверил Эдик, улыбаясь. - Алло, могу я Горшкова побеспокоить, Анатолия Ивановича?
- Подождите…- директор встрепенулся.
- Да успокойтесь Вы. Анатолий Иванович? Здравствуйте, из Российского музея вас беспокоят. Я его заместитель, он просил передать вам…, простите только что вошел Иван Иванович, передаю трубку. Это насчет картины Серова.
Эдик сунул сотовый телефон в руку Пузырева. И подвинул свой листочек бумаги.
- Анатолий Иванович, здравствуйте…да, новый зам. - Лицо директора словно пригасло. - Я хотел сказать, что реставрация Серова несколько затягивается, извините…- Директор увидел палец Эдика, который настойчиво тыкал в листок бумаги, и лицо его чуть убавило энергии. - И вот еще, Анатолий Иванович, у нас освободились люди, появилась возможность привести в порядок сразу несколько вещей из вашей коллекции…Нет, нет, мне бы хотелось самому отобрать вещи, я заеду к вам…хорошо, сегодня же…да-да…так получилось, что…да, до встречи, Анатолий Иванович.
Пузырев положил сотовый себе в карман, спохватился и передал Эдику. Лоб директора покрылся потом.
- Мне просто дорога репутация Российского музея, - с неприязнью сказал он, - я не могу…так же безответственно рисковать ею. Только поэтому я пошел у вас на поводу. Это не значит, что…простите, как ваше имя - отчество? из головы вылетело…, неудивительно, при ваших новостях.
- Эдуард Максимович Поспелов. Можно просто Эдик. Или Эд. Мы же свои.
- Эдуард Максимович, повторяю, что я…- начал было свою песню директор, но Эдик перебил:
- Ну, хорошо, я понял: Вы - гордость культуры, эталон честности, и все такое. Я только рад сотрудничать с таким человеком. Вопрос в другом - где мои деньги? Пять тысяч долларов. Я должен получить их сегодня. - Эдик, взяв сотовый, нацелил палец в кнопки набора.
- Это…это шантаж? - проскрипел директор.
- Перестаньте. Какой шантаж, если Вы честный человек. Вы меня убедили. Это ваши реставраторы виноваты. Но Вы же не захотите выглядеть ослом, которого подчиненные столкнули в яму. Выбираться придется. Значит, сотрудничать. И подменять коллекцию. Потом Вы все свалите на меня. А пока пришлите пять штук. - Эдик застучал по цифрам телефона.
Директор вскочил:
- Да подождите Вы! Я…у меня нет таких денег…, разве только в сейфе посмотреть…
- Я жду.
Директор торопливо отпер сейф в стене, долго шарился там, но через пять минут пятьдесят сотенных долларовых бумажек, пересчитавшись, спрятались в кармане Эдика.
- Только нежелание скандала вынуждает меня, - то и дело повторял Пузырев, - мне дорога репутация Российского музея.
- И еще расписочку накатайте, - сказал Эдик. - Что Вы одолжили у меня триста тонн баксов и обязуетесь вернуть их через неделю.
- Это исключено, - твердо сказал директор. Он начал приходить в себя. - Эдуард Максимович, эти деньги Вы будете требовать с виновного, которого я обязательно найду. Триста тысяч - это огромная сумма. Репутация Российского музея столько не стоит.
