- Да с какой стати я должен что-то менять?! - взорвался Сухов, получил укол боли в затылок и сморщился. - Какого черта, Толя? Объяснишь ты мне все по-человечески или нет?
      - Сегодня нет. - Такэда встал. - Пока не получу доказательств... того или иного. Если я прав - ты попал в очень скверную историю, и выпутаться из нее будет невероятно сложно. Если же нет... - Японец улыбнулся. - На нет и суда нет, как гласит русская пословица. Но я еще раз прошу тебя быть осторожней во всех делах, особенно на тренировках, в театре, транспорте. Остерегайся случайных знакомств и конфликтов, не затрагивающих тебя лично. О'кей?
      Никита с интересом разглядывал лицо друга, ставшее вдруг твердым, напряженным и чужим.
      - Психоразведка, говоришь? - Такэда не улыбнулся в ответ.
      - Психоразведка.
      - "Печать зла"?
      - Или "След зла", как угодно. Не ухмыляйся, это очень серьезно, очень, вплоть до летального исхода. Потерпи маленько, я тебе все объясню... если вынудят обстоятельства. В настоящий момент чем меньше ты знаешь, тем лучше для тебя. Но помни: тогда в парке убили двоих. Двоих, понимаешь? Вспышки и грохот помнишь? Это убивали первого, еще до того старика. Один человек - весть, как утверждал классик [Урсула ле Гуин.], два - уже вторжение. Не дай Бог попасть тебе в круг устойчивого интереса... скажем, неких темных сил. Хотя первый шаг, увы, ими уже сделан. - Такэда кивнул на руку Никиты с темнеющей звездой "ожога". - До завтра, Кит. Я бы тебе все-таки посоветовал заняться борьбой, кунгфу там или айкидо, в дальнейшем это может здорово пригодиться.
      Хлопок ладони по ладони, и Такэда ушел. Но не успел Сухов углубиться в анализ их разговора, как в прихожей прозвенел звонок. Наверное, забыл что-то, подумал танцор, считая, что вернулся Такэда. Но это была Ксения.
      Изумление Никиты было таким искренним, а радость - такой очевидной, что гостья засмеялась.
      - Не ждал? Или уже слишком поздно? Я молоко принесла. - Тут Ксения заметила бинт, следы драки на лице танцора и перестала смеяться. - Что с тобой?! Попал в аварию?
      - Свалился со стула, - пошутил Никита, отбирая у девушки сумку. Проходите, Ксения Константиновна. Мы тут с Толей только что плюшками баловались и кофе пили, могу и вас напоить.
      Художница, в сарафане, подчеркивающем фигуру, и плетеных туфлях-сандалиях, впорхнула в гостиную, тревожно оглядываясь на идущего следом хозяина. Никита вспомнил индийский миф о Тилоттаме [Тилоттама - одна из апсар, полубожественных женских существ, живущих преимущественно на небе.]. Она была так прекрасна, что, когда впервые появилась перед богами, Шива сделался четырехликим, а на теле Индры проступила тысяча глаз. Ксения выглядела столь же великолепно, как и Тилоттама, и снова сердце Никиты дало сбой: он еще не верил, что такая красота не принадлежала никому, и от мысли, что кто-то имеет на нее больше прав, настроение упало. Оно упало еще больше, когда по ассоциации с Индрой вспомнились глаза на теле несчастного старика, убитого "десантником" в парке. "Вестник"... Что за весть он нес? И кому? Уж не этот ли знак в виде звезды?!
      Сухов невольно обхватил левой рукой запястье правой. Ксения поняла этот жест по-своему:
      - Болит? Бедненький! Давай полечу. Толя говорил, что у меня задатки экстрасенса. Он не рассказывал? - Девушка усадила хозяина на диван и стала разглядывать звезду на руке, изогнув бровь, в недоумении; веселость ее как рукой сняло. - На синяк не похоже... ожог? Но почему такой идеальной формы? Звезда... символ вечности и совершенства. Странно!
      Никита отдернул руку и понес молоко на кухню, крикнув:
      - Сейчас приготовлю кофе, посиди минутку. Вина выпьешь? У меня есть "Киндзмараули" и миндаль.
      - Не сегодня, Ник. Не обижайся, ладно? Я на минутку забежала, к бабушке еще надо зайти.
      - Я провожу, - заверил Никита, а в ушах снова и снова звучали слова Толи: "Один человек - весть, два - уже вторжение". Кто же был тот второй, убитый в парке первым? И почему Такэда придает этому такое значение? А главное, почему связывает те события с ним, акробатом и танцором, ни сном ни духом не помышляющим о каком-то там пути?..
      Они пили кофе с молоком, шутили и смеялись. Ксения уже успокоилась, хотя иногда на ее чело набегало облачко задумчивости. Она рассказала Никите, что Толя вычислил по Пифагору ее священные числа двойки, и у нее их осталось целых три.
      - Он говорит, что это знак высоких экстрасенсорных способностей и биоэнергетики, - смеясь, сказала художница. - И знаешь, я ему верю, ведь его числа - три восьмерки - видны самым натуральным образом.
      - У меня тоже видны. - Никита с улыбкой оголил плечо и показал четыре маленькие родинки, похожие на цифру семь. - Как видишь, и я в свою очередь меченый, так что... - Сухов споткнулся, заметив, как побледнела Ксения. - Ты что?!
      Девушка закусила губу, попыталась улыбнуться.
      - Не обращай внимания. Но этот знак...
      - Знак ангела, если верить Оямовичу.
      - Странно...
      - Что странно? Не хватало, чтобы и ты тоже изъяснялась загадками. Давай лучше поговорим о чем-нибудь приятном. Ты, кстати, обещала рисовать мой портрет.
      Девушка продолжала смотреть на него с сомнением, будто что-то решая про себя, но так ничего и не решила.
      - Завтра приходи в студию, если свободен. - Она встала. - Чао, меченый, береги себя.
      - Я провожу.
      - Куда ты с такой головой?
      В словах гостьи таился какой-то иной смысл; и Никита, уловив его, прищурился.
      - Вот тут ты права, голова - мое слабое место, к тому же чуть-чуть бо-бо. И все же я тебя провожу.
      Ксения уехала на троллейбусе, отказавшись ехать на такси. Никита медленно побрел домой, размышляя над ее странным поведением, словами, жестами, испугом, имеющим какой-то конкретный смысл, но неясный пока для него. Думал об этом он и когда ложился спать, пока не позвонили сразу трое, один за другим: мать, Такэда и Ксения, - с одним и тем же вопросом: все ли у него в порядке? Сначала он разозлился, потом развеселился, обозвал всех троих перестраховщиками и уснул в полной уверенности, что утро вечера мудренее.
      На следующий день Никита не пошел с утра на репетицию, позвонив Кореневу и сказавшись больным. Выслушивать неискренние соболезнования балетмейстера не стал, отрубив: "Всего доброго". Мысль уйти из труппы, принять предложение Ванфельда, балетмейстера классического балета, поучаствовать в конкурсе с выходом на Большой театр - завладела им целиком. Но облегчения эта мысль не принесла. Что-то мешало Никите жить просто, как он жил до событий в парке, дышать свободно и легко и не заботиться о последствиях своих шагов.
      Неприятный осадок от вчерашних событий, а также намеков Такэды, не проходил, бередил душу, засел в памяти занозой дискомфорта.
      Позанимавшись без особой охоты на снарядах в спортивном углу спальни, Сухов принялся разглядывать сползшую за ночь ближе к локтю звезду, гадая, что же это все-таки такое. Предположение, что это пресловутая "печать зла" - со слов Такэды, едва ли было верным, и все же в звезде скрывалась какая-то зловещая тайна, тем более что появилась она совершенно необычным способом. "Весть", - сказал Толя. Что за "весть"? От кого? Кому? О чем?..
      - О чем? - повторил Сухов вслух, дотрагиваясь до коричневого пятна на коже. И получил ощутимый - не электрический, хотя и близкий по действию, ледяной парализующий разряд, пронзивший руку до плеча, проникший дальше в шею, а оттуда - в голову. Рука занемела, а в голове долго не утихало гулкое бронзово-бархатное эхо, словно она послужила неким колоколом, по которому ударили деревянным молотом.
      - Разрази меня гром! - пробормотал Никита, озадаченно глядя на звезду. - Лучше тебя не трогать.
      Подумал: надо посоветоваться с врачом. Может, действительно пойти к косметологу и срезать? Или сначала посоветоваться с Оямовичем?
      Проделав обычные водные процедуры, позавтракав и сходив в магазин, Никита продолжал ощущать в груди какое-то стеснение. Тревога не проходила, пока не переросла в настоящую панику. Ничего подобного танцор никогда не ощущал, вины за собой никакой не видел, причин тревоги найти не мог и в конце концов решил, не откладывая в долгий ящик, что проконсультируется по данному поводу с психиатром, маминым приятелем; когда-то они дружили семьями. Правда, тут же пришла другая идея: съездить в Кунцево, купить кое-что из деталей к машине в местном автоцентре. Там работал приятель, который всегда ремонтировал суховский "аппарат", как он выражался.
      Сняв с головы повязку и пощупав здоровенную гулю на затылке ("Чем это он меня саданул?! Гантелью, что ли?"), Никита переоделся во все черное - черные костюмы и рубашки ему шли - и вывел из гаража машину: у него была вазовская "сотка".
      До разъезда на Кунцево добрался за полчаса: сдерживали не столько светофоры и ремонты дороги, сколько собственные мысли. В машине дышалось легче, тревога отступила, хотя странное ощущение неуюта осталось. Впечатление было такое, будто кто-то невидимый сидел в машине, на заднем сиденье, и дышал в затылок. Сухов даже оглянулся дважды, с трудом заставив себя собраться с мыслями и думать о приятном.
      А на выезде с Кольцевой на Кунцевскую трассу у машины лопнула правая задняя шина. Руль Никита почти удержал, хотя машину со страшной силой повело влево - на скорости под восемьдесят километров в час, но от столкновения это его не спасло: следовавший по соседней полосе со скоростью сто двадцать километров "Форд" ударил "сотку" в левую скулу и выбросил ее в крайний правый ряд, где на нее аккуратно наехал старенький джип с компанией подгулявших парней.
      "Форд" не стал останавливаться, лишь увеличил скорость и скрылся на подъеме, а компания в джипе живо напомнила о себе, посчитав виновником столкновения Сухова. То ли они не видели, что произошло перед этим, то ли были подогреты зельем в баре.
      Не успел Никита сообразить, в чем дело, порадоваться, что остался жив, и ужаснуться тому, что случилось, как двое парней выволокли его из кабины с криками и ругательствами и принялись избивать. Оглушенный двойным столкновением, танцор не сразу пришел в себя, и ему крепко накостыляли по спине и незажившей еще голове, пока он не начал инстинктивно сопротивляться. Один раз очень удачно провел бросок через бедро - усатый недоросль с воплем свалился под откос, другой раз сильный толчок Никиты опрокинул коротко стриженного здоровяка, но все же досталось и ему крепко - в основном когда били в спину и по ногам.
      Затем ураган ударов стих и крики умолкли: трое драчунов покатились в разные стороны, словно их раскидал ураган. Никита, щуря заплывший левый глаз, сквозь кровавый туман разглядел неожиданных защитников. Трое молодых людей, очень сильно смахивающих на бандитов, бежавших из колонии усиленного режима, делали свое дело, то есть били обидчиков танцора - умело и быстро. Закончив, переглянулись и направились к своей машине, старой "Волге" с побитыми стеклами. Один из них оглянулся, и показалось Никите, что он подмигнул.
      "Волга" отъехала, и в тот же момент подкатил на чьей-то "Таврии" Такэда. Никита хмыкнул.
      - А ты как тут оказался, Абдулла?
      - Стреляли... - мрачно отозвался Толя, провожая взглядом удалявшуюся "Волгу". Потом оглядел растерзанную физиономию танцора. Эк они тебя! Говорил же - займись кэмпо... Что тут произошло?
      Сориентировавшиеся драчуны полезли было в бой снова, благо добровольные защитники Сухова исчезли, однако Толя быстро утихомирил их, уложив штабелем у дверцы автомобиля, которую открыл шофер джипа; вступиться за приятелей парень не решился.
      - Ну? Рассказывай.
      Никита сел на бордюр, ноги его не держали, и коротко поведал историю столкновения. Перестав массировать глаз, взглянул на Такэду, который дважды обошел "сотку", заглянул под машину.
      - Что, опять твоя пресловутая "печать зла"?
      - Поехали домой?
      - А колесо поставишь? Но надо же... милицию дождаться... ГАИ.
      - Поехали, ничего мы им не докажем. - Такэда подошел к водителю джипа. - Убирайтесь отсюда, и побыстрее, если не хотите платить штраф и лишиться прав.
      - Конечно, конечно, - заторопился водитель, худой, тонкий, суетливый от страха. - Я что, я могу и деньги дать, я же не... в общем, не успел.
      - Проваливайте.
      Джип, дребезжа и стреляя глушителем, укатил. И пока длилось все это действо, на трассе остановилась лишь машина, в которой ехали похожие на бандитов защитники танцора, остальные равнодушно проскакивали мимо.
      Такэда отослал "Таврию", сменил лопнувшее колесо, сел за руль "сотки", включил двигатель, и они тихо поехали обратно к центру города.
      - Можешь верить или не верить, - нарушил молчание инженер, загоняя помятый автомобиль в гараж, - но "печать зла" увеличивает вероятность неблагоприятного исхода любых действий того, на ком она поставлена. Если бы ты вчера меня послушал...
      Никита жестом прервал Толю.
      - Вчера не догонишь, а от завтра не уйдешь. Хватит об этом. Обещаю тщательно рассчитывать каждый свой шаг. Доволен? И борьбе пойду учиться, если найдешь хорошего тренера.
      Такэда посмотрел на него недоверчиво, с интересом. Качнул головой.
      - Видать, сильно тебя долбанули, если ты и на тренинг согласен.
      - Просто не люблю, когда меня лупит разная шпана. Идем кофе пить и лечиться. Массаж сделаешь?
      Толя молча пошел вперед. Он думал, что время тренинга для Никиты еще не пришло. Пусть разведка (психоразведка, точнее) убедится, что ее подопечный ни о чем таком, вроде Пути, не думает, продолжая жить так же, как и до встречи с Вестником. Пусть "печать зла" разрядится на мелкие дела и ловушки, а тогда можно будет подумать о большем. Если только танцор согласится принять Путь. И если у императив-центра СС недостанет ума перестраховаться еще каким-нибудь образом...
      Глава 4
      Каждое утро Такэда начинал с отработки дыхания и тао - повторения комбинаций из нескольких десятков движений, присущих технике айки-дзюцу. Он знал около шестидесяти тао, но упорно тренировал новые, планируя довести счет до сотни комбинаций: именно столько должен знать мэнкё - мастер высшего класса, если хочет быть не просто сэмпаем старшим инструктором, но и организовать свою школу.
      В свои тридцать два года Такэда успел овладеть не только айкидо и кунгфу, отметив свой путь борца званиями чемпиона Европы, России и Азиатских игр, но и уникальными приемами боя нин-дзюцу, о чем знал только его отец, сам в прошлом великолепный боец, да те немногочисленные поклонники "чистых рас", пытавшиеся вколотить в голову Тоявы свою науку. Однако занятия борьбой не стали для него самоцелью и главным делом жизни, его больше влекла психология и философия древних цивилизаций: тибетской, индийской, китайской, и Такэда отдался увлечению со всем пылом нерастраченной души, решив пройти путь Дао до конца. Но будучи сыном своего века и своей страны, коей стала для него Россия, Такэда родился и жил, как и все его друзья других национальностей, приняв российский уклад, быт и законы, не потеряв при этом и традиционные черты характера японца: трудолюбие, выдержку, организованность, дисциплину, - и его понятия о чести, родстве, любви, эстетических чувствах и готовности к безоговорочному подчинению.
      Закончив Технический университет имени Баумана, имея блестящие математические способности, Такэда не поддался торгово-сделочному безумию, характеризующему социум страны, хотя и мог бы выйти в преуспевающие бизнесмены. Имея твердое убеждение, что познание само по себе намного интереснее и важнее признания, он устроился в Институт электроники и стал инженером-исследователем, дважды отказываясь от повышения: личную свободу он ценил выше, чем возможность руководить другими.
      Посланник Соборной Души Веера Миров, как он себя называл, вышел на Такэду, когда тому исполнилось тридцать лет. Видимо, уже тогда инженер был достаточно подготовлен, чтобы поверить Посланнику и принять его предложение. С тех пор он стал НСИ - Наблюдателем статистических изменений, находя в этом занятии истинное удовольствие и... испытывая глубокую тревогу, потому что ясно видел, к чему идет история Земли. А также история Вселенной, в которой Земля родилась как планета и которая представляла собой одну из колоссального количества пластин-слоев Веера Миров...
      Знал бы обо всем этом Сухов, мельком подумал Такэда, растираясь полотенцем перед зеркалом после душа. Усмехнулся - дрогнул уголок губ, стер усмешку. Знал бы танцор, в какую смертоносную историю попал!
      Тогда в парке функционеры СС, рядовые оруженосцы Сатаны, исполнители воли Синклита Четырех, убили сначала Посланника, а потом Вестника, и не вмешайся Никита... Не вмешайся меченый Сухов, неизвестно, чем бы все это обернулось. Но, видимо, - судьба! Весть теперь у него. У обычного человека, физически сильного, но неумелого, духовно не защищенного, в меру смелого, но привыкшего жить по стандарту и не желавшего менять образ жизни. Да, он не создан для Пути Посланника, это заметно. Хотя... кто знает? Может быть, не все так безнадежно? Силу духа можно ведь и укрепить, а способности развить, если знать - как. Во всяком случае, задатки у него есть, такого танцора днем с огнем не сыскать! А что нужно еще, чтобы стать Мастером, кроме наивысшего совершенства в своем деле? Пусть даже дело это - танец...
      Позавтракав: тэмпура, рис моти-гомо, охаги [Тэмпура - мясо и овощи, жаренные в тесте; моти-гомо - сорт риса; охаги - колобок из вареного риса, покрытый сладкой пастой из вареных бобов.] и кофе, Такэда привычно включил в рабочей комнате, она же гостиная, - жил он в двухкомнатной квартире в районе Останкино, на двенадцатом этаже, персональный комп и выбил на клавиатуре: "Привет, Айбиэм-сан".
      По экрану дисплея поползли строчки проснувшегося компьютера (фирма IВМ, пятьсот мегабайт): "Доброе утро, Наблюдатель. Какие новости?"
      - Плохие, - буркнул Такэда, устраиваясь в кресле.
      Полчаса он работал на компьютере, включенном в общую информационную сеть технических институтов и вузов, пока не убедился во вчерашнем выводе, что поле искажений социума медленно, но неотвратимо увеличивается. Негативные изменения из сфер социальных отношений - рост преступности и наркомании; политики - войны, конфликты, национальное обособление; и экономики - падение жизненного уровня во всех без исключения странах, даже самых развитых, переползли в сферы медицины: СПИД, генетические заболевания, раковые, психические принимали все больший масштаб; и культуры: теле- и киноэкраны захлестнул поток порновидео и сцен насилия, оттеснив талантливые произведения, авторы которых достигли высот искусства.
      - Ясно, - пробурчал Такэда, сбрасывая файл. - Видимо, дружище, только мы с тобой и следим за Процессом падения на Земле, никому до него больше нет дела, все живут одним днем.
      Инженер ошибался. За Процессом падения, как он говорил, или за процессом регрессии в данном хроноквантовом слое Веера Миров, следило множество глаз, в том числе и не принадлежащих людям. Многие из этих существ анализировали происходящее точнее, шире и глубже, чем это делал Такэда, и не только делали выводы, но и принимали соответствующие меры.
      - Ну а как там наш танцор?
      Компьютер получил новые данные о происшествиях с Никитой Суховым, две минуты думал, наконец выдал информацию:
      - Ситуация под контролем, причем двойным. Намечаются слабые тенденции к сползанию. Прогноз негативной линии - один к пяти.
      "И на том спасибо, - подумал Такэда. - Я тоже понял уже, что кто-то его подстраховывает, помимо меня. Неужели Собор заинтересовался его личностью? Или он просто отрабатывает мое сообщение?"
      Толя включил рацию, и в комнате тихо засвистел сигнал маяка, микропередатчики которого в виде незаметных иголочек были вколоты в одежду танцора. Компьютер, запрограммированный специально на поиск местонахождения Сухова по карте Москвы, всегда мог с точностью до десятка метров сообщить, где находится его подопечный. В данный момент Никита ехал в машине по центру города в направлении к телестудии.
      "Будь внимательнее", - выбил инженер на клавиатуре, хотя комп и так делал все, что зависело от программы. Он уже дважды давал сигнал опасности, в результате чего Такэда успевал прибыть к месту очередного происшествия в считанные минуты. Правда, все-таки позже неизвестных благодетелей, успевавших прийти на помощь Сухову с удивительной точностью, зато раньше милиции.
      Пора было заниматься ханами [Ханами - любование цветами, ритуал, почти обязательный для японца.] и собираться на работу, но Тоява медлил. Что-то ему не нравилось. Появилось неприятное чувство забытой обязанности, томление, желание оглянуться. И еще показалось, что в комнате что-то изменилось.
      Внутренне собираясь, Такэда скользнул взглядом по обстановке комнаты: стол, четыре стула, два кресла, книжные полки, шкаф, компьютер, принтер, сейф... две картины в стиле сэйкаку на стене, календарь... зеркало... все на месте... Зеркало!
      Такэда стремительно прыгнул к шкафу, выхватил нунчаки, со свистом провел вокруг себя два круга защиты, зажал нунчаки под мышками, медленно подошел к зеркалу, в котором отражалось все, кроме самого хозяина. Зеркало слепо смотрело на инженера, и было в этом взгляде нечто, отчего Такэда покрылся холодным потом. Инстинкт сработал раньше, чем он сам понял, в чем дело.
      Взметнулись нунчаки: правый сбил на лету выплюнутый зеркалом острый, зазубренный кусок стекла, левый врезался в зеркало, еще до удара зазмеившееея трещинами. Звон, грохот, стон... стон! Осколки стекла, кривые, как ятаганы, посыпались на пол, крепления зеркала вылетели из гнезд, рама треснула и разлетелась в щепы!
      Обессиленный, чувствуя, как по телу бегут струйки пота, Такэда стоял над кучей стекла и разбитых деревянных планок и... в голове вертелось только одно слово: "Нашли!.."
      Но как, почему, с чьей подачи? Или он прав - психоразведка? Подстраховочная кампания СС? Скорее всего, так оно и есть: "печать зла" действует на все объекты, попавшие в поле зрения заклятия, наложенного на объект опеки. Поскольку объектом опеки в данном случае является Никита Сухов, это означает, что все его друзья, родные, знакомые находятся в "круге устойчивого интереса" "печати". То есть всем им грозит опасность. И Ксении тоже...
      - Набил тут стекла, - сказал с осуждением Такэда и сам же себе ответил: - Гомон кудасай [Извините, пожалуйста (яп.).].
      В дверь позвонили. Тоява оценивающе глянул на нунчаки, кивнул, успокаиваясь. Внедрения готовятся заранее, вряд ли два спланированы сразу одно за другим.
      За дверью стоял Сухов с заклеенной пластырем физиономией.
      - Ты что, тренировался? - поинтересовался танцор, глядя на то, что минуту назад было зеркалом. Взгляд Никиты скользнул по нунчакам, потом по лицу хозяина. - Что случилось, Оямович? У тебя вид, будто ты ждал налоговую инспекцию.
      - Собираюсь на работу, - буркнул Такэда, отступив в прихожую. То, что произошло, называлось внедрением, но Сухову знать это пока не нужно. Если СС вцепилась, уйти от следующего "появления души" у мертвых предметов будет труднее. Как правило, никто не ждет никаких каверз от знакомых с детства вещей...
      - Не обращай внимания, - добавил Толя. - Я случайно зацепил нунчаками зеркало. Сейчас умоюсь, и ты отвезешь меня в институт.
      - Отвезу... а откуда ты знаешь, что я на машине?
      - Бензином воняешь.
      Такэда ушел умываться, а Никита, сказав ему в спину: "Да?" прошел в комнату с компьютером, разглядывая груду зеркального стекла на полу. Один из осколков мерцал голубовато-льдистым светом и выглядел угрожающе живым, но, пока танцор протирал глаза, свет исчез, осколок выпал из общей кучи и рассыпался в пыль.
      "Показалось", - подумал Никита, озираясь.
      Гостиная Такэды недвусмысленно говорила о национальности владельца квартиры: циновки-татами на полу; холодное оружие вместо традиционных кукол на всех полках, шкафах, телевизоре, компьютере, на столе и на стенах; эстампы с видами Фудзи и поединками самураев; цветы вдоль стен в специальных длинных ящичках. И множество книжных полок, повешенных на стенах таким образом, чтобы создавались традиционные японские токонома - ниши, в которых также лежали ножи, этикеты и кинжалы. В глубине одной из ниш висел свиток с японскими иероглифами - какэмоно.
      Все это Никита знал давно и тем не менее, попадая в дом Такэды, не мог не любоваться его убранством, своеобразной эстетикой и чистотой.
      - Я есть хочу, - заявил он подошедшему сзади Толе. - И пить. И музыку послушать, твою любимую - с шумом ветра. У тебя найдется что перекусить?
      - Обойдешься. Я всегда считал, что ты не воспитан по формуле: хочу все сразу и сейчас. К тому же я тороплюсь.
      - А я нет.
      - Надо же! - Голос Такэды сделался неприятным. - Оказывается, есть люди, которые никуда не спешат.
      Никита внимательно посмотрел на него.
      - Да что произошло, Толя? Ты явно не в себе.
      - Извини. - Такэда взял себя в руки. - Поехали, по дороге расскажу.
      Но в машине он молчал и думал о своем. Сухов не приставал с расспросами, это позволяло заниматься самоанализом и не раздражало. Высаживая Такэду на проспекте Черепанова, танцор сказал с неуверенностью:
      - Знаешь, я решил радикально изменить ритм жизни.
      Такэда оглянулся через плечо, не спеша захлопывать дверцу, ожидая продолжения.
      - Хочу попробовать себя в классическом балете. Как ты думаешь, я смогу там чего-то достичь?
      - Сможешь. Только это не есть радикальное изменение жизни. Я тебе советовал, что делать.
      - Я сам могу решить, что мне делать, - с прорвавшимся вдруг высокомерием произнес Никита. - И в советах не нуждаюсь. Мне, между прочим, двадцать шесть лет, и ты мне в няньки не годишься.
      - Ну-ну, - сказал Такэда, все еще медля. - И куда же ты сейчас направляешься, если не секрет?
      - Мой день принадлежит мне. - Сухова несло дальше, хотя едва ли он сам понимал, почему и на кого злится.
      Такэда покачал головой, лицо у него погрустнело.
      - Твой день послезавтрашний, меченый. И хорошо, если бы ты до него дожил. Как рука? Звезда не беспокоит?
      Никита, на которого будто вылили ушат холодной воды, опомнился, глянул на правую руку: коричневый "ожог" в форме пятиконечной звезды переместился уже на предплечье. Вспомнился "удар холодом", которым ответила звезда на прикосновение, душу на мгновение защемил страх.
      - Что все-таки это такое? Скажешь ты наконец или нет?
      - "Зарытый" в шумах сигнал, - Толя усмехнулся, - говоря научным языком. А вообще - Весть. Когда-нибудь проявится. А может быть, и нет. Терпи. И не показывай ее никому без надобности. Вот еще что. - Такэда поднял руку, предупреждая возражение танцора. - Бери Ксению и уезжай с ней на юг, недели на две, все равно куда. "Печать зла" действует и на нее, пока ты жив. Думаю, за тысячи километров от столицы она потеряет силу. Не могу же я все время подстраховывать обоих сразу. Звони.
      Он ушел. А Никита остался сидеть в машине с ощущением, будто ему врезали по больному глазу.
      В два часа дня он с недоумением разглядывал повестку в милицию, только что вынутую из почтового ящика. Прочитал еще раз: "В случае неявки взимается штраф в размере двух тысяч рублей". Хмыкнул. Такой суммой можно было бы и пренебречь, но Сухов был законопослушным гражданином своей страны и конфликтовать с властью не хотел.
      В два сорок он подкатил в райотдел милиции, осведомился у дежурного, где находится комната под номером одиннадцать, и зашел.
      Комната оказалась небольшой, уютной, со стенами, окрашенными голубой масляной краской, по которым были развешаны плакаты с рекламой боевого самбо и фото машин производства АЗЛК. Стол, шесть стульев, сейф и книжный шкаф радовали глаз чистотой и простотой линий. Портрет Феликса Эдмундовича дополнял эстетическое убранство кабинета.
      За столом с работающим вентилятором сидел лысый мужчина средних лет, с лицом бледным и болезненным. Губы на этом лице почти не выделялись, зато нос поражал величиной и формой. Покатые плечи, пухлые руки, штатский костюм (пиджак - в такую жару?!), зеленая рубашка со сползшим галстуком. "Господи, в какую эпоху я попал?" - с недоумением подумал Никита. Но вслух сказал:
      - Я по поводу повестки. Видимо, здесь какая-то ошибка...
      Хозяин кабинета молча взял повестку, поискал что-то в куче бумаг, вытащил три серых листа с каким-то текстом, прочитал и поднял на Никиту водянистые, без выражения, глаза. Голос у него оказался хриплым и мокрым, будто он вот-вот начнет отхаркиваться.
      - Документы!
      Никита протянул паспорт.
      Лысый мельком взглянул на портрет владельца документа, отложил паспорт в сторону.
      - Вы обвиняетесь в дебоширстве, учинении драки в уличном переходе, столкновении с машиной известного дипломата, наезде на автомашину коммерческого объединения "Валга" и нанесении побоев двум его работникам.
      - Что?! - Никита не поверил своим ушам.
      - Хватит на то, чтобы сесть по двум статьям на срок от трех до пяти лет. У вас есть смягчающие вину обстоятельства?
      - Но это неправда! - возмутился Сухов, справившись с изумлением. При чем тут моя вина? Я ни в чем не виноват.
      - Да? - удивился сотрудник райотдела и вдруг, побагровев, заорал: - Ты мне здесь невиноватика не строй! Знаем мы таких тихих! Балетчик! Привык небось плевать на закон. Каждый день новая баба, машина, бары, рестораны, коньяк... Нет, скажешь? Я вас всех, танцоров, знаю как облупленных. Живете, не считаясь...
      Бац! - ладонь Никиты хлестко ударила по столу. Лысый отшатнулся, мгновенно замолчав, тупо глянул на стол, потом на руку Сухова, оценив ее размеры, мышцы. Потянулся было к кнопке звонка, но передумал.
      - Прекратите истерику, - проговорил Никита тихо. - Ни фига вы не знаете, как живут танцоры. Это первое. Ни в чем я не виноват, это второе. Разговаривать я с вами буду только в присутствии адвоката, это третье. Достаточно?
      - Вполне, - как ни в чем не бывало ответил лысый. - Садитесь, уточним... э-э... некоторые детали.
      Никита невольно засмеялся, махнул рукой и сел.
      Дальнейший разговор протекал без инцидентов, криков и угроз, хотя старший оперуполномоченный не отличался ни умом, ни эрудицией, ни другими качествами интеллигентного человека. Был он дуб дубом и хорошо знал только уголовный кодекс и бандитскую среду. В заключение, перейдя на "вы", он доверительно сообщил: