Василий ГОЛОВАЧЕВ

КОРРЕКТИРОВЩИК

Драма 1

ПАТРУЛЬНЫЙ

Тетрарх патрульной монады Адамева учуял дыхание чужого закона, находясь на границе подконтрольной зоны, примерно в двух миллионах парсеков от желтой звезды, которую люди впоследствии назовут Солнцем. Дыхание было очень тихим и тонким: кто-то пытался незаметно, на уровне «суперструнной» базы, свернуть двумерный закон изменения энтропии, превратить его в одномерный, причем – в деструктурирующий, то есть увеличивающий хаос в этой зоне космоса. Причем бесповоротно!

Реакция Адамевы была мгновенной, хотя ему не следовало действовать сразу, надо было сначала обойти всю зону, проверить радиус чужого вмешательства и его силу и лишь потом попробовать изменить ситуацию, нейтрализовать действие чужого закона. А если потребуется – вызвать помощь пограничной бригады. Однако тетрарх был молод, горяч, энергичен и считал, что справится с любым вторжением во вверенном ему пространственном районе. «Пришпорив» тетраду, Адамева коршуном слетел «вниз», к границе зоны, подвергшейся нападению, и… был встречен жестоким кинжальным выпадом чужих сил.

Выпад носил форму изменения сущности бытия, а не физического воздействия. В принципе, тетрада имела возможность уклониться и от удара чужого закона, уйдя в прошлое краем времен, однако удар был слишком внезапен и точен, по сути, он являлся разрывом всех существующих в данном районе космоса физических законов. Он просто-напросто запрещал патрульной монаде существовать!

Будь Адамева послабей, он бы тут же исчез, превратился в «суперструну», растянувшуюся по всей Вселенной. Но тетрарх был личностью незаурядной, до патрульной службы работал в составе пентады Внешней Разведки и знал многое, а главное, обладал адапто-адаптирующей программой, которая, сработав, не позволила Адамеве и монаде в целом исчезнуть бесследно.

Как единица действия – монада патрульная тетрасистема перестала существовать, но как несвязанная система отдельных существ, составляющих тетраду, монада уцелела. Поскольку распад ее произошел в точке с координатами, точно соответствующими положению одной из планет, которую люди впоследствии назовут Землей, отдельные компоненты тетрады вонзились в нее, как пули одной очереди с разбросом в тысячи километров.

Носитель погрузился в океан, вызвав гигантскую волну цунами, трижды обежавшую весь земной шар.

«Конь» упал на материк, проделав в базальтовом щите глубокую многосоткилометровую борозду и вызвав сильнейшее землетрясение и всплеск вулканической деятельности, погрузившей земную атмосферу в тысячелетние сумерки.

Наездник также упал на материк, но правее, за шесть тысяч километров от «коня», и его падение тоже породило землетрясение, круто изменившее ландшафт материка, в ту пору имевшего другие очертания, разбив его на несколько отдельных плит.

Сам же Адамева, подчиняясь защитной адаптирующей программе, которую люди назвали бы инстинктом самосохранения, существовать во плоти в данной точке пространства не мог, чужой закон запрещал ему это, и он «осел» бесплотным неощутимым «облачком изменений» в генах существ, которые уже в то время обживали континенты Земли.

Существа эти, уцелевшие после наводнения и землетрясений, получившие единовременный «сдвиг» генных программ, впитавшие память, знания и параметры личности Адамевы, через сотни тысяч лет после этого события назвали себя людьми…

* * *

В тот же временной отрезок, который можно было назвать днем, начальник пограничной службы Кокона Вселенной галеарх Сомадева, явившись по вызову экзарха Саварджа Кокона, доложил:

– В районе вихревых звездных сгущений Хаадада исчезла патрульная тетрасистема типа Корректировщик.

– Причина? – поинтересовался экзарх, располагаясь сразу в нескольких координатных узлах, которые можно было бы назвать измерениями.

– Вторжение локального изменения местного закона, слом изменения энтропии, умело инициированный разведвектором Чужого Кокона. Тетрарх Адамева оценил опасность слишком поздно. Монада патруля перестала существовать. Я послал туда патрульную пентасистему типа Ассенизатор, но поиски тетрарха могут продлиться долго.

– Ассенизатора отзовите, у нас слишком много других забот, чтобы отвлекаться на поиски патрульной тетрады. Возможно глубокое проникновение разведвектора Чужого Кокона в самое Сердце Вселенной, что потребует соединить усилия всех фагоцитарных сил. Вы ликвидировали прорыв в том районе?

– Закон изменения энтропии в зоне Хаадада восстановлен, однако потребуется длительность времени для ликвидации последствий. В результате вторжения нарушен вакуумный баланс зоны, изменились все параметры микро-макросоотношений. Область вихревых звездных островов теперь будет долго скользить в «яму» трехмерья.

– Не пришлось бы ее ампутировать.

– Для Кокона Вселенной она пока безвредна. Что касается тетрарха Адамевы, я все же послал бы в Хаадад поискера, пусть и рангом пониже.

– Не распыляйте силы, – отрезал экзарх. – В скором времени они нам понадобятся. Я сам пошлю в район Хаадада контролера. Проанализируйте причины прорыва границы в области Хаадада и укрепите границу тетрадами типа Бастион.

Начальник погранслужбы сделал жест сродни почтительному поклону и втянул контактирующую с экзархом часть своей личности в сложное многомерное тело, как черепаха втягивает лапы и голову в панцирь. Тихо перетек из одного измерения в другое и выплыл из двадцатимерного времени-пространственного купола уже в своей епархии, в шестимерном континууме погранслужбы, описать форму которого не в состоянии ни один земной язык.

Войдя в свой личный кокон (носитель Сомадевы занял трехмерный уровень, «конь» – четырехмерный, а наездник и управляющий – шестимерные уровни), начальник погранслужбы Кокона Вселенной вызвал своего заместителя иринарха Герпедраго и сказал ему, когда контактирующая часть тела Драго, его третья сущность, проявилась в континууме кабинета:

– Подыщи замену Адамеве. Систему звезд в Хаададе надо изолировать. Поиски тетрарха прекратить, Ассенизатора отозвать, границу заблокировать.

– Но Адамева мог уцелеть…

– Экзарх запустил в Хаадад просачивающуюся самореализующуюся программу типа Контролер. Он тихо и незаметно пощупает звезды и планеты. Если Адамева жив, он откликнется. А нам с тобой нужен сейчас каждый патрульный.

– Принял, исполняю. – Герпедраго «поклонился» и бесшумно ушел в другое измерение.

Начальник погранслужбы задумчиво посмотрел ему вслед, но дела не ждали, и он занялся другими проблемами.

На Земле же в это время шел процесс рождения разума, подстегнутый падением патрульной тетрады и распадом интеллекта и личности Адамевы. Элементы монады – носитель, «конь» и наездник – конечно, разбились, но имели собственные защитные контуры, которые медленно, но уверенно запустили процессы адаптации к земным условиям существования будущих потомков монады. Каждый элемент монады имел свой собственный орган деторождения, и хотя должны были пройти миллионы лет, прежде чем на свет появились бы потомки тетрады Корректировщика, для Кокона Вселенной это не имело значения, как и для пограничной службы, отвечающей за его безопасность. Кокон мог ждать вечно.

Драма 2

НОСИТЕЛЬ

Лейтенант Франсуа Толендаль прибыл на Муруроа в составе батальона охраны ядерного полигона весной, которая начиналась в этой части Тихого океана в сентябре. Ему предстояло в течение года охранять секреты полигона и участвовать в постепенном свертывании программы испытаний, что на языке практика означало уничтожение инфраструктуры полигона, то есть готовых комплексов, шахт с ядерными устройствами, бетонирование скважин и трещин в основании атолла. Последняя часть задания не нравилась никому из французского воинского контингента, в том числе и Толендалю, однако он был военным человеком и подчинялся приказу, как и все сослуживцы.

И все же, будучи холостяком и французом до мозга костей, Франсуа быстро нашел средство для успокоения нервной системы. Этим средством оказалась аборигенка Муруроа по имени Натили, меланезийка по происхождению. По ее словам, она принадлежала к народности эроманга, для традиционной социальной организации которой характерно существование двух общественных рангов: фанло – вождей и тауи натимоно – простолюдинов. Натили была дочерью фанло, поэтому получила современное образование и диплом врача, обучившись в университете в Канберре. В родные пенаты, то есть на остров Вануату, где жило племя отца, она уже не вернулась, вышла замуж за полинезийца Нэсока, уроженца Папеэте, одного из островов Общества, находящихся под протекторатом Франции, и вместе с ним переселилась на атолл Муруроа, где Нэсок получил работу как строитель и разработчик шахт. Однако супружеская жизнь Натили длилась всего семь месяцев. Во время работы Нэсока завалило в одной из шахт полигона, и Натили осталась вдовой. Погоревав немного, она было решила вернуться на родину, но военное представительство полигона предложило ей работу медсестры, и она осталась. А вскоре на полигоне появился Франсуа Толендаль, высокий, плечистый, красивый, обаятельный, улыбчивый и добрый. Естественно, он сразу обратил внимание на миловидную смуглокожую медсестру с прекрасной фигурой и водопадом блестящих черных волос.

Два месяца они встречались только официально, как бы приглядываясь друг к другу, потом Натили Нэсок сдалась, уступив бурному натиску веселого француза, способного к тому же защитить ее от приставаний других особей мужского населения полигона, не избалованного женским вниманием. Любил ли ее Франсуа, она не спрашивала, ей было хорошо и так, только сладко замирало сердце, как при спуске с американских (они же русские) горок, любимом виде отдыха первого мужа Натили.

Территория военного ядерного полигона – не место для тайных встреч и прогулок влюбленных. Но атолл Муруроа все же не являлся тюрьмой за колючей проволокой, и на нем существовало немало красивых уголков природы, где Франсуа и Натили могли чувствовать себя почти свободно и комфортно.

Кольцевой риф атолла разбит протоками на большие и малые прямоугольные островки, многие из которых поросли кокосовыми пальмами и тенистыми хлебными деревьями. Местами пальмы выстраиваются сплошной стеной вдоль рифа, но чаще образуют группы, разделенные мелкими протоками, по которым океанская вода вливается в лагуну. Издали стройные пятнадцатиметровые пальмы с шапками изящных листьев очень красивы, не то что бесформенные хлебные деревья, которые зато дают густую тень и укрытие от посторонних глаз. Грунт на Муруроа везде один и тот же – мелкий белый коралловый песок, а дорожки между пальмами усыпаны старыми орехами. Местами пологие волны лагуны, десятки раз вздрагивавшие от подземных ядерных взрывов, подмывают пальмы так, что стволы наклоняются над водой под углом шестьдесят градусов, и если взглянуть на их обнаженные корни, то видно, что они образуют замысловато сплетенную сеть, помогающую пальмам улавливать пресную воду во время скудных дождей и придающую им устойчивость.

Некоторые коралловые островки в самой лагуне, так называемые внутрилагунные рифы, также очень красивы, но отдыхать и даже приближаться к ним нельзя: вся лагуна, по сути, уже территория полигона и усеяна сотней телекамер, датчиков и разного рода приборов для регистрации излучений и полей. Поэтому Франсуа и Натили любили уединяться в одном из самых укромных местечек атолла на западном берегу, где природа соорудила нечто вроде «кармана», окруженного пальмами и невысокими, до пяти метров высотой, известняковыми столбами. Найти этот «карман» с берега трудно, о существовании этого уголка рифа сама Натили узнала лишь от местной жительницы-полинезийки, прожившей на острове всю свою двадцатилетнюю жизнь. Зато это действительно был райский уголок!

Когда Франсуа впервые попал сюда, ему открылась прогалина в обрамлении пальм, выстланная ковром из стелющегося растения ипомеи и отгороженная от пальм густыми зарослями папоротника и широколиственных кустарников – сцеволы и баррингтонии. Кусты постарше были оплетены буровато-желтыми нитями вьющейся кассиды, создающими плотную «проволочную» сетку, которая почти скрывает сам кустарник. Не зная прохода в этих зарослях, войти в прогалину невозможно. Лишь с одной стороны она приоткрывается в сторону лагуны, выходя на берег, да и то лагуна здесь образует изгиб, как бы заводь за барьером из внутреннего рифа. Здесь влюбленные могли чувствовать себя свободно и предаваться радостям любви, не опасаясь, что какой-нибудь наблюдатель увидит их с поверхности лагуны.

Спустя два месяца после знакомства Натили впервые привела лейтенанта в это место, не раскрывая тайны, которая стала ей известна также от Туэмы, полинезийки, доверившейся своей новой подруге. Потом были еще встречи и еще, пока Натили окончательно не потеряла голову. И вот однажды в один из весенних дней сентября, не отличимых практически от летних, зимних или весенних дней, когда Толендаль получил отпуск на сутки с субботы на воскресенье, Натили снова повела его в их «райский уголок», задумчивая больше обычного. Притих и Франсуа, поглядывая на подругу, но не решаясь отвлечь ее от своих мыслей. Однако после прибытия в «рай» все же не выдержал:

– Что случилось, Тили? Опять приставал Пузатый Рак?

Натили улыбнулась. Пузатым Раком Франсуа называл начальника госпиталя полковника Базиля де Аларкона за его объемистую талию и цвет лица.

– Нет, авун ^[1], Рак здесь ни при чем. – Девушка разделась, оставаясь в парео, подошла к Франсуа, сбросившему военный мундир применительно к местным условиям – шорты, куртку, майку, посмотрела ему в глаза. – Поклянись, что никому ничего не расскажешь.

– Чего не расскажу? – удивился Толендаль, обнимая Натили, но та отстранилась.

– Клянись.

– Ну, клянусь. А что ты хочешь мне рассказать?

Вместо ответа девушка взяла его за руку и повела к берегу лагуны, но не к тому месту, где они всегда купались, а подальше, метров за пятьдесят. Здесь начинался абсолютно голый участок рифа, на котором почему-то ничего не росло. У Франсуа он вызывал странные ассациации с крылом летающего динозавра, облепленного кораллами и утонувшего в известняке.

Девушка спрыгнула с голой плиты «крыла» на песок берега, повернула вдоль него и остановилась напротив двух гладких бугров с рисунком рытвин и каверн, похожих издали на лоб гигантского слона. Но это оказался не слон. Толендаль спрыгнул на песок, подошел к Натили и, холодея, принялся разглядывать то, что считал известняковой плитой, напоминавшей крыло древнего ящера.

Перед ним, погруженный в коралловый массив атолла, лежал скелет гигантского существа, похожего на океанского ската – манту. Судя по величине лобной части с буграми для глаз, похожими на надбровные дуги человеческого черепа, и костяных пластин, образующих «крыло», размах плавников «манты» должен был достигать никак не менее сотни метров, а толщина ее тела превышала рост человека раза в три.

– Святая дева! – пробормотал Франсуа с дрожью в голосе. – Неужели это… скелет?! Или все-таки улыбка природы, соорудившей такую скульптуру?

– Это еще не все, – тихо сказала Натили, покачав головой. – Идем, покажу.

Они спустились к самой кромке рифа, резко обрывавшегося в глубину, что Толендаля удивило: обычно берег рифа уходил под воду лагуны плавно, а сама лагуна была мелкой, с глубинами в центре не более десяти-двенадцати метров.

– Смотри. – Натили наклонилась и звонко шлепнула ладошкой по воде, отступила на шаг.

Заинтригованный Франсуа вгляделся в прозрачный слой воды, такой прозрачный, что даже в трех десятках метров были видны на дне лагуны камешки, раковины и снующие взад-вперед рыбки. Сначала он ничего не увидел, кроме медленно надвигающейся на песок тени. Потом понял, что из глубин лагуны поднимается и приближается к берегу почти невидимое на фоне подводного мира плоское животное, похожее на гигантскую камбалу… или на ската с размахом плавников около десяти метров. Затем на передней части тела этой невероятной рыбины открылись щели, и на лейтенанта глянули внимательные янтарно-прозрачные, длинные, с вертикальным, как у кошки, зрачком глаза. Судорожно цапнув с пояса воображаемый пистолет, Толендаль отступил назад, но остановился, расслышав тихий смех подруги.

– Кто… это?! – прошептал он.

– Это Ифалиук, – ответила Натили. – Бог лагуны Муруроа. Молодой бог. Старый – вот он, сзади тебя. По легендам полинезийцев, он упал с неба много-много лет назад и разбился на тысячу кусков, каждый из которых стал островом.

Франсуа, неотрывно глядя в глаза рассматривающего его, в свою очередь, из-под воды монстра, проглотил горькую слюну.

– Святая дева! Эта тварь действительно похожа на манту, разве что больше ее… Откуда она здесь появилась, на секретном полигоне?

– Моя подруга Туэма говорит, что Ифалиук возродился, чтобы очистить лагуну и запретить французам ядерные испытания. А появился он год назад. Туэма увидела его, когда он был совсем крохотный, величиной с краба, и не мог выбраться из какой-то щели под водой у берега. Она ему помогла, думая, что это маленький краб.

Толендаль, преодолев неуверенность, приблизился к воде, чтобы рассмотреть поближе чешуйчато-перламутровое тело «бога лагуны», и отпрянул, потому что на него вдруг обрушилась волна воды, окатила с ног до головы. Когда он протер глаза, воды лагуны были прозрачны и чисты, Ифалиук – гигантский океанский скат – исчез.

– Ты ему понравился, – засмеялась Натили. – В следующий раз попросим его, чтобы он покатал нас на спине. Знаешь, он может превращать ракушки и камни в странные предметы. Хочешь, покажу?

Не оглядываясь, она побежала по песку вдоль берега обратно к их «зеленому раю» и остановилась у живописных коралловых столбов, образующих нечто вроде маленькой пещерки. Скрылась в ней и тотчас вернулась, держа на ладонях необычного вида и цвета кораллы. Впрочем, не кораллы. Один был похож на друзу золотых кристалликов в форме игл и шипов, второй – на удивительное сочетание жемчужных колокольчиков.

– Это были раковины мидий. Только они становятся все меньше и меньше, словно испаряются. И холодные – как лед!

Франсуа осторожно взял в руки творения «бога лагуны» и едва не выронил, такие они были тяжелые и холодные. Руки свело. Он бросил «мидии» на песок, не отвечая на удивленный взгляд девушки.

– Не трогай их… они… опасны. Я чувствую исходящие от них… токи.

– Но мне они не принесли вреда. Ифалиук не может сделать ничего дурного людям. Я же говорю, он хочет очистить лагуну.

Что-то щелкнуло в памяти Толендаля. Он вспомнил разговор инженеров-дозиметристов, обслуживающих полигон. Год назад они отметили резкое падение уровня радиоактивности вод лагуны, не объяснимое никакими природными процессами. И год назад здесь появился этот Ифалиук… Совпадение?

– Кто-нибудь знает о вашем «боге»? Ах, да… твоя подруга. А еще?

– Никто. Ифалиук сторонится людей. Но он все понимает, только не разговаривает. В следующий раз ты сам убедишься в этом.

Франсуа, задумчиво глядя на безупречную, без единой морщинки, гладь лагуны, кивнул. Он был заинтригован и взволнован, но так как долго не мог думать о чем-то серьезном, то вскоре забыл обо всем, растворившись в буре страсти и нежности, которую представляла собой Натили.

* * *

Материал, из которого состоял скелет взрослого «бога лагуны» Ифалиука, напоминал расплавленную кремнийорганику, то есть песок, но был гораздо прочнее. В этом Толендаль убедился, пытаясь отломать хотя бы кусочек скелета, чтобы сделать пробу. Ни нож, ни ломик, ни другой металлический инструмент не оставляли на скелете даже следа. Материал не крошился, не плавился от огня и выдерживал удар пули из армейского пистолета – лейтенант имел штатную девятимиллиметровую «беретту» модели 92 SF.

Приунывший было Толендаль затем взялся очистить скелет Ифалиука, но не преуспел и в этом, так как тело «бога лагуны» тянулось вдоль рифа не меньше чем на двести метров и уходило куда-то в основание атолла. Зато Франсуа удалось очистить от кораллов часть внутренней полости скелета, и он подолгу бродил по этим причудливым лабиринтам, образованным перепонками, паутиной тяжей, «сталагмитов» и «сталактитов» из красивейшего, играющего жемчужными оттенками перламутроподобного материала. Назначение левиафана выяснить не удалось. Не верилось даже, что когда-то это было живое существо. Однако детеныш «бога лагуны», Ифалиук-младший, развеивал сомнения своим существованием и рос как на дрожжах. При первом знакомстве Толендаль оценил размах его плавников примерно восемь-десять метров, а уже через полторы недели к ним приплыл пятнадцатиметровый гигант, с трудом уместившийся в бухточке возле «зеленого рая». Видимо, преодолеть риф и уйти в океан «малыш» не мог и спасала его лишь небольшая – по сравнению с диаметром корпуса – метровая толщина: тело Ифалиука было плоским как блин, каким и должно быть тело ската. Однако в последнее время Толендаль начал сомневаться, что это скат. Ни одна океанская манта не достигала таких размеров – это раз, и ни одна манта не вела себя так, как Ифалиук. К тому же и форма тела «бога лагуны» начала отличаться от формы манты, особенно отросшими рогами впереди головного вздутия и бахромой шипов вокруг всего «плавника». Ифалиук сверху теперь напоминал скорее бабочку со сросшимися крыльями, в точности копируя форму скелета прародителя, уснувшего на рифе вечным сном.

Натили не мешала экспериментам Франсуа, только стала задумчивой и грустной.

– Мне его жаль, – призналась она как-то в ответ на вопрос, в чем дело. – Скоро он станет слишком заметен, и тогда за него возьмутся ваши вояки.

Франсуа промолчал. «Вояки» в лице начальника полигона генерала Луи Рене уже приказали исследовательской бригаде выяснить причины изменения радиационного фона лагуны, а это означало, что рано или поздно катера исследователей или охраны наткнутся на Ифалиука. Чем закончится контакт с ним, приходилось только гадать.

В городке инженерного корпуса, где располагалась казарма службы охраны и где жили все офицеры полигона, была неплохая библиотека, постоянно пополняемая комендантом гарнизона. Толендаль, не имевший особых познаний в области океанологии и биологии морских животных, проштудировал все книги и журналы, имеющие к этому делу хотя бы косвенное отношение, однако описания чудовищного ската, обитающего в лагуне, не нашел. В природе таких монстров явно не существовало. Таким образом, легенда полинезийцев об «упавшем с неба боге» могла оказаться близкой к истине. В космосе такие исполины вполне могли жить и плодиться, а в том, что один из них упал на Землю, в принципе не было ничего удивительного.

Франсуа поделился своей гипотезой с Натили и нашел понимание. Натили была девушкой романтической, современной и отнюдь не наивной, несмотря на цвет кожи и островную родословную меланезийских племен, а главное, она была хорошо образованной и любила не только смотреть ночью на звезды, но и читать материалы о тайнах космоса. Поэтому она понимала своего друга больше, чем он сам.

Ее слова о чудесных способностях Ифалиука превращать раковины в странные скульптуры оказались правдой. Толендаль дважды убеждался в этом, поражаясь чуду превращения до дрожи в спине. Происходил весь процесс так.

Натили вызывала Ифалиука звонким шлепком ладони по воде, а когда тот всплывал, подходила к нему и клала предмет испытаний на отсвечивающую тусклым золотом чешуйку между рогами «ската». В первый раз она положила просто обломок коралла, и тот на глазах потрясенного лейтенанта превратился в удивительный перламутровый сосуд с винтовыми «ручками». Во второй раз Натили не пожалела заколки для волос, а Франсуа добавил свой офицерский кортик.

Результат превзошел все ожидания. Заколка превратилась в невероятной красоты серебристую «розу» с тысячью лепестков, а кортик – в странный черный, с фиолетовым и красным отливом «бумеранг», похожий чем-то и на старинный дуэльный пистолет. В отличие от шелковистой и теплой на ощупь «розы», он был шершавым, тяжелым и невероятно холодным, так что удержать его в руке долго было невозможно. Таким он оставался и много дней спустя.

Убедился Толендаль и в том, что «бог лагуны» понимает людей. Во всяком случае, Натили он понимал, а та, по ее словам, чувствовала, о чем он думает.

– Он такой одинокий! – сказала девушка однажды, после очередной встречи с «малышом». – Можешь мне не верить, но я знаю, что его отец или мать, – Натили указала на плиту скелета за спиной, – когда-то жили в космосе… свободно летали… причем не одни.

– С другими такими же гигантами? С семьей, что ли?

– Нет, их было четверо… все разные… не знаю, как сказать… непохожие друг на друга. Но неотделимые. Понимаешь? Они могли жить и врозь, но летали только вместе.

– Это называется – симбиоз, – догадался Толендаль. – А как выглядели его приятели-симбиоты?

– Не знаю, Ифалиук пытался мне показать… Не смейся, я правду говорю, – рассердилась девушка. – Когда я смотрю в его глаза, я вижу разные картины. Но я не поняла, что он мне показал.

– Может, в другой раз. – Франсуа перестал улыбаться, вдруг сообразив, что все слова девушки всегда правдивы. – А мне он может показать? Поговорить со мной?

Натили задумчиво посмотрела на открытое лицо лейтенанта с ямочкой на подбородке и улыбнулась.

– Ты добрый, может быть, он с тобой и заговорит.

Франсуа мгновение смотрел в ее глаза, потом подхватил на руки и закружил, целуя, пока они не упали на песок, не разжимая объятий. Потом, спустя час, утомленный солнцем и ласками, он прошептал ей на ухо:

– Один философ говорил, что в мире есть лишь два чуда: звездное небо над головой и красивая женщина. Но он был не прав.

– Ты хочешь сказать, что их три? Небо, женщина и Ифалиук?

Франсуа засмеялся.

– Нет, чудо лишь одно – это ты! Остальное – твоя свита…

* * *

Научно-исследовательский корпус полигона насчитывал всего сорок человек, большинство из которых были инженерами-энергетиками и инженерами по обслуживанию оборудования. Но работали здесь и биологи-биофизики, и геологи, и физики, естественно – военные, состоящие в штате министерства обороны Франции. Среди физиков наиболее известен был доктор Морис Леко, полковник по званию, отличный экспериментатор и практик, а также теоретик, разработчик идеи ядерной накачки. Он первым обратил внимание на изменение среды в лагуне, повлиявшее и на очередной эксперимент – взрыв ядерного устройства в глубинах атолла мощностью в пятьдесят килотонн. Результаты взрыва не соответствовали расчету и компьютерному прогнозу, что привело Мориса Леко в состояние горестного недоумения и глубокой задумчивости.

Думал полковник долго, двое суток, а потом собрал начальников лабораторий и высказал родившуюся гипотезу:

– Одно из двух: либо происходит утечка радиоактивных материалов взрыва в полость под атоллом, о которой мы ничего не знаем, либо в лагуне появился фактор, изменяющий параметры среды в сторону уменьшения радиоактивности, а также демпфирующий колебания атолла после взрыва. Вторая часть гипотезы предпочтительней, поэтому необходимо срочно начать комплексные исследования лагуны и рифа. Для этого мы подключили весь воинский контингент полигона, согласие генерала я уже получил.

Дискуссию, возникшую после этих слов начальника исследовательской бригады, мы опускаем, она интересна только специалистам. Зато приведем высказывание одного из молодых биологов морской лаборатории Андрэ Леблана. Он сказал, что в лагуне прячется некое животное, подобное лох-несскому чудовищу, которое и влияет на среду, поглощая радиацию.

Биолога высмеяли, потому что на вопрос: видел ли он это животное? – он ответил отрицательно.

Но совсем не до смеха было лейтенанту Франсуа Толендалю, когда его вызвал командир батальона охраны и приказал участвовать в барражировании вод лагуны на катере с ультразвуковыми радиолокаторами.

– Зачем? – спросил лейтенант, уже догадываясь, в чем дело.

– В лагуне прячется Несси, – ответил бравый майор, всего на четыре года старше лейтенанта. – Объявлен его розыск. Кто найдет первым – получит звезду и повышение по службе.

Повышение весьма интересовало Толендаля, однако в этот раз он ничего не сказал своему командиру. Не потому, что боялся взыскания за укрывательство «бога лагуны», а вследствие торжественного обещания своей подруге, что никому ничего не расскажет ни под каким предлогом.

Поиски Несси-второго, как в шутку прозвали морские пехотинцы неизвестного «похитителя радиации», ни к чему не привели. За трое суток катера с вооруженными до зубов служителями полигона избороздили всю акваторию лагуны, обошли даже кругом весь атолл, но ни одного живого объекта размером более двух метров, кроме разве что местных акул, не обнаружили. Морские пехотинцы обшарили также и весь риф, побывав в «райском уголке» Франсуа и Натили, однако на скелет старого Ифалиука не обратили внимания, а в заливчике, где прятался Ифалиук-младший, лишь искупались, со смехом вытащив из воды забытые Толендалем резиновые шлепанцы.

На этом история первых поисков чудовища закончилась. Но ненадолго. Спустя неделю после этого чиновники в далеком Париже решили еще раз нарушить мораторий на атомные испытания, плюнув на мировое общественное мнение, и полковник Леко приступил к организации эксперимента, призванного уточнить параметры нового французского ядерного лазера – грайзера.

Взрыв мощностью в десять килотонн встряхнул атолл на уровне одного балла по шкале Меркалли, хотя ожидалось три-четыре единицы, но самое главное – он не вызвал обычную фосфоресценцию воды над эпицентром, что было уж и вовсе удивительно. И тогда полковник вызвал из столицы коллег-физиков и роту быстрого реагирования со спецоборудованием, чтобы разобраться наконец с таинственными процессами на Муруроа.

Толендаля заботы полковника-физика волновали меньше всего, однако и он заинтересовался последствиями вмешательства Ифалиука в дела полигона. Лейтенанта волновали два вопроса: как «бог лагуны» влияет на ядерный взрыв и зачем ему это нужно? Вопросы типа: откуда в действительности оказались на атолле Ифалиуки – старший и младший? К какому семейству фауны земного шара они относятся? – Франсуа себе задавать перестал.

Но все закончилось не так, как он себе рисовал и как рассчитывала Натили, загоревшаяся идеей выпустить «бога лагуны» в океан. Толендаля выследил его же приятель, тоже лейтенант, Симон де Буангвиль, завидовавший Франсуа по части успехов у женщин. Коренастый, широколицый, волосатый, с утиным носом, он не был красавцем и потому всегда оставался в тени своего веселого и красивого сослуживца.